Американка

Белой, никому не видимой скатертью беззакония, узаконив каждое НЕТ своей, взятой в крепость незаконченной ласки, незначительной, полуспящей, скрывающей лепестки сакуры от ветки сакуры, ещё не разряженной обоймой револьвера всежизненного оптимизма точкой, ставить себя. Шум. Желание существования как можно большего количества слов оттенка неназванной никак краски отдельного места в открытой для отсутствия мести полости, не может равняться с полузабродившим пинком себя под зад. И полетела ласточка, не касаясь платформы, над привыкшим к земле участием. Слава кромешнобушующим вдаль солдатам! Слава бушующим между камнями танцорам! Свыкшийся с незыблемостью жизни кусок фекалий, лишь отстранённой от системы жёстких понятий темой, сможет схватить свой же хвост. От случая к случаю, не исключая возможности телепатической синхронизации, не пренебрегая судьбой хватать, не хватая совпадения. Глаза, даже во сне раскованные светом, крадутся, вламываются, пересекаются, плачут... Всё другое позади. Тень глазури величия, вскормленная слабостью подсознания, прекращает существование равносильное оптимизму, вскормленному пессимистичным настроением.

Она была с американскими глазами... Втиснутая мощным проявлением судьбы в адский кокон с инфантильными призраками, блуждающими среди себе подобных, она смотрела не смотря. У витавшего вокруг аромата случайных рождений, не было ни одного шанса присмотреться к ней хотя бы каплю внимательнее. Основанная на опустошённом своеобразии себя целостность незнания грубости и нежности, размеренно, не затрагивая личности, покачивала листья на деревьях. Ведь грубость и нежность - всего лишь разрисованная детскими карандашами подстилка для идущих рядом добровольцев. Музыка первых шагов... Воспитание дымом... Вкрадчивое вспоминание себя... Не цепляние за руку проходящих мимо... Вся бывшая раньше зажатость узнала себя изнутри и задрожала. Скудно стало ей в тисках ласки. Призывающее хранить молчание пение птиц, огромным невидимым шёлковым покрывалом покрывало клевету. При взгляде на неё слово "статистика" прекращало своё путешествие и среднестатистические переворачивались в своих широко шагающих гробах. Это даже не цепная реакция. Входя в перламутр, не оборачиваешься. Выходя из ржавчины, смеёшься.

Она была не лучше и не хуже. Её хранила верность разнообразию. Любой подход к ней, кроме Любви, был обречён. Смахивая слюни зависти, они стояли, сидели, плясали, испуская в воздух тёмные цвета своих аур, изнуряя аккуратно изнурённые насмерть остатки влаги. На границе с чистотой нельзя быть ни пограничником, ни нарушителем. Выход в свет стремительным рывком внутрь - непонимающая ничего забава вечно смеющейся некаверзности нахождения в центре. Тот, у кого не осталось внешности, поющий с молчащими птицами, не делающий выводов, был с ней. Полное отсутствие характера, ярковыраженной с двух сторон, уносящей вдаль всеобъемлющей взаимностью, переполняло, не удивляя ничем. Одно.

Она была свежевыжатым долгожданным ароматом бесподобия. Он был дарящим вселенную именинником. Она была постоянной случайностью. Он был искромётной закономерностью. Выдохнув, вдыхаешь... Малиновые губы... Голубые глаза... Единственный сияющий рецепт в перемешанной всеобразными кулинариями книге жизни, единственная сага ни о чём среди сияния забывших себя Будд. Он был сном. Она была сновидением. Хлам души не считался. Открытые настежь деревья заполняли, и без того ушедшую, луну. Восторг! Заслоняя собой не сохранённые собой мерзости, вдыхал её паранормальную радость. Призраки пугали не тем, не тех. Бесконечно тыкающаяся во все щели аллегория наполненного до отказа собой альтруизма, поглощала ОМ. Он вобрал в себя мелочность, притворившись кислотой. Она просто была красивой. Сплошные самообманы! Разъёбанная пухом доведённого до праха камня сердца психология, скрещивала мечи с незначительностью. Он любил...

Она была высшей точкой. Он был размазанной линией. Он был рад. Она недавно родилась. Беспробудность, скрепленная отвязной непревзойдённостью... Самосохранение, выраженное прямым натиском на инстинкты... Высеченная на лбу слабость... Не было ему скоропостижности в минуте, проведённой не любя. Она была самой тёплой. Он был самым хитрым. Кажущаяся невнимательность, медленно подкрадываясь к стремительности неприкосновенных объятий, съедала спиленные под собой сучки. Она была... Чем она была для него?.. Бесконечностью точек? Амнезией? Солнцем, делающим время крадущимся? Отблеском равновесия между четырьмя съехавшими на обочину, стальными, взятыми в оборот суеверий полюсами? Была ли она для него?.. Отстранившись от обоих полушарий, они летали над отстранённостью. Вовлечённые страхом нестабильности в игру воображения особи всех видов, находились без возможности вовлечения, в раскрепощённой до нельзя, до полного разлада с усталостью, неперекошенной ничем, нецелованной системе антикоординат. Обилие забальзамированных прежней скупостью мозга культов насилия над природными данными, придавало происходящему качество, не умеющей впитывать разумность среды обитания, кажущимися монстрами дебилов. Не долетающие до места желаемого назначения гадости, разбивались налету о несуществующий Ци-Гун. Это была самая активная пассивность. Ни одного упрёка. Чистовыбритый потенциал... Интеллигентность... Любовь... Умение быть... Вникая, проникая, стремясь, не стремясь обрести уже присутствующую свободу, он бездумно ломал. Она вообще не дышала. Чрезвычайная свежесть...

А может они никогда и не виделись.