Сонеты Шекспира с 31 го по 40 й

31
     Thy bosom is endear d with all hearts,
     Which I by lacking have suppos d dead,
     And there reigns love and all love's loving parts,
     And all those friends which I thought buri d.
     How many a holy and obsequious tear
     Hath dear religious love stol'n from mine eye,
     As interest of the dead, which now appear
     But things removed that hidden in thee lie!
     Thou art the grave where buried love doth live,
     Hung with the trophies of my lovers gone,
     Who all their parts of me to thee did give;
     That due of many now is thine alone.
     Their images I loved I view in thee,
     And thou (all they) hast all the all of me.


 
     Твоя грудь мне дорога всеми сердцами,
     которые я, будучи лишен их, полагал мертвыми;
     там царствует любовь, со всем, что ей принадлежит,
     и всеми друзьями, которых я считал похороненными.
     Как много священных и почтительных слез
     глубокая преданная [религиозная] любовь похитила из моих глаз,
     как проценты мертвым, которые, кажется,
     только переместились и теперь сокрыты в тебе!
     Ты -- могила, в которой живет погребенная любовь,
     увешанная трофеями моих ушедших возлюбленных друзей,
     которые все свои права на меня передали тебе,
     и то, что принадлежало многим, теперь только твое.
     Их любимые образы я вижу в тебе,
     и ты -- вместе со всеми ними -- целиком владеешь мной.

В тебе сердца и лица тех людей,
Кого, лишившись, не считал живыми,
С тобою ожила любовь друзей,
Лежащих под камнями гробовыми.

Их хороня, пролил немало слёз,
Они из глаз украдены напрасно,
Прощанья эти были не всерьёз,
В твоём лице черты их вижу ясно.

В тебе живёт сегодня вся любовь,
В тебе одной то, что досталось многим,
Частицами ко мне вернулись вновь,
Те чувства, что рассыпал по дорогам.

В тебе все те, кто был  когда то мил,
Выходит, я одну тебя любил.

В тебе все те, кто был любим в былом,
Выходит, мной владеешь целиком.

Маршак

В твоей груди я слышу все сердца,
Что я считал сокрытыми в могилах.
В чертах прекрасных твоего лица
Есть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.

Немало я над ними пролил слез,
Склоняясь ниц у камня гробового.
Но, видно, рок на время их унес -
И вот теперь встречаемся мы снова.

В тебе нашли последний свой приют
Мне близкие и памятные лица,
И все тебе с поклоном отдают
Моей любви растраченной частицы.

Всех дорогих в тебе я нахожу
И весь тебе - им всем - принадлежу.
32
     If thou survive my well-contented day,
     When that churl Death my bones with dust shall cover,
     And shalt by fortune once more re-survey
     These poor rude lines of thy deceas d lover,
     Compare them with the bett'ring of the time,
     And though they be outstripped by every pen,
     Reserve them for my love, not for their rhyme,
     Exceeded by the height of happier men.
     O then vouchsafe me but this loving thought:
     `Had my friend's Muse grown with this growing age,
     A dearer birth than this his love had brought
     To march in ranks of better equipage:
     But since he died, and poets better prove,
     Theirs for their style I'll read, his for his love.'


     Если ты переживешь тот благословенный для меня день,
     когда этот скряга [мужлан], Смерть, укроет мои кости прахом,
     и случайно еще раз перечтешь
     эти бедные безыскусные строки твоего умершего друга,
     сравни их с достижениями времени
     и, хотя бы их оставило позади любое перо,
     сохрани их ради моей любви, не ради стихов,
     которые будут превзойдены искусством более счастливых людей.
     И удостой меня такой любящей мысли:
     "Если бы Муза моего друга росла вместе с растущим веком,
     его любовь принесла бы более ценные плоды, чем эти,
     чтобы ему шагать в рядах лучших*,
     но раз он умер, и поэты стали лучше,
     я буду читать их сочинения ради их стиля, а его -- ради любви".
     ---------
     * В  подлиннике  -- образ марширующих полков,  где  "equipage" означает
"вооружение",  "оснащение".  Возможно,  здесь содержится указание  на лучшую
образованность других поэтов по сравнению с автором "Сонетов".

Надеюсь, пережив несчастный день,
Когда окажет смерть свои услуги,
Перечитаешь, побеждая лень,
Простые строки умершего друга.

В сравненье со стихами молодых,
Увидишь ты в моих несовершенство,
Но всё – же сохрани на память их,
За нами пережитое блаженство.


