Сталин и фашизм

Меня удивляет то, что Сталина сравнивают с Гитлером и советский режим с фашистским. Ведь советский строй воспитывался под руководством коммунистической партии в установку параграфов которой были положены заповеди Божьи, а в основу воспитания фашистского народа труд «Майн кампф». Человеконенавистническая идеология.
Когда на Нюрнбернгском процессе шел суд над фашистами, то ясно, что это были за люди. А какое поколение было воспитано при Сталине: Зоя Космодемьянская, летчик Чкалов, Александр Матросов и тысячи других.
Примечательна записка дочери Сталина отцу: «Папа, я вчера была в театре, возвращалась поздно вечером и потому взяла такси. Поиздержалась. Пришли мне десять рублей.»
По-моему фашизм сейчас как шоковая терапия. А фашисты - кто проводит, а сам живет в оффшорах.
Чикатило появился после Сталина при Хрущеве, потому что Сталин был национальный подъем духа народа во имя идеалов, и он был немыслим среди такого одухотворенного героизмом народа.
Чикатило появился при Хрущеве, когда в лице Сталина был дискредитирован социализм, и началось разложение общества. И вот нам показывают Чикатило на месте преступления и трупы, на которые страшно смотреть. А при Сталине бы не думали о Чикатило, а о живых. Вот тринадцатая погубленная им девушка одухотворенно играла на скрипке, а двадцатую очень любила бабушка. Ждала ее. А, а, а их было сорок девять. Но говорили бы только о живых. А о Чикатило - нет. Таких не должно быть. И это ясно бы стало, когда бы думали о живых. Честных трудящихся, а не преступниках.
Сидоров сидел рядом с Витьком и с некоторых пор как ему стала нравиться Маша, его стал тяготить сосед.
Один раз он проходил мимо Маши в коридоре, а Маша стояла с томиком Пушкина в руках, и Сидорову так хотелось ей что-то сказать, и он не нашел ничего лучшего, как сказать: «О, ты Пушкина читаешь?»
Маша ему сказала: «Да, - и прибавила, - а ты помнишь что-то на память из его стихов?»
Сидоров вспомнил стих с такими словами: «Итак, она звалась Татьяной».
Маша воскликнула: «Так хорошо и просто!»
Сидоров решился и брякнул, тут же пожалев об этом: «А может встретимся в парке, обсудим?»
Но Маша неожиданно легко согласилась: «Давай».
У Сидорова замерло сердце: надо же. Это бывает счастье такого безмерного свойства от близости и понимания такого человека. Он глядел на цветок на клумбе и ему захотелось подпрыгнуть от счастья.
Витек что-то заметил в отношениях Сидорова с Машей: то ли догадался, то ли видел где-то их вместе.
И один раз за столом сказал Сидорову: «А Маша ничего. Одна попка чего стоит. У тебя как с ней?»
Сидоров отрезал: «Меня интересует другая проблема, как влияет лунный свет на произрастание телеграфного столба. И не лезь со свиным рылом в калашный ряд. В человеческие отношения, когда тебя не просят»
Но Витек нисколько не изменился и сказал: «Ага. Ага.»
Но он мешал своим присутствием и словечками его мечтательному отношению к Маше, пачкал его. И Сидоров предупредил Витька: «Еще раз слово и дам по морде».
А Витек еще раз, один раз, спросил его: «А как Маша?»
Сидоров не удержался и стукнул ребром ладони его по шее. Витек взвизгнул: «Ты что, больной? Пойдем в туалет драться».
Даже несмотря на то, что знал, что Сидоров занимался боксом. Как шпана был самоуверен. И в туалете первым кинулся на Сидорова. Но  Сидоров чуть отклонился и стал бить Витькину морду. Ему стало противно оттого, что произошло. А самое главное, улетучилось его чувство к Маше. Что вечер такой тихий, лунный, когда вдвоем.
Они гуляют по парку, а на клумбе цветок, вобравший в себя лучи солнца, отсвечивающий фиолетовым цветом и хочется сказать: «Ах».
Чуть тронул Машу и хочется сказать: «Ох,» - и вся жизнь впереди.
А здесь жизнь такая проза грубая, холодная, противная. Что вытесняет мысли о Маше.
Витек почувствовал себя загнанным в угол. Дома отец обвинил его в пропаже денег, не досчитался. Крохобор.
Машка ушла к Сидорову. Такая телка. Ее бы где-нибудь прижать, припугнуть, раздеть. А теперь Сидоров. Рыцарь, но с зубами. Ему бы бандитом быть, а не выставляться таким. Но вот надо же.
А тут его учительница с места спросила по математике про бином Ньютона какой ответ, а Витек как всегда, конечно, не знал, но у него как у какого-то отпетого типа был авторитет от этого, а теперь учительница стала стыдить его, точно какого-то школьника: «Эх ты, Витек. Ничего из тебя не получится. Одни двойки. Жалкий ты человек».
