Цитала. 1999-й

    1999 год

…На тренинг в пансионат «Русь» я тогда приехал во второй раз.  Оба раза приглашал Виктор Викторович Рубинов, а голос незабвенного Александра Григорьевича  я теперь только  слышал в телефонной трубке, да и то, когда с ним разговаривал Виктор Викторович. Однако приветами мы обменивались.
На первом тренинге мне все показалось скучным, вычурным и с какими-то «йоговскими понтами» (как это дело определил для себя я сам). Группа из четырёх мужчин и двух женщин была странной по всему: возраст разный, телосложение разное, уровень образования - от «гэкающей» тётки, похожей на тех, что торгуют салом на рынках, до какого-то бледно-зелёного яйцеголового молодчика (как потом оказалось, он был раньше рок-музыкантом, потом проучился три курса в Военно-Медицинской академии, вылетел за наркотики и теперь занимается экстремальным туризмом). Был грузный вечно полуспящий дядька лет под шестьдесят. Был спортивный и пружинистый, будто вечно готовый к сиюсекундному бою, мужичок лет тридцатипяти. И я тут – с бородой «а-ля народоволец», в очках и с поэтическими темами северной экзотики.
 
Мы говорили о странных поворотах в нашей жизни – кто что мог вспомнить (я им про свой поход за молоком в новогоднюю ночь не рассказывал). Потом мы делали попытки бесконечные по своей нудности расслабляться, потом танцевали под музыку, в которой резко менялся ритм. Бесконечно пили чаи, а тетки жрали конфеты килограммами. А ещё медитировали. Я так не умею, честно им сказал, что лишь делаю вид, будто медитирую. Максимум, что могу  выполнять команды тренера. Тренером был Володя Попов, мой ровесник. Грустный типчик, сломавший свою жизнь четырьмя женитьбами к тридцати пяти годам, и повинностью гипнотизировать головорезов, которых отправляли в институт им. Сербского. Поговаривают, что Володя был тем самым первым психиатром и организатором Центров реабилитации для «афганцев» в этом же санатории «Русь».

В общем, уехал я с тренинга, так и не разобравшись, зачем меня на него приглашали. А расширение сознания, приёмчики всякие, я знавал и поэффективнее того, что здесь предложили. Выводы не делал – всё-таки не дураки меня сюда вытащили с далёкого Севера и  понимал, что, может быть, первый семинар «пристрелочный», ищут, например, индивидуальные подходы. Только – зачем?

На втором семинаре, том самом, после которого я и познакомился с Полозовым, с людьми, которые были в гостинице при психушке в Егорьевске…  Так вот, на втором семинаре мне показалось, что я что-то начинаю понимать. Нас куда-то готовят. Нам объясняют нашу «особенность и нужность стране», нас начинают мотивировать фразами, будто бы брошенными вскользь – «вы даже представить не можете перспективу… если удастся… весь мир к вашим услугам». И бросал эти фразы отнюдь не Попов, а дядечки с холодными глазами убийц, которые стали появляться все чаще, и из-за которых мне всё разонравилось. Причём отчаянно разонравилось. И дядечки… исчезли. Хотя своё «фи» я сказал всего лишь мимоходом… Этого «фи» больше было, наверное, в моём лице, чем в словах. Наивный провинциальный лопух, я хоть и не обнаружил ни одной видеокамеры, но как-то легко вспомнил пару-тройку ситуаций, которые Попову могли быть понятными только, если он видел запись моего поведения вне прямого контакта с ним. Скорее всего мы и были, как в телешоу «Под стеклом».