Одной лишь мыслью помяни меня:
Оставшись жив, он рос бы с веком вместе,
А муза, за любовь его ценя,
Держала бы всегда на первом месте.

Но умер он, взошла другая новь,
Я чту их стиль, а в нём - его любовь.


Маршак

О, если ты тот день переживешь,
Когда меня накроет смерть доскою,
И эти строчки бегло перечтешь,
Написанные дружеской рукою, -

Сравнишь ли ты меня и молодежь?
Ее искусство выше будет вдвое.
Но пусть я буду по-милу хорош
Тем, что при жизни полон был тобою.

Ведь если бы я не отстал в пути, -
С растущим веком мог бы я расти
И лучшие принес бы посвященья
Среди певцов иного поколенья.

Но так как с мертвым спор ведут они, -
Во мне любовь, в них мастерство цени!
33

     Full many a glorious morning have I seen
     Flatter the mountain tops with sovereign eye,
     Kissing with golden face the meadows green,
     Gilding pale streams with heavenly alcumy,
     Anon permit the basest clouds to ride
     With ugly rack on his celestial face,
     And from the forlorn world his visage hide,
     Stealing unseen to west with this disgrace:
     Even so my sun one early morn did shine
     With all triumphant splendor on my brow;
     But out alack, he was but one hour mine,
     The region cloud hath masked him from me now.
     Yet him for this my love no whit disdaineth:
     Suns of the world may stain, when heaven's sun staineth.

     Множество раз видел я, как великолепное утро
     чествует вершины гор царственным взглядом [глазом],
     касаясь золотым лицом зеленых лугов,
     позолачивая бледные потоки с помощью небесной алхимии,
     но вскоре позволяет нижайшим тучам бежать
     уродливой массой по своему божественному лицу
     и, пряча от покинутого мира свой облик,
     крадется, невидимое, на запад с позором.
     Так и мое солнце однажды ранним утром озарило
     мой лоб всем своим великолепием,
     но увы, моим оно было только один час --
     скоро его от меня скрыла туча.
     И все же моя любовь его за это нисколько не презирает:
     земным солнцам позволено иметь пятна, когда в пятнах солнце небесное.

Не раз я видел, глядя на восток,
Как солнце на вершины гор ступало,
Лучом блистало, золотя поток,
Луга державным взором озаряло.

Но снизу тучи появлялись, вдруг,
Топтать себя светило позволяло,
Блиставший лик за чёрной тучей тух,
На запад, прячась, солнце убегало.

И я однажды страстью запылал,
Когда меня ты взглядом озарила,
Мир праздновал, и я лицом сиял,
Увы, лишь час ты на меня светила.

Моя любовь тебя не презирает -
Без пятен  даже  солнце не бывает

Маршак

Я наблюдал, как солнечный восход
Ласкает горы взором благосклонным,
Потом улыбку шлет лугам зеленым
И золотит поверхность бледных вод.

Но часто позволяет небосвод
Слоняться тучам перед светлым троном.
Они ползут над миром омраченным,
Лишая землю царственных щедрот.

Так солнышко мое .взошло на час,
Меня дарами щедро осыпая.
Подкралась туча хмурая, слепая,
И нежный свет любви моей угас.

Но не ропщу я на печальный жребий, -
Бывают тучи на земле, как в небе.
34
     Why didst thou promise such a beauteous day,
     And make me travel forth without my cloak,
     To let base clouds o'ertake me in my way,
     Hiding thy brav'ry in their rotten smoke?
     'Tis not enough that through the cloud thou break,
     To dry the rain on my storm-beaten face,
     For no man well of such a salve can speak,
     That heals the wound, and cures not the disgrace:
     Nor can thy shame give physic to my grief;
     Though thou repent, yet I have still the loss:
     Th'offender's sorrow lends but weak relief
     To him that bears the strong offence's cross.
     Ah, but those tears are pearl which thy love sheeds,
     And they are rich and ransom all ill deeds.


     Почему ты обещал такой прекрасный день
     и тем заставил меня отправиться в путь без плаща,
     чтобы позволить низким тучам настичь меня в пути,
     скрыв твое великолепие отвратительной завесой?
     Недостаточно тебе пробиться сквозь тучи,
     чтобы осушить от дождя мое побитое бурей лицо,
     ведь никто не станет хвалить бальзам,
     который лечит рану, но не исцеляет бесчестья.
     И твой стыд не станет лекарством от моего горя;
     хотя ты раскаиваешься, я все же в убытке:
     сожаления обидчика дают лишь слабое утешение
     тому, кто несет крест тяжкой обиды.
     Но эти слезы -- жемчужины, которые роняет твоя любовь, --
     драгоценны и искупают все злые деяния.

