Тётушка

    Я работал на катере радистом. Когда катер приходил в заданную точку моря, команда была не занята некоторое время (до перехода в другую точку). Один я включался в общую обширную систему испытаний гидроакустических приборов. А около меня всё время крутился матрос по имени Василий и оказывал мне разные мелкие услуги, как потом оказалось, не бескорыстно. Он «зауважал» меня, когда узнал, что у меня есть спирт. Мне при каждом выходе в море выдавали спирт для протирки аппаратуры и поддержания её, как говорится, в боевом состоянии. На аппаратуру я тратил буквально крохи, остальное экономил. Обычно я остатки приносил домой, а в субботу и воскресенье употреблял понемногу с ребятами в нашей комнате общежития. Для храбрости, так сказать, перед отправкой в клуб на танцы.
    Однажды мы с Василием вместе шли домой. Он догадывался, что я несу спирт, и упустить этого не мог. Он уговорил меня зайти к нему на квартиру (благо, это было по пути) – у него, дескать, хорошая закуска. Я поддался.
    Дома оказалась его сестра, по возрасту на год старше меня (это я узнал потом). Она была младше брата, но превосходила по комплекции каждого из нас. У неё было очень миловидное приветливое лицо. «Какая пышная тётушка!» - пришло мне на ум.
 -  Дашуня, дай нам чего-нибудь на зуб.
    Даша удивлённо подняла брови, но закуску принесла. И села в сторонке, занявшись вышиванием. А я, выпивая и лениво болтая с Василием, всё время на неё поглядывал.
-   Пригласи её, - шепнул я Василию.
-   Дашуня, присаживайся к нам. Познакомься с Николой.
    Даша повернула голову и посмотрела на меня вопросительно. Я улыбнулся навстречу её взгляду и приглашающе кивнул. Тогда она присоединилась к нашей компании.
    Я стал захаживать к ним часто. Даша всегда встречала нас своей обворожительной улыбкой и приятно-гортанным «Здравствуй». Мы с Дашей выпивали буквально символические дозы, остальное доставалось Василию. Он был доволен и, когда спирт заканчивался, оставлял нас с Дашей вдвоём. Мы отдавались премилой никчемушной болтовне. Даша всегда говорила ровным спокойным голосом, в котором редко можно было уловить эмоции, то есть, невозможно было понять, недовольна ли она, обижена или рассержена. В её разговорах никогда не присутствовали поселковые новости, общеизвестные, как сплетни, она никогда не поддерживала обсуждение кого-либо персонально. В основном разговоры были о прочитанных книгах и увиденных фильмах. На улицу Дашу вытянуть было непросто – она стеснялась своей фигуры. Поэтому она (а с нею и я) никогда не посещала танцы, редко ходила в кино, отказывалась идти на людный пляж. Иногда соглашалась побродить в сопках и, воспользовавшись этим, а также полным отсутствием людей вокруг, я уговорил её раздеться и позагорать. Конечно, это удалось не сразу, а после того, как между нами установились доверительные приятельские отношения. Мне пришлось много раз, кривя душой, убеждать, что фигура у неё не хуже других и что ей надо выбросить из головы комплекс неполноценности. В конце концов, она действительно расслабилась и иногда даже соглашалась выйти на пляж, правда не на людный, а подальше от людских глаз.
    Фигура её, конечно, далека от фигуры Бриджит Бордо, а ноги не так стройны, как у газели (не по возрасту полная и утяжелённая), но всё-таки это было молодое и упругое тело. И оно привлекало меня, молодого и не женатого. Я не был влюблён в неё, но очень хотелось её «попробовать». И я занялся её «разложением». Я поглаживал её увесистую руку и «заливал», какие у неё прекрасные пропорции, какая великолепная у неё гибкость. Я обнимал её стан и уверял, что это не чурбан, а берёзка; я трогал её объёмные ноги и доказывал, как они стройны. Даша позволяла говорить о себе такую приятную неправду, при этом премило и снисходительно улыбалась. Не позволяла она трогать бюст и нижнее интимное место, вежливо отводя мои руки. «Сколько это может продолжаться? – спросил я сам себя, - уже бабье лето на исходе, дальше придут холода, и на ней будет сто одёжек. Не ухаживать же за ней до следующего лета». И я решил снахальничать. В следующий раз, поглаживая её неприталенную талию, я добрался до интимного места и не позволил ей убрать мои руки. Наоборот, проявил откровенный интерес к тому, что под её трусами. Она подняла голову и укоризненно посмотрела, но я не показал смущения. Она попыталась отодвинуться, но я не отставал. Тогда она вежливо, но твёрдо встала, освободилась от меня и оделась.
    Что мне оставалось делать. Решил пойти на откровенный обман: начал объясняться в любви. Она слушала, не одёргивая и не перебивая меня, но в её взгляде видна была лёгкая ирония, перемешанная с материнской нежностью. Как-то раз я вновь произносил длинные дифирамбы по поводу глубины моих чувств. Она положила мою голову к себе на колени, затем, нежно поглаживая и глядя мне прямо в глаза, произнесла: «Лгунишка ты мой! Зачем понапрасну растрачиваешь нежные слова? Прибереги их для своей возлюбленной. А меня ты не любишь, я это вижу. Ты только хочешь удовлетворить своё желание. А я действительно люблю тебя, но не как возлюбленного, а как друга, как младшего брата, как сына, если хочешь. Да. Я вижу в тебе большого ребёнка, но никак не мужчину».