Одэ комос? Одэ трагэс! М

Женщина, Женщина с большой буквы, для  которой когда-то  я  и  написал эту пьесу, «позвони мне, позвони мне!» Как в песне…
=======================================
«Все, що вмира, чи мертвим
не стає, –
Лиш відблиск мислі, що на світ
появу
Господь в своїй любові їй дає”.

Данте Аліг‘єрі.
Божественна комедія.
Рай. Пісня тринадцята. Т.52.
Переклад Євгена Дроб‘язко.

«Одэ комос? Одэ трагэс!»

(Н Е С Ц Е Н И Ч Е С К А Я пьеса). Не пытайтесь примерять её на сцену!

2000 год от Рождества Христова.

Действующие лица назовут себя сами по ходу пьесы.

Ночь. Ночь, дорогой читатель. Или зритель. Мне, право, всё равно. Ну, конечно же, ночь. Три часа после полуночи. Мы с Вами в Москве. Это точно Москва, потому что на углу дома, возле которого мы стоим, висит табличка: «Настасьинский переулок». А где ж ему быть, как не в Москве, у Тверской? Вот только номер дома не виден: краска облезла. Да шут с ней. С краской.
Одно из окон третьего этажа открыто. На асфальте, как раз под окном – мужчина. На спине – сумка. Вот он, злодей, на наших глазах подходит к стене и, без всяких приспособлений, используя лишь малейшие неровности и бугорки, поднимается  по стене к окну. Я бы никогда такому не поверил, если бы не видел точно такое в Киеве, в 1978 году на стене одного из киевских научно-исследовательских институтов. Вот мужчина влез в окно. И закрыл его. ( ВРЕЗКА 17 июля 2007 года. Оказывается, у моего героя, у мужчины этого,  есть настоящий, живой прототип  по части подъёма по отвесным стенам. В конце июня 2007 года 44-летний француз Алан Робэр взобрался в Киеве на 63- метровое , облицованное стеклом, здание на улице Дегтярёвской. Всего – за один час! С УВАЖЕНИЕМ - АВТОР) .

Поворот сцены. Так это, кажется, называется? Нам ведь надо теперь увидеть комнату, в которую залез мужчина,  изнутри. Ладно, пока там эта самая сцена поворачивается, давайте я Вам, дорогой читатель-зритель, соку виноградного налью. Вот он, Ваш стаканчик сока:
-------------------------------
Отлетит тридцатиградусное лето,
соль морская смоется, как пыль.
Все обиды и обманы канут в Лету.
Станет сказкой нынешняя быль.
-------------------------------
Простите? Сок чуть забродил? Ну, извините. Бывает. Так что? Повернули сцену? Да, теперь окно, через которое влез мужчина-злодей, оказалось на заднем плане. Слабоосвещённая  комната. На переднем плане – кровать со спящей женщиной....так скажем, .... средних лет. Большой письменный стол. (Эх, мне б такой!). Много книг на книжных полках (один мой знакомый когда-то сказал: “Может не надо столько?”). Гора коробок с конфетами на столе. Это ещё к чему? Кресло. Хорошее кресло. Дверь налево, две двери направо. Ну, а как же без дверей то?
Мужчина осторожно снимает сумку. Несколько секунд разглядывает спящую женщину. А мы – его. Э-э-э. Да они примерно одного возраста. Не молод мужчина, не молод. Это что же ему крылья дало по стене взобраться-то? Роется в сумке мужчина. Надевает кислородную маску. Видать у какого-то летчика-истребителя спер. Достает баллон и прямо возле женщины распыляет газ. Потом смело зажигает свет. Ага, понятно. Это он, злодей, что-то усыпляющее распылил. Теперь женщина точно не проснется. Ах, злодей! Тс-сс! Сидите тихо, прошу Вас. Посмотрим. Что это он достает? Приборы какие-то?! Трубочки. Свернутые. Из-под курточки своей. Подходит к спящей. Да какой там “спящей”, теперь уже “усыпленной”. Ужас! Вонзает ей в руку, в вену и артерию, две стальные иглы от тех самых трубочек. И все вталкивает их, вталкивает бедной женщине в руку. Бедная, бедная левая рука. Эге! Глядите! А ведь другими то концами трубочки в его левую руку уходят. Ишь, рукава закатал! Злодей, злодей. Теперь он и она двумя этими трубочками соединены! Чудеса!
Подходит к окну. Растворяет его. Проветривает. Ишь, машет халатом женским, запашок изгоняет. Снимает маску. Прячет её и баллон в сумку. Выбрасывает сумку в окно. Слышите? Звякнула, ударившись об асфальт. Садится в кресло возле спящей. С любопытством осматривается. Книжки на полках рассматривает. Протягивает руку за книгой. Злодей! Как у себя дома. Не тут то было! Книга – она хорошая. И в руки злодею – не дается. Падает на пол. От звука женщина просыпается. Мужчина встает из кресла и вежливо кланяется. Женщина смотрит на него с испугом.
МУЖЧИНА (сдержанно). Не волнуйтесь, Зоя Павловна. Прошу Вас. Извините… Я вот… книжку хотел… стихи… упала.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (негромко). Вы - вор?
МУЖЧИНА (с ужасом). Нет, нет…. Что Вы! Я – Додка. Тот самый Додка из Киева, который пять лет назад написал Вам злополучное письмо. Ну… когда прямо написал, без кавычек, что …люблю Вас. А потом конфеты Вам присылал (кивает головой на штабель коробок на столе). Вот они все, ….в ленточках. Вижу, Вы ни одной конфетки так и не съели. И сказки. Сказки Вам присылал – это тоже я. Вон они, на столе тетрадки мои со сказками.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (припоминая). А-а-а! Да, да. Письмо сумасшедшее…Сказки полоумные. Про бабочек. И про сливу. (Помедлив). И как же Вы… Дмитрий… Владимирович, …. кажется,….. простите…
ДМИТРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ  (торопливо).  Да, да, Владимирович. Дмитрий Владимирович. А так – Додка. Додка. Просто Додка.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (продолжая).    … и как же…. Вы сюда попали?
ДОДКА  (с готовностью). А я в окно влез.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (насмешливо). Понимаю…. Понимаю. Логика есть. Безобразное письмо. Потом конфеты-сказки. А теперь Вы решили завоевать мое сердце, простите за старомодный фразеологический оборот, лазаньем в окно? Так меня лазанье в окно – не восхищает.
ДОДКА (пожимая плечами). Я Вас и не собираюсь восхищать.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (вдруг проникновенным голосом и загадочно улыбаясь). Дмитрий Владимирович! Вот что… я Вам скажу. Если Вы хотите, чтобы я,…. по крайней мере… если Вы хотите, …если Вы не хотите потерять остатки моего уважения к Вам, то вот Вам добрый совет. Не надо никаких окон. Откройте входную дверь и идите. Прямо, прямо на вокзал. Метро в такую рань вряд ли работает. И едьте в свой Киев. А я потом дверь сама запру.
ДОДКА (всплескивая руками). Но это же – невозможно!
ЗОЯ ПАВЛОВНА (холодно и с легкой угрозой). Ах, “невозможно”?! Ну, тогда – милицию. (Тянется к телефону).
ДОДКА (исступленно). Да нет же! Нет! Это ТЕХ-НИ-ЧЕС-КИ невозможно (показывает пальцем на трубочки).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (вздрагивая). Это ещё что?
Додка (горячо). Я прошу… Я прошу Вас, не волнуйтесь. Я просто… Я просто вогнал Вам в сердце… (выпаливает) два катетера. Ну, как водится. Один через вену, другой через артерию. А два других, еще в Киеве, вогнал себе. Так что у нас теперь… э-э-э, так сказать… общая сердечно-сосудистая система. Я уже писал Вам, что я… э-э… в прошлом, до всего этого бреда перестройки был изобретателем. Ну… вот… изобрел… ой, ой, что же Вы…
(Зоя Павловна падает в обморок)!
ДОДКА (в ужасе). Скорая! Скорая! Зое Павловне плохо!!!!
 _______________________________