Витек растерялся. Он почувствовал состояние класса, что действительно выглядит жалко, и это ощущение демократии бандитской как верха цинизма, от которого вздрагивали и которого опасались и обходили стороной, выветривается из сознания масс. Но кое-что осталось, Витек чувствовал это.
И он сказал: «Я олигархом стану».
По классу прошел недоверчивый смешок. Отношение к олигархам менялось. Не сразу, но уже их воспринимали не так огульно.
Тогда Витек произнес: «Не получится олигархом, стану киллером, а может быть Чикатило, чтобы не так скучно было жить».
Но что-то в обществе все-таки произошло вопреки демократии или ей назло, потому что некоторые растерялись и отводили свой взгляд от взора Витька. Но некоторые взглянули на него, кто с насмешкой, кто со злостью, а кто с неприкрытой ненавистью.
Оля. Телка. А взглянула как Зоя Космодемьянская на фашиста. Если б только Витек все знал о ней. Ее подругу Таню изнасиловал один подонок. Ее такую тихую, незаметную.
Оля как могла поддерживала ее и с ее матерью довели дело до суда. Оля мечтала увидеть на суди в глазах этого подонка страх, покаяние. Но тот, обритый, наглый вел себя вызывающе. Даже острил.
Таня не решилась прийти на суд, ни в какую, и он с откровенной усмешкой бросил в зал: «А где моя крестница?»
Как Оля возненавидела этих подонков. Именно за пустоту их души, с которой они воспринимают боль и отчаяние людей от сотворенного ими зла. Дл них это спектакль вместо театра, в который не ходят. И с тех пор Оля возненавидела все слова о свободе, демократии, гуманности в обществе. И Оля стала готовиться к встрече со всякого рода Чикатило. Стала заниматься каратэ с той же злостью, ненавистью к воображаемому противнику.
А тут Оля с Витьком встретились на стадионе. Витек уже пришел в себя. Он провел удачную спекулятивную операцию по продаже билетов на внушительную сумму, а вчера вечером в электричке с фанатами били стекла, порезали сиденье, а эти - интеллект страны, сидели испуганные, невменяемые, по ту сторону боевых действий с одной мыслью как бы их не тронули. Оставили в покое.
Оля же перевела их отношения на себя и подумала о том, что она для них никто, а сами они - никто до такой степени, что в ней была такая ненависть к этим подонкам, что ненависть не умещалась в ней и требовала выхода.
Оля приехала на стадион с двоюродной сестрой, ее двумя подругами и их тремя приятелями. На стадион для развлечения как разнообразия. И гадали кто выиграет, что, хоть «Спартак» - чемпион, но и ЦСКА тоже в фаворе.
Оля первая заметила Витька и отвернулась. А у Витька взяло верх настроение силы от осознания своей личности как бил стекла в компании фанатов в вагоне электрички.
И хамство от осознания своей значимости как хамства взяло его так, что он не выдержал, подошел к Оле сзади, взял ее за заднюю часть тела, сказал ей: «А я Чикатило,» - и сдавил ей это место.
Компания, довольная такой шуткой Витька, загоготала. А Оля уже не смогла смириться с этим гоготом как проявлением фашизма. Их пустых, никчемных, для которых она игрушка. И в классе не остановится на этой шутке и пойдет дальше.
Оля развернулась и носком ботинка нанесла удар Витьку в пах между ног с такой силой, что Витек со стоном согнулся и не разгибался на коленях в одной позе.
Один из фанатов со словами: «Ну ты, сука,» - пробовал было протянуть к ней руку, произвести какие-то действия, но она неуловимым движением, стиснув запястье в железном пожатии, развернулась под его рукой и так рванула, что тот с диким воплем отскочил от нее со словами: «Руку вывернула!» - и заходил кругами, мучаясь от боли, занятый собой.
Двое было шагнули в ее сторону, но она со словами: «Кто хочет без глаз остаться?» - запустила руку в карман, и те двое остановились на месте.
Оля с компанией отошли, а эту сцену наблюдал наряд милиции, стоящий неподалеку, и один из них лейтенант Синьков был  восхищении от этой девчонки, на глазах у изумленных милиционеров проделавшей работу не под силу им всем. Навела порядок.
Лейтенант Синьков вспомнил ныне покойного деда, тоже служившего в милиции еще в советское время. В чине майора. Так вот у них на набережной Яузы каждый вечер собиралась компания, от которой жителям района не было житья. А потом придумали, как навести порядок.
Дев в восхищении вспоминал: «У нас один поляк служил, так у него кулак с голову человека. Так вот вечером он и еще двое переодевались и идут по набережной. Шпана выступает, их сразу можно отличить. Так бьют по голове - и в Яузу. И порядок в этом районе был наведен.
А Олю после матча сестра с подругами и ребятами проводили до дома и говорили в подчеркнуто вежливом тоне. Оля иногда ловила взгляды ребят и ей казалось, что они на нее смотрят как на памятник.