Весеннее обострение

Маленькая женщина, в сером длинном пальто, в черных сапогах, шла по улице усталой, тяжелой походкой. Голова ее была опущена, взгляд устремлен на дорогу. Изредка поднимая голову, она с грустью осматривалась вокруг.
 
«Эх! Какая весна тогда была!», – подумала она, с сожалением окидывая взглядом холодную, мокрую улицу, - «не мудрено, что и голова закружилась от той весны». Это воспоминание оживила ее взгляд. « Впрочем, нет. Ты тогда сказал мне, что холодно. А я удивилась:
- Холодно?! Ты что? В городе очень тепло. Я приезжаю сюда и греюсь просто.
- А у вас холоднее?
- Ой! Намного!

Они еще мало знали друг друга, и в тот обычный весенний вечер просто сидели в теплой уютной машине и просто разговаривали друг с другом, ни о чем. Но как хорошо им было! Пустые слова были согреты теплом и нежностью, льющимися из двух пар глаз.

 Лицо Эли засветилось искоркой радости. Вспомнилось, как время вихрем летело той весной. Как она старалась так много успеть. Спала мало и ведь не уставала как сейчас. Как постоянно хотела видеть его, слышать его голос, чувствовать на своей руке его большую теплую ладонь. «Хотела. Почему хотела? Я и сейчас хочу. Как я хочу позвонить тебе сейчас! Но нельзя. Нельзя», - глаза ее вдруг стали влажными. Эля подняла голову и обвела взглядом верхушки деревьев. Ничего на них не было. Голые, черные ветки тянулись к тяжелому свинцовому небу. Зато исчезла с глаз противная влага. «Есть вещи, которые никогда нельзя делать, даже если очень хочется».

Эля уже свернула с безлюдной улицы. Дальше ее дорога проходила через маленький сквер, такой же холодный, серый, но еще и замусоренный. Кто его так замусоривал? Зимой здесь все вымирало. Днем редко кого встретишь. А в сквере она вообще никогда никого не встречала. Будто кто-то по ночам сюда приходил, чтобы втайне от людей сделать свое грязное дело.

 
Она окинула взглядом безудержно-серую, грязную аллею, уходящую далеко за горизонт. А там, за горизонтом, другая весна, настоящая, теплая, как год назад. И она идет по этой весне, к человеку, который за невероятно короткое время  заполнил все её существо под завязочку, стал очень близким, очень родным, очень нужным. И вспоминает с улыбкой, как однажды он спросил ее, весело откинувшись на спину:
- А какой я?
- Какой? – Она слегка растерялась, погладила его по волосатой груди, и прошептала с нежностью, - волосатый.
- Точно, волосатый, - усмехнулся он довольно, – а еще какой?
- А еще небритый, - и поцеловала его в колючую щеку.

Каждый раз, ожидая нового свидания с ним, она придумывала много нежных слов, которые почему-то куда-то пропадали, когда она была рядом с ним. Или их просто было так много и они так торопились быть сказанными, что путались друг у друга в ногах, спотыкались друг за дружку и падали в кучу, теряясь в неразберихе.
- И, правда, небритый! – Слегка смутившись, произнес он. И добавил, - забыл сегодня.

«Скажи мне что-нибудь хорошее?» - Попросил он в их последнюю встречу. Они тогда не знали, что именно эта встреча станет последней. Но для нее каждая была как последняя. Каждый раз, уезжая, Эля боялась, что навсегда. И в тот раз холодные льдинки страха расставания больно покалывали сердце.
- Не скажу. Нет у меня сейчас хороших слов, - тихо произнесла она, прикрыв ресницами грусть в глазах.
- Почему? Неужели так трудно сказать человеку приятное слово?!
«Они все замерзли и сломались, и царапаются своими острыми краями», - подумала Эля, но так и не смогла сказать, будто боясь, что царапающая боль станет сильнее.

А вечером, уже дома, она прочитала в мониторе компьютера фразу от далекого друга:
- Скажи мне что-нибудь теплое… Печка, например? – И опять больно проскребло внутри. Захотелось забиться в уголок и завыть протяжно, громко.
- Не шути так. Не надо. – Отстучала она по клавишам, ставшими вдруг непослушными, пальцами.
- Почему не надо?
- Просто не надо, – отписалась она от ответа и подумала с укором, прежде всего, к себе: - «Все почему-то ищут тепла и всё на стороне».

Тогда Эля и решила, что так больше нельзя. Нельзя любить чужого мужа. Потому что он чужой, даже если и кажется ей родным. Он отвечал на ее звонки, а сам не звонил, значит ему не надо, значит, не вспоминал, не думал, значит она чужая для него. И она не видела смысла стараться изменить это, потому что откуда-то знала - он никогда не впустит в свою жизнь чувства, в его жизни ценно то, что разумно. И подчинять себя неразумному чувству, значит запутать свою жизнь.

Тогда ей пришла в голову смешная мысль, что и у нее есть свой муж, хоть уже давно не любящий и не любимый – какой-никакой, а свой. А свое надо беречь. Прозвучавшее в тишине раскатистое «ха-ха-ха» остро резануло по сердцу, и из открывшейся ранки капелькой вытек стон, оборвавший непрошеный смех. «Ну что ж», - подумала она, утешая себя, - «таковы правила, вынесенные из глубины веков поколениями предков и, кажется, не разумно им противиться».

Увлеченная воспоминаниями, Эля подошла к своему «офису», как она, смеясь, называла это длинное серое здание.  Сняла замок с тяжелой железной двери, прошла через пустые комнаты, разделась, и села за свой стол. С утра здесь обычно было шумно и оживленно, потом все расходились, разъезжались по своим делам до следующего утра. А она оставалась со своими бумагами. Перекладывала их с места на место, переписывала, заводила новые, и отвечала на телефонные звонки. Сейчас Эля с тоской посмотрела на стол, заваленный бумагами, с которыми работала до обеда, встала и вышла в другую комнату. Включила чайник.

