БЗ. Глава 8. Чёрные волки. Параграфы 1-6

8.1. Ещё одна причина


Сквозь прозрачный купол синело небо. Мои раскинутые в стороны крылья лежали на подставках, пронзённые десятками тонких спиц: аппа­рат, сконструированный доком Гермионой, способствовал правильному срастанию. Самой операции я не помню, так как мне дали общий наркоз, но могу с уверенностью сказать, что это была ювелирная работа.


...Крылья были, пожалуй, единственным уязвимым местом хищника. Ко всем их необычным свойствам нужно добавить ещё одно: этот сложный и загадочный орган восстанавливался несколько медленнее, чем всё остальное тело. По этой причине каждый хищник должен был беречь их от травм особенно тщательно – так же, как и голову. Отрубленные крылья не отрастали снова, а малейшая неправильность в срастании сломанного остова могла привести к невозможности ими пользоваться вообще.

Я перенесла три операции: первые две оказались не совсем удачны, после них мои крылья отказывались функционировать. Видимо, что-то в них срослось неправильно. Доку Гермионе пришлось два раза ломать по сросшемуся, обтачивать и соединять обломки снова, добиваясь той длины и формы, которая была присуща костяку моих крыльев до травмы. Задача эта была невероятно сложной, и я, признаться, уже морально готовилась распрощаться с полётами навсегда, но док не сдавалась. Когда после первой операции мне не удалось даже убрать крылья внутрь, я посмотрела на Гермиону с невесёлой усмешкой:

– Ну что, совсем отрезать будете, док? Не работают они.

Лицо дока Гермионы было сосредоточенно-серьёзным, но не обескураженным. Она ответила спокойно:

– Будем всё переделывать.

Похоже, для неё эта неудача была лишь одним из этапов дела, рабочим моментом, тогда как у меня внутри дрожала струнка отчаяния и тревоги: а если не смогу летать? Кто будет командовать «волками»? Прочитав это в моих глазах, док положила мне на плечо свою маленькую лёгкую ручку.

– Я всегда довожу начатое до конца, – сказала она.

Я доверилась ей – а что оставалось делать? Если уж док Гермиона не могла мне помочь, значит, никто не мог.

Вторая операция – и снова неудача. Струнка тревоги уже отпела своё у меня в душе, уступая место тяжёлому и молчаливому, как каменное надгробие, смирению. Я сказала:

– Док, милая, да отрежьте вы мне их на хрен и не мучайтесь. Всё равно мне не летать.

– Вы так легко сдаётесь? – хмыкнула Гермиона. – А как же «волки»?

Я вздохнула.

– Видно, придётся уступить командование Каспару, как и предлагалось с самого начала. Жизнь вносит в наши планы свои коррективы...

Док заглянула мне в глаза. Что-то в глубине её взгляда заставило моё сердце ёкнуть.

– Я не верю, что вы готовы сдаться, Аврора, – проговорила она. – Что вы признаёте себя побеждённой. «Волки» ждут вас... Неужели вы их подведёте? И не только их, а всех нас?

Перед моим мысленным взглядом проплыли их лица – окровавленные, грязные, суровые, какими я видела их в последний раз, перед тем как меня погрузили в вертолёт. Они вырвались из Кэльдбеор­га и освободили меня. Неужели я сдамся и подведу их?

Только наше «так не бывает» может стать препятствием. Так, кажется, говорил Оскар, когда учил меня сверхскоростному полёту.

– Ладно, док, – сказала я. – Попробуем ещё раз... Я в вас верю.

Гермиона улыбнулась и кивнула.

– А я – в вас.

В третий раз отходя от общей анестезии (для неё у хищников использовался спирт), я пробормотала склонившейся надо мной фигурке, смутной и расплывчатой, но до нежной боли в сердце знакомой:

– Док... Я вас люблю.

Послышался тихий серебристый смех, и на лоб мне легла ладошка.

– Увы, я замужем. И Цезарь ужасно ревнивый.