Ох и дела! Вдоль сцены пролетает зеленый занавес. Фу! Мне даже жарко стало. Ну и пьеса. Гипербола какая-то сплошная. Кто ж теперь к женщинам в окна лазит? Измельчали, мы, мужики, измельчали. Помните, в культовом кинофильме "С лёгким паром" неудачливый жених об этом так и сказал! Просто фантастика какая-то, а не пьеса. Фу! Давайте, я Вам пива налью. Хорошее пиво. Свежее. А что? Мы в шестом ряду. Одни в зале. Тут и не видно. Держите, держите стаканчик наш. Вот оно, пивко наше. Холодненькое. « Оболонь»?
--------------------------------------------
Свою и Вашу кровь смешаю ложкой серебристой.
Четыре почки проколю я золотым гвоздём.
Свой взгляд помножу я на Ваш, лучистый,
и вместе мы исчезнем под дождём.
--------------------------------------------
Н-ну…. Давайте смотреть пьесу дальше. Комната та самая. А это кто? Милиционер?
(Зоя Павловна приходит в себя. Возле нее хлопочут Додка и милиционер).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (слабым голосом). А Вы кто? Тоже сумасшедший?
МИЛИЦИОНЕР (важно). Моя фамилия Шариков. Опер-уполномоченный по нестандартным делам Шариков. Иван Иванович. Не волнуйтесь, «скорая»  только что уехала. Вам укол сделали.
ЗОЯ  ПАВЛОВНА (с изумлением). “Скорая” - это понятно. А вы-то зачем?
ШАРИКОВ. Видите ли, у мэрии, у Лужкова нет денег. Вот все телефоны нулячие и закольцевали. Теперь – что 01, что 02, что 03 – один чёрт. Сейчас наверное еще и пожарники прикатят.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (со стоном). Этих еще не хватает. Ох и ночка!
ШАРИКОВ (поворачиваясь к Додке). Так. Теперь тобой займёмся, мил человек.
ДОДКА. Не “тобой”, а “Вами”. Я пока ещё не Ваш пациент.
ШАРИКОВ (хочет что-то сказать в ответ, но вдруг делает малопонятное движение головой, тянется губами к подмышке и клацает зубами). Ч-чёрт, блоха проклятая.
ДОДКА (внезапно осененный догадкой). Простите,… э-э-э…Ваш дедушка… э-э-э… не был… э-э-э….
ЗОЯ ПАВЛОВНА (раздраженно). Послушайте, Вы могли бы не “экать”? Терпеть не могу.
ДОДКА. Да, да, могу…. Так… Э-э-э… Не был ли Ваш дедушка… Э-э.. связан с полиграфией?
ШАРИКОВ (тонко усмехаясь). А как же! Фамилия наша – наследственная! Мой дед носил славное имя Полиграфа Полиграфовича и на фронтах всякую нечисть (запинается) хватал…
ДОДКА (давясь от смеха, подсказывает) …за икры! Зубами!
ШАРИКОВ (хмуро). Вы, я вижу, шутник, арестованный.
ДОДКА. Кто Вам сказал, что я – арестованный?! Нет в Уголовном Кодексе такой статьи – хватать мужчину за то, что он сердцем своим с сердцем женщины.
ШАРИКОВ (хмуро). Я о том, что иронии – не надо. Мой дед был великим человеком! (Зоя Павловна усмехается). Да, да. (Запальчиво) и был принят в лучших домах Москвы. Если хотите знать, ему сам профессор Преображенский письменное приглашение прислал. У нас в семейных архивах (Зоя Павловна откровенно смеётся) документ сохранился. Только подпись профессора неразборчива. От гнёта времён. Профессор так и написал: “Фить, фить, Шарик! Чего скулишь? Ступай за мной. Большую науку будем делать!”
ДОДКА (с серьезным видом). А кто, ….простите, кем, была Ваша бабуля? Не “дворянского” роду?
ШАРИКОВ. Бабушка была кухаркой. Так что, по Ленину,  мой папа имел право управлять государством.
ДОДКА (язвительно). Ага, значит успел-таки Ваш дедуля заронить кобелиное семя в пролетарское кухаркино лоно?!
ШАРИКОВ (хмуро). Выбирайте выражения.
ДОДКА (миролюбиво). А кем, простите, был Ваш папенька? Ну, ну,… выбирать выражения, помню. Ваш папа. То есть кухаркин сын?
ШАРИКОВ (с достоинством). Папа в 38-ом всякую (многозначительно смотрит на Додку) нечисть душил. Душил-душил. Душил-душил.
ДОДКА (мрачнеет). Эх, Александр Исаевич . Забыл в “Архипелаге ГУЛАГ” еще одну главу написать. С заглавием “Бульдоги архипелага”.
ШАРИКОВ (насторожившись, как цепной пёс при шорохе). Это Вы о ком? Вы того писаку, добрый совет Вам, реже вспоминайте. Наш начальник на оперативке так и сказал: “Солженицын, товарищи! Это сова на теле свободной демократической России. И с ним ещё надо разобраться…»
ДОДКА (с досадой). Ну, да! Как с совой!
ЗОЯ ПАВЛОВНА (иронически поддакивает). Как с совой, как с совой.
ШАРИКОВ (возмущенно). Да что вы мне вдвоём допрос устроили? Это я вас обоих допрашивать должен.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (с иронией). И меня тоже?
ШАРИКОВ (со злорадством). И Вас, и Вас. Как свидетеля, плавно переходящего в обвиняемого. Как соучастницу (тычет пальцем в трубочки). Фамилия? (Поворачивается к Додке). Фамилия?
ДОДКА. Я же паспорт Вам показывал.
ШАРИКОВ (грозно). Фамилия! А то получишь ещё пару лет сверху за сопротивление властям.
ДОДКА (присмирев). Тимоненко. Дмитрий Владимирович Тимоненко.
ШАРИКОВ (записывает). Сразу видно, хохлацкая фамилия.
ДОДКА (с легким раздражением). Да-с! Моя фамилия тоже, знаете ли, знаменитая! Один из моих предков был художником. И – недурным. О нём в одном энциклопедическом издании 1951 года так и написано: “Украинский буржуазный художник. Не сумел в полной мере оценить величие трудового народа. Правдиво изображал жизнь простых тружеников”. (Запинаясь). То есть, как-то странно. Одной рукой вроде бы “правдиво изображал”, а другой – “не оценил в полной мере”.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (смеётся). Скажите спасибо, что хоть не оказался “врагом народа, воплотившим в полотнах шедевры народного творчества”.
ШАРИКОВ. Хорошо. И это лыко в строку. (В кармане у него звонит мобильный телефон). Ал-ло! Оперуполномоченный по нестандартным делам Шариков слушает. Да, товарищ начальник. Да. Допрашиваю. Да, уже колется. Да…… (пауза). Что?.....(пауза). Петр Сидорович... Да это ж…(пауза). Бегу. Бегу. Ужас. (Прячет мобильник).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (с женским любопытством). Что – “ужас”?
ДОДКА (досадливо, в сторону). А-а! Собачьи сны. Кошмары: Это у них бывает.
ШАРИКОВ. Да нет же! Ужас! Ужас! Начальник мой десять минут назад включил телевизор (у нас в дежурке “Филипс” стоит), а там этот, кругленький, гладенький, который мелодии с трёх нот угадывает. Крутит сальто за сальто перед телекамерой. Ну, напрыгался, а потом и говорит: “Ну, дорогие телезрител`я, хотел вам предложить угадать мелодию с 7,62 ноты, да только вам сейчас такую мелодию пропоют, что вы и сами от ужаса запрыгаете”. И тут бац: “Рекламная пауза. Экстренное сообщение”. Ну, начальник думал – как всегда: “Жвачка с крылУшками. Не потеет, идеально прилегает к Вашему телу”, ан, нет. Круче пошло: Ельцин на экран вылез. Седина дыбом и говорит он такие слова, молвит такие речи: “Дорогие россияне! В нашей экономике наступила стабилизация!” И опять бац! На экране этот козёл со своими мелодиями.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (философски). Ну, так в чем тут “ужас”? Никакого ужаса. “Стабилизация” – значит каюк.
(Вбегает пожарник с огнетушителем).
ПОЖАРНИК. Что? Где? Когда?
ЗОЯ ПАВЛОВНА (чётко). Уже потушили. Бегите на соседнюю улицу. (Пожарник убегает).
ШАРИКОВ. Да нет же! Вы ничего не поняли. Ужас – впереди. А тихий ужас – еще дальше. Начальник-то мой на другой канал телевизор переключил. А там – мулатка эта. Благодаря которой мы теперь всё знаем не только “про это”, а и “про то” тоже. Набычилась мулатка, разъяснительно-сексуальную работу ведущая, да и говорит: “Дорогие телезрител`я! У нас сегодня очень интересная тема намечалась: “Эстетические аспекты при групповом изнасиловании”. Но вам сейчас такую тему разовьют, (а сама стала белая, как преступник побледневший), что я даже краснею. Потому что я – по анусу – не спец. Ну, что вы ахаете. Это уже даже круче, чем “про то” и “про это”. И тут опять – бац!: “Рекламная пауза. Экстренное сообщение”. Опять Борис Николаевич. Глаза из орбит вылазят, а сам говорит он такие слова, молвит такие речи: “Братья и сестры! Я может пять минут назад чего неясно сказал, так чтоб вы знали, стабилизация в обществе, виноват, в экономике ПОЛНАЯ наступила”.
ДОДКА. Ага! Значит полный пи…ец!
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Додка! Не сметь материться!.......... О-у!...... Это дело уже хуже! В каком состоянии Ёська Виссарионыч нас за братьев и сестер признал, мы помним. Значит – и впрямь худо.
ШАРИКОВ (в отчаяньи). Да нет же! Нет! Хуже! Говорю Вам, это только ужас. А тихий ужас – впереди.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (недоверчиво). Что? Хуже, чем полный каюк?
ШАРИКОВ. Хуже! Перещелкнул мой начальник телевизор на третий канал, а там этот, ну, который: “Угадайте слово на три буквы. Средняя “у”. Да не про то слово думаете, дуб Вы этакий! Подсказываю. Первая бува “Д”. Так сектор приз. Что? Третью букву выбираете вместо капусты в ящике? Это верно. Верно. Третья буква – “Б”. Ну? Угадали слово? Ну, ну, дуб Вы этакий! Правильно! “Дуб”. Дуб, дуб Вы этакий. Кричите: “Приз в студию”. От “Поля чудес” в стране дураков в рот Вам пароход с телевизором “Сони”. Да, так вот стоит этот самый шоу-мен перед телекамерой, ни жив, ни мертв, да и говорит: “Вам сейчас такую новость – приз подскажут, что вы и сами всё на три буквы пошлёте”. И тут бац, “Рекламная пауза. Экстренное”. Борис Николаевич, слезы ручьем, руки трясутся. И говорит он такие слова, молвит такие речи: “Деточки мои родные. Горемыки. Обманул я вас пять минут назад, обманул и десять минут назад. Стабилизация-то в умах наших, простите, в экономике наступила не только полная но и окончательная,”.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. У-й! (Вскакивает с постели). Вот это – точно конец. Не иначе как в Америке – революция. Анжелка Дэвис – президентихой и, как следствие, коммунистическая напряженка в стране с туалетной бумагой. То есть не на чем нам больше доллары печатать. А мы же – наркоманы все отпетые. Нам сутки долларов в карманы не впрысни – мы и подохнем от тоски.
ШАРИКОВ. Вот! Вот! Начальник так и сказал. Бросай, говорит арестованных, беги в магазин, может хоть кило гречки успеешь взять. А арестованные мол, сами пусть выпутываются. В трудные времена – всяк за себя. Так что если хотят, пусть за манкой бегут. Так что, уж Вы, милый (обращается к Додке) как-нибудь сами… подписку… о невыезде… И за неё… тоже… о неразглашении тайны следствия… а потом… пока манка есть. Самое главное - верить, надеяться и ждать! И тогда тебя в конце концов обязательно посадят! (Убегает).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (озабоченно). У меня ещё пять пачек вермишели. Можно продержаться.
ДОДКА (просияв). Зоя Павловна! Давайте в Киев. Сейчас прямо! Поезда может ещё ходят. У меня на кухне шесть кило картошки. Нетронутые. И семь кулечков земли “Для рассады цветочной”.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Землю что ли жрать?
ДОДКА. Да нет же! Землю – на балкон. И весь балкон засадим картошкой. Урожай! Всю зиму продержимся. А там может нас кто завоюет. Говорят, канадцам хорошо в плен сдаваться. Среди них  хохлов много. Накормят.
_______________________


