Витгенштейн и Щедровицкий

 
1.Витгенштейн сначала принял относительно узкое определение философии как «критику значения» – limits of meaningful language.
 
Как известно, у Витгенштейна два периода. Первый период «Трактата» теснее привязан к математической логике и «строгому мышлению». Второй период – это более глубокие, но, видимо, незаконченные исследования. Первый период вообще есть результат общения с кругом Рассела, анализ оснований математики. Второй период – уже свободный полёт, исследование Homo Ludens, «танца» разума.
 
Cудя по всему Щедровицкого интересовали механизмы «мышление-речь»,  «мышление-деятельность». На более позднем этапе мы видим, что московский методологический кружок занялся организационно-деятельностными играми.
 
2.В «Трактате» Витгенштейн нигде не пользуется формализмом математической логики, однако очевидно пересечение. Например, факты и атомарные высказывания это и есть сигнатура  «исчисления» в логике. Витгенштейн сразу берётся за философские вопросы – он не находит «простых имён», имена разрешаются только в контексте предложения – proposition. C точки зрения математической логики, это то, что называется различием синтаксиса и интерпретации (семантики). Вся теория и концепция «доказательства» – это mapping между доказуемыми и истинными предложениями. Доказательства – это процессы порождения предложений (продукции) в «исчислении», и соответствие этих предложений предложениям в объектном языке, в котором определена та или иная функция истины. Таким образом, когда мы что-то доказываем, мы как бы «измеряем истину». Измерения могут быть менее точными или более точными.
 
Витгенштейн приходит к тому, что все известные языковые процессы ограничены, также как в физике те или иные модели «работают» только в определённых рамках, привязаны к «системам координат». Если закон физики – это нечто, работающее «во всех системах координат», то философские теории должны обобщать знания субъектов. Но всё это только двойки «Объект-Субъект». Полный метаязык формализован быть не может, и узкая задача философии – расставлять лингвистические маркеры: об этом говорить можно, о другом следует молчать.
 
Московский методологический кружок занимается «конфигурированием» теоретических представлений и практических предложений о деятельности.
 
3.Таким образом, Витгенштейн пришёл к идее философской терапии. Работу философа можно свести к сбору напоминаний (reminders) о некоторой практической цели. Философские проблемы для индивидуума – это просто ситуации, которые вызывают беспокойство. Философские проблемы с точки зрения академической философии – это совсем другое. С точки зрения Витгенштейна, можно говорить о терапии иллюзий, об обнаружении софистики и направленной лжи. В то время как проблемы академической философии более статические, привязаны к призракам Гоббса, к раздаче тем для диссертаций.
Видимо, такие же горизонты свободы мышления привлекали и Щедровицкого. Три «пояса» (мД, М-К и М) связаны процессами: пониманием и рефлексией. Это почти что компьютерная метафора, операционная система.
 
4.В отличие от Щедровицкого Витгенштейн не стал концентрироваться на изобретении нового метаязыка, или метасистем, а попробовал обсуждать свои результаты с членами Венского кружка, переходя к сути действительного положения дел. В первую очередь Витгенштейн заявил, что его философию (трактат) неправильно относят к научным дисциплинам. Скорее это особое исследование по этике, исследование проблем идентичности – problems of the self. Далее Витгенштейн заметил, что цель терапии, основанной на психологии, – удовлетворение потребностей человека, реализация практического земного счастья.
 
Философская терапия, основанная на анализе предложений языка, находится на другом уровне – на уровне точных наук. Третье – это то, что этические предложения принципиально отличаются от логических, they show but cannot say. Всё это – новое слово в фундаментальных исследованиях.
 
В отличие от Витгенштейна, который больше интересовался индивидуализмом, чем коллективизмом, кружок Щедровицкого сознательно выработал развитый, хотя и весьма замкнутый язык для своих последователей – для «операционализации» процессов мышления. Методология стала противопоставляться натурализму, так как функции природы стала выполнять, «играть» мыследеятельность. Поскольку московский методологический кружок стал заниматься организованностью мышления, межпрофессиональными коллективами, педагогикой и герменевтикой, следует считать, что методологи пошли дальше Витгенштейна, который «оставил свой корабль среди бушующих волн». Можно надеяться, что в будущем появятся новые «операции» – результаты методологической революции, и многие «искусственно организованные мыследеятельности» приобретут статус реальности.
 