...И вот, я лежала под прозрачным куполом, глядя в синее небо, и думала о том, взлечу ли я туда после третьей попытки. В душе снова звенела струнка надежды.

Дверь открылась.

– Можно к тебе?

Юля в белом плаще, перетянутом на талии широким лакированным поясом, вошла в палату. Огромный букет белых роз с единственной крас­ной посередине она положила мне на грудь.

– Тебя, наверно, интересует, как идёт подготовка «чёрных волков»? – спросила она.

– Да, пожалуй, мне это небезынтересно, – ответила я.

Она присела на круглый крутящийся табурет.

– База почти готова. Все члены отряда уже проходят обучение. Ору­жием они снабжены, форма разработана и сшита. Думаю, их внешний вид и экипировка тебе понравится.

– Дело не во внешнем виде, – сказала я. – А в том, как хорошо они подготовлены к выполнению задачи.

– Они тренируются день и ночь, – заверила Юля. – Настрой у них чрезвычайно решительный. Все с нетерпением ждут твоего прибытия. По­жалуй, из этих изгоев получатся отчаянные и безжалостные головорезы.

– Они больше не изгои, – сказала я. – Не надо к ним так относиться. Они – мои спасители. Да, однажды они нарушили сочинённый тобой Устав, за что были изгнаны, а потом попали в орденскую тюрьму, но они на деле показали, чего они действительно стоят.

– Я и не спорю с тобой, – улыбнулась Юля. – Это отчаянные ребята, к тому же, фанатично преданные тебе.

Мы помолчали. Над прозрачным куполом плыли облака. Юля сказа­ла:

– Я уверена, что во всём этом деле – я имею в виду твой захват – не обошлось без чьей-то подлости. Вспомни, с кем ты встречалась, кого виде­ла, когда сбежала из-под охраны?

– Я побывала только у Карины и Аделаиды, – сказала я. – Но не хо­чешь же ты сказать, что Карина...

– Нет, нет, девочку я не подозреваю, что ты, – перебила Юля. – А вот Аделаида... Кто она?

– Аделаида Бенедиктус, – сказала я. – Но и её тоже я не могу пред­ставить в этой роли! Я хорошо её знаю, она кажется мне вполне безобид­ной. Кроме того, она сказала, что придерживается нейтралитета и держит­ся в стороне от борьбы между Орденом и «Авророй».

Глаза Юли холодно сузились.

– Те, кто заявляет о своём нейтралитете, должны браться на подо­зрение чуть ли не в первую очередь, – сказала она. – В них кроется потен­циальная опасность. И то, что ты её якобы хорошо знаешь, тоже не может служить достаточным оправданием. Невозможно кого-либо знать до кон­ца. В общем, эта Аделаида Бенедиктус вызывает у меня подозрение... Я поручу Каспару заняться этим. Кстати, у меня для тебя сюрприз, – Юля улыбнулась. – Не волнуйся, приятный. Кое-кому не терпится с тобой уви­деться.

Моё сердце радостно ёкнуло и сжалось.

– Неужели Карина?..

– Она самая, – с улыбкой кивнула Юля.

Как же мне хотелось её увидеть! В перерывах между операциями я только о Карине и думала, вдыхая призрачный запах с её косынки, каким-то чудом не потерявшейся. Я неоднократно просила доставить её ко мне, и Юля обещала, но всё время под разными предлогами исполнение моей просьбы почему-то откладывалось.

– Так с этого и следовало начинать! – воскликнула я. – Ну, наконец-то... Давай её сюда скорее!

– Извини, что не получилось доставить её раньше, – сказала Юля. – Девочка очень переживала за тебя всё это время.

Она уже пошла к двери, но почему-то замешкалась.

– Кстати, – сказала она. – У неё горе: её отца убили. Угадай, кто?

При этом известии во мне поднялась холодная ярость и негодова­ние.

– Орден, кто же ещё, – процедила я.

– Да, – вздохнула Юля. – Как назло, у неё нет родных, кто мог бы взять её к себе. На неё столько свалилось... Смерть отца, тревога за тебя. И, по-моему, ей не по себе среди нас. В общем, её состояние оставляет желать лучшего. Надеюсь, доктору Гермионе удалось её хоть немного успокоить.