Почти год уже прошел, а желание видеть его, или хотя бы слышать голос стало не слабее, а мучительнее. Бесконечные споры с самой собой сводили с ума, но не добавляли, ни ясности, ни успокоения. Разум и чувства, видимо, никогда не уживутся в ней вместе. Или это новое чувство настолько сильно, что не заглушить его никакими разумными доводами?

Эля уже понимала, что с этим надо что-то делать. Она горько усмехнулась неожиданно родившейся шутке: - «Забыть нельзя любить – поставь верно запятую». Внезапно охватившее волнение от нарастающего желания сейчас же, немедленно говорить с ним, сорвало ее с места.

Когда набирала заветные цифры, даже не надеялась, что удастся договориться о встрече. Казалось, он сейчас скажет: - «зачем это? Все давно прошло, нет никакого смысла, да и желания». Она знала, что это было бы равносильно смерти. Ну и пусть. Пусть. Лучше вот так разом взять и убить в себе надежду на всякую надежду. И умирать потом спокойно, без мучений, без сожалений.
 
Как она с ним разговаривала? О чем? Это была не она. Не ее голос. Не ее слова. Ей казалось она в те минуты даже не жила, сердце ее не билось, его совсем не было в ней. Но он не сказал так. Он будто обрадовался даже ее звонку. И что-то говорил, говорил и спрашивал, спрашивал. Сердце потом застучало, когда она положила телефон на стол. В руках его держать не было сил, они дрожали. Все тело дрожало, и что-то бухало в нем, наполняя пульсирующим жаром.
 
Это было начало марта. С того дня прошло чуть больше двух недель. Две недели Эля жила ни сомнениями, ни придуманными надеждами, а  ожиданием настоящего. Она продумывала все до мелочей – что скажет, о чем спросит. И вот она снова в городе, в котором весна. И она идет к нему. Не просто так, чтобы сделать себе подарок или доставить сомнительную радость, а для того, чтобы внести  ясность и определенность в свою жизнь. Ведь не возможно больше каждый день с утра до вечера думать об одном и том же.

Воодушевляя себя легкой улыбкой, Эля дошла до кафе. «Интересно, он уже там?» – подумала, подходя к дверям и окидывая взглядом стоянку для машин. Его машины не увидела. И ответила сама себе, стараясь заглушить вспыхнувшее волнение, - «да нет, еще рановато. Я пришла почти на полчаса раньше».

Приглушенный свет в зале кафе неприятно ослепил после яркого весеннего солнца. Она невольно остановилась, чтобы приглядеться. Увидела свободный столик и прошла к нему. Минуты медленно потянулись, вязко окутывая тревогой и новыми сомнениями. Взгляд тянулся к входной двери.

Зашли две женщины. Шумно посмеиваясь, ушла бойкая компания молодежи, освободив столик за ее спиной. Их место вскоре заняла счастливая парочка. Они о чем-то тихонько щебетали.

Чтобы отвлечь себя от смутных ощущений, она невольно стала прислушиваться к их разговору.
- Эх, Ксюшечка, милая моя!  Ты совсем извела меня своим молчанием. Ну, почему ты не звонила так долго?
- Потому что мне очень трудно объяснить дома свое частое отсутствие. - Там замолчали. Она спиной почувствовала звенящее напряжение, которое нависло в этой тишине.
- Ты знаешь. У нас не любовь получается, а мучение. Ты прячешься. Я прячусь. Уже  год мы не можем принять хоть какое-то решение. Надо делать какой-то решительный шаг.– Наконец произнес твердый мужской голос.

Эля встревожено посмотрела на часы. Стрелки стояли точно на заветных цифрах. Предстоящая встреча и весь, продуманный ею до последнего слова разговор, вдруг показался ей таким ненужным и бессмысленным. «Зачем? Зачем я здесь?! Сейчас он зайдет в эту дверь», - с ужасом подумала она. «Так, милая! Выдохни. Спокойно. Выдохни, а то сейчас взорвешься», - успокаивала она себя, – «а теперь расслабься и легко вдохни. Если он сейчас не войдет в эту дверь, то через 20 секунд она все равно откроется, только уже для того, чтобы ты в нее вышла».

*************

Эля шла по весеннему городу тяжелой усталой походкой. Под ресницами прятались бесцветные горько-соленые  капельки. В кармане телефон пел вальс, полюбившийся ей в ту счастливую весну: – «Солнце и плечи. Ветер и волосы. Время устало делиться на полосы. Жизнь в обещании вечной весны».

Уголки ее губ дрогнули, будто мимо пробежала улыбка и задела их слегка. Вдруг вспомнились вечные слова из нестареющей песни – «Ему эта весна ни к чему. И песня не нужна ни кому. И вешняя вода ерунда». Душу жгли обманутые нежность и любовь, которым пообещали свободу и вдруг захлопнули перед ними дверь в самый неожиданный момент. В голове роились жалящие воспоминания.

«Воспоминания, воспоминания. Наверно, в воспоминаниях мне нужно еще раз пережить свои прошлогодние ощущения, чтобы они ушли из меня. Прошлой весной я жила настоящим. Потом – ожиданием и надеждой. Теперь - воспоминаниями. Их будет совсем немного, еще полтора – два месяца и они закончатся. А потом что? Пустота. Страшно. Господи, помоги мне увидеть дорогу!».

Эля остановилась, нажала на телефонной трубке кнопку отбоя вызова. Медленно расправила плечи, словно освобождаясь от непомерного груза, подняла голову и, спрятав ненужные слезы за тяжелым взглядом, пошла дальше.