В Москве проездом

   Бывший мой, можно сказать, сосед Ваня, - я жил во втором, а он в четвёртом подъезде,- вёл интенсивный, богатый событиями и приключениями образ жизни. Он поменял несметное количество предприятий и учреждений, имел множество специальностей, владел несколькими ремёслами, но нигде пригреться, прикипеть, так сказать, на длительное время не мог. Причина одна: взаимная любовь с Зелёным Змием, возникшая поначалу, к их обоюдному удовольствию, в период, когда Ваня подвизался на поприще эстрады, поскольку в те времена любой концерт заканчивался обильными возлияниями и задушевными беседами, отнимавшими столько человеческих сил, что последующие день – два просто вычёркивались из календаря и из жизни. Поначалу всё это как-то сходило с рук, но потом начальство начало кривиться, потом ругаться, а позже предложило освободить сцену «по собственному желанию» без оргвыводов.
   Так Ваня вынырнул в ресторане. Не из фешенебельных было заведение, наоборот, этакий себе заштатный кабачок, где собиралась шпана и люди с нетрудовыми доходами, но хлеб насущный добывать там можно было, не слишком напрягаясь, плюс кабацкая выпивка и закусь.
   Я забыл предупредить, что сосед мой был не музыкант, то есть – не бренчал на гитаре и не стучал по барабанам и металлическим дискам, а пел – солировал перед публиками. Поэтому нельзя ему было слишком тесно поддерживать дружбу с упомянутым выше Змием: ведь без солиста оркестр беспомощен, как пьяная баба на морозе, если она ещё ко всему и голая. Результат не заставил себя долго ждать. После нескольких срывов кабацких представлений стал Ваня опять вольным художником.
   В поисках возможностей приложения своих недюжинных сил Ваня ошивался в кафешках, пивных, парках, скверах, под заборами, в подворотнях, а также в вытрезвителе. Родственникам это надоело, и они, ударно выхмелив Ивана способом удерживания его от встреч со Змием и с помощью  трудотерапии (терминология лечебно – трудового профилактория для алкоголиков времён развитого социализма), затолкали его на узловую станцию – по большому блату, кстати, – составителем поездов. Работа ответственная, требующая как сноровки, так и внимания, при чём в режиме «сутки через двое». Буду кратким и скажу, что организм Ивана не выдержал тягот и лишений ж\д. жизни. Он принял ночью сначала смену, а потом на грудь и отправил некий важный полусостав в тупик. Утром он ушёл домой, а поезд искали долго и бесполезно до появления Вани на посту, то есть – через двое суток. Железнодорожник из мужика явно не получился, гены не те или резус-фактор не совпал – не знаю, но соседа попросили сдать форму и покинуть путевое хозяйство.
   Железнодорожная катастрофа перекрыла все пути к светлому будущему моего соседа посредством созидательного труда. Ивана на работу упорно брать не желали, как он ни напрягался, ни в одной близлежащей организации, вплоть до последней халтурной шараги. И начал Иван варить самогон, подрывая этим нравственные устои социалистического общества и физические силы трудящихся. Известно, сколько верёвочку не вить, а концу быть. Компетентные органы по наводке неблагодарных потребителей Ваниной продукции разом накрыли производство и нанесли чувствительный удар по финансовому состоянию моего соседа.
   Депрессия души и кризис кармана были настолько обширны и глубоки, что от суицида Ивана спасло исключительно только внимательное вмешательство брата. Тот, не мудрствуя лукаво, вывез родственника в сельскую местность, где и пристроил его, с величайшими потугами и без малейшей надежды на успех, к знакомому бригадиру вениковязов по имени Руй Макс Дементьевич, который слыл в округе умным, проницательным, хитрым, жадным миллионером.
   Макс Дементьевич ежегодно набирал сезонные бригады из самых дешёвых слоёв населения: алкоголиков, бичей, бомжей и прочих, им подобных, деклассированных элементов. Тесная связь существовала и с милицейским подразделением, приёмником – распределителем, откуда пополнялись постоянно утекающие кадры.
