БЗ. Глава 5. Кэльдбеорг. Параграфы 12-16
К доктору-«дамочке», к тому же, такой маленькой и щупленькой, мы поначалу отнеслись с сомнением, однако вскоре мы все поняли, что новый доктор была просто золото. Едва приступив к своим обязанностям, она сразу рьяно взялась за дело. До сих пор осмотр доктором был редкой вещью в тюрьме Кэльдбеорг, до врача дело доходило только в случае серьёзного ухудшения самочувствия, а док Гермиона ввела новшество – еженедельные профилактические осмотры. Она также добилась улучшения гигиенических условий в камерах и в самой крепости в целом. Также достижением дока было то, что нам стали чаще стирать одежду и своевременно заменять изношенную на новую. Ей до всего было дело, и получалось, что она выполняла ещё и функции завхоза. Умница док как-то сумела изыскать средства на ремонт; впрочем, их хватило только на замазывание щелей и приобретение для нас постельных принадлежностей, но и за это мы были ей благодарны и готовы при встрече целовать её миниатюрные ножки.
Чем я только не болела в темнице! Иногда случалось, что наши кролики хворали, а о том, чтобы давать заключённым в пищу только здоровых особей, никто и не думал заботиться. Давали кого попало, и я переболела всеми возможными болезнями. Вирусы действовали на мой организм гораздо слабее, чем на организм человека – им была не по вкусу моя внутренняя среда, поэтому болезни протекали в лёгкой форме, но изматывали меня до предела. Постоянный озноб и недомогание стали моим привычным состоянием. Часто бывала головная боль и тошнота, пропадал аппетит. Кроме того, от крови животных хищник слабел, терял свои способности, а о крыльях можно было вообще забыть, и поэтому нашим надзирателям, питавшимся кровью людей, не составляло труда с нами управиться. Лекарство от всех болезней было одно: человеческая кровь.
– Получив её, наш организм сам справляется со всеми хворями, – объяснила док Гермиона этот феномен. – Дело в том, что наш организм сильно отличается от человеческого по химическому составу. Он способен выделять токсины, смертельно действующие и на вирусы, и на паразитов, поэтому мы гораздо более устойчивы к разного рода заболеваниям.
Док Гермиона, оказавшаяся единственным порядочным представителем персонала тюрьмы, забила тревогу, и ей удалось добиться того, чтобы нас кормили только здоровыми животными, а для профилактики болезней и поддержания сил раз в три дня выдавали по стакану человеческой крови. Эта терапевтическая доза не позволяла нам восстановить силы настолько, чтобы потягаться с охраной, но, по крайней мере, излечивала все наши болезни.
5.13. Чистота – залог здоровья
Каждый заключённый был обязан содержать свою камеру в чистоте, для чего всем выдали по венику. Док сама обходила камеры и проверяла, выговаривала ленивым и внушала, что чистота – залог здоровья. Дотошная и неугомонная, она обнаружила на складе горы неиспользованных моющих средств и обязала всех раз в неделю делать влажную уборку. Моя каждую неделю забрызганный кровью пол своей камеры, отмывая засохшие старые пятна и снимая тенёта по углам, я с благодарностью думала о доке. Поверите ли, но мне даже стал нравиться запах хлорки, который стоял в камере ещё целый день после уборки. Это был запах чистоты.
Док обращалась с нами не как с преступниками, а как с нормальными гражданами, чем завоевала наше искреннее расположение. Хотя док Гермиона не была красавицей, по сравнению с нами она смотрелась богиней: хрупкая, чистенькая, в белом халате, на каблучках, с тяжёлым узлом шелковистых волос на затылке, она была так непохожа на здешних обитателей, что само её присутствие здесь, в этом мрачном холодном замке, казалось чудом. Вся мужская часть узников вздыхала о ней; мой сосед Цезарь, горячий венесуэльский парень, влюбился в дока Гермиону со всей своей латиноамериканской страстью и люто ненавидел начальника тюрьмы, поскольку ходили слухи, что тот тоже был к ней неравнодушен. Невозможно было без содрогания подумать о том, что этот Дарт Вейдер с лицом чиновника среднего звена пытается применить к ней силу своего дьявольского взгляда, как бы невзначай дотрагивается до её локотка, целует ей ручку. Невозможно было не бояться за неё, такую маленькую и с виду хрупкую и беззащитную, но она, к нашему счастью, стойко противостояла его чарам и не отвечала ему взаимностью.