Ох, и дела! Опять вдоль сцены пролетает зеленый занавес. Ну и пьеса. Фу! Меня аж в жар бросило. Это ж надо такие ужасы понапридумывать. Чтоб долларов нам не присылали! Да мы им завтра всю Америку разбомбим, если они вздумают нам долларов не слать. Фу! Вот что! Давайте, дорогой зритель-читетель, пока они там занасвесы на сцене дергают, я Вам вина налью? Простите? Да нет, нет. Не креплёное. Натуральное. И как раз – по теме. Ч-чёрт! Где он запропастился, стаканчик наш одноразовый многоразового пользования?!
---------------------------------
Стихи Додки.

Образ Ваш белоснежный
Мне во сне – как на троне.
И томящий, и нежный,
и в теллурной, короне.

Мир тот – чуть странноватый:
места – только двоим.
Я в нем – смерд хамоватый.
И “домушник”, и мим.
---------------------------------
Та-ак. Это кто там по сцене скачет? В белом халате? Врач? Так ведь Шариков говорил, что “скорая” уже была. Непонятно. Ну, давайте смотреть дальше.
____________________

ЗОЯ ПАВЛОВНА (с удивлением обращается к врачу). А Вы кто? Из стоматологии? У нас что теперь, в Москве, все телефоны закольцованы?
ВРАЧ. Нет, нет, я не стоматолог.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Из “скорой”? Так уже были. Из-за этого (кивает на Додку) сумасшедшего.
ВРАЧ. Да, да. Я поэтому и приехал. Мне из “скорой” позвонили, что случай совершенно сумасшедший. Извините, моя фамилия Борменталь. Я – хирург. Как раз по редким случаям.
ДОДКА (всплёскивает руками). Борменталь? Тот самый? Ну и пачка персонажей! Ночь чудес! Так Вы – тот самый Борменталь?
БОРМЕНТАЛЬ. В каком смысле?
ДОДКА. Ну, потомок того Борменталя, который еще при Ленине с самим профессором Преображенским хирургией занимался?
БОРМЕНТАЛЬ. Совершенно точно. Да я и сам (запинается)… немного хирург. Урология, знаете ли. Точнее – был хирургом. Выгнали. Вот теперь по редким случаям езжу.
ДОДКА. Урология? Вы что же, тоже пытались из зверей людей делать? Так мы ведь всё равно зверями остаёмся.
БОРМЕНТАЛЬ. Нет, нет. Видите ли, я не столь талантлив как дедушка… (входит медсестра). Простите, Зоя Павловна,…. извините, мне уже сообщили, как Вас по имени-отчеству, “скорая” забыла сделать Вам анализ крови на ЭДС.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. На чего? На кого?
БОРМЕНТАЛЬ. На ЭДС. На экспресс диагностику сифилиса.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (возмущенно). Вон отсюда!
БОРМЕНТАЛЬ (полушёпотом). Но… поймите… Этот тип… (косится на Додку). …Общая кровеносная система… Вы давно его знаете? Надежен как партнёр по этим делам?
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Я его в первый раз вижу. Впрочем… года четыре.
БОРМЕНТАЛЬ (строго). Так в первый раз или года четыре? Закатывайте рукав. Конечно, если Вы вступили в сексуальную связь с этим… четыре года назад и не заболели… то… но всё-таки… Маша, сто раз Вам говорил, иглу надо чуть наклонять.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (покорно подставляя руку). Что Вы мелете, доктор? Какой сексуальный контакт. Просто этот сумасшедший мне, директору крупной библиотеки прямо на работу прислал огромное письмо, которое можно было заменить одной фразой: “Вы мне до смерти нравитесь”. Ну, я, как порядочная женщина, письмо это – в мусорный ящик. Нет… сюда в шкаф, в укромный уголок… Кажется… не помню точно. Одним словом, ни слова в ответ. Так он мне четыре года конфеты из Киева присылал. И сказки. Собственного сочинения. Вон, все эти глупости на столе валяются.
ДОДКА (в сторону). Почему “глупости”? Хорошие сказки.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. А сегодня залез в окно,…. я, знаете ли, до октября окно не закрываю, ну… и … хм! Так сказать… соединил наши сердца. (Медсестра уходит). Доктор, миленький. Вы меня как-нибудь от него отпилите, пожалуйста.
БОРМЕНТАЛЬ (разводит руками). Рад буду. Но, как говаривал мой дедушка: “Случай в науке не описанный”. Тут нужно время. Хорошенько все осмыслить. Так что пока… вы… уж… вдвоём….
ЗОЯ ПАВЛОВНА (взвизгивает). Утро наступает! Что же мне теперь, и под душ без него не пойти? А на работу как?
ДОДКА (смеётся). Идите, идите под душ. Я просто трубочки размотаю. Мы с Борменталем здесь посидим. А Вы идите под душ. А уж на работе… придется вместе.
(Додка распутывает бухты трубочек и Зоя Павловна, волоча за собой трубочки направляется в одну из дверей справа. Перед самой дверью она оборачивается к Борменталю).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (насмешливо). Доктор. Вы присмотрите за Додкой. Чтоб он не вздумал подглядывать.
БОРМЕНТАЛЬ. Не волнуйтесь Все будет хорошо. Ну-с. Пока нет Зои Павловны…. Вы что же? Тоже хирург? Как Вам удалось провести столь дерзкую операцию? (В ванной звук падающей воды).
ДОДКА (смущённо). Нет, нет. Я просто в прошлом – изобретатель. Раньше, до всего этого блефа перестройки, я, знаете ли, на ракетном заводе работал. Даже не в Киеве. Мы знаете ли, такие штучки делали! Куда там американцам.
БОРМЕНТАЛЬ. Да, верно. Одной рукой Гагарина запускали, а другой – иголку толковую сделать не могли!
ДОДКА. Ну, вот, так что эти суперсовременные трубочки я, так сказать, по старой памяти…. Тряхнул, так сказать, стариной. Теперь – безработный. Сделал, хе-хе, карьеру уличного продавца сигарет. Не жалуюсь. Больше чем на заводе зарабатываю. А вас то, доктор, за что из хирургов попёрли?
(Вбегает медсестра).
ММЕДСЕСТРА. Доктор! Доктор! (Подаёт Борменталю бумажку и падает в обморок на кровать Зои Павловны).
БОРМЕНТАЛЬ (читает и в ужасе бросается к двери ванной). Зоя Павловна! Зоя Павловна! Выходите!
ЗОЯ ПАВЛОВНА (из-за двери ванной). Что ещё случилось?
БОРМЕНТАЛЬ (исступлённо). Выходите! (Звук падающей воды прекращается).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (из-за двери). Я голая!
БОРМЕНТАЛЬ (дико кричит). Да хоть голоя! Выходите! Вы… Вы… Вы… умираете.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (спокойно). Вроде нет. А вот Вы мне душ принять помешали. (Показывается в дверях ванной в розовом халате и тюрбане из полотенца на голове)! Доктор, что с Вами?
БОРМЕНТАЛЬ (с яростью показывает на Додку). Этот… этот… этот мерзавец… У Вас теперь группа крови какая-то новая. Никем в литературе не описанная!
ЗОЯ ПАВЛОВНА (вытирая волосы). Ну, и что? Я себя нормально…
БОРМЕНТАЛЬ (в ярости). А то. Это (показывает на Додку) – убийца. (Набрасывается с кулаками на Додку. Оба падают на постель Зои Павловны. Лежавшая там в обмороке медсестра взвизгивает, выбирается из-под дерущихся мужчин и убегает).
ЗОЯ ПАВЛОВНА (стегая дерущихся мужчин мокрым полотенцем). Борменталь! Додка! Я вас обоих убью. Вы же мне кровать поломаете. (Помятый Додка выбирается из-под Борменталя).
БОРМЕНТАЛЬ (люто). Вы за это ответите.
ДОДКА (смущенно). Доктор, вы бешеный просто какой-то. (Рассудительно и миролюбиво). Видите эту маленькую коробочку возле моего локтя. Ну! Я же не знал какая группа крови у Зои Павловны. Поэтому и изобрел этот преобразователь. Теперь у нас обоих кровь одна и та же. А то что группа крови получилась какая-то новая, нигде в литературе, как Вы говорите, не описанная – не беда.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (вполголоса, с легкой иронией). Ну, на Нобелевскую премию….. А заодно, с прицелом на книгу рекордов Гиннеса…. А Вы… Дмитрий Владимирович, хитры.
ДОДКА (пытаясь увести разговор в сторону). А Вы, док, обещали рассказать, за что Вас из хирургов выперли. Небось тоже что-то отчебучили?! (Вполголоса, оглядываясь на отошедшую к столу Зою Павловну). Слушайте, док,  а что вы эту барышню в медсёстры заперли? С ее сиськами в стриптизе плясать. По сто баксов с мужика. А вы ее в медицину, на пятьсот рэ впёрли.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (поворачивая голову). Додка! В окно Вас выброшу….
ДОДКА (втягивая голову в плечи). Так я же….правду…. Ну, док, рассказывайте. “Колитесь”, как говорил Ваш сегодняшний предшественник Шариков. За что Вас вышибли?
БОРМЕНТАЛЬ (смущенно). Я операцию сделал. На уровне своего деда.
ДОДКА (наморщив лоб). Это покойного Ивана Арнольдовича?
БОРМЕНТАЛЬ. Ну, да! Одним словом, пришел ко мне один… новый русский. Ну, цепь золотая, пальцы в наколках и  веером. Всё, как у них положено. Ты, говорит, “пасан”,… это мне то, хирургу с мировым именем, пойми, говорит. У меня в Москве самый большой магазин кетчупов. А у моей тёлки самая большая в Москве ж…а. Так уж ты “пасан”, это он мне, лучшему хирургу Европы(!), сделай мне мужское достоинство самое большое в Москве.
ДОДКА (предвкушая). Ну, …и…?
ЗОЯ ПАВЛОВНА (наигранно). Уши втянут….
БОРМЕНТАЛЬ (горестно). Ну, что ну?! Салазки гну. В те дни как раз в цирке слон умер.
ДОДКА (давясь от смеха). Ну?!
БОРМЕНТАЛЬ. Ну… одним словом… хобот слоновый и яйца слоновьи. Все как пациент заказывал. Вот меня в 24 часа и рассчитали. (Додка и Зоя Павловна давятся от смеха).
ДОДКА (вытирая кулаком глаза). А что клиент Ваш, простите, пациент? Не наслал на Вас потом  своих головорезов?
БОРМЕНТАЛЬ (хмуро). Пациент доволен. Я же сделал всё, как он просил. Наверное до сих пор на слоновьих яйцах сидит. Как-никак – почет и уважение. А клиника – была в шоке! Ну, я с вашего разрешения, пойду. Обдумывать план расчленения ваших сердец. Отягощённых новой группой крови. (Уходит в левую дверь).