«Так, бл..!.. – сосредоточенно и внимательно  выбривал я щеку, глядя в зеркало, зачем-то сверхпрочно вделанное в обычной туалетной комнате обычного пансионата, – Значит, мы тут у вас на молекулы должны быть разложены? Значит, с максимальной понятностью к «богатому внутреннему миру» вы приготовили зеркала, датчики на головы, щипцы, шприцы и просто фармацевтические новиночки…»
Я испугался. В самом начале даже всерьёз испугался. Наверно, всякие фильмы-страшилки вспомнились. Но там, где-то за затылком, сразу же и предчувствие родилось – со мной всё будет в порядке. Правда, я совсем не был уверен, что все остальные вернуться домой…  Возможно, им и не надо домой, если «весь мир к услугам».
Валять дурака я не собирался. Понимал, во-первых, что это глупо – сюда в принципе попали люди уже замеченные на каких-то аномалиях в мировосприятии, и играть дурачка было не надо. Нам в самом начале сказали, что вход и выход для нас свободен. До определённого момента… Так и сказал один серый человек «до определённого момента». Он попытался сказать это максимально бесстрастно, чтобы максимально нас напугать, но мы ему всё равно не поверили, потому что чувствовалось, что он не более, чем «бульдог» при вратах. Откуда ж ему знать о тех «моментах». Во-вторых, нам не запрещали говорить по телефону. Мы связывались, с  кем хотим и когда хотим. Даже спиртное разрешалось. Всё это говорило о том, что пока нас просто рассматривают. Кто рассматривает, кроме психиатра Попова, было не ясно. Как рассматривают – тоже не вполне ясно, даже если понатыкать на каждом шагу по видеокамере – в душу, в мозги их не засунешь.

Я лежал в пансионатском номере на советской кроватке с никелированной дужкой и глубоко прогибающейся сеткой, смотрел в потолок и ревизовал – что ОНИ уже знают обо мне и что не знают? Биографию мою, конечно, знали: и про войны и про то, что рядом с войнами. И про поездку на Святой Афон, и про то как раненных казаков встречал в греческой Ларисе и отправлял через Болгарию, и про… и про случайную ****ь из Норвегии, наверное, знают тоже.  Была там, в Греции дурацкая интрижка. Ай, да ну её нах… Тогда я был ещё стройный, дерзкий и чернявый, как цыган. Теперь толстый, ленивый и пепельный от седины.
Они знали, что я вывез пророчества с Афона. Тут никто, кроме меня не виноват. Слишком наивно я полагал, что если опубликую только часть – ну самую общую, поверхностную – то всего остального это не коснется. Коснулось.

Знали они, наверняка, про сбывающиеся мои прогнозы и, небось, связывали это с тайной Афона. Тем более очерк о хождении на Афон вообще переиздавался раз пять… И тут мне показалось, что я нашел то, чем они во мне интересуются. Спасибо, Афон! Я в очерке рассказал, как останавливался и «медленно жил… медленно, медленно…».
Они нас тут, в пансионате с запахом омлетов и какао, въевшимся даже в обои и перила столовой, в безделье и пустобрехстве, в медитациях и обжираловке проверяют на состояние абсолютного покоя. На ритмы… Я не угадал. Я почти угадал, но не угадал. Нас проверяли на АМПЛИТУДУ ритмов. Сколько и как легко мы переходим от быстрого внутреннего ритма до мёртвой ленивости, от импульсивного мышления до текущего, плавающего… Но это всё будет для меня ясно потом, когда я буду читать дневники мёртвого Попова. Это будет всего через несколько лет.

А ещё у нас на тренинге появлялись люди, как правило – на два часа, которые словно отрабатывали лекционные или семинарские часы. Юля Урусова, Саша Стрижевский, Иван Рой-Сермежко. Они все были специалистами в области скорее связей с общественностью, социологии и социальной психологии. О Юле я, например, был даже наслышан. Но здесь-то что делали? И подозрительно много… в общем человек шесть было «Ивановых» в серых костюмах с профессионально непримечательными лицами. Понятно…


…Я, наверное, совсем помрачнел, глядя в тундру сквозь протертое до сверкания окошко вагона, когда проводница принесла чай с холодной фразой: «Пока вам и так весело будет. Взбодритесь…»  Солнце слишком утомило глаза. И как-то вдруг в ряд встали все эти мёртвые – Попов, Урусова, Стрижевский, Ваня Рой, теперь Полозов в психушке. И пропали, как он пишет, все… И Кустысев растворился в воздухе. Я знаю, что растворился буквально. Полозов только это мог иметь в виду…