Зачем, сбив с толку, ясный день сулил,
Уговорил, сняв плащ, идти в дорогу,
Когда настигли тучи, дождь полил,
Не поспешил придти мне на подмогу?

Мне мало, что, пробившись сквозь туман,
Плащом укроешь от дождя и града,
Зачем бальзам, спасающий от ран,
Мне душу от бесчестья  лечить надо.

От горя не излечивает стыд,
Убытки не покроют  сожаленья,
От нанесённых мне тобой обид,
Раскаянье плохое утешенье.

А вот слезами, что любя, пролил,
Ты все грехи с души навеки смыл.

Маршак

Блистательный мне был обещан день,
И без плаща я свой покинул дом.
Но облаков меня догнала тень,
Настигла буря с градом и дождем.


Пускай потом, пробившись из-за туч,
Коснулся нежно моего чела,
Избитого дождем, твой кроткий луч, -
Ты исцелить мне раны не могла.

Меня не радует твоя печаль,
Раскаянье твое не веселит.
Сочувствие обидчика едва ль
Залечит язвы жгучие обид.

Но слез твоих, жемчужных слез ручьи,
Как ливень, смыли все грехи твои!
35
     No more be grieved at that which thou hast done:
     Roses have thorns, and silver fountains mud,
     Clouds and eclipses stain both moon and sun,
     And loathsome canker lives in sweetest bud.
     All men make faults, and even I in this,
     Auth rizing thy trespass with compare,
     Myself corrupting salving thy amiss,
     Excusing thy sins more than their sins are;
     For to thy sensual fault I bring in sense --
     Thy adverse party is thy advocate --
     And 'gainst myself a lawful plea commence:
     Such civil war is in my love and hate
     That I an  ccessary needs must be
     To that sweet thief which sourly robs from me.


     Не печалься больше о том, что совершил:
     у роз есть шипы, а в серебряных источниках -- грязь;
     тучи и затмения пятнают луну и солнце,
     и отвратительный червь живет в сладчайшем бутоне.
     Все люди совершают проступки, и даже я -- в этом стихотворении,
     узаконивая твое прегрешение сравнениями,
     унижая себя, заглаживаю твою ошибку,
     находя для твоих грехов больше оправданий, чем для грехов других*.
     Ведь чувственному проступку я придаю разумность --
     твоя противная сторона становится твоим адвокатом, --
     и против себя самого начинаю тяжбу.
     Такая гражданская война идет во мне между любовью и ненавистью,
     что я поневоле становлюсь пособником
     милого вора, который меня жестоко ограбил.
     ---------
     *  Спорное место.  В оригинальном издании Торпа  в  этой строке  дважды
повторялось  местоимение "their" (их): "Excusing their sins  more than their
sins are", --  однако  большинство позднейших издателей считали  это ошибкой
набора и заменяли одно или оба местоимения на "thy" (твои), чем определялись
разные истолкования. Помимо принятого в настоящем переводе, распространенным
истолкованием является: "...находя для твоих грехов больше  оправданий,  чем
они того заслуживают (и тем самым поощряя тебя на дальнейшие проступки)".

Не кайся зря, тоской себя не мучай.
У роз шипы, в источнике песок,
Луну и солнце закрывают тучи,
В бутон цветка вползает червячок.

Безгрешных нет. Я – в этих строчках грешен,
Твои поступки спешно оправдал,
Внушив себе: страдалец безутешен,
Я всячески твой грех преуменьшал.

Разумный смысл, внося в твои поступки,
Тебя я защищал, как адвокат,
Судясь с самим собой, шёл на уступки,
Любовь и ненависть вошли во мне в разлад.

Выходит, я невольно оправдал,
Того, кто у меня безбожно крал.

Маршак

Ты не грусти, сознав свою вину.
Нет розы без шипов; чистейший ключ
Мутят песчинки; солнце и луну
Скрывает тень затменья или туч.

Мы все грешны, и я не меньше всех
Грешу в любой из этих горьких строк,
Сравненьями оправдывая грех,
Прощая беззаконно твой порок.

Защитником я прихожу на суд,
Чтобы служить враждебной стороне.
Моя любовь и ненависть ведут
Войну междоусобную во мне.