Снова вдоль сцены пролетает зелёный занавес. Уф! Ай да Борменталь. Даже я улыбнулся. Знаете что, зритель – читатель мой?! А давайте я Вам водочки. Простите? Да… пока там занавес летает, мы тут пригнемся и по 100 граммов. Давайте, давайте стаканчик наш,  одноразовый, многоразово облизанный. Один, один раз пить будем. Вот она, водочка.
--------------------------------
Страна воров давно на ладан дышит,
шаги «реформ» ведут нас в мрачный ад.
Народа вой никто и не услышит.
Карман набить чиновник каждый рад.

И все идет тоскливыми годами,
ручей из горя сделался рекой.
И лишь надежда слабыми ногами
ведет нас медленно, и за собой.
------------------------------
Эх! Огурчик бы ещё соленый под такую водочку.
Та-ак! А это еще кто на сцене появился?
(Входит священник).

ЗОЯ ПАВЛОВНА (раздражённо). Да кончатся когда-нибудь эти хождения? Додка, это Вы двери не запираете?
ДОДКА (виновато моргая). Так ведь ночью ещё “скорая” замок выломала. Я ведь… э-э… (показывает на трубочки) теперь на цепи. Не смог от Вас уйти. Не дотянулся до замка. Вот они и выломали дверь входную.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (строго). Я – директор крупной библиотеки. И когда мои сотрудники начинают экать-бэкать, я их мигом выгоняю. Ещё раз, Додка, экнете, я Вас за трубочки дерну. Чтоб у Вас мозги на место встали, изобретатель. А замок – за Вами. Чинить будете.
СВЯЩЕННИК (горестно). Вы что, супруги с десятилетним стажем?
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Нам обоим – под пятьдесят. И я – однолюбка. Так что, если бы был стаж, то тридцатилетний. Простите, как Вас величать?
СВЯЩЕННИК. Отец Василий.
ДОДКА (вглядываясь). Так, так, отец Василий. А не приходилось ли Вам жить в Киеве?
СВЯЩЕННИК (смущенно). Я в Киеве учился. Только в другом…
ДОДКА (перехватывает фразу). В Политехническом? Химмаш? Алик? Ты – Алька?
СВЯЩЕННИК (спокойно). Да. В миру меня называли Аликом. Потом получил второе образование. Два года в монастыре. А я тебя тоже помню. Ты в другой группе был. Всегда у окна на общих лекциях сидел. С этой, как ее… Эллой. Красоткой. Тебя Димой звать.
ДОДКА (смеется). В миру – Димой. А для своих – Додка. А эту самую Эллу – красотку я… (опасливо косится на Зою Павловну, усевшуюся на край кровати и замолкает). А ты, Алька, еще секретарем комсомола на факультете был.
СВЯЩЕННИК. Был.
ДОДКА. Во дела пошли! Комсомольские вожаки – в священники, коммунистические вожди – в банкиры, профсоюзные бонзы – в рэкетиры. Ну, а инженеры – в торгаши, учителя – в нищие, врачи – в шарлатаны. Одним словом, всем местечко под солнцем нашлось.
СВЯЩЕННИК. Ну, так что ты натворил? Меня прислали по вызову.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (зевает). Что значит “прислали”?
СВЯЩЕННИК. Так телефоны то московские -  закольцованы. У Лужкова денег нет.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (язвительно). Судя по новой  лошадке – есть. Это у Москвы денег - нет. Видать,  всё успевают разворовывать.
СВЯЩЕННИК (устало). Нам “00” присвоили. Вот и ездим.
ДОДКА (с грустной улыбкой). Раньше “00” на заведении с унитазом малевали.
СВЯЩЕННИК (сурово). Да так оно и есть. Церковь – это вроде стока, трубы канализационной для человеческих бед и горестей. С хорошим-то в церковь редко идут. Ну, ребёнка крестить. Ну – венчаться. Вот и всё. А то всё боль и слезы. “Господи, прости, грешен… Господи, защити, от людей злых… Господи, сына живым из Чечни верни. Господи, душу упокой, грехи прости… Боль, страх, неуверенность в церковь несут. И никто, заметьте, никто не придет в церковь и не скажет: “Господи, у меня сегодня на душе радость - миллион заработал. Возьми половину”. Нет все молят, чтоб Бог беду взял. И не половину, а всю. Вот и получается…
ЗОЯ ПАВЛОВНА (мрачно перебивает). Да, вот и получается. Просим только у Бога – дай. Дай. Дай. Дай. Дай здоровье, дай жизнь, удачу, талант. А вот солдаты Господни – из нас – никудышние. М-да….. Додка мне ночь угробил. А врач под душем постоять не дал. Вы уж извините, я на часок ещё прилягу….
СВЯЩЕННИК (понимающе). Постарайтесь заснуть. Сон – Божье лекарство. Иначе бы мы все с ума сошли.
(Врываются два парня в одинаковых желтых костюмчиках, желтых кепочках и желтых очках. У них вообще все желтое).
1-ый (кричит). Свободная пресса. Свободная пресса. И полусвободная пресса.
ЗОЯ  ПАВЛОВНА (открывает глаза). Полусвободная пресса? Это вроде чуть-чуть беременной женщины.
2-й (кричит). Я – из “Главной России”, а он – из “Всемирной Москвы”. Репортеры мы. (Деловито). Так, Ванька. Гляди – трубочки. Считай. Раз, два. Пиши десять. Нет, девять, в десять – не поверят. И не трубочек, а цепей. Так, этот кент лысый, лет под 50. Пиши – двадцатилетний трёхметровый киевский монстр приковал к себе бедную москвичку девятью стальными цепями. А всё от того самого, что Украина лезет в НАТО. Куда глядит власть. Точка. Все. Сенсация. В утренний номер. Бегом (Убегают).
ДОДКА. Ребятушки…. Ребятушки! У вас то какой номер телефона? Чтоб было куда звонить – жаловаться за эту галиматью с цепями.
РЕПОРТЁРЫ. (Из-за левой двери). Минус ноль один телефон наш.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (язвительно). Сказано – что влито. Минус ноль один. Это уж точно свобода слова со знаком минус (Медленно закрывает глаза). Все из-за Вас, Додка. Замок надо бы… Как же утром на работу… Не врывались бы…
СВЯЩЕННИК. Слушай, Додка. А ты как тут? Женихом?
ДОДКА (косится на спящую или задремавшую Зою Павловну). Да я здесь вообще на птичьих… точнее на трубочных правах. Меня даже гостем трудно назвать. Вот в окошко залез. Вогнал себе и Зое Павловне иглы катетеров в сердца и так… Хм!… Эти самые наши сердца и соединил. Это, конечно, не обряд венчания, но соединение сердец, поверь, прочное. Слушай, а может выпьем? Гляди, вон в серванте “Кагор”. Церковь вроде “Кагор” разрешает.
СВЯЩЕННИК. Много ты понимаешь. Ну, налей. Разве что по двадцать капель.
ДОДКА (косится на вроде  задремавшую женщину, стараясь не шуметь достает “Кагор” и рюмочки). Этими рюмками только глаза промывать. Точно, что по двадцать капель. Ну, давай, отец, за неожиданную встречу.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (открывает один глаз). Ну и наглец. Прикарманил моё сердце, а теперь еще и вино моё хлещет. (Закрывает глаз).
СВЯЩЕННИК. Хорош “Кагор”. Слушай, Додка. А ты же – вроде насильника. Взял да и привязал к себе женщину.
ДОДКА. А если… если… извнини за старомодный фразеологический оборот…. Если это – любовь? Если я без нее – не могу?
СВЯЩЕННИК. А если умрешь? Ведь и ей помирать. Я ведь тоже технарь. Понимаю, что ты общую гидравлическую систему соорудил. Нехорошо.
ДОДКА (уклончиво). Послушай, я ведь – изобретатель. Я… (вдруг запинается). И вообще, у нас в роду – все долгожители.
СВЯЩЕННИК. Нэ ум`эр Даныло, так болячка задавыла. А если она раньше умрет?
ДОДКА (сурово и просто). Тогда – вместе. Мне без неё жизни – нет!
(Зоя Павловна открывает при этих словах один глаз. И опять закрывает).
СВЯЩЕННИК. Ишь, какой ты. А травани лучше мне анекдотов киевских. Светских. Только новых.
ДОДКА (с готовностью). Сидит Президент  Кучма с супругой за столом. Обедают. А сам думает, как бы его денег добыть. Чтобы горячо любимую супругу по турпутевке за море спровадить, а самому – бл… нуть. А супруга Кучме и говорит: “А ты, Лёлик, цены на бензин поддёрни. Или еще какую чехарду с налогами придумай. Вот и денежки будут”. Кивнул головой Кучма, а потом вдруг….опомнился, да  как хватит кулаком по столу: “Это как же, стерва, ты мои госсекреты подслушиваешь?!”
СВЯЩЕННИК (смеется). Грешно, грешно. Жён своих любить надо. Измена – дело неблаговидное, а любовь – спасает.
ДОДКА. Так ведь само-то слово “любовь” теперь матерным стало.
СВЯЩЕННИК (с удивлением). Болтай!
ДОДКА (не унимается). Меня недавно одна молодка так и осадила. Приличный, говорит, с виду, мужчина, а ЛЮБОВЬЮ РУГАЕТЕСЬ. Это всё из-за киношников, да телевизионщиков, мать их. Давай ещё выпьем (наливает вино). Ты попробуй,  включи телевизор. Сразу тебе, на любом канале: “Джек, идём займёмся любовью”. И сразу тебе на весь экран крупным планом и во всех позах, как в справочнике порнушном. Или вот, я как сюда ехал, телик включил, хотел прогноз погоды в Москве послушать, а там какой-то верзила лупит кулаком  в  лицо эту, как её,…. стерву цыцькастую,… Срамелу Антерсон. А она уже почему-то без лифчика стоит. А потом верзила хватает ее за волосы, гнёт голову к унитазу и визжит: “А теперь, детка, я с тобой любовью займусь”.