5.Витгенштейн построил в  своём «Трактате» логический язык для философских рассуждений, который был предметом обсуждения ранними позитивистами. Идея такого языка была очень естественна и начиналась с вопроса о возможности «строгого мышления». Иногда думают, что строгость мышления – это то, что позволяет «хорошо играть в шахматы», или просто альтернатива «расхлябанного мышления. На самом деле всё не так просто, и строгость мышления – более точный и более технический термин. Существуют ярко выраженные уровни строгости. Строгое доказательство теоремы о том, что непрерывная кривая без самопересечений разбивает плоскость на «внутреннюю» и на «внешнюю» части, занимает несколько страниц. Если кривая гладкая (дифференцируемая), то доказательство проще. Лейбниц придумал ряды и доказал всё, что ему надо было. В XIX веке появились сотни признаков, правил сходимости рядов и интегралов, так как без этого никто не гарантировал «устойчивость вычислительных схем». Одного знакомого студента на третьем курсе на экзамене по функциональному анализу попросили «нарисовать область». Он сказал: «Я вам область рисовать не буду, вы с  ума сошли...» Он всё же сдал экзамен на отлично.
 
Вообще, успехи математического анализа, успешное наведение строгости в математическом анализе было толчком для ранних позитивистов, которые из философии математики начали делать философию бытия, по крайней мере, именно тогда начались разговоры о специальном «логическом языке» для «правильных рассуждений».
 
Витгенштейн построил или смоделировал возможный универсальный язык и закрыл этап логического позитивизма, как исчерпавший себя. На смену пришёл анализ языковых игр или аналитическая философия. Щедровицкий в ранних работах проявил себя вообще как специалист по марксистскому языкознанию, обильно цитировал «Капитал» Маркса и работы советских учёных. Конечно, как и в средние века, комментируя Аристотеля, необходимо было цитировать Библию, так и во времена СССР нужно было цитировать работы «корифеев», и это не следует Щедровицкому ставить в вину. Известно, что термин «парадигма» происходит из языкознания. Парадигма – это набор грамматически родственных слов по склонению, спряжению и корневому родству.
 
Щедровицкий стал заниматься парадигмами в более широком смысле. По сути Щедровицкий стал играть в заформализованные категории, пытаясь конструировать метасистемы, или те же самые универсальные языки, от которых отказался Витгенштейн. Все эти метасистемы предназначены для «операционализации» парадигм науки, а также преобразования парадигм. Hаучные революции рассматриваются как явления в рамках новой парадигмы Щедровицкого и ставятся, по возможности, под контроль метасистемы более высокого порядка. Это своего рода Игры, но игры в некотором смысле канцелярские и бюрократические. Организационные Игры Коллективизма.
 
Витгенштейн, разумеется, ориентировался на study of the self, на микропроблемы. Хорошо известно, как он анализировал предложение «мне больно» и размышлял о том, может ли собака симулировать болезнь. Типичный вопрос Витгенштейна: «Что происходит, когда человек внезапно понимает?»
 
6.Поколение последователей Щедровицкого устремилось в педагогику, упрощенно говоря, с целью «обучить кухарку управлять государством», например, умело порождать и составлять тексты.  Так сказать, в рамках правильного тренинга любой желающий может стать учёным, изучить высшую математику, или стать журналистом. Это немного странно, так как для того, чтобы составлять хорошие тексты, нужен либо «хороший мозг» (материализм), либо «божий дар» (идеализм). Для занятий наукой тоже желательно иметь, так называемый, талант. 
 
Но наиболее интересное приложение методологии – межпрофессиональное и межнаучное взаимодействие. Наиболее интересные открытия делаются на стыке наук. По сравнению с академической наукой методология мобильна. Если в традиционной науке действуют успешные «узкие специалисты», в своей области достигающие максимально мыслимого совершенства, то в «аномальной науке» больше свободы – разрешается противопоставлять «категории, не являющиеся логическими оппозициями». Часто некоторую свободу в мировоззрении и в способах выражения этой свободы принимают за дилетантство, но это может быть, напротив, синтетическим знанием.
 
Однако многие методологические разработки не очень удачны. В области computer science известны парадигмы проблемно-ориентированные, объектно-ориентированные, декларативные, функциональные – в результате при обучении данным методологиям в голову студента колледжа загружается какой-то случайно выбранный «фрейм для представления знаний», например, язык С++. Если на этом остановиться, человек может всю жизнь мнить себя профессионалом, не подозревая об альтернативных способах мышления. Витгенштейн по этому поводу писал: «Если в школе ученикам рассказать, что все планеты и звёзды перемещаются по прямой линии, они будут в это верить». В университетах всё же стараются развивать культуру мышления. Я помню, профессор всю лекцию строил на доске «поверхность», и через сорок минут спросил: «Ну и что означает эта формула, которую мы вывели?» Все молчат. «Стыдно, товарищи студенты, такие вещи вы уже должны понимать. Просто поверхность, которую мы строим, – не существует».
 
