Пена для бритья

Зеркало. Два пятнышка в левом нижнем. Чуть выше – ещё одно, побольше и похожее на ссадину. Сверху тонкая ветвистая трещинка.
Он провёл по щеке бритвой, остановившись в сантиметре от подбородка. Тем же движением выбрил скулы. Вниз – деликатное движение станка. Вниз – с нажимом, придавливая кожу к дёснам. Чувствуя под лезвием оттиск зубов.
Когда бреешься, никогда не ощущаешь, что можно порезаться. Лезвие – оно как будто слегка затуплённое и от того мягкое. Кажется, прогибается, когда прижимаешь к щеке. Как масло. Нет, ощущаешь, конечно, когда тебе пятнадцать. И боишься до жути. А потом уже нет. Но это не значит, что если тебе по пятнадцать уже два раза, у тебя нет никакого шанса порезаться. Это ведь неписаное правило – если есть что-то, что ты считаешь пройденным этапом, оно обязательно тебя догонит и случится снова. Чтобы помнил своё место и, заодно, что нет ничего глупее и опасней, чем иллюзия безопасности. И да, что время лечит, но отнюдь не делает бессмертным.
Облезлая и смятая, свернувшаяся, как от сильного ветра, занавеска в ванной. Ещё с советских времён кафель. Какой прекрасный литературный штамп. Он. Отражение того, что осталось за его спиной. Тишина. Никого дома. Квартиранты на работе. На зеркале в уголках ещё остались капельки воды – растаявший пар. От него пахнет чистотой. Шея и косточки плеч ещё немного краснеют от горячей воды. Он осторожно прогладил ямочку между ртом и подбородком. Открыл кран. Промыл станок. Провёл рукой от уголка губ к шее, ощутив под пальцами крупную вену, идущую к уху. И улыбнулся.
Неприятней всего было сбривать «усы». Тонкая полоска редких и тонких волосков под носом. Нос всегда морщился, реагируя на запах металла. Руки никогда не дрожали. А у неё дрожали. Постоянно. До кончиков пальцев с зажатой в них сигаретой. Она не курила. Просто хотела, чтобы её одиночество читалось даже ещё раньше, чем её глаза встретятся с вашими. Он взял с края раковины полотенце и быстрым движением промокнул участок кожи над верхней губой. Влага вместе с запахом металла впиталась в ворс.
На улице было серо и собиралась гроза. Обычный, тяжёлый осенний день. Низкое небо. Над приземистыми домишками и позолоченными колпаками церкви. Дождь шёл по пятнадцать минут с перерывами в час. Крыши не успевали высыхать. Листва уже почти вся слетела и набухла от воды. Грудами скапливаясь в палисадниках и сточных канавах.
Он медленно, с привычной тщательностью выбрил виски. Коснулся костяшками пальцев бровей. Болела спина. От ночной работы. Хотя таскать мешки ему не приходилось. Просто усталость. И малая толика стресса.
Он шагнул к раковине и прислонился лбом к стеклу. Поверхность была расслабляюще холодной. 
На другом бортике раковины завибрировал оставленный там телефон.

Что? Я же вроде… пол четвёртого. А не 4.30? ****ь.
Одной рукой он набрал ответ и машинально потянулся за полотенцем.

- Я пока зайду в один магазин.

Выходить из дома откровенно не хотелось. И менять домашние хлопковые брюки на что-то более капитальное. И забивать запах мыла и свежести парфюмом. И пачкать вычищенную обувь. И уговаривать. Подыскивая причину, по которой она ну просто обязана к нему зайти.
И левая щека не добрита. Которая в зеркале выглядит как правая.
Но он ведь честно объяснил, что ещё в ванной. Что собирается. Что подразумевает, что он даже не одет.
У соседей сверху что-то упало с глухим треском. Шансы порезаться увеличились в два раза.
Она и время заставляли его нервничать.

- Где мы будем это делать?
- Что «это»?

Лезвие шло по щеке с плохо скрываемой агрессией. Оставляя за собой пунцовые полосы. Он брезгливо осмотрел левую щёку, вылил на ладони тоник и смочил лицо.

- Ты колючий.
- Да.
Воспоминание двухнедельной давности. Не такой уж и колючий. Как у всех светловолосых, щетина нежёсткая и, можно сказать, даже приятная на ощупь.
Он зевнул.
На полочке под зеркалом лежало туалетное мыло и вторая бритва. В кране снова зашипела вода. Он наклонился над раковиной и намылил голову. Начиная от висков, стал медленно и выверено проводить по черепу, держа лезвие на расстоянии 0,5 сантиметра. Это немного расслабило.
Плавные штрихи – от макушки до уха. На лысо – от шеи к затылку.
Выбривая кожу над мозжечком, он невольно вздрогнул. Недолеченная старая травма. Резкий удар по голове. Наверно, был шанс не выжить. Любое прикосновение до сих пор отзывалось болью, и он ненавидел, когда женщины запускали туда руки, пытаясь обвить его шею. И эта конченая привычка играться с волосами на загривке – у него, с шевелюрой 0,5 см, ****ь!
Когда голова была пострижена и вымыта, он взглянул на экран мобильного.

- Я стою на остановке перед твоим домом. Жду пять минут. Как только приезжает мой троллейбус, еду домой, и не ****.

Из зеркала смотрело злое, гладко выбритое лицо с едва заметной красноватой полосой на левой щеке. Почти по центру – пятно от пены. Трёхногий жираф.

- Отлично. Пока. Научись общаться с людьми.
- Я-то как раз с людьми общаться умею. А тебе не помешало бы научиться уважать чужое время. Это тебе нужно, а не мне.

Хмыкнул.
Хотелось, чтобы сегодня была гроза.

- Я дома. Напротив остановки.

Раз. Два…

- Привет.
- Привет. Ты один?
- Да.
- Говори номер квартиры.