СВЯЩЕННИК (кивает головой). Американцы! Прут нам киномусор. Даже не третий, а десятый сорт. Так они ж и нас самих не за “третий мир”, а за десятый сорт и держат.
ДОДКА (вполголоса). Да и наши – не лучше. Эльзар Ряданов. Уж на что приличный человек, а не удержался. В книжке своей, да в сценарии “Предсказание”, так и написал. Так, мол, и так. Главный герой Горюдов-старший ЛЮБИЛ свою жёнку в Париже каждый день. Ну, будь же ты человеком, режиссёр! Напиши прямо (оборачивается)…. вроде спит… что главный герой Горюдов-старший, оказавшийся в первый раз в жизни на приличных простынях, ошалел от этих самых простыней французских и, на радостях, еб...…л  свою…
ЗОЯ ПАВЛОВНА (не открывая глаз). Додка! Ещё одно матерное слово, и я Вас на люстре повешу. Прямо на трубочках.
ДОДКА (шёпотом)… свою благоверную, сколько духу хватало. А любил … может и любил. Кстати, знаешь, ведь слово “Любовь”, если по словам того же Ряданова “она есть”, пишется с большой буквы. И с красной строки. А то, что мы пишем это слово с маленькой буквы, да лепим, где придется, так это, выражаясь вашим, церковнославянским языком – от лукавого. И просто – недоразумение. Так что может и любил, то есть я хотел сказать с большой буквы Любил герой Горюдов-старший эту бабу, но не за то, что у неё большие сиськи оказались и ПРАШЮТ ниже спины  большой, и не за то, что штамп в паспорте и числилась она его женой. А за то, что души их совпали. Срезонировали. Потому что Любовь – это все-таки категория энергетическая и нравственная, а не постельно – бл…..кая. Она как птичка на ветке, сидит на сердце человека. Спугнешь ее или обидишь – и нет ее. Улетела. И остается на сердце тупая пустота. Потому что отсутствие энергетической субстанции на сердце и в душе есть космический холод, мрак и ад.
СВЯЩЕННИК (задумчиво). Так ведь для всего этого в душу человеческую ВЕРИТЬ надо. А мы только болтаем, будто верим, а самой веры-то в нас – часто нет!
ДОДКА. Ну, “каждому достанется – по вере его”!
СВЯЩЕННИК. Слушай, Додка, а ты поздновато фокус этот выкинул. Тебе полтинник. Ей (слегка оборачивается и кивает) тоже около пятидесяти.
ДОДКА (смеётся). А ты старый-старый кинофиль “Москва слезам не верит” видел? Ну, тот, оскаровский?  Там главная героиня, Катерина, так и сказала: “В шестьдесят лет жизнь только начинается”. Так что у нас с Зоей Павловной  еще десятка – фора.
СВЯЩЕННИК. Ох, слова героини перевираешь! Там было про "с`орок" Ну, ты всегда оптимистом был!
ДОДКА (задумчиво). А вообще, ….ты прав. Поздновато я Зою Павловну нашел. Да и держит она меня на расстоянии пистолетного выстрела. Хотя я (смеется) сократил его до размеров моего изобретения. (Запинается). Я ведь, отче, на большее посягнул. Я в реинкарнацию верю. И постараюсь и в следующей жизни Зою Павловну забрать.
СВЯЩЕННИК. Ну, это – грех и  ещё бабка надвое сказала!
ДОДКА (смеётся). Брось, “каждому – по вере его”.
СВЯЩЕННИК  (сурово). А хочешь, утоплю тебя. В творих же расчетах, изобретатель хилый. Считаешь худо.
ДОДКА (смеется). Ну, давай, давай (наливает себе вина). Я вроде всё просчитал.
СВЯЩЕННИК (сурово). А что, если ее (кивает на притворяющуюся спящей Зою Павловну) еще кто-нибудь сильно любил или любит? А? Ну, допустим, произойдет реинкарнация, воплотят ангелы небесные души в новые телесные упаковки. А дальше что? На куски Зою Павловну рвать будете? А как по времени не совпадет? Стукнет тебе шестьдеся, а ей – семнадцать. И придется петь шекспировским голосом: “Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж…”
ДОДКА (посмеивается). Эх, отче. Видать у вас с оргтехникой худо. Ты на компьютере когда-нибудь работал?
СВЯЩЕННИК (протестующе). У меня и сейчас приличный “Пентиум” стоит.
ДОДКА. Клавишу “Сору” помнишь?
СВЯЩЕННИК. Ну, помню.
ДОДКА. Вот и ну, салазки гну. Через секунду после того, как сделал копию файла, уже невозможно отличить, где копия, а где оригинал. И копий-то можно сделать сколько угодно.
СВЯЩЕННИК. Не понимаю, куда ты гнешь.
ДОДКА (опять наливает себе вина). А туда! Видишь ли, я считаю, что душа человеческая – это программа, файл, созданный Богом. Все остальное – мясо, кости – только оболочка. Хотя и она Богом создана. И, надеюсь, если попросить Бога всемилостивейшего, то каждому, кто в этой жизни любил Зою Павловну, я имею в виду Любил с большой буквы, как мы с тобой толковали, то каждому выдадут абсолютно идентичную копию. Никогда не задумывался, почему население земного шара растет? Носорогов больше – не становится. Зайцев – тоже.
СВЯЩЕННИК (перебивает). Ну, их человек просто истребляет.
ДОДКА. Ну, а пингвины? Их то – не трогают. Сколько корма хватает, столько и пингвинов. Нет еды – популяция не растет. Больше еды – и пингвинов больше. Люди голодают куда сильнее, чем пингвины, а население земного шара всё равно растёт. А причина – та, о которой я тебе говорил. Из одной Зои Павловны получится несколько. Каждому по Любви его, если с большой буквы. А потом раззеваем мы рот и говорим: “Ай, похожая пошла”. Я ведь к Зое Павловне долго шёл.
СВЯЩЕННИК. Что значит “долго шел”?
ДОДКА. А то. Я еще первоклашкой был. Девчонка, тоже первоклашка, до ужаса мне нравилась: глаза точно такие, как у Зои Павловны. А в глазах, отче, сам знаешь, почти всё. Только, конечно, у девчонки той многого не хватало…. А потом – девушка появилась, иная, на Зою Павловну похожая, мелькнула. Эта уже точнее вылеплена была. Сам знаешь, им только туфельки дай с высоким каблучком. Сразу и походка и голова откинутая. Всё, как у Зои Павловны, а все равно чего-то не хватало. Потому и женщина у виска, как у пуля, просвистела. Ещё ближе. И глаза, и походка и поворот головы. А всё равно, малости какой-то не хватило. И вот, наконец, наскочил я, как фрегат на риф, на Зою Павловну. Да мне с первой секунды ничего объяснять не надо было. Та! До мелочей! До тембра голоса. До взгляда! Единственная! Причём, не только в плоскости сегодняшнего нашего бытия, а по всему объёму веков. Не было, нет и не будет никогда больше во всём объёме Пространства – Времени второй такой! Второй Зои Павловны!
СВЯЩЕННИК (задумчиво). Это верно. Творения Господа нашего – неповторимы. Не повторимы, неизгладимы и незабываемы в красе своей.
Но всё равно я тебя прижму. Во-первых ты не христианин…
ДОДКА (сдержанно и светло). А я себя христианином считаю.
СВЯЩЕННИК (сурово). Нет, нет. Наша церковь никаких реинкарнаций не признает. Это ты в сторону буддизма побрёл.
ДОДКА. Да какой из меня буддист!
СВЯЩЕННИК (продолжает). Нет, нет, Додка. Взялся за гуж, так не говори. Если уж веришь в реинкарнацию, так и в карму изволь верить. Ведь прежде, чем перевоплотиться, придётся заплатить за грехи этой жизни.
ДОДКА (задумчиво). Знаю. А что? За мной особых грехов нет. Убивать – не убивал. Бог миловал. Ни в какие Афганистаны не посылали. Красть – не крал. Разве что – у государства, так за это (смеётся) на том свете даже орден дают. Сам анекдот знаешь: у государства сколько не кради, – а даже свое не отобъёшь.
СВЯЩЕННИК (уклончиво). М-да. Государство у нас…
ДОДКА. Я даже, представь себе, за всю жизнь ухитрился ни одной бабы на аборт НЕ послать… (Зоя Павловна ёжится). Ну, возился, бывало, грешен. Ведь Зои Павловны тогда ещё в жизни моей  не было. Но чтоб на аборт – никого. (Смеётся). Может я каких удовольствий не добрал, так (смотрит на Зою Павловну притворяющуюся спящей) если Бог даст и всё слепится, еще наверстаем с …... (Зоя Павловна отворачивается).
СВЯЩЕННИК (задумчиво). Да, церковь считает аборт убийством.
ДОДКА. Ну, конечно, убийство. Всё ведь -  как на ладони. Богу – Богово, человеку – человеково. Вот два человека, мужик да баба, хекают-пыхтят в постели. Это дело житейское, человеческое. Но как только из миллиона сперматозоидов лишь один, заметь уже!!! избранный, касается лишь одной, заметь, уже! избранной, яйцеклетки, наступает не простое слияние. Нет. В этот миг Бог вдувает в крохотный комочек Душу. И – всё. Это – уже творение, тварь Божья.
СВЯЩЕННИК (сурово). Тут ты прав. На все сто.
ДОДКА (как бы возвращаясь). Ну, вот. Так что особых грешков за мной нет, а за мелочь – ниже кармического Ладрефа – не «опустят».
СВЯЩЕННИК (осуждающе). Начитался “Розы мира”  Гранина? Чернокнижие. Нехорошо.
ДОДКА. Я – о деле говорю. А что касается Зои Павловны, то, посмотри на нее. Она же – святая. (Зоя Павловна ёжится). Светится.
СВЯЩЕННИК (сурово). Не произноси слов, смысла которых – не разумеешь. М-да. Рациональное зерно в словах твоих – есть. Хотя звание христианина ты пока не заслужил. Не знаю, что и делать с тобой.