7.Есть и серьёзные методологи, которые помнят об основаниях математики, оперируют предикатом существования и формулами с кванторами по каждому удобному поводу или философски расширяют границы теории вероятности, скажем, формулу Байеса. Например, можно набросать формулы, опровергающие онтологический аргумент Ансельма. Это направление мысли борется, например, с «искусственными интеллектуалами», усматривая в философии математики ступень более высокую, чем «киберпанк». Иногда на семинаре при построении теоретического функтора из категории в категорию докладчика просят привести хотя бы один пример из практики, что оказывается невозможно сделать. Но, конечно, это ни в коей мере не объект насмешек. Языковая Игра, как и другие. Да и непрерывная критика Канта для чего-нибудь окажется полезна. Например, полезно математическое доказательство несостоятельности атеизма. «Быть – значит, быть значением связанной переменной». И Спиноза изъяснялся с помощью теорем.
 
8.«Поколение методологов, с которым мне пришлось сталкиваться, чем-то напоминало незабвенных детей лейтенанта Шмидта – все они были социально неустроенными, не заботились о карьере и житейском успехе, и вообще производили впечатление людей не от мира сего, если не пытаться их обидеть. Они были согласны работать, где угодно, и заниматься, чем угодно, лишь бы оставалось время и возможности для любимого дела методологии в понимании Г.П. Щедровицкого. Эти люди не ждали от жизни и системы (государственной, социальной и т.д.) ничего, были готовы брать судьбу в собственные руки и потому относились ко всем жизненным задачам и обстоятельствам с «инженерной» точки зрения (причём инженерный характер отношения был одним из принципиальных моментов для методологического движения в целом) – как к предмету конкретной деятельности и преодоления или использования в соответствии с поставленными перед собой целями. Уж в чём-чём, а в академизме и отвлечённой учёности методологов нельзя было обвинить. Возможно, именно поэтому в 90-х годах XX века из многих участников методологического движения вышли толковые и способные к действию предприниматели и политики», – пишет А.В. Говорунов.
 
Что касается заключительной фразы этого пассажа, то хотелось бы узнать конкретные имена...  Но в целом ясно, что методологическое движение было интересной субкультурой, с Клубом Самодеятельной Песни, экспедициями в зону Пермского треугольника и т.п. Если участникам движения удастся оставить наследие и закрепиться в постсоветском пространстве, это будет рациональным остатком социалистического этапа истории России.
 
Очень хорошо о благородстве учёных пишет Ганс Селье: «Главная «польза» фундаментального исследования та же, что и у розы, песни или прекрасного пейзажа, – они  доставляют  нам  удовольствие». Однако негативные истории, случаи неблагородства наука благоразумно старается не пропагандировать. Тем не менее, условия образа жизни в науке создают предпосылки для утончённого и изощрённого неблагородства. Очень легко прослыть самодостаточным и «уйти в свою науку». Однажды решённая задача – это уже Метод. Поэтому можно самосовершенствоваться очень долго и плодотворно в определённом смысле, развивать ораторские приёмы и шлифовать психотехнологические навыки – на очень узком островке знания. Ни о каком преобразовании парадигмы не может быть тут и речи, найдётся и ученик, который выучит всю терминологию и захочет оставаться в условиях заученной парадигмы, если это «условия правильного образа жизни».
 
Что означает, что функции природы выполняет мыследеятельность? Умер Бог-судья, но жив Бог-наблюдатель. В методологии больше динамики, она – форма существования живой мысли... Это относительно и проблематично, так как сам Г.П. Щедровицкий сказал: «Отправления человеческой головы – это ещё не мышление. Мышлением отправления человеческой головы становятся только тогда, когда они, эти отправления, соответствуют определённой культурной норме. А следовательно, когда у этой головы уже есть правильный способ решения данной задачи или если эта голова поднимается на более высокий рефлексивный уровень и самостоятельно строит правильное нормативное решение. Если же мы сидим, пьём чай и рассуждаем подобно героям Ильфа и Петрова, разрешит ли Бриан класть ему палец в рот или нет... Хотя головы наши при этом биологически функционируют, к мышлению это никакого отношения не имеет».
 
Аналитическая философия на Западе развивается своим путём. Развиваются «интерпретирующие науки». Само понятие «реальность» стало множественным, зависящим от бесконечного числа условий, культур и временных рамок. Если смена парадигмы в науке раньше иллюстрировалась историческим периодом в двести лет, теперь «коммуникации» между «формами жизни» есть необходимое условие динамики бизнеса, фактор элементарного выживания в условиях информационного общества. Хотя при этом, как известно, собственное выживание Запада в целом является проблематичным.