Хоть ты меня ограбил, милый вор,
Но я делю твой грех и приговор.
36
     Let me confess that we two must be twain,
     Although our undivided loves are one:
     So shall those blots that do with me remain,
     Without thy help, by me be borne alone.
     In our two loves there is but one respect,
     Though in our lives a separable spite,
     Which though it alter not love's sole effect,
     Yet doth it steal sweet hours from love's delight.
     I may not evermore acknowledge thee,
     Lest my bewail d guilt should do thee shame,
     Nor thou with public kindness honour me,
     Unless thou take that honour from thy name:
     But do not so; I love thee in such sort,
     As thou being mine, mine is thy good report.


     Позволь мне признать, что мы двое должны быть раздвоены,
     хотя две наши неразделимые любви суть одно,
     чтобы те пятна позора, которые лежат на мне,
     я нес один, без твоей помощи.
     В двух наших любовях -- одна привязанность,
     но в наших жизнях -- разное зло,
     которое, хотя и не умаляет единой любви,
     крадет у любви драгоценные часы наслаждения.
     Я, может быть, никогда больше не признаю тебя при встрече,
     чтобы моя прискорбная вина не навлекла на тебя позор;
     и ты публично не выказывай мне расположения,
     чтобы оказанная мне честь не убавила чести у твоего имени.
     Не делай этого; я люблю тебя так,
     что, поскольку ты мой, и твоя репутация -- моя.


Позволь признать, что мы разделены,
Хотя в любви по - прежнему едины,
Готов принять бесчестье от вины,
Тебе со мной виниться нет причины.

В любви у нас привязанность одна,
Но зло отдельно каждого пытает,
Любовь не поколеблет, так сильна,
Но радость сладкой встречи отравляет.

Открыто не могу тебя обнять,
Ведь на тебя обрушатся укоры.
Публично мне не можешь честь воздать,
Чтоб на тебя не пала часть позора.

Не делай этого, ты – всё, что в жизни есть,
Навек мои и жизнь твоя и честь.

Маршак
Признаюсь я, что двое мы с тобой,
Хотя в любви мы существо одно.
Я не хочу, чтоб мой порок любой
На честь твою ложился, как пятно.

Пусть нас в любви одна связует нить,
Но в жизни горечь разная у нас.
Она любовь не может изменить,
Но у любви крадет за часом час.

Как осужденный, права я лишен
Тебя при всех открыто узнавать,
И ты принять не можешь мой поклон,
Чтоб не легла на честь твою печать.

Ну что ж, пускай!.. Я так тебя люблю.
Что весь я твой и честь твою делю!
37
     As a decrepit father takes delight
     To see his active child do deeds of youth,
     So I, made lame by Fortune's dearest spite,
     Take all my comfort of thy worth and truth;
     For whether beauty, birth, or wealth, or wit,
     Or any of these all, or all, or more,
     Intitled in thy parts, do crown d sit,
     I make my love ingrafted to this store:
     So then I am not lame, poor, nor despised,
     Whilst that this shadow doth such substance give,
     That I in thy abundance am sufficed,
     And by a part of all thy glory live:
     Look what is best, that best I wish in thee;
     This wish I have, then ten times happy me.

     Как дряхлый отец радуется,
     видя, что его полный жизни сын [ребенок] совершает деяния юности,
     так я, охромевший* по жестокой злобе Фортуны,
     нахожу все свое утешение в твоих достоинствах и верности,
     так как если красота, происхождение, богатство или ум,
     или что-то из этого, или все, или что-то еще,
     облагороженные тобой, по-королевски воплотились в тебе**,
     то я приобщаю свою любовь к этим благам,
     и тогда я не хромой, не бедный, не презираемый,
     поскольку эта тень твоих благ так существенна***,
     что мне довольно твоего изобилия
     и я жив частью всей твоей славы.
     Что ни есть лучшего, я желаю, чтобы это принадлежало тебе;
     если это желание выполнено, то я десятикратно счастлив.
     ---------
     * Большинство комментаторов  считают,  что определение  "lame" (хромой)
здесь следует понимать в переносном смысле.
     ** Спорное место, допускающее различные прочтения.
     *** В  подлиннике использованы  заимствованные из философии образы тени
(shadow) и субстанции (substance), о которых см. примечание к сонету 53.

Как рад старик, любуясь сыном юным,
Тому, что он счастливее друзей,
Так я, хромой по прихоти фортуны,
Утешен долгой верностью твоей.

Ведь ум,  богатство, красота и слава
Вдобавок ко всему и знатный род,
Тебя облагородили по праву,
И мне досталось вдоволь от щедрот.