____________________

ЗАНАВЕС

Уф! Ну и пьеса! Как булгаковский Шариков говорил: “Ходят-ходят, говорят-говорят, контрреволюция прямо какая-то”.
Вот что, дорогой зритель-читатель. Пока антракт, давайте-ка самогону по стакану дёрнем. Простите? Что за запах поганый? Ну, мелясовый самогон. Простите? Такую дрянь не пьете? Ну, это Вы…. напрасно. А я, с Вашего разрешения… – глотну. Не даром же в театр пришёл! Вот прямо здесь. Спрячусь за спинкой кресла, чтоб актёры со сцены не видели, да и глотну стакан. Вот она, самогоночка моя. Еще и с перцем. Вот он. А вот и стаканчик мой одноразовый, многоразового облизывания:
-------------------------
Куда бредёт толпа тупая,
под общим флагом эСэНГэ?
Через плечо – сума пустая
и ветхий лапоть – на ноге.
-------------------------
Эх! Огурчик бы ещё соленый….. Извините….  Хорошо пошла….самогоночка… Ну, что? Не подняли ещё занавес. Извините. Я ещё полстакана приму….. Хорошо пошёл, самогон.
-------------------------
Частушка с притопом. (Это – про ВСЕ президентские выборы наши, восточнославянские!)

Избирали – веселились,
на участки топали.
А избрали, – прослезились:
“Как же мы прохлопали?!”
-------------------------
Эх! Огурчика нет. Огурцы солёные надо с собой в театр брать.  Ну……

На сцене целое море-окиян. Я даже знаю, какой это океан – Атлантический. Это точно Атлантический океан, и я даже знаю, какой его конец, потому что уже видна статуя Свободы. К Америке, к статуе Свободы подплывает грязный теплоход. На носу… ну прямо пародия какая-то на сцену из кинофильма “Титаник”: вцепившись в поручни стоят рядом, всматриваясь в даль Додка и Зоя Павловна. Борменталь сдержал слово: нашёл хирургов, согласившихся провести уникальную операцию – распилить трубочки, соединяющие сердца главных героев.

ЗОЯ ПАВЛОВНА. Додка! Это всё из-за Вас.  На волнах болтаемся….
ДОДКА. Ничего. Хоть в Америке побываем. А то с нашими заработками – нескоро бы выбрались.

На борту грязного теплохода, тоже грязном броская надпись – имя корабля: “Великий СНГ”. Кое-где дешёвая турецкая краска облезла, кое-где слой слишком тонок. И из-под броской надписи просвечивает старая: “Великий Советский Союз”.
Приближающийся пароход-теплоход высматривает статуя Свободы. Наконец, заметив путешественников, она опускает руку с факелом, грязным подолом утирает льющиеся из каменных глаз каменные слезы и умильно говорит:
“Рашэн, рашэн. Милые мои! Приехали! А я уж и оладок вам напекла. Вторые сутки выглядаю-выглядаю, а вас всё нет. Уж думала, рыба-кит вас заглотнула. Ну, слава те, добрал`ися. А ты, доченька (общается к Зое Павловне) не горюй, не горюй. Не боись, мои негры сичас твою цепь распилют и освободют. У нас, этой самой свободы – пруд пруди, полно! А супостата твово бестолкового (грозит Додке) мы метлой, метлой по ж..…е: не дадим ему грин-карту, да и всё тут.

Каменные слезы умиления Статуи Свободы льются рекой, а ветхий пароход тем временем начинает тонуть. Береговая охрана США вылавливает из воды путешественников и доставляет шикарными катерами на американский берег. Борменталь, к удивлению американцев, непрерывно вспоминает какую-то мать. А ещё какой-то «рашен» гордо держит над головой мокрое, обвисшее знамя   СНГ.

ЗАНАВЕС


Уф! Ну и пьеса. У меня аж сердце замерло, когда пароход тонуть начал. Это ж надо такое!
Хотите стакан спирта? Простите? Ну и напрасно. Там где я раньше, ещё при советской власти работал – в “оборонке”, служил в Отделе Кадров отставной полковник. Так он говорил: «Если человек жахнул с утра стакан спирта и не упал, значит он физически и морально здоров».
Вы, извините, я выпью. Здесь, в партере, кресла крепкие, так что я точно не упаду. Ну, где он, спиртик мой? Вот он, вот он, дорогуша. Хорошо хоть не денатурат.
-----------------------------
Я, конечно, болен ностальгией,
помню цепь совсем иных времен.
Коридоры помню я иные,
а какой кумач был у знамен!

Инженеры ровными рядами
у столов чертили всякий хлам.
И начальство долгими годами
обещало рост зарплатки нам.

Втихомолку шарфики вязали,
пили чай, сидели до звонка.
Обсуждали отпускные дали
и не ждали ночью “воронка”.

Жизнь катила тихо, полусонно;
батька Брежнев всех оцепенил.
И хоть медленно, но неуклонно
коммунизма призрак уходил.
-----------------------------
ЗАНАВЕС ПОДНИМАЕТСЯ.

Операционная в американском госпитале. На сцене – целая толпа. Кого только нет. Чернокожий хирург Джон Джонсон стоит, воздев руки в резиновых перчатках. Рядом собирающийся ассистировать русский доктор Борменталь. Российские пограничники в столь огромных фуражках, что с них впору запускать истребители-перехватчики. Мятые украинские таможенники с алчно горящими глазами. Телеоператоры. Журналистская братия. Просто какие-то неприметные люди в серых неприметных костюмах в черных очках и в надвинутых шляпах.
Косноязычные украинские таможенники на знаменитом “суржике” – дикой помеси украинских, российских и белорусских слов, пытаются дать интервью.