– В общем, давай её ко мне, – сказала я.

Она вышла, а я стала провожать взглядом плывущие надо мной об­лака. Ещё одна причина, чтобы истреблять их, безжалостно уничтожать, не щадя ни одного. Ни одного. Убивать их, пока их популяция не исчезнет полностью с лица земли! Чтобы сама память об Ордене стёрлась навеки.


8.2. Запах Карины


Она ещё не вошла, а я уже чуяла её, и каждый мой мускул напрягся, чтобы рвануться к ней навстречу. Встать не давал аппарат. Я нажала кноп­ку, и вся конструкция, на которой я лежала, задвигалась и приняла другое положение – с приподнятым головным концом.

– Заходи, детка, – послышался голос Юли. – Аврора тебя ждёт.

Дверь открылась, и в комнату робко вошла бледная и грустная Ка­рина. Она остановилась, обводя испуганным взглядом холодно поблёски­вавшую конструкцию из металлических спиц, пронзающих мои раскину­тые крылья. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать. Я про­тянула к ней руку.

– Куколка моя...

Возможно, док Гермиона и пыталась её успокоить, но стоило Кари­не увидеть меня и услышать мой голос, как она тут же расклеилась. Она быстро подошла, села на край моей постели и опрокинулась на меня, об­хватив меня руками и уткнувшись мне в плечо.

– Мама...

Юля подскочила, взяла её за плечи:

– Осторожно, не наваливайся так сильно… У Авроры сломаны крылья.

– Да к чёрту мои крылья, Юля, – сказала я, прижимая к себе Карину и погружая пальцы в шёлковые струи её волос. – Кариночка, родная моя, всё хорошо... Мама с тобой.

Она всхлипывала – часто, судорожно, и её горячие слёзы мочили мне рубашку.

– Мамочка... Они тебя мучили?.. пытали?

Да, меня мучили и пытали, насиловали и били, калечили и унижали, но все мои раны мгновенно исцелялись в её присутствии. Она была лёгонькая и тёплая, и мне не хотелось её от себя отпускать.

– Со мной всё хорошо, доченька, – пробормотала я. – У нас всё бы­стро заживает, так что я скоро буду в полном порядке. («У нас» – у хищни­ков, подразумевала я.)

– Что с твоими крыльями? – спросила она сквозь слёзы, трогая пальчиком моё крыло. – Ты... сможешь снова летать?

– Смогу, малыш, – ответила я. – У дока Гермионы золотые руки. Я верю, что на этот раз у неё всё получилось.

Может быть, мне это и почудилось, но от её прикосновения по моим крыльям как будто заструилась тёплая целительная сила. Я снова привлек­ла её к себе и зарылась губами в её волосы. Она гладила ладошкой моё плечо. Смерть отца – вот что было в её душе сейчас. Боль и растерянность. И страх.

– Это они убили папу, да? – всхлипнула она. («Они» – Орден.)

– Да, куколка, – вздохнула я. – Но они за это поплатятся, обещаю.

– Мамочка, мне очень страшно...

– Не бойся, родная. У меня не получилось уберечь твоего папу, но тебя я не позволю тронуть никому.

– Я теперь одна...

– Нет, детка, ты не одна. Теперь защищать тебя будем мы.

– Кто – вы?

– Я. Юля. Каспар, Цезарь. Доктор Гермиона. Тебя никто не тронет, тебе не нужно нас бояться. Верить можно не всем из нас, но тем, кого я на­звала, ты верить можешь. Мне ты можешь верить точно, потому что я тебя люблю. Ты моя куколка.

– Я знаю... Я тебе верю, мама. Тебе очень больно?

– Нет, малыш. Уже нет. Не думай об этом, всё будет хорошо.


