Бокаччо
Она очень рано созрела. У нее успели вырасти большие груди, даже под платьем казавшиеся налитыми и тяжелыми, как у молодой женщины. И вся она, бело-розовая, пухленькая, с очаровательной сдобной попкой, вся словно сотворенная из меда и молока, вызывала во мне какую-то жуткую, томительную похоть и желание увидеть ее хотя бы обнаженной, не говоря о большем, о чем я тогда и мечтать не мог себе позволить. Словом, мучительное вожделение, особенно обострявшееся, когда она закидывала руки за голову, чтобы показать подмышки с густыми, черными, как смоль, волосами. Я был не в состоянии оторвать от них глаз и покрывался холодным потом. Мне казалось, она будто намекает, что у нее и Там, куда вход категорически запрещен, точно такие и даже такие, какие и вообразить невозможно.
Звали ее Мальвиной, а попросту — Мавой. И вот однажды Мальвина застала меня за чтением “Декамерона”. “Что ты читаешь?” Я почему-то сказал: “Боккаччо”. “А что это?” “Не могу сказать”. “Ну и не говори!” Она как-будто догадавшись, что я имел в виду, промолчала и ушла. Я посмотрел вслед, на ее ягодицы, и продолжать чтение уже не мог. Реальность, как всегда, разрушала мечту...
Мава росла в традиционно патриархальной семье, поэтому об истинных, интимных взаимоотношениях мужчин и женщин имела, вероятно, весьма смутное представление. Воображением она не отличалась, но восполняла его почти звериным, суетливым и настырным любопытством. Оно-то толкало ее почти всегда на необдуманные поступки.
Некоторое время спустя, улучив подходящую минуту, когда мы оказались наедине, Мава, всё-таки не устояла:
— Ты мне не морочь голову и скажи, что это такое “Боккаччо?”
— А ты повнимательней посмотри на меня… Что ты видишь?
— Тебя.
— Разумеется меня, а не чучело. Посмотри пониже.
— Футболку, штаны…
— Так вот имей в виду и запомни: под ними прячется враг рода человеческого и источник всех его бед и несчастий. И зовут эту гадину — Боккаччо!
— Можно на него только посмотреть?
— Он обычно спит. А когда просыпается, начинает искать очередную жертву.
— А как его разбудить?
— Только одним способом, если ты сама вытащишь его из берлоги на белый свет.
Немного поколебавшись Мальвина расстегнула ширинку, нащупала изверга и извлекла. В ее нежной ручке он мгновенно восстал и стал настолько твердым в своих гнусных намерениях, что Мальвина, уж никак не ожидав ничего подобного, растерявшись, подергала его, то ли проверяя на прочность, то ли желая убедиться, все ли она вытащила. Даже подёргала, попытавшись выдернуть его с корнем.
Так мы простояли несколько минут: она — держась за «боккаччо», как за якорь спасения, а я — как истукан. Опомнившись, она разжала пальцы и торопливо ушла, не сказав ни слова, и мне пришлось уже в одиночестве завершать с блеском начатое ею благое дело.
Потом, всякий раз встречаясь со мной, Мава, очаровательно улыбаясь, спрашивала: “Ну, как поживает «боккаччо»?” –“Он чувствует себя оскорбленным и требует возмещения морального и материального ущерба”.“Тогда пусть подает в суд, — отвечала чертовка и поворачивалась ко мне задом, сводившим меня с ума.
Свидетельство о публикации №210042300762