Мама

 В семье было уже две дочери, когда на свет появилась маленькая Дарья.
Отец первым взял её на руки:
 - Махорочка, это самая красивая девочка, какую только можно было родить! Пусть она выживет! Это мне подарок. Дар...Дарёнка!..
 - Все они одинаковые, - промолвила уставшая жена, - и эта не лучше других...Бог даст - выживет. Какие у неё глаза?
 - Как угольки, точно, как у тебя.
 - Значит, выживет. С твоими голубыми глазами дети умирают, а эта, значит, жить будет...
  Дети в семье появлялись с периодичностью в три года. Сначала девочки, потом мальчики. Родилось одиннадцать  детей, выжило восемь.Все они были черноволосыми и черноглазыми, как и их строгая, неласковая мать.
 Моя бабушка относилась к своим маленьким детям, как к котятам. Людьми начинала их считать, когда они  уже разговаривали. Дашутка начала ходить рано, а заговорила только в два года.Старшая из сестёр,  Лида, не спускала её с рук и называла на украинский манер Одаркой. За столом ребенок сидел между сестрами. Они и кормили, и поили маленькую Дарёночку: мать была к ней равнодушна, если не сказать, что недолюбливала. Отец при малейшей возможности брал на руки свою любимицу.Жили небогато, хоть глава семьи и был председателем колхоза.
 Когда началась война, отец остался единственным взрослым мужчиной в селе. После революции и гражданской войны имел он множество ран, потому и стал "белобилетником", то есть негодным воевать.Но повоевать ему всё-таки пришлось...

  В колхоз, на втором году войны, нагрянуло начальство из района: освобождённый от призыва молодой секретарь Урджарского райкома партии Нурбек, которому дед давал перед самой войной рекомендацию для вступления в партию. Его отец, как местный коммунист, очень помог деду в организации колхоза и создании новых сёл для выселенцев из Украины. Трофим Иванович принял гостя, как положено. Организовал самовар и даже нашел кусок горного мёда. Чай, правда, был травяной, на что гость посетовал:
 - Что, дядя, так бедно живёшь, что не можешь даже чаем нормальным гостей напоить? Ты же хозяин и господин тут. Давай барашка - мясо будем есть!..
 - Что ты, сынок, баранов осталось всего штук пятьдесят! Мы  весной должны увеличить поголовье на пятнадцать голов. Дай Бог, чтобы эти овцы с голоду не пали, а то ведь у нас план: и шкуры для фронта сдать надо, и поголовье увеличить!И так с дворов корма собираем, чтобы пережить эту лютую зиму, да вывести отару на пастбища к весне.
 -Да хватит тебе жаловаться, председатель! Я к тебе вообще приехал за баранами. Брат женится, надо четыре барана зарезать на свадьбу. Давай, показывай, что там у тебя?
 - Хорошо, давай накладную, выберу тебе баранов позапрошлогодних, всё меньше ртов в отаре останется, да план по шкурам попроще сдавать, шкуры-то вернёшь?
 - Верну, верну. Веди в загон.
 - Давай документ.
 - Какой тебе документ? Спишешь, как падёж, да и всё! А шкуры-то останутся, отчитаешься...
 - Нет, Нурбек, не дам без документов, не для того я людей обираю, чтобы падёж липовый показать. Нас по головке за это не погладят.
 - Не дашь добром - так заберём!
 И они забрали четырех ярок, от которых к лету ждали приплода.
 Трофим грудью стоял с наганом в руке, но противостояние было неравным: трое молодых  и один инвалид  гражданской войны. Пришибли его оглоблей по затылку и уехали.
 А к весне пришла повестка на фронт:
 - Выбирай, Иваныч, либо под расстрел, за растрату скота, либо на  фронт без дела.
 - Лучше фашисту в лицо смотреть, чем от своих пулю получить...
 И дед пошел воевать. За Родину, за Сталина...