Я забываю бедность и презренье,
Кто осени такой не будет рад,
Живу от изобилья в восхищенье,
Её частицей счастлив и богат.

Пусть лучшее, что есть в людской судьбе,
Мой милый друг, достанется тебе.

Маршак

Как радует отца на склоне дней
Наследников отвага молодая,
Так. правдою и славою твоей
Любуюсь я, бесславно увядая.

Великодушье, знатность, красота,
И острый ум, и сила, и здоровье -
Едва ль не каждая твоя черта
Передается мне с твоей любовью.

Не беден я, не слаб, не одинок,
И тень любви, что на меня ложится,
Таких щедрот несет с собой поток,
Что я живу одной ее частицей.

Все, что тебе могу я пожелать,
Нисходит от тебя как благодать.
38
     How can my Muse want subject to invent
     While thou dost breathe, that pour'st into my verse
     Thine own sweet argument, too excellent
     For every vulgar paper to rehearse?
     O give thyself the thanks if aught in me
     Worthy perusal stand against thy sight,
     For who's so dumb that cannot write to thee,
     When thou thyself dost give invention light?
     Be thou the tenth Muse, ten times more in worth
     Than those old nine which rhymers invocate,
     And he that calls on thee, let him bring forth
     Eternal numbers to outlive long date.
     If my slight Muse do please these curious days,
     The pain be mine, but thine shall be the praise.


     Как может моя Муза нуждаться в предмете для творчества,
     когда жив [дышишь] ты, который наполняет мои стихи
     своей драгоценной темой, слишком великолепной,
     чтобы ее могла выразить любая заурядная бумага?
     О благодари сам себя, если что-то у меня в стихах
     предстает в твоих глазах достойным чтения,
     ибо кто настолько туп [нем], чтобы не суметь писать к тебе,
     когда ты сам даришь свет для творчества?
     Будь сам десятой Музой, вдесятеро превосходящей [своими достоинствами]
     те старые девять, которых призывают стихотворцы,
     и тот, кто обращается к тебе, пусть создаст
     вечные стихи, переживущие долгие времена.
     Если моя скромная Муза понравится нашим придирчивым дням,
     пусть труд достанется мне, а хвала -- тебе.

Моей ли музе жить без вдохновенья,
Когда перед глазами образ твой,
Такой прекрасный, что изображения
Не передаст бумаги лист простой.

Благодари себя, когда в сонете,
Найдёшь на что вниманье обратить,
Лишь тот, кто глуп, не сможет стать поэтом,
Так вдохновляешь каждого творить.

Так стань же музой в десять раз сильнее,
Чем были раньше девять остальных,
И вдохновляй лишь тех, кто пламенея,
Сумеет написать бессмертный стих.

А если мой сонет заслужит славу,
Отдай мне труд,  хвала твоя по праву.

Маршак

Неужто музе не хватает темы,
Когда ты можешь столько подарить
Чудесных дум, которые не все мы
Достойны на бумаге повторить.

И если я порой чего-то стою,
Благодари себя же самого.
Тот поражен душевной немотою,
Кто в честь твою не скажет ничего.

Для нас ты будешь музою десятой
И в десять раз прекрасней остальных,
Чтобы стихи, рожденные когда-то,
Мог пережить тобой внушенный стих.

Пусть будущие славят поколенья
Нас за труды, тебя - за вдохновенье.
39
     O how thy worth with manners may I sing,
     When thou art all the better part of me?
     What can mine own praise to mine own self bring?
     And what is't but mine own when I praise thee?
     Even for this, let us divided live,
     And our dear love lose name of single one,
     That by this separation I may give
     That due to thee which thou deserv'st alone.
     O absence, what a torment wouldst thou prove,
     Were it not thy sour leisure gave sweet leave
     To entertain the time with thoughts of love,
     Which time and thoughts so sweetly doth deceive,
     And that thou teachest how to make one twain,
     By praising him here who doth hence remain.


     О, как же я могу воспеть подобающим образом твои достоинства,
     когда ты не что иное как лучшая часть меня?
     Что может моя похвала принести мне самому?
     И кого как не себя я хвалю, когда я хвалю тебя?
     Хотя бы ради этого давай жить врозь,
     и пусть наша драгоценная любовь потеряет название единой, --
     чтобы, благодаря этому разъединению, я мог воздать
     тебе то должное, которого заслуживаешь ты один.
     О разлука, какой пыткой была бы ты,
     если бы твой тоскливый досуг не давал сладостной свободы
     посвящать время мыслям о любви,
     которая так сладостно занимает время и мысли,
     и если бы ты не учила, как сделать единое раздвоенным,
     воздавая здесь хвалу тому, кто от меня отдален.