   Сам Макс Дементьевич круглый год ходил в старой, засаленной «фуфаёзе», но ездил на «Жигуле» последней модели, питался картошкой и луком, но проверяющих его хозяйство чиновников угощал армянским коньяком, шашлыками из парной свинины, свежими овощами – круглый год.
   Прибыль добывалась до смешного просто: высевалось в землю сорго -  родитель будущих веников, - шли прополки, прочие виды обработки. Периодически Макс выдавал труженикам своих полей авансы, которые дружно пропивались. Макс наказывал горемык по первому разу штрафом, а впоследствии беспощадно выгонял, не выплатив заработанного, умолчим уж о выходном пособии. Каналы сбыта продукции у Макса были налажены превосходно и функционировали бесперебойно на основе дотаций, зависящих от степени сложности оказанных услуг.
   Как ни странно, Иван, начав рядовым чистильщиком снопов сорго, перестал пить, за сезон не откушал ни рюмашки, в следующем сезоне  - не более того, и в третий сезон вступил в качестве помощника бригадира. Выше – только Макс и Господь. Иван занимался снабжением и «соцкультбытом», то есть – харчами и постельным тряпьём.
   Любой труд, если он производительный и созидательный, должен приносить плоды. Иван (уже даже Сергеевич) был допущен к реализации готовой продукции, то бишь тех самых веников, которыми пользуются и домохозяйки, и уборщицы как служебных, так и производственных помещений. Он поднаторел в классификации продукции, а также хорошо усвоил, что веники, как и люди, могут быть толстыми и тонкими, ничуть при том, не теряя в цене.
   И настал тот день, когда Макс Дементьевич пригласил своего заместителя, Ивана Сергеевича, в командировку, цель которой заключалась в реализации готовой продукции. Честь высокая, и Иван её оценил.
  Не будем надолго останавливаться на долгом пути производственников – бизнесменов до Красноярска и обратно до Москвы, которую объехать никак нельзя, чтобы добраться до столь богатых вениками родных краёв. Остановились на вокзале, намереваясь приобрести билеты и спешно отправиться дальше. Но в Ивана, словно бес вселился – некая смесь бывшего подлого друга Зелёного Змия и Адамового Змея – искусителя:
- Слушай, Макс (они уже давно на «ты»), а тебе не стыдно – с такой кучищей денег в карманах, в сумке и за пазухой, - будучи в Москве, не пойти куда, не покушать вкусно и с достоинством, как это делают все солидные, уважающие себя люди? Или ты себя не уважаешь?
   Намёков на деньги и их количество Макс Дементьевич не переносил, боясь сглаза или нездорового к ним интереса со стороны.  Хотя и был не в «фуфаёзе», а в сносном, то есть – не старше двадцати лет пиджаке (во внутренних и боковых карманах деньги, карманы зашпилены огромными булавками, даже еще не поржавевшими), но на уговоры поддавался постепенно. Видимо, Иванов бес был настырным, и Макс Дементьевич начал сдавать одну позицию за другой. Сначала он предложил было посетить вполне приличную столовую вблизи вокзала, далее на очереди прорезалось кооперативное кафе с приемлемыми ценами (помните, как они произрастали – быстро, словно грибы). Наконец, замаячил на горизонте ресторан. Не «Метрополь», конечно, как врал Иван впоследствии, но что-то довольно терпимое. Как они туда дошли, история длинная. У других людей, нормальных, возникает проблема обратного порядка, когда они из питейного заведения домой с приключениями возвращаются. Но Макс с Иваном – люди именно иного порядка, как бы не от мира сего. Но дошли-таки и в кабак попали. Швейцар (ударение на первом слоге) с сомнением окинул взором Джеймса Бонда их весьма непрезентабельное облачение и спросил:
- А денег у вас, граждане, хватит?
   Макс Дементьевич сунул руку в карман (не в тот, что с большой булавкой, а правый брючной) и достал из него пачку перетянутых резинкой (пролетарская упаковка!), хотя засаленных местами и мятых, но самых настоящих десятирублёвок, или «чириков», по-московски – старыми. Швейцар молча посторонился.