8.3. Найти и наказать


Он учуял её, едва войдя в здание. Тот самый ангельский запах, кото­рый сводил его с ума в камере Кэльдбеорга – запах с шёлковой косынки. Она здесь, близко. Ощущение её присутствия мягко вошло ему куда-то под солнечное сплетение, и всё его нутро сжалось в мучительно-сладком спаз­ме, так что он вынужден был даже на миг остановиться. Но в следующую секунду он ускорил шаг. Он летел на запах, не чуя под собой ног.

У окна стояла длинноволосая девочка. Она раздвигала тонкими пальцами полоски жалюзи, тайком глотая слёзы. Она вздрогнула и оберну­лась, услышав за спиной голос:

– Что с тобой, детка?

Это был не человек, она сразу поняла. Перед ней стоял хищник в чёрной форме и чёрных высоких ботинках, в чёрной шапочке и со сдвину­тыми на лоб защитными очками на резинке. Он был очень сильный и опасный, и девочка вся сжалась под взглядом его холодных голубых глаз с тёмными ресницами.

– Почему ты плачешь? – спросил он. – Что у тебя случилось?

Голос был суровый, низкий и мужественный. Его рука взяла её за подбородок, взгляд из-под сдвинутых бровей пронзил душу девочки, как острый клинок, а верхняя губа приподнялась, при­открыв оскал белых острых зубов.

– Я найду того, кто это сделал. Обещаю.


Юля задумчиво теребила пуговицу своего плаща.

– Карина не может оставаться одна, – сказала я. – Как с ней быть?

– Об этом не беспокойся, – ответила Юля. – Мы позаботимся о ней.

– О принятии её в «Аврору» не может быть и речи, – сказала я. – И уж тем более о…

– Нет, нет, я об этом и не говорю, – перебила Юля. – Во всяком слу­чае, она должна сначала достигнуть совершеннолетия, а уж потом принять решение, становиться ли ей одной из нас. Против воли её никто обращать не будет, да у нас это и запрещено, сама знаешь. У неё будет всё необходи­мое, обещаю тебе. Не волнуйся о ней, я возьму это дело под свой личный контроль.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала Юля.

Вошёл Алекс. Щёлкнув каблуками, он вытянулся по стойке «смир­но».

– Вот, кстати, и один из твоих «волков», – сказала Юля. – Он особо отличился во время подготовки на базе и был признан лучшим среди всего отряда. В качестве награды он был удостоен чести увидеться с тобой. Боец, – обратилась она к Алексу, – если вы желаете о чём-то спросить Ав­рору, вам предоставляется сейчас такая возможность.

Встав ещё прямее, Алекс сказал:

– От имени всего отряда я желаю тебе скорейшего выздоровления, Аврора. Позволь тебя спросить: как скоро ты будешь с нами?

– Уже скоро, – ответила я. – Раз уж ты здесь, Алекс, как ты смот­ришь на то, чтобы исполнить одну мою небольшую просьбу?

– Почту за честь! – отчеканил Алекс. – Я готов, Аврора.

– За дверью стоит девочка, – сказала я. – Её отец погиб от рук Орде­на. Поручаю тебе разыскать того, кто это сделал, и наказать его. Это твоё персональное задание. По факту исполнения сразу же доложишь мне.

– Слушаюсь! Прикажешь приступать немедленно?

– Приступай. Можешь получить у девочки нужные тебе сведения.

– Мне уже известно всё, что мне потребуется для исполнения твоего поручения, Аврора.

– Что ж, прекрасно. Можешь идти. И будь добр, позови девочку сюда.


Дверь палаты открылась, и девочка снова увидела красивого и опас­ного хищника. Прикрыв за собой дверь, он остановился и долго смотрел на неё, пока девочке не стало не по себе. Кивнув на дверь палаты, он ска­зал:

– Иди, Аврора тебя зовёт. – И добавил: – Я сделаю, что обещал. Я добуду тебе перо из его крыла.


8.4. Первые взмахи


Фиксирующий аппарат был снят, и настала пора проверить, смогут ли крылья служить мне, как прежде. Тревожная струнка опять пела: неужели снова неудача? Док, похоже, тоже волновалась. Набрав воздуха в грудь и выдохнув, она сказала:

– Ну... Попробуйте пошевелить ими и убрать внутрь. Если получится убрать, это верный при­знак того, что крылья смогут функционировать.