…На одном из занятий я сказал-таки им про Свет. Что я вижу его, не этого мира Свет, практически всегда, когда захочу. И на вопрос зеленоглазого Вани Роя: «А видишь ли ты Тьму не этого мира? И какая она?» – мы с ним только встретились глазами. И поверили друг другу. Тогда-то меня по ходатайству Ивана и отправили своим ходом, на междугороднем автобусе, в Егорьевск. А из Егорьевска ещё в какое-то полусельцо-полупосёлочек – к доктору Полозову, который по методикам и гипотезе американского светила в психиатрии  Станислава Грофа систематизировал и практически проверял… Да ну вас – будете смеяться… В общем, он создавал «атлас Того Света» по объединяющим картинкам-деталям, которые рассказывали ему такие, как мы. Гроф, как я понял по краткому устному переложению его работ устами Рустама Георгиевича Полозова, тоже был этакий «Колумб» в неизведанных мирах.

Я позвонил Рубинову и сказал: «Если я через неделю буду пускать слюни и играть с мухами в мячик, ты уж хоть сигареты-то привези… Бывшей моей ничего не сообщай. Ни где я, ни с кем я.   

К той осени 1999 года я уже был два года, как разведённый…  Рубинов стал единственным человеком, которому я доверял. За ним был какой-то свет.
 А Полозов, между прочим, спас меня от смерти. Он не знал, от чего меня спасает, но тогда именно так и получилось. Уж слишком фатально сложились судьбы почти всех с того «поповского» семинара. А, может, и всех, без исключения – просто не знаю, что сталось дальше с той «гэкающий» тёткой и парнем-музыкантом, и второй тёткой… Я выехал в Егорьевск тогда на три-четыре дня, но на семинары  уже не вернулся. Они продолжались. До меня краем «звука» долетали несколько раз новости, рассказывал об их существовании Рубинов, но какие-то силы там, наверху, определили мне другую специализацию…
Полозов, конечно, не знал, что спас меня от смерти, но зато теперь почти наверняка знал я. А выглядело это так. Когда через четыре дня меня должны были забрать, и приехала за мной красивая иномарка с затемненными окнами, Рустам Георгиевич просто сказал:

 – А его же забрал… этот ваш… из Генштаба.
 –  Как? Кто?
 – Сурненко…
 – Это что ещё за?..
Проверяли или нет – как говорится, это уже не мой вопрос. Но, возможно, Полозов и не врал этим товарищам в сером. Может быть, это тот случай, когда наивная простота и прямота сняла все претензии сразу.

Вадим Виленович Сурненко  был один из тех четырех человек, с кем мы и познакомились в гостинице. Он, молодая женщина Наталья Радостева, орнитолог по специальности – птицевед для тех, кто не понял, – и двое больных, которых днем часто приводили в гостиницу, Кустысев и Самойлов. Но поначалу мне показалось, что они психи ненормальные все. Это была ещё та компания! Всем тренингам тренинг. Странно было слышать в первый же вечер, при знакомстве в дистанцию одного обеда, двух чаепитий и не заканчивающегося ужина, о том, что… мы по-разному перемещаемся в параллельные миры и смещаемся по времени. Что у всего этого есть уже, оказывается, свои технологии и что… оказывается, к нам откуда-то ходят запросто, а вот мы отстаём.

Я нервно хихикнул про себя, когда впервые услышал это «мы отстаём».  Как будто, речь шла о соцсоревновании. Отстаем от кого: от тех, из параллельных миров, или отстаем от Америки? Была гонка вооружений, а теперь гонка технологий что ли?
Оставлю опять «на потом» момент, как мы все знакомились, как Рустам Георгиевич Полозов встретил меня в своем кабинете и не сразу понял алкоголик я, наркоман или «по просьбе родственников» приехал в больницу… Когда дошло, он сильно засмущался, встал, ходил, растерянно передвигая на своем столе всякие штучки – ему было очень неловко.   

–Ну как же… Ну как же… Так вы говорите, Ваня Рой вам так и сказал передать, что вы знаете «Цитала»?  А вы… значит, вы на самом деле не знаете, КТО такой Цитала? Это хорошо… Н-да… Простите, я не сразу понял ваш визит.. Простите. А Цитала – это не кто, это ЧТО… Мы об этом поговорим с вами.

От Ивана Роя я в первый раз услышал это слово – ЦИТАЛА. Но я готов был поклясться, что слышал его раньше, слышал часто и что я сам имею какое-то отношение к этому ЧТО