 Дети звали отца тятей,  потому что разговаривали в доме на своеобразном смешении  русского и украинского языков: полезли на лестницу, а упали "з дробини"...
  Моя бабуля была украинкой, дед тоже, но он, как и большинство дворянских детей, практически по-украински не говорил. Сначала он пять лет получал начальное образование и  жил с тёткой в Париже, где его отучили гыкать и окать и научили говорить по-французски и английски, затем, вернувшись из Франции, подросток закончил Корпус (видимо, военную школу или училище) в Москве,    после чего   его приняли в военную службу. Тогда и застала его революция, которую он радостно принял. Семья дружно от него отреклась и сбежала от красных в Париж, бросив Трошеньку на произвол судьбы...
 Мать ребятня побаивалась, была она строга,  а иногда и сурова. Наказывала и била детей только она. "Дни тишины" в доме тоже устраивала Махорочка, обидевшись за что-нибудь на мужа.Она никогда не жаловалась и не плакала. Не кричала и не устраивала скандалов. Она просто запиралась в горнице и молилась сутками напролёт. Выйдя из религиозного транса очищенной и умиротворенной, вела себя так, будто ничего и не случилось. Муж спокойно относился к её вере, после росписи в сельсовете он даже согласился обвенчаться с ней в церкви, правда, увёз её за три села, чтобы никто не узнал, что коммунист венчан.Он даже сам  доставал подвенечное платье и марлевую фату для невесты. Правда, обута молодая была в добротные английские ботинки мужа. На свадебном фото их видно из под коротковатого платья. Но в церковь войти в мужских ботинках поповна не посмела, к алтарю двинулась от входа в белых праздничных чулках попадьи...
 Бабушка никогда мне ничего об этом не говорила, рассказала только,  как  познакомилась и вышла замуж за деда. А мама поведала об отце всё, что знала и помнила, только после смерти бабушки.
 В нашей семье было принято называть родителей на Вы. И моя мама, и все дядьки и тетки звали бабушку "мамо" и на Вы, а отца - тятенькой. Долгое время и я обращалась к маме на Вы. Неплохая была традиция.
 Войну пережили трудно, как и все селяне, но, практически, без потерь. Младший из выживших детей - мой любимый дядя Юра, родился в мае сорок первого. После него еще был мальчик, но он умер, как и все голубоглазые бабушкины дети.
 Как-то раз послала мать Одарку в погреб за картошкой...
 Дарья спустилась под землю на пять ступенек, нащупала в темноте закром, поставила в него ведро и наклонилась вниз, чтобы набрать  картошки. В этот момент что-то больно ударило её по хребту и она потеряла сознание...
 Откапывали её всей семьёй. Мать, не в силах больше ждать пропавшую дочку, взяла хворостину и пошла за ней. Когда на дворе не увидела бугор погреба сразу поняла, что он просто провалился от тяжести подтаявшего снега. Благо, что девочка была наклонена в закром: в ведре и закроме было немного воздуха, что дало ей возможность не  задохнуться.Сильный ушиб спины, который она получила рухнувшей балкой, сначала не приняли в расчет. Ранку помазали зелёнкой и уложили бедняжку в постель. Наутро, когда Даша не смогла встать с постели, мать не на шутку заволновалась: огромная красная опухоль была предвестником чего-то очень страшного. В медпункте, которого ещё до войны  тятя добился с большим трудом, фельдшерица разрезала шишку, из которой вылилось с полстакана почерневшей крови, и объявила, что девочку надо везти в район. К тому времени Одарка была ещё в сознании, хоть  и в жару. Мать  категорически отказалась отдавать дочку и, привезя домой,  уложила её на лавку , чтобы не запачкать кровью постель.