Крылья двигались вполне хорошо, боли не было, но с непривычки я запыхалась – давно ими не пользовалась. Убрать их получилось, как обычно, без каких-либо неприятных или подозрительных ощущений. Я снова их раскрыла, потом сло­жила и распрямила, подняла и опустила – крылья слушались меня идеально. Из моей груди вырвался счастливый смех.

– Кажется, всё получилось, док!

– Ну, судя по внешним признакам, на этот раз всё встало, как надо, – сдержанно улыбнулась Гермиона, но сияющие глаза говорили о её чувствах красноречивее любых слов. – Впрочем, будут ли крылья держать вас в воздухе, ещё предстоит выяснить.

– Будут, – сказала я убеждённо.

Не знаю, откуда у меня взялась эта уверенность, но я чувствовала: всё хорошо. Струнка в душе пела высоко, звонко и радостно. И я сделала то, что мне хотелось ещё тогда, при выходе из наркозного дурмана – расцеловала гениальные ручки дока Гермионы, которая действительно довела начатое до победного конца. Смутившись, она попыталась высвободить руки, но я запечатлела по поцелую на каждом её тонком пальчике.


8.5. Прощание


На мне была форма «волков», а за спиной висели два меча – основ­ное оружие для уничтожения врага в ближнем бою путём отрубания голо­вы. Поверьте, люди, мы не боимся ни серебряных пуль, ни чеснока, ни осинового кола в сердце, ни распятия. Убить нас можно, только отрубив голову. Также неверно и широко распространённое мнение, что мы мёрт­вые. Мы живые, но свойства нашего организма сильно отличаются от свойств человеческого.

Каспар ждал меня за дверью. Я уже десять минут не могла оторвать от себя цепкое тёплое кольцо рук Карины.

– Мамочка… Ну, можно мне с тобой?

– Нет, моя куколка, – сказала я твёрдо. – Туда тебе со мной нельзя.

– Ну, пожалуйста…

– Нет, родная. Это место не для тебя. На время каникул ты поедешь к доктору Гермионе. Она хорошая. У неё ты будешь в безопасности.

– А если… А если тебя опять… опять ранят?

– Ну, что за беда! Док мигом вылечит меня. Она меня не раз с того света вытаскивала.

– Я тебя ещё когда-нибудь… увижу?

– Ты будто навсегда со мной прощаешься… Ну, разумеется, мы ещё увидимся, куколка моя! Может быть, не так скоро, как хотелось бы, но обещаю: где бы ты ни была, я тебя найду. Я тебя очень, очень люблю, моя красавица.

То место, куда я отправлялась с Каспаром, едва срастив и опробовав в полёте раздроблен­ные крылья, было базой «чёрных волков». И разлука с Кариной мне пред­стояла долгая.


8.6. Последний пасьянс


Но я не сразу отправилась туда. Каспар сообщил, что арестован хищник, по наводке которого меня схватили.

– Она навела их на твой след – сразу же после твоего прихода стук­нула им, и они тебя вычислили.

Когда я подошла к решётке камеры, она сидела на койке в своей ажурной шали и сеточке на волосах, размышляя над разложенным на одеяле пасьянсом, как будто по-прежнему находилась у себя дома. Увидев меня, она как ни в чём не бывало улыбнулась.

– А, милочка, здравствуйте... Значит, вот вы как выглядите, когда выходите на тропу войны. Что ж, форма вам очень к лицу. Чёрный цвет вам всегда шёл. Очень славно.

– Аделаида, это правда? – спросила я тихо. – Вы это сделали?

Она устало и горько усмехнулась.

– Смешной вопрос, дорогая. Раз я здесь, – она обвела взглядом ка­меру, – значит, сделала.

– Нет, Аделаида, скажите это, глядя мне в глаза, – потребовала я.

Она встретилась со мной взглядом и со смущённым видом опустила глаза, чуть улыбаясь, как будто её уличили в каком-то житейском грешке.

– Ну... Да, я это сделала, – сказала она. – Вы довольны?

Она созналась так легко, как будто это была какая-то невин­ная шалость, за которую её ждёт лишь символическое наказание. Я спро­сила:

– Они вас заставили? Чем-то угрожали? Запугали?

Аделаида покачала головой.

– Вы склонны драматизировать... Нет, всё гораздо прозаичнее. Меня никто не заставлял и не запугивал.

– Почему, Аделаида? – спросила я. – Я считала вас другом, а вы на­несли мне удар в спину. За что?

Она вздохнула, снова улыбнулась, удручённо разведя руками.

– Трудно сказать... Нет, лично против вас я ничего не имею. Но я подумала, если Орден вас получит, всё снова станет как раньше. Прекра­тятся эти распри... Как было прежде хорошо!

– Вы ошиблись, – сказала я. – На этом всё бы не кончилось. Всё только началось.

Аделаида Венедиктовна подняла брови.

– Вот как? – проговорила она озадаченно и как будто с досадой. – Вы так думаете? Гм, обидно... Право же, обидно. – Она помолчала, по­гружённая в глубокую задумчивость, а потом вдруг пожаловалась, сде­лав кислую гримасу: – Вы знаете, милочка, у меня здесь отобрали мою трубку и табак. По-моему, это зря, вы не находите? Мне так не по себе без курения! Как будто чего-то не хватает. Мне, право же, неловко вас про­сить...

Я распорядилась, чтобы Аделаиде вернули её курительные принадлежности. Полу­чив их назад, она сразу повеселела и, улыбаясь, предложила:

– Не составите мне компанию? Впрочем, я знаю, что вы скажете. «Со стукачами не курю», не так ли?

– Ну почему же, – сказала я, доставая сигареты и зажигалку. – Мож­но.

Она, набив трубку и закурив, встала у решётки, прислонившись плечом к стене. Я сделала то же самое, и некоторое время мы молчали, выпуская дым. Наконец я сказала:

– Вы говорили, что соблюдаете нейтралитет... Однако в этом случае ваши действия были отнюдь не нейтральны. Они были весьма проорден­ского толка.

– Ну, как вам сказать! – Аделаида затянулась и выпустила три ко­лечка. – Нейтралитет – вещь обманчивая... Иногда думаешь, что придер­живаешься его, а на самом деле оказывается, что нет. Что я могу сказать? Кажется, я села в лужу. В бурные времена мне всегда удавалось оставаться на плаву, а сейчас я, похоже, попала под репрессии...

И она издала смешок, от которого мне стало не по себе. Будь я на её месте, мне было бы не до смеха. Мной овладели оторопь и недоумение.

– Аделаида, вы вообще понимаете... осознаёте степень серьёзности того, что вы сделали, и как вы за это поплатитесь? – спросила я. – Точнее, осознавали ли вы это тогда, в тот момент, когда вам пришла в голову эта идея?

Она вздохнула и улыбнулась грустно и ласково. Так не улыбаются злодеи, мелькнуло у меня в голове.

– Даже не знаю, что сказать, милочка... Тогда мне казалось, что это хорошая идея. Сейчас... – Аделаида снова хихикнула. – Сейчас я на пути к осознанию, что эта идея была не очень хорошая. У меня есть все основа­ния полагать, что я совершила глупость.

– Глупость? Думаю, это называется по-другому, Аделаида, – сказала я с горечью.

– Ну, не судите меня слишком строго, – улыбнулась она. – Я всего лишь выжившая из ума старуха.

– Судить я вас не буду, – ответила я. – Приговор вам уже вынесен. К сожалению, состояние вашего рассудка в данном случае в расчёт не будет браться.

– И что же меня ждёт? – спросила она.

– Полагаю, смертная казнь, – сказала я. – Если я вас помилую, дру­зья меня не поймут. По-другому с такими, как вы, в военное время и не поступают.

В первую секунду на лице Аделаиды отразилось горестное недо­умение; она приподняла брови, похлопала глазами и пробормотала, об­речённо кивая:

– Вот как? Впрочем... Да, да, понимаю. Разумеется. Разумеется.

