Забытая фенечка

Не то что бы я был в жопу пьяный, но в подпитии изрядном. Стоял  у куста и блевал. И слышал, как на землю вонючей жижей валятся полупереваренные сосиски из дешевой рюмочной. Только собрался идти дальше, как из кустов послышалось какое-то всхлипывание. «Кто там?», - спросил я. «Это Элис», - ответил женский голосок. «И чего ты там делаешь», - спросил я. «Прячусь от урлы», - ответила она. «Что за урла такая и чего от нее прятаться?», - спросил я. Она снова всхлипнула:
- Гопники это.
Это я понимал.
- Факнуть хотели.
Это я не понимал.
- Ты бы это. Попроще что ли.
- Ну, трахнуть. Пристали. Вот я и убежала от них. Так-то  у меня ножик есть. Да найти не могла.
- Так ты вылезала бы что ли. Нет тут никого. Я один.
Она молчала. Думала, наверное.
 - А ты не урла?
- Да нет, вроде.
С минуту я ждал ее ответа.
  -Тогда ладно. Выйду. Но ты знай, у меня ножик есть. Вот найти бы только.
Кусты зашевелись и я увидел девушку лет 18. Со светлыми волосами, стянутыми обручем.  В белой длинной юбке. В разноцветной блузке. С окровавленным и грязным лицом. С белыми полосками слез.
- Давай, я тебя до дома провожу что-ли. Ты где живешь?
Она поправила волосы.
- Нигде. Я человек мира. Но больше на Гоголях.
Я плохо понимал ее жаргон.
- Не могу сообразить, это где. Вроде у нас в городе нет такого места.
Она улыбнулась мечтательно.
 - Это в Москве. А у вас так. Случайно. Путешествую. А ты иди. Может вписку найду. Живет тут у вас один пипл. То есть… Найду место, где переночевать. Товарищ тут у меня по системе. Ну, по жизни. Не знаю, как тебе сказать, что такое система.
Я почесал голову.
- Знаешь. Пошли ко мне. Переночуешь.
- А ты меня не факнешь? Не трахнешь, то есть.
- Не. Ты за кого меня принимаешь. Ты же гостья. Пошли.
И мы пошли. На шее у нее раскачивался небольшой пакетик. Потом, она сказала, что это ксивничек. То есть, маленькая сумочка для документов. Я сейчас улыбаюсь, вспоминая наше знакомство.
Около ночного киоска мы остановились. «Ты хочешь есть», - спросил я Элис. «Нет», -  ответила она. Но я все же купил ей пакет пельменей, а себе бутылку «Распутина». Я тогда не понимал, почему он подмигивает мне. Сейчас понимаю. А что толку? Дома я дал Элис полотенце, рубашку и отправил в ванную, а сам отправился на кухню варить пельмени. Когда она вышла, я увидел, что она… Прекрасна. Своими голубыми глазами. В них я видел свет дорог и себя.
Я пододвинул ей тарелку с пельменями. Она встала, достала из своего рюкзачка яблоко. 
- У меня есть яблоко. Хочешь? Тебе половину и мне половину.
Я отрицательно покачал головой.
- Это ништяк. Попробуй.
Она разрезала яблоко пополам. Но я его так и не попробовал.
Мы легли спать на одном диване. Другого спального места не было. Эта ночь была только наша.
Утром я уговорил ее остаться на несколько дней. Мы гуляли и рассказывали о жизни. Я о своей, а она о своей. Про грязные флэты, холодные парадняки, голодные обмороки на трассах, про свои любимые Гоголя. И  чистота ее глаз смывала всю мерзость жизни. Она рассказывала, про Володю Дзен-Буддиста, который считал, что нужно шить одежду самому. И тогда ты раскроешься сам, и раскроешь себя перед небесами. И она с гордостью показывала на свою юбку, сшитую совсем недавно. Я смотрел на дешевую ткань и ничего не понимал. А сейчас наблюдая дам на светских раутах, глядя на их дорогую одежду, понимаю, что красивее той юбочки не видел никогда в жизни. Да и думаю, не увижу уже. Ее сапожки пропускали воду. Я предлагал купить новые. Но она говорила, что не надо:
- Все равно сопрут на вписке. Или подарю кому-нибудь.