Как мне  тебя прославить на весь мир,
Ты весь во мне, как лучшая частица.
Выходит, для себя, я сам – кумир,
Хвалю тебя, чтобы собой  гордиться.

Дадим разлуке нас разъединить,
Любви тоска придётся не по нраву,
Зато, тогда смогу тебя хвалить,
Воздав почёт, положенный по праву.


Разлука беспощадна, как недуг,
Мечты от страшных пыток избавляют,
Раздумья, заполняя наш досуг,
Обманывать и время помогают.

Когда тоска измучит в час досуга,
Забудь про всё, мечтай о встрече с другом.

Маршак
О, как тебе хвалу я воспою,
Когда с тобой одно мы существо?
Нельзя же славить красоту свою,
Нельзя хвалить себя же самого.

Затем-то мы и существуем врозь,
Чтоб оценил я прелесть красоты
И чтоб тебе услышать довелось
Хвалу, которой стоишь только ты.

Разлука тяжела нам, как недуг,
Но временами одинокий путь
Счастливейшим мечтам дает досуг
И позволяет время обмануть.

Разлука сердце делит пополам,
Чтоб славить друга легче было нам.
40

     Take all my loves, my love, yea, take them all;
     What hast thou then more than thou hadst before?
     No love, my love, that thou mayst true love call;
     All mine was thine before thou hadst this more.
     Then if for my love thou my love receivest,
     I cannot blame thee for my love thou usest;
     But yet be blamed, if thou thyself deceivest
     By wilful taste of what thyself refusest.
     I do forgive thy robb'ry, gentle thief,
     Although thou steal thee all my poverty;
     And yet love knows it is a greater grief
     To bear love's wrong than hate's known injury.
     Lascivious grace, in whom all ill well shows,
     Kill me with spites, yet we must not be foes.


     Возьми все мои любви, моя любовь*, да, возьми их всех.
     Что ты приобретешь такого, чего не имел прежде? --
     никакой любви, моя любовь, которую ты мог бы назвать истинной любовью:
     все мое было твоим до того, как ты получил еще и это.
     И если ты берешь мою любовь ради моей любви**,
     я не могу винить тебя за употребление моей любви,
     и все же ты виноват, если ты сам себя обманываешь,
     руководствуясь своенравным вкусом к тому, что твое существо отвергает.
     Я прощаю твой грабеж, милый вор,
     хотя ты присвоил себе все, чем я владел;
     и все же любовь знает, что горше
     сносить зло любви, чем обычные удары ненависти.
     Порочное очарование, в котором всякое зло представляется добром,
     убей меня обидами, но все же мы не должны быть врагами.
     ---------
     *  В  подлиннике многократно  употреблено слово  "love", с игрой на его
разных значениях, и прочтение сонета зависит от  истолкования этих значений.
По мнению  большинства  исследователей,  поводом  для  этого  сонета (и двух
следующих)  стало то, что Друг соблазнил любовницу поэта (или был  соблазнен
ею).  Соответственно, "my  love"  в первой строке --  это обращение к Другу,
которое можно перевести как "мой милый", "возлюбленный".
     ** Иными словами, если  ты отобрал у меня любовницу потому, что я люблю
ее.

Любовь мою вычерпывай  до дна,
Забрав до капли, станешь ли богаче?
Ведь истинной была всего одна,
Она твоя, другие все тем паче.

Коль взял любовь, нарушив дружбы лад
Любя меня, тогда не упрекаю,
Вот если притворялся,  виноват -
Своим капризным вкусам потакая.

Прощаю твой грабёж, мой милый вор,
Хоть ты забрал всё то, чем я владею,
Но ревности суровый приговор
Страшнее бед , которые имею.


Пускай обиды, промелькнув меж нами,
Нас никогда не сделают врагами.

Маршак
Все страсти, все любви мои возьми, -
От этого приобретешь ты мало.
Все, что любовью названо людьми,
И без того тебе принадлежало.

Тебе, мои друг, не ставлю я в вину,
Что ты владеешь тем, чем я владею.
Нет, я в одном тебя лишь упрекну,
Что пренебрег любовью ты моею.

Ты нищего лишил его сумы.
Но я простил пленительного вора.
Любви обиды переносим мы
Трудней, чем яд открытого раздора.

О ты, чье зло мне кажется добром.
Убей меня, но мне не будь врагом!