5.14. Дамы и господа
Док проводила профилактическое обследование, и мы заходили к ней в кабинет по пятеро. Зная, что мы слушаемся дока беспрекословно и не причиним ей вреда, надзиратели стояли за дверью, курили и беседовали, не опасаясь беспорядка.
В первой пятёрке была я, Каспар, Цезарь, а также Пандора (№25) и Лира (№29) – мужчины и женщины вперемешку, так как обследование не требовало раздевания. Мы зашли, поздоровались, а док кивнула и сказала:
– Ну-с, приступим.
И кивком указала на стул рядом со своим столом. Любой из нас мог подойти и сесть.
Мужчины уступали очередь женщинам:
– Дамы первые…
«Дамы», поглаживая бритые головы, смеялись:
– Да какие мы дамы! Посмотрите на нас. Такие же лысые, как вы, и в таких же робах. Мы здесь все равны.
Эта заминка длилась не дольше пятнадцати секунд, но док вдруг нетерпеливо сказала:
– Дамы и господа, не время рядиться… Садитесь уже кто-нибудь!
Мы никогда не слышали, чтобы она говорила таким раздражённым и усталым тоном. Мы примолкли, а Цезарь заметил полувопросительно, обращаясь не то к нам, не то к ней:
– Док не в настроении? Что случилось?
Док сказала, хмуря брови:
– У нас мало времени… Не задерживайте осмотр, прошу вас.
Её голос странно задрожал, губы вдруг затряслись, и мы увидели, что у неё красные глаза, а веки слегка припухли. Пандора осмелилась спросить:
– Док, вы что – плакали?..
– С чего вы взяли, мадемуазель Пандора? – сердито ответила док. – Начнём с вас, присаживайтесь.
Но все мы видели на лице дока Гермионы следы слёз. Она сердилась и нервничала, но мы, обеспокоенные, требовали назвать причину её огорчения:
– Док, кто вас так? Скажите нам, пожалуйста! Мы вас такой ещё не видели!
У дока тряслись пальцы, она нервно требовала, чтобы мы прекратили расспросы и подходили к ней для обследования, а потом она вдруг резко умолкла, поднесла свою тонкую руку к глазам и сидела так несколько секунд. Потом она закрыла лицо руками и пробормотала:
– Я так не могу… Это отвратительно…
Мы впервые увидели дока плачущей. Пару секунд мы стояли как вкопанные, и в нас поднималась холодная ярость: кто посмел довести её до такого?! Цезарь, сверкнув глазами, весь вспыхнул, вся его южная страсть заклокотала в нём, и док Гермиона бросила на него испуганный взгляд. А он, присев перед ней, сказал тихо и ласково:
– Док... Родная, скажи, кто тебя обидел? Я его на куски порву.
Никто из нас не позволял себе говорить доку Гермионе «ты» и уж тем более называть её «родной», и она вполне имела право возмутиться, но почему-то не сделала этого. Может быть, дело было в мощном мужском начале Цезаря, которое приводило в трепет всё её женское естество, а может, её тронул его горячий порыв преданности – как бы то ни было, она робко дотронулась ручкой до его широкого плеча и пробормотала:
– Вы всё равно ничем не поможете, дорогой Цезарь. Только наживёте себе неприятности…
Цезарь сгрёб своей огромной ручищей лежавшую на его плече маленькую лапку дока Гермионы, а Каспар сказал тихо, но значительно:
– Док, скажите нам, кто вас обидел, а потом уж мы увидим, можем мы помочь или нет. К вам кто-то приставал? Скажите, кто, и мы предпримем всё, что в наших силах, чтобы его наказать.
Док Гермиона побледнела ещё больше, хотя это казалось уже невозможным, замотала головой, переводя умоляющие, полные слёз глаза с одного заключённого на другого, и пробормотала, шевеля дрожащими губами:
– Нет… Не надо! Ни в коем случае!