Недоумение на её лице сменилось прежним выражением беспечно­сти и стоического спокойствия.

– И как же я буду умерщвлена? – поинтересовалась она, как будто спрашивала о погоде. – Наверно, через обезглавление на гильотине? Да, ведь другого способа лишить жизни такое существо, как мы с вами, нет. – Аделаида вздохнула, вынув изо рта чубук трубки. – Как во времена Вели­кой французской революции!

– Больше всего меня убивает то, что вы сделали это сразу после того, как мы с вами сидели в вашей гостиной и пускали колечки, как ста­рые друзья, – сказала я. – Но после моего дружеского визита к вам меня схватили и бросили в Кэльдбеорг. Не хочу говорить о том, что мне при­шлось вынести там – скажу лишь, что я едва сумела выжить. Только ради Карины я выкарабкалась – у неё не осталось никого, кроме меня, и я долж­на думать о ней. Смерти как таковой я не боюсь, меня бросает в дрожь лишь при мысли о том, что моя девочка могла остаться совсем одна.

Аделаида грустно и удручённо пожала плечами.

– Мне очень жаль, – только и сказала она.

Она задумчиво выпустила большое колечко дыма, а сквозь него пропустила маленькое.

– За жизнь я не так уж и цепляюсь, если уж на то пошло... Она и так была достаточно долгой, а в последнее время и довольно скучной. Можно ради разнообразия и умереть, хоть какое-то событие.

Аделаида выпустила новое дымовое колечко.

– Да, кстати, – сказала она как бы между прочим, – когда будете отдавать приказ о моей казни, нельзя ли сделать так, чтобы это произошло в как можно более короткие сроки? Ожидание так утомляет!

Горечь переполняла мою грудь во время всего этого разговора, и вы­теснить её не помогал даже табачный дым. Аделаида была такой же, как всегда, какой я знала её в прежние времена, как будто она и не делала того, что она сделала, а произошла какая-то ошибка. Умом я понимала, что это сделала она, но сердце отказывалось в это верить. Она не была ни обозлённой, ни напуганной, к перспективе смерти на гильотине относи­лась с каким-то равнодушием, но не раскаивалась. Может быть, если бы она выразила раскаяние в том, что сделала, я бы ещё задумалась, не стоит ли отменить приказ о смертной казни и заменить её каким-нибудь другим наказанием, но Аделаида считала, что ей не в чем себя упрекнуть. «Глупость» – так она называла то, что она сделала. Если бы она призналась, что её заставили, какими-либо угрозами или запугиванием вынудили так поступить, быть может, это тоже могло бы побудить меня удержать занесённый над ней карающий меч, но Аделаида, пожав плечами, сказала, что никто её к этому не вынуждал – она сама до этого додумалась. Моё сердце не хотело верить в то, что она так поступила со мной, и склонялось проявить к ней милосердие, но все соломинки, за которые я хваталась, чтобы найти для этого повод, оборвались. Докуривая сигарету, я думала о том, что мне будет очень тяжело отдать этот приказ, но я уже знала, что отдам его.

– Благодарю вас, что вернули мне мою маленькую радость, – сказа­ла Аделаида, любовно поглаживая свою трубку. – Без неё я не могу обхо­диться, а с ней везде чувствую себя как дома. Она поможет мне скоротать время до последнего в моей жизни знаменательного события. Да ещё пасьянс – привычка, знаете ли. Очень вам за всё это призна­тельна.

– Прощайте, Аделаида. – Больше не глядя на неё, я потушила оку­рок о каблук ботинка и бросила в урну.

Каспар, когда я вышла к нему, спросил:

– Так что же, Аврора? Ей уже вынесен смертный приговор, нужно только твоё подтверждение либо отмена.

– Приговор подтверждаю, – сказала я. – И, пожалуйста, не тяните с его исполнением.

– Понял, – кивнул Каспар.



продолжение см. http://www.proza.ru/2009/11/05/693