Я не хочу рассказывать все про три дня. Некоторые сказки может рассказать только осень. Я предлагал ей остаться. Жить вместе. Но она отвечала, что не жить без дорог. Без свободы. Что она хочет умереть свободной. Сказать, что я влюбился в нее тогда, не сказать ничего…
Она уехала. Я проводил ее на окраину города. На трассу. Потом она сказала: «Уходи». Поцеловала в щеку. В ее глазах я видел себя и дороги. Я ушел. Потом оглянулся. Она стояла и смотрела вдаль. В развевающейся на ветру юбке. Такой она и осталась в памяти. А потом? Что было потом? Я долго не мог забыть ее. Но думал, что раз она уехала, то я ей не нужен. Она стала стираться в моей памяти. Вроде мне  больше и нечего рассказать о той осени 93-года. 
…несколько лет назад я оказался в Москве. Осенью. И вспомнил про Элис. И решил посмотреть на так любимые ей Гоголя. Ничего примечательного. Обычная площадь перед памятником. Но может быть, мне не хватало пушисто-горького запаха ее волос, звонких колокольчиков голоса. Было раннее утро. У памятника Гоголя сидела лишь какая то потрепанная жизнью женщина в рваной одежде. И… с фенечкой на руке.
И тут я вспомнил. Трясущимися руками достал телефон. Поглядел на дату. Точно. Она говорила тогда, что всегда будет ждать меня по утрам 12 ноября. Всегда будет ждать. Я тогда не обратил внимания на ее слова. Мне казалось, что она вычеркнула меня из памяти. Засыпала пылью дорог. А сейчас я шел к ней на встречу. Через много лет. Потрепанный жизнью. Как и она. А она сидела, опустив голову. И в ее волосах я не увидел тумана дорог, когда совы сидят и смотрят, как ты уходишь в него.
Сидящая у памятника женщина подняла голову. Это была не она. Но она обещала. Но я не приходил. Сколько можно сидеть и ждать. И совы у дорог закрыли глаза.
Но, может быть, она знает, как сложилась жизнь девушки, что когда-то вошла в мою жизнь. И всегда была со мной. В уголочке сердца. В уголочке неба. Я подошел. Сел рядом.
- Вы не встречали такую девушку. Элис ее звали.
Женщина коротко ответила:
- Да.
- И как она, замужем, наверное, дети?
Женщина смотрела в пустоту. Мимо меня. В Гоголя, прячущиеся в тумане утра.
- Нет. Ее убили. 12 лет назад. Урла. Ну вот и все, что мне надо было тебе сказать. Я тебя ждала все эти 12 лет. Она меня просила ждать тебя, если с ней что-то случится. И сказать тебе, что ты был единственный.
И она начала вставать. 
Я не знал, что сказать подружке Элис. Достал кошелек. Протянул деньги.  Она отрицательно покачала головой.
- Не надо.
Она ткнула пальцем в живот.
- Цирроз. Так что так. А что надо я нааскаю. Да и в путешествия скоро пора. В то, что последнее. Пока ты не пришел, нельзя было. Ждала. Обещала ей. Так то я почти не хожу уже. Тяжко. Вон в подвале живу.
Она махнула рукой куда-то в даль .
- Там батарея теплая.
Меня трясло.
- И где это случилось? Где ЭТО случилось?
Женщина все также смотрела в пустоту. Но в ней уже появилась дорога. Она была уже в своем последнем путешествии. В последнем стопе, как сказала бы Элис.
- Тут недалеко.
Шаркая ногами она привела меня в небольшой дворик и ушла.
Я стоял и смотрел. Вот здесь она и умерла. Детская площадка. Кусты. Как те, у которых мы как то нашли друг друга. В блевотине и крови. В осеннем вечере лучшей встречи. Мое сердце сжалось и больше уже не разжималось никогда. Неверное, она стояла тут… Прижавшись спиной к смешенному домику на деревянных курьих ножках. В своих вечно протекающих сапожках. Достала ли она свой жалкий ножик? А если и достала, то открыла ли его? Смогла ли? Вечная спутница любви.
…сколько же сейчас времени. Слезы мешают разглядеть часы. Около двух ночи. Я смотрю на в общем то чужую женщину, спящую на кровати и понимаю, что упустил в жизни что-то важное. Передо мной лежит забытая Элис фенечка, шепчущая золотым бисером:
- У меня есть яблоко. Хочешь? Тебе половину и мне половину.
Не убитая память. Элис…