1- ЫЙ ТАМОЖЕННИК. Да мы иво за нарушёные кордоны р`одной нэньки-Украйны…
2- ОЙ ТАМОЖЕННИК. Да мы с иво двойную взятку слупаем. И ишо засукаем рукава и штрахв за 1985 год улепим, шоб знав, лярва, как з высокоразвитого Кэёва вывозить дехвицитные трубочки до якойсь москальки!

Украинским таможенникам вторят российские пограничники.

1- ЫЙ ПОГРАНИЧНИК. Мы-ы-ы… Ета-а-а… Решили-та, ета-а… Перенасную границу-та паставить. Очень хочеца-та шпиона поймать на рассейско-украинскай границ-та. Как толька-та распилят-та, мы, чай, сразу-та…ево и арестуем та….
2- ОЙ ПОГРАНИЧНИК. Мы его, падлу, сразу арестуем. И всей братвой судить будем. Как лицо кавказской национальности.
АМЕРИКАНСКИЙ ЖУРНАЛИСТ. Сорри. У мьеня коньешно в колледж бил… это как сказайт по русск… тверды двойк по географу. Но даже я знайт, что… как ето сказайт по рускк… что Юкрейн – ето не есть Ковказ. Сорри.
2- ОЙ ПОГРАНИЧНИК (изумленно). Чё? Киев-та не на Кавказе? Так он чё, не чечен получаеца?
1- ЫЙ ПОГРАНИЧНИК. Ванька! Охренел ты? Чё скулить-та?! Мы его пи..…ра, как токо распилят арестуем как лицо “киевской национальности”, раз он под кавказскую статью не лезет. Вот мелачи-та.

Между тем, американцы не дремлют. Зою Павловну и Додку укладывают на два рядом стоящих операционных стола. Вносят в операционную огромную дисковую пилу. Под лезвием пилы натягивают трубочки. Из зрительного зала видно, как Зоя Павловна и Додка нервно шевелят пятками.

ДОДКА (поворачивая голову к Зое Павловне). Зоя Павловна. Я хочу Вам сказать…
ЗОЯ ПАВЛОВНА (делает вид, что затыкает уши). Пожалуйста! Не надо никаких прощальных признаний. Я и так знаю, что Вы меня страстно любите – на операционный стол уложили.
ДОДКА (обиженно). Да нет же. Я ещё совсем другое сказать хочу. Эти американцы – просто недотёпы. (Стоящая рядом чёрнокожая переводчица начинает рыться в словарике, чтобы перевести хирургу Джону Джонсону смысл влова “недотёпа”). Я ведь трубочки не из простой стали сделал. Я эту сталь кристаллографическим методом вырастил по принципу товарища Чохральского. Если б из моей стали танковую броню делали (неприметные люди в неприметных серых костюмах, неприметных шляпах и черных очках неприметно приближаются к Додке и неприметно вытягивают уши) так её бы ни один снаряд не взял во всём мире. Эту славянскую сталь никакая американская пила не возьмёт.
ХИРУРГ ДЖОН ДЖОНСОН (неожиданно по-русски). Этье ми ещье посмоутрим.
2- ОЙ ПОГРАНИЧНИК. Плюс двадцать лет лагерей ему. За вмешательство в танковые дела Рассеи.
1- ЫЙ ТАМОЖЕННИК. И ишо дадем иму десять год тюрмы за шпигунств. Наупротив нэньки-Украйны.
ДОДКА. (Суммирует все выдвинутые против него обвинения). Зоя Павловна. Кажется это – всё. Полный пифец. Финал какой-то. Апокалипсис.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Прямо уж! Апокалипсис.
ДОДКА (помолчав). А знаете, я ведь стихи об апокалипсисе написал когда-то. Для Вас.
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Что-о-о? Так Вы не только сказочник, а ещё и рифмоплет? Версификатор? Ну, знаете, это для одного даже много. Изобретатель, уличный торговец сигаретами, сказочник, а теперь, оказывается ещё и поэт. Слушайте, Вы может ещё и композитор?
ДОДКА (хмуро). Нет. Я ещё и художник. Приедем в Киев – увидите. Увидите, сколько я картин о Вас написал.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (с интересом). Полчища?
ДОДКА. Нет. Меньше. Самая лучшая – “Защитная радуга”. Там Вы и я. А между нами кусок непроницаемой радуги.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (с оттенком уважения). Э-э-э! Да Вы символист. (Осматривается). Что они тянут. Распилили бы нас, да и делу конец. Ладно, давайте, читайте свои стихи. Всё равно, делать нечего.
ДОДКА (оживившись). Правда? Про апокалипсис? Будете слушать?
ЗОЯ ПАВЛОВНА (милостиво). Давайте про апокалипсис. Интересно, что Вы там наплели.
ДОДКА (начинает читать свои стихи,  как всякий поэт с завыванием, постепенно переходя на естественный тон. Все, понимающие русский язык мало-помалу начинают прислушиваться. В конце концов все, даже американцы, замирают, невнятный гул утихает и Додка читает вторую половину стихотворения в полной тишине):
-----------------------------
МИГ АПОКАЛИПСИСА.

Когда-нибудь мне станет плохо.
Продрогший, мокрый и больной,
с лицом обманутого лоха,
свалюсь в глуши, мне – не родной.

И вот тогда, совсем  свалившись,
я Вас беззвучно позову.
А сам, в комок без формы сбившись,
в забытьи оброню слезу.

Вы вдруг безмолвно встанете,
и в летний день возьмете свитерок.
И объяснять себе свои движения – не станете
и дверь московскую запрете на замок.

Вам по дороге путь лежит в аптеку.
Вам всякой дряни там дадут.
А Вы лишь буркнете: “Так, человеку”
и без печати клофелин Вам продадут.

Вы в поезд сядете без денег и билета
и, не ложась, уставитесь в окно
(хоть не увидите Вы красок лета)!
“Куда ж я еду” – на уме одно.

И, по неведомой причине!!!
не спросят с Вас ни паспорт, ни билет.
Вы хмуро скажете, мол, еду я к мужчине.
Таможню!!! с пограничником!!!
устроит Ваш ответ.

На полустанке, там где нету остановки
вдруг от поломки станет тепловоз.
Вы спрыгнете, порвав подол обновки,
и в кисть загнав пяток заноз.

Вы безошибно пройдете через поле,
без компаса войдете в хилый лес.
И удивитесь силе воли,
ведущей Вас к воротам без завес.

В хатенке низенькой, заброшенной и грязной
найдете Вы меня, лежащим на полу,
средь одеял и рвани разной,
с лицом, испачканным в золу.

Вы мне лекарство в руку впрыснете
и, Вас увидев, я промямлю “Зоя” и засну.
Вы не ко времени от смеха прыснете,
увидев лист с сонетом про весну.

И вот тогда впервые Вы рассмотрите
мой подбородок и как перед смерью нос.
И мой портрет ни капли не испортите,
поправив прядь моих седых волос.

Потом возьметесь за уборку,
хоть будет поздно, ни к чему.
Составите посуды горку
и рядом – чайник. Почему?

В последний раз Вы вскипятите чаю
и кружечка коснется моих губ
И в этот миг (я отвечаю!!!)
вдруг поплывет хатенки сруб.

Пространство схлопнется, исчезнет Время,
исчезнет воздух, звери и еда.
И Агнец Божий вставит ногу в стремя,
и мир исчезнет навсегда.
-------------------------------------
(Все молчат. Пауза. Говорят, труднее всего на сцене держать паузу. Но – надо. Надо держать чудовищную паузу, какой ещё не видывала сцена).
БОРМЕНТАЛЬ (вполголоса). М-да. Неказистые стихи, число стоп в сроках гуляет, но….Прочитайте ещё что-нибудь своё.
ПЕРЕВОДЧИЦА. Только короткое. Всё уже готово.
ДОДКА (радостно).

Вспыхнут выстрелы, небо расколется,
всё покатится в сумрачный ад.
Уцелеет лишь тот, кто помолится,
а всем прочим вода – словно яд.

Среди лавы и гноя останется
лишь утес, я на нём – устою.
Образ Ваш с моей сущностью сплавится,
мы окажемся вместе в Раю.
-------------------------------------
(Доктор Джон Джонсон дает знак рукой. Диск пилы начинает вращаться и медленно опускаться на натянутые ассистентами трубочки. Вот она, кульминация пьесы! Вот он, центральный момент. Раздается чудовищный визг. Американская пила, не выдержав славянской стали, разлетается на куски. Самый большой кусок, бешено вращаясь, в свете сценических прожекторов, летит в зрительный зал и проносится над нашими головами.(Мы с Вами пригнулись! Оч-чень эффектно, хотя и - страшновато! Будь кроме нас зрители в зале, они бы такое - не одобрили!) На сцене – ужас, суматоха, апокалипсис. Мелкие кусочки пилы летят во все стороны. Первыми разбегаются российские пограничники и украинские таможенники. Следом, грудь колесом, и с подскоком, улепетывает желтая пресса. Многозначительно переглянувшись степенно уходят неприметные серенькие люди в сереньких неприметных костюмах, в черных очках и надвинутых шляпах. Последними, в глубокой задумчивости, уходят чернокожий хирург Джо Джонсон и его русский коллега доктор Борменталь. С операционных столов, связанные трубочками, встают Зоя Павловна и Додка. Занавес. Занавес милосердия над финалом этой сцены. Антракт).