 Отец всю ночь подходил к любимице, а под утро, поняв, что её стало значительно хуже, заставил жену запрячь сани и повёз дочку в районную больницу. Марфа причитала над мужем, просила его остаться дома, обещала сама отвезти больную, но тато, едва передвигающийся после тяжёлого ранения на фронте, молча хлестнул лошадь, и увез Дарёнку из села, ни разу не оглянувшись.
 В районе, куда приехали под вечер, хирург осмотрел рану и сказал:
 - Средств вылечить Вашу дочку нет. Она обязательно умрёт... Правда, мы получили какой-то новый препарат - пенициллин, я не использовал его ещё ни разу, но могу попробовать сделать  уколы вашей девочке. Говорят, что должно помочь. Как Вы?
 Убитый горем отец махнул рукой:
 - Делай, что хочешь, лишь бы у неё  появился хоть какой-нибудь шанс выжить!
 - Хорошо. Тогда, если температура спадёт,  Вы сможете утром уехать, а через неделю заберёте больную домой.
 Отец всю ночь просидел у постели дочери, каждые четыре часа ей делали уколы, но температура не снижалась. После четвертого укола врач сказал:
 - Хорошо, можете остаться в больнице ещё одни сутки, если улучшений не будет, то ждать больше нечего.
 Тятя вышел из больницы и поехал к кумовьям на окраину Урджара. Кум распряг и накормил лошадку, накормили и  деда, а кума отпоила его  травяной медовушкой, наварила для крестницы узвару с барбарисом, взяла банку белого мёда и поехала с Трошей  в больницу.Боевая подруга красного командира,  Глафира добилась в больнице, чтобы госпитализировали и деда-инвалида. За сутки, проведённые на ногах, он сильно ослабел и у него начались страшные головные боли: пуля, полученная под Курском,  вошла в ухо и проскочила навылет через голову, задев зрительный нерв и оставив в голове гематому.
 Отца, конечно, положили в больницу, ему становилось всё хуже и хуже: открылась рана в голове. Когда он почти уже потерял сознание, Глафира прокричала ему в ухо:
 - Ты, давай, держись,  командир, Дашке лучше, температура прошла!..
 На третий день,  оставив хозяйство и детей на старших дочерей, в больницу верхом примчалась Марфуша. Узнав, что дочка идёт на поправку,  понемногу ходит и не температурит, она решила забрать её домой, но дед, боясь возвращения  болезни, схитрил и попросил жену оставить Одарку, чтоб она за ним ходила и заодно получила все положенные ей на лечение уколы.
 - Лучше Дашутки никто за мной не поухаживает, она лучше всех помогает мне. Только тронет ручками  и мне легчает. Видно, быть ей врачом. Если я совсем слягу, то пусть она меня досмотрит, с ней и помереть не страшно.
 Марфа поджала губы от обиды и ревности, но мужу ответила:
 - Будь по-твоему. Я приеду за вами через неделю...
 Бабушка всегда не любила мою маму именно за то, что её безгранично любил отец. И когда мама, последней из дочерей, уезжала из дому в Одессу, бабушка сказала ей на прощание:
 - Это твой отец хотел, чтобы ты закрыла его глаза, а я сроду бы не стала жить с тобой, а тем более перед смертью видеть твое лицо последним.
 