   Ресторанная обстановка поразила не только Макса Дементьевича, но и Ивана, который в ресторане не был давно, а интерьеры нынешних питейных заведений поражают экзотичностью, вычурностью, противоречащими доброму старому, барско – купеческому, то есть, стилю. Но речь у нас пойдёт не об интерьере, или не только о нём.
   Ресторан был почти пуст, и нашим друзьям не пришлось переживать те унизительные минуты, пока официант (чёрные брюки, белая рубашка, бабочка, жилет, усики а-ля Марчелло Мастрояни) усадит их за столик и принесёт меню.
   Макс уставился в меню, насупил брови, наморщил лоб, затем захлопнул рыжую папку и сказал официанту:
- Из этого всего понемножку! – попутал-таки нечистый и Макса, попутал!
   Как ни странно, но Макс начал пить. Понемногу из того, что принёс официант. И, как это бывает с людьми непьющими, быстро захмелел, сыто отрыгивал, ковырял вилкой во множестве выставленных на стол тарелок, беспричинно смеялся и пытался подшучивать над своим помощником, который от шефа ни в еде, ни в питии не отставал и пробовал философствовать на темы о роли человека в общественном развитии и текущем моменте.
   Застолье уже продолжалось часа два, когда появились музыканты. Они играли даже днём, ибо были, как когда-то Иван, «свободными художниками» - халтурщиками, консерваториев не кончали, то есть были недоучками и ничего другого делать в жизни не умели, а то и просто не лежали их творческие души к другим видам деятельности. Поэтому они играли даже днём. Или днём они просто репетировали, а вечерами играли, что не суть важно в этой истории.
   Расшалившийся Макс спросил официанта, стоявшего поблизости и с интересом наблюдавшего за столь необычными гостями (а, скорее всего, боявшегося, что клиенты смоются, забыв рассчитаться):
- А шо, и нам могут сыграть?
  Получив утвердительный ответ, Макс вооружился червонцем и направился к оркестру.
- «Червону руту» знаешь? – спросил он у склонившегося к нему музыканта.
- Конечно! Как прикажете объявить, для кого эта песня?
- Скажешь, для Макса из-под Кривого Рога, бригадира вениковязов, - и отправился к улыбающемуся помощнику.
   Оркестр брякнул пару «разминочных» аккордов, и из мощных динамиков послышались слова:
- Эта мелодия исполняется для нашего гостя Макса, директора Криворожской вениковязальной фабрики.
   Макс перестал жевать, рот его невольно открылся и пребывал в таком состоянии до конца, до звучания последних нот. Затем он вскочил и вновь направился к оркестру:
- «Червону руту!»
   Песня из репертуара  Софии Ротару слышалась в ресторане не менее еще пяти раз, и каждый раз Макс замирал с раскрытым ртом, а публика, официанты, швейцар и даже кухня от всей души потешались, наслаждаясь необычным в будничный день зрелищем.
   Пока Макс Дементьевич, сопя, не расплатился, потея и злясь от дико, непомерно тяжёлого счёта – более четырёхсот рублей! – все двери ресторана были блокированы, но, когда швейцар получил такой же червонец, как официант (других-то у Макса не было!), у двери ресторана директора фабрики и его заместителя ожидало такси.
   Злость на собственную расточительность напрочь выела из Макса хмель. Недовольно бормоча, он купил два пирожка с ливером за десять копеек штука, две бутылки лимонада по тридцать пять копеек, в вагоне залез на верхнюю полку и сутки промолчал, не реагируя на вздохи помощника, которого прямо выворачивало от запаха курицы, колбас, прочих яств, поглощаемых соседями по купе. Так и пришлось на одном пирожке и лимонаде добираться в родные пенаты.
   У Макса Дементьевича две дочери, обе при двухэтажных домах – «полных чашах», машинах и прижимистых мужьях; божество в семьях одно: Золотой Телёнок.
   Иван Сергеевич имеет собственное дело, автомобиль, квартиру, земельный участок.
   Макс Дементьевич ходит в «фуфаёзе», традиционно набивает мошну, весь в заботах.
   «Макс Дементьевич, отзовись! В кабак пойдём, за мой счёт! Дай ответ!»
   Не даёт ответа…