Уф! Я аж вспотел. Ну, и пьеса. Разве ж можно так. А этот кусок пилы, пролетевший у нас над головами?! Так же и убить можно кого из зрителей. Давайте выпьем. У меня флакон одеколона есть. Простите? Как такое… Да ну, чепуха. Я же не натощак. И не из горла. Вот стаканчик одноразовый. Ну, как знаете. Что? Театр? А что – театр. И тут людям выпить хочется. Я за спинку кресла спрячусь. Вы не волнуйтесь. Я – мигом. Вот он, вот он мой одеколончик. Цветочный. Уй, дрянь какая! Смердит. Ну… будем…
-------------------------------
Неурядиц тонкие зигзаги,
монотонный ход тупых времен.
Прорицатели, порой и маги,
и на рынках гул чужих племен.

Беспардонность и бесцеремонность,
жизнь в кредит, в ворованых вещах.
Серость, грязь и наша  монотонность
и клопы в давно прокисших щах.
---------------------------------
Эх! Огурчик бы соленый! На закусь. К одеколону огурчик – лучшая закусь.
Н-ну! Так что там? Вон и занавес поднялся. Это что? Киев? Ну, да. Это – точно Киев. Потому что в окно на заднем плане виден божественный контур Андреевской церкви. Такой церкви, наверное, больше нигде в мире нет. Ну, Киев, так Киев. На сцене маленькая уютная кухонька, с тем самым окном в сторону Андреевской церкви. Часов пять вечера, ранняя осень. Посреди кухни стоит шезлонг. В нем сидит Зоя Павловна и коротким ножиком чистит яблоки. Слева шипит хорошенько разогретая газовая плита. А поближе к окну – стол. У стола стоит Додка и старательно раскладывает нарезанные дольки яблок на противень. Ага! Яблоки на зиму сушат. А трубочки-то – на месте. Видать никакие пилы не взяли додкину сталь и сердца Зои Павловны и Додки по-прежнему вместе. Даже японские лазерные резаки бессильны оказались.

ДОДКА. Хорошо, что яблоки Саша вчера привёз. В пятницу поедем на дачу. Еще мешок наберём. Да и крыжовник надо бы подкормить. А то ягоды в следующем году мелкие будут.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (капризно). Я в навозе копаться не буду…..
ДОДКА (убежденно). Я буду.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (помолчав). Додка! Это ты во всем виноват. Я в Москву хочу, а не на дачу.
ДОДКА. Стоит Вам только приказать, я Вас сразу и повезу. Погостить.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (зевает). А-а! Куда теперь. Сын семью перевез. Квартирка на Настасьинском – тю-тю. Да и «невистка», как тут, в Киеве, говорят, меня не жалует. Нет для меня больше Москвы!
ДОДКА. Глупости говорите. НевИстка очень Вас уважает. А чтоб любить… Ну, так это я виноват. Это я со всего света всю любовь, Вам причитающуюся, собрал.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (развивает идею). Да и эта вся свора прибежит. Шариковы, журналисты, пограничники с таможенниками.
ДОДКА. Пограничники – не знаю. А вот таможенники украинские – точно. Ишь, придумали. Украинскую переносную границу в Москве прямо на Киевском вокзале устроили. Чтоб шмонать им удобно было, да пораньше. Еще при посадке. Так….Всё…. Я очистки вынесу.
(Берет мусорное ведро. Зоя Павловна слегка отпускает трубочки и Додка с ведром уходит в левую дверь).
ЗОЯ  ПАВЛОВНА (задумчиво, обращаясь к залу). Ну, что  с ним делать? Кофе с бисквитами в постель приносит. Хозяйство домашнее тянет, как вол – я же вижу. Ни соринки, ни пятнышка. Вот только профессия мне его не нравится. Нынешняя. Нечего сказать, изобретатель, сделал карьеру уличного продавца сигарет. Каждый мент с места на место гоняет, сколько вздумается. А мне – трубочку-то отпусти, то подбери. Писать не дают. Я ведь из-за трубочек теперь и на улице рядом с ним. Сижу на стульчике. И пишу. Я ведь книгу пишу. По своей, можно сказать “отрасли”. О московских и киевских библиотеках. Маленьких, знаете ли таких, районных. О книгах редкостных в библиотеках. О людях редкостных, за этими книгами приходящими. (Кричит). Додка! Сколько можно мусор выносить!
ДОДКА (появляется в дверях. Ставит мусорное ведро). Я сейчас. Тут люди какие-то пришли. Серенькие такие. Невзрачные. В сереньких костюмах. И очки черные почему-то. Темно ведь на лестничной клетке.
ЗОЯ ПАВЛОВНА (отмахивается). В очках – без очков. Какая разница. Приглашай, не на лестнице же их держать. Чего им надо-то?!
ДОДКА (полушёпотом). Говорят, хотят купить рецепт моей стали. Из которой трубочки сделаны. Её же ни снаряд, ни пила не берут. (Исчезает за дверью).
ЗОЯ ПАВЛОВНА. Ну вот. Это другое дело. Продаст изобретение. Денег получимМ кучу. КупиМ вместо “Опеля” старого новую “Ауди”. Шубу мне купиМ, дорогую.И поедем сразу в Москву. (За дверью раздается выстрел. Следом, с интервалом в несколько секунд – второй. Это на ИХ языке называется “контрольный”, в голову. Из закатанного рукава Зои Павловны вылетают обе трубочки вместе с иглами. Всё! Свобода. Ох и хитер был покойный изобретатель Додка. И эту ситуацию предусмотрел. Жива, жива и невредима любимая женщина Зоя Павловна. И пытается живая и невредимая Зоя Павловна встать с шезлонга, да всё как-то не получается. А за входной дверью в луже натёкшей крови плавает мёртвый Додка).

Ну, вот и всё. Пьеса сыграна. У меня к Вам просьба. Возмите эти розы, отнесите актёрам. Они сегодня прекрасно играли. Простите? Я? Нет, я не могу. Я уже так нажрался, что к сцене идти неприлично. Нет, нет. Несите розы Вы. А я ещё выпью. Политуры. Простите? Как такую гадость пить можно? Глупости. Она же – на спирту. Все наши пьют и похваливают. А я – выпью. Вот она, вот она моя бутылочка политуры. Мутной. Грязной, теплой. Жаль, огурчика на закусь нет.
---------------------------------
Страна воров давно на ладан дышит.
Шаги “реформ” ведут нас в мрачный ад.
Народа вой никто и не услышит.
Карман набить чиновник каждый рад.

И все идет тоскливыми годами,
ручей из горя – сделался рекой,
и лишь надежда слабыми ногами
ведет нас медленно и за собой.
----------------------------------
Отнесли розы? Довольны актёры? Ну, и прекрасно. Я ещё хлебну. Голоточек. Простите? Мерзко из горла?
----------------------------------
Красно солнышко к Западу клонится,
а нам вектор – к Востоку клониться.
Всяк разумный – на Запад-то ломится.
Нам одним в Азиопу – ломиться.
----------------------------------
Иду. Иду. Иду за Вами на свежий воздух. Вы меня извините. Тут же политуры – на донышке. Я, уж извините… на ходу…Теперь – из горлышка!
------------------------------------
Вообще-то, честно говоря,
я верю лишь в Исуса.
Все остальные веры – зря.
И – проявление искуса.
------------------------------------
Такси! Такси! Стой, чёрт! Ну, такси же! Та-а-а-акси!!!

_______________________

Кстати. Вот одна из сказок, которую покойный Додка написал при жизни Зое Павловне. Сын Зои Павловны нашёл листок, случайно свалившийся в щель между письменным столом и стеной и переслал матери. Ну и фрукт был этот Додка, если угощал Зою Павловну такими сказками. Серьёзнее надо быть. Вот она, эта сказка.

СЛИВА.
Жило-было дерево. Звали его – Слива. Слива была очень красивым деревом: стволик серый, веточки ровные, изогнутые к солнцу, листочки темно-зелёные, с сереньким налетом. Но самым замечательным было то, что на одной веточке жили четыре дочери – меленькие сливки. Они прислушивались ко всем советам своей матери, хорошо кушали, подставляли бока солнечным лучам и постепенно взрослели, то есть толстели и становились синими, опять-таки с серым налётом, как у их братцев-листочков. А какие разговоры вели дочери долгими лунными ночами! Если бы Вы только услышали!  Какие смелые планы на будущее они строили. Одна, например, считавшая себя старшей, мечтала попасть на рынок. Там, говорят, всех красавиц выкладывают горкой и целый день много людей. Другая сливка-дочка, считавшаяся младшей, мечтала попасть на консервный завод. Оттуда, говорят, и за границу попасть можно. Автомобилем, или, даже, поездом. В какую-нибудь Англию или, даже, Польшу. Две средние дочери были поскромнее, много ели и были уверены, что получится из них недурный сок или хоть варенье.
Но жизнь распорядилась иначе. Пришел в сад мальчишка, сорвал одну сливу – съел. Другую сорвал, тоже съел. Третью сорвал – унёс. Даже косточки двух старших унёс. Ну, надо же! Младшая сливка от страха затряслась, сорвалась с ветки и, упав на землю, закатилась под лист лопуха. Там она молча пролежала до самой осени. А там – дожди, а там снега. Сливка вся похудела, – кожа да косточка. Впрочем, весной как раз эта косточка и проросла. Росточек оказался премиленький, зелёный, быстро рос, да вот только похож был не на маму-сливку, а скорее на бабушку-сливу. Через пару лет внук подрос, тоже раскинул свои ветки в разные стороны и стал подумывать о том, как бы ему вырасти большим деревом, похожим на бабушку. А бабушке – не до внука. У неё в этом году дочерей – пруд пруди, на всех веточках. Успевай только каждую поворачивать к солнышку то одним боком, то другим. Одним словом, забот у бабушки – полон рот.
Вот такая сказка.