  Как жизнь переставляет всё по-своему!
  Именно с моей мамой бабуля прожила почти пятнадцать лет,   вынося за ней горшки и ежедневно стирая по ведру пеленок...
 Моя мама овдовела через одиннадцать месяцев после свадьбы, успев родить меня. Через четыре года вышла замуж во второй раз, родила сына, который умер через месяц от врожденного порока сердца, а через полгода, после плановой прививки , получила заражение крови. Начался воспалительный процесс и локализовался именно в том месте, где был ушиб от балки: в районе седьмого грудного позвонка. Маму парализовало полностью, но после лечения паралич отступил, оставив голову и руки в полном порядке, а ниже груди он властвовал над телом долгих тридцать лет. До самой смерти...
 Мне было неполных пять лет, когда маму парализовало.Отчим несколько лет возил её по всем институтам, которые были тогда доступны, но не добившись никаких результатов, бросил её и ушёл из семьи.
 Меня, конечно, на обучение отдали в школу-интернат.
 Помню, как сильно плакала мама, что я буду жить в казённом доме. Но это были лучшие годы моей жизни!
  Целых шесть лет я жила, не зная забот, приходя домой только на выходные. Бабушка каждую субботу приводила меня домой, а в понедельник возвращала в интернат. Для меня в эти дни пеклись замечательные пироги с капустой или с грибами. Бабуля выдавала мне двадцать копеек, которые я самолично тратила в соседней кондитерской на 110 граммов барбариса...
 Когда мама лежала  в больнице или в очередном институте на разных операциях и обследованиях, бабушка была моим самым близким человеком. Она полюбила меня, как не любила никого из своих детей, кроме младшего Юры:
 - Какая ты, Олэна, беленькая, да ладненькая. Видно, вся в отца: высокая, зеленоглазая, вострая! Весёлая, отличница- певунья, даром, что  сирота, - и она украдкой смахивала слезу. - Вот мать твоя вернётся, посмотрит на твои похвальные грамоты да на звёздочки в тетрадках, и выздоровеет!...
 Бабушка искренне верила, что мама встанет, но её мечтам не суждено было сбыться.
 Однажды  вечером я слышала, уже лежа в постели, как бабушка говорит маме:
 - Прости меня, Дашка! Это меня Бог наказал, что тебя я неслюбила. Думала, что ты будешь за мной ходить, а вышло наоборот! Прости меня, донечка...
 - Мамо, да Вы что? Встаньте, встаньте скорее, я что, царица какая, что Вы на колени передо мной упали?
Раз Господь наказал меня, значит, так было надо. А уж за чьи грехи я лежу, то Ему одному ведомо...
 Я заплакала от этих слов. Бабушка услышала мои всхлипывания и позвала меня:
 - Олэна, иди сюды... Ось, бачь, лежить твоя мамо. Вона - святая! Розумиешь?
 - Розумию...
 - Колы я сгину, ты за нэю досматривать будешь, - перешла она на русский, - такой долг у детей перед родителями...
 Мы поплакали втроём вволю и улеглись спать...
  Моя мама была необыкновенной женщиной. Я ни разу не слышала от неё грубого слова, хоть и была, как и все дети иногда непослушна. Она всегда улыбалась своей милой грустной улыбкой, когда я рассказывала ей о своих  похождениях, об интернате, о том, где была и что видела.
Время шло, я подрастала, а привычка рассказывать маме про всё-всё так и осталась со мной. Мне не надо было ни с кем делиться своими секретами, потому что я уже всё рассказала маме.
 Это мама научила меня готовить. Она показала, как чистить картошку и разбивать яйца. Как сбивать масло и взбивать майонез. Это она разговаривала по телефону с моими кавалерами "моим голосом", когда меня не было дома.Только она гладила мою голову и волосы . У неё до последнего дыхания находились для меня добрые слова. Я была её зайчиком сереньким, рыбкой золотой и ясной звёздочкой...
 Её все любили. За доброту, за безотказность, за душевное тепло. Я никогда не слышала, чтобы мама говорила о ком-то плохо.Все у неё были хорошими и порядочными. Мои подружки завидовали мне:
 - Везёт тебе, Лена! Ты с матерью можешь поговорить обо всём на свете.Не каждой дочери так повезёт в жизни. Жаль, что она болеет...
  Когда стало ясно что мама не встанет, в Калининград прилетела с мужем старшая  мамина сестра. Её муж, Леонид, был тогда майором:
 - Даша, ты прости меня, но я хочу попросить тебя. Отдай нам Леночку. Она ещё маленькая, привыкнет к нам. У нас два сына, а я всегда девочку хотел. Да она и беленькая, как я, и на  вас с Лидой похожа...
Ты же не сможешь её воспитать, как  положено? Что ты ей дашь, если не встаёшь?
 - Любовь. Любовь дам материнскую. И, видно, Господь не забрал меня для того, чтобы я жила для своей дочери. Только она - моё утешение и надежда...
 Не раз я слышала от мамы, что я всё, что есть в её жизни. А однажды, незадолго до смерти, она мне сказала:
 - Если бы не ты, я умерла бы  где-нибудь в доме инвалидов  года через два после того, как паралич уложил меня.А с тобой живу, как у Христа  за пазухой: и в чистоте, и в уюте, и в тепле. Если бы у меня была гора золота, я бы поставила тебе прижизненный памятник во весь рост! Ты - лучшая дочь на свете! Я горжусь тобой!...
 И мы обе  плакали навзрыд, лёжа рядышком на её постели...
 И до сих пор я думаю, что не всё сделала для мамы, что могла бы.

 
 


 
 

















</text><text size="3"></text>