– Док, вы за нас не бойтесь, – сказал Каспар. – Мы уже многое вынесли, всякое повидали и испробовали на своей шкуре. Вы не волнуйтесь, убивать мы никого не станем, но мало ему не покажется…
– Нет, нет, вы только ещё хуже разозлите его, – бормотала док. – Я прошу вас, ничего не надо делать!
Цезарь, впившись в неё взглядом своих жгуче-чёрных глаз, спросил:
– Кто? Сам босс?
Док Гермиона мотнула головой и отвернулась. Её тёмно-каштановые блестящие локоны, убранные в причёску, как у древнегреческой дамы, при этом тоже мотнулись.
– Тогда его заместитель? – предположил Цезарь.
Док молчала, и её молчание было истолковано как утвердительный ответ. Цезарь сказал, окидывая нас взглядом:
– Если нашего дока обижают, мы обязаны что-то сделать. Думаю, все мужчины, которые есть среди нас, со мной согласны.
Я сказала:
– Женщины тоже с вами солидарны. Правда, девочки? – Я взглянула на Пандору и Лиру, и те согласно кивнули.
Слова не потребовались, мы только обменялись взглядами – план возмездия был готов.
5.15. Бунт
Каспар и Цезарь со стульями в руках стояли по обе стороны двери, прижавшись к стене. Лира закричала:
– Помогите! Доктору Гермионе плохо!
На головы ворвавшихся в кабинет охранников Каспар и Цезарь обрушили по удару железными стульями, и мы вырвались из кабинета.
Фактор внезапности дал нам преимущество. На несчастье заместителя начальника тюрьмы, в его кабинете недавно был ремонт, и там стояла банка с краской, оставшаяся от покраски пола, а на диване лежала набитая пухом и перьями подушка. Он сам сидел в расслабленной позе, дремал после сытного обеда и не ожидал гостей. Двое схватили его за ноги и стащили с кресла на пол, ещё двое держали его за руки. В рот ему был засунут кляп. Цезарь и Каспар хорошо поработали сапогами по рёбрам г-на Максимуса Этельвин, у меня в руках оказалась подушка и банка с краской. Обидчик дока Гермионы стал с ног до головы коричневым. Подушка была вспорота, закружился снег из перьев.
Разумеется, ворвалась опомнившаяся охрана, и бунт был усмирён. Облитый краской и облепленный перьями Максимус орал благим матом:
– Всех на неделю оставить без еды! Зачинщиков в карцер!
Дальше бунтовать мы не собирались. Дело было сделано, Максимус опозорился до конца жизни. Он был и по жизни псих, а сейчас вовсе слетел с катушек. Он бегал весь в краске и перьях по всей крепости и орал. Надзиратели шарахались от него, и неудивительно: под слоем перьев его было не узнать. Он носился как бешеный, распространяя вокруг волны резкого запаха масляной краски, и от его ног повсюду оставались липкие следы и клочки перьев. Первым делом он ворвался в кабинет начальника, заляпал отпечатками рук его костюм, требуя для нас самого сурового наказания. Наш босс, отпихивая его от себя и морщась, возмущался:
– Ну что вы делаете, вы же и меня всего перемазали, неужели обязательно за меня хвататься?.. Успокойтесь, хватит орать, как будто вас режут!
В результате нам пришлось стоять в строю полчаса и ждать, когда начальник тюрьмы, испачканный своим неадекватным замом, приведёт себя в порядок. Максимус вообще куда-то исчез надолго. Один из надзирателей пробежал мимо с большой бутылью растворителя.
Раздалась команда:
– Смирно!
Тридцать пять подбородков вздёрнулись. Начальник тюрьмы, уже в новом чистом костюме, пахнущий одеколоном и слегка растворителем, появился перед нами, строгий, но сдержанный. Он был более адекватен, чем Максимус, и поэтому орать не стал, а спросил сурово:
– Кто зачинщик? Шаг вперёд!
А зачинщика как такового не было. Это была спонтанная вспышка, незапланированная, произошедшая под влиянием эмоций. Но начальник тюрьмы требовал выдачи зачинщика, угрожая оставить всех заключённых без еды на неделю, потом на две недели. Не желая, чтобы пострадали все, ваша скромная повествовательница шагнула вперёд из строя и отчеканила:
– Я зачинщик. Наказывайте только меня.
Начальник тюрьмы повернулся и хотел подойти ко мне, но тут вперёд шагнул Цезарь.
– Я тоже.
– Так, – сказал главный. – Кто ещё?
Шагнул вперёд и Каспар, и Пандора, и Лира, а потом и все остальные. Все до одного. Весь строй шагнул вперёд. Босс скрежетнул зубами.
– Значит, вот как вы?.. Гм, ладно. Тут пахнет заговором… Значит, так! Я хочу знать, кто всё это организовал и с какой целью. И, если возможно, по какой причине. Это всё, что я хочу знать. Наказаны будут только зачинщики, всем остальным ничего не будет. Если кто – не из числа зачинщиков – был свидетелем и что-то знает, пусть всё расскажет. Я подумаю, как его поощрить за сознательность.
Тридцать пять бритых голов были неподвижно подняты. Висело молчание. Сапоги стояли, пятки вместе, носки врозь. Руки были вытянуты по швам. Никто ничего не говорил. Главный сердито сверкнул глазами.
– В молчанку играть будем? Хорошо. Тогда по камерам, буду вызывать и разговаривать с каждым по отдельности – благо, вас немного. Если к концу этого дня я не выясню то, что хочу, наказаны будут все одинаково. Мало вам не покажется, это я гарантирую.
5.16. Дамы и господа, смирно
Можете и не сомневаться, что Август «Дарт Вейдер» Минерва во всём разобрался. Он безошибочно определил нашу пятёрку как виновников беспорядка и вкатил нам месяц штрафного изолятора.
Отвратительное и гиблое это место, скажу я вам. Даже для выносливого организма хищника это непростое испытание. Изолятор был устроен с таким дьявольским расчётом, чтобы зимой мучить нас смертельным холодом, а летом там царила сырая и нездоровая атмосфера. Нормально питающемуся хищнику все эти неудобства были бы не страшны, но для узников Кэльдбеорга, ослабленных скудным кроличьим рационом, они превращались в подчас непереносимые тяготы. В изоляторе было как раз пять камер, и нас туда посадили. Места там хватало только для того, чтобы сидеть, притулившись в неловком положении. Это была изощрённая пытка, длившаяся тридцать суток.
Подвергали нас пытке и ещё более изощрённой. Нас спускали в узкие колодцы глубиной чуть больше человеческого роста, закрывавшиеся сверху железными решётками – такими узкими, что там можно было только стоять. Нас опускали туда на шесть часов днём и на три часа ночью, а остальное время мы проводили в карцере.
Надзиратель, следивший за тем, как мы стоим в колодцах, всё время цеплялся к нам, заставляя держать положение стойки «смирно» и не прислоняться к стенкам колодцев.
Невыносимо всё время стоять прямо, с приподнятой головой, но именно так желал надзиратель, чтоб мы стояли.
– А не будете стоять как следует, вообще пайка лишим, – грозил он.
Но он не всегда смотрел за нами, иногда отлучался, и тогда мы ненадолго расслаблялись. Но он возвращался и начинал покрикивать:
– Так, куда осанка девалась? Голову как держим? Не прислоняться!!!
Мы задирали головы, изнемогая, и каждый из нас желал смерти нашему мучителю.
Изредка, оставаясь одни, мы перешёптывались, придумывая для него способы казни.
– Я бы вспорол ему живому брюхо и ме-е-едленно вытягивал бы из него кишки, – мечтал Каспар.
– А я… А я бы залила ему в глотку кипящее масло, – поделилась Пандора. – Так, чтобы оно сразу лилось в желудок, поджаривая его потроха.
– Садисты вы, – усмехнулся Цезарь. – Я бы просто положил его на плаху, взял топор и хрясь! – отрубил бы его куриную башку. Незамысловато и эффективно.
– Нет, надо, чтобы он помучился, – подала голос Лира. Она еле говорила от усталости, и её голос был чуть громче шелеста листвы. – А я бы, ребята, сначала сняла бы с него скальп, посыпала бы его голову солью… Потом я бы стала выжигать раскалённым железом ему глаза… Вырвала бы все зубы без наркоза… Отрезала бы язык… Отