Ночь на Ивана Купалу

Босые девичьи ноги пробежали быстро по влажной июльской траве, прошмыгнули, проскочили мимо шевелящейся кочки….
- Милка! Догоню – косу обрежу. Не отвертишься от меня!
И уже сильные мужские ноги едва не наступили на увеличивающийся бугорок земли.
- Милка! Да погоди же… Милка!
И замерло все, словно и не нарушали покой ивановской ночи крики человеческие да топот босых ног.
Бугорок вырос на сажень и, отделившись от земли, переместился дальше.

Разгоряченное бегом девичье тело, прижалось, к уже прохладной жесткой коре раскоряченного дерева… Тяжелое хриплое дыхание девки заглушало поскрипывание коры и веток-пальцев…
- Милка! Стой! Не убежишь – вижу уже!
И снова бегут сильные мужские ноги по высокой траве.
Уже, казалось, захватившие в плен девичье тело, руки-ветви отпрянули назад – упорхнула девка!
 И замелькала среди деревьев белая длинная сорочка.
Бугорок-маньяк переместился вплотную к дереву, так нелепо упустившему добычу.
- Опять не повезло? – прошамкал бугорок, - а, Леший?
- Резвятся люди,- неопределенно проскрипел корой Леший, - глупые они… - мелькнула ветка-палец в направлении скрывшихся фигур, - молодые еще, вот и резвятся, покоя старику не дают.
Бугорок пробулькал что-то в ответ и опять все замерло, той странной ночной тишиной.

От бега совсем растрепалась девичья коса – длинные пшеничные волосы несутся за девкой как шлейф, задевая сучья деревьев…
Рука, появившаяся из дерева попыталась схватить пшеничный шлейф, да ухватила лишь воздух.
- Милка!!!
Как вихрь пронеслось мужское тело мимо поникшей руки с тонкими прозрачными пальчиками.
И снова тишина, только где-то вдалеке тихонько стрекочет кузнечик.
Из дерева появилась Мавка, засеребрилась в лунном свете тонкая, прозрачная фигурка и потянулись руки к ночному небу, к звездам.
- И тебе не удалось!? – забулькал, захихикал насмешливо бугорок-Маньяк.
Сверкнули в ответ глаза Мавки недобрыми агатами, и бугорок еще раз булькнув, обиженно замолчал – хоть он и сильнее, да кто ее знает эту древесную деву.
- Старею я, видно, - прошелестела Мавка, - руки уже не те…- и она посмотрела на «свое» дерево, старую раскидистую липу.
Леший отмалчивался – лишь поскрипывали на ветру старые ветви-пальцы да бугристая замшелая кора.
Странная троица: бугорок-Маньяк, Леший и Мавка, не сговариваясь, посмотрели в сторону убежавших людей, переглянулись и, молча направились за ними…

- Милка! А, вот я…
Но девичьи ножки уже перепорхнули ручеек, пробежались по мелководью речушки и снова по траве – в лес.
- Милка!
Ничего не оставалось делать – далеко впереди среди сумрака ночного леса белела сорочка, да вился шлейф светлых волос. Мужские ноги бросились сквозь колючки наперерез…
- Всю воду взбаламутили…- пробурчала серо-зеленая шишковатая голова с огромными выпуклыми глазами.
- Если бы он побежал по реке – я бы его пощекотала…- томно пропела, показавшаяся на поверхности воды зеленоглазая красавица с пузырьками в темных длинных волосах, - что делать будем?
- Что делать, что делать? – пробурчала серо-зеленая голова, пожимая узенькими плечами и разводя в стороны руки с перепонками между пальцев.
Зеленоглазая красавица уже забыла про свой вопрос и плескалась-резвилась в лунной дорожке, брызгаясь темной, как промасленной водой на склоненные ветви ив.
- Мир тебе, Водяной! И тебе, зеленоглазая, - вразнобой поздравствовалась подошедшая троица.
- И вам Мир, дети леса! – пробурчал, вылезая, Водяной, - Все хлопоты?
- Померковать надо, - пробулькал, прошамкал за всех бугорок-Маньяк,- двое людей тут. А ночь-то запретная. Что делать с ними будем: отпустим, али накажем по вине их.
Водяной жестом позвал молодую резвящуюся Русалку. Она нехотя прервала свои игры и томно, вспенивая речную гладь, поплыла к берегу.
- Молода еще, - счел нужным сообщить остальным Водяной, - два года как утопла… Вишь ли, несчастная любов!
- И зачем людям все это надо, - поддержал беседу бугорок-Маньяк, - любовь-морковь, страсти-мордасти, ведь пройдет все? Забудется, минется…
Ничего не сказала, промолчала Мавка, знала, что может полюбить смертного человека, да только любовь эта счастливой не будет –  на крови человеческой будут замешаны амуры лесной девки. Ей-то что? Скрылась в древе и молчит, а смертному тоска да беды на голову.
Услышав отголосок разговора, молчала и Русалка, помнило еще ее тело любовную истому. Но сильнее врезался в память омут глубокий да высокий обрыв, с которого и сиганула девка, застукав суженого накануне свадьбы веселой с вдовушкой на сеновале…
- Помогать незачем. – прошамкал, как отрезал бугорок-Маньяк, - люди, они и есть люди, неразумные существа, потому и недолговечен их путь.
- И я бы не помогал, - пробулькал Водяной, - воду только баламутят, да жаб пугают. Эдак на них и живности речной не напасешься.
Леший лишь поскрипел своими ветками-руками.
Замолчали все, раздумывая, помогать людям или нет. Перед всеми проплывали, пробегали воспоминания недобрые и радостные. Все погрузилось в тишину запретной Купавской ночи.

- Милка! Да, стой же!
И сильная мужская рука схватила за подол сорочки, рванула на себя упругое, податливое, разгоряченное бегом девичье тело.
Двое хохоча и целуясь, рухнули в высокую мягкую траву.
Мужские губы целовали девичьи глаза, нос, губы… Пальцы путались в длинных пшеничных волосах.
- Данилушка, милый, косу только не режь – позор ведь…

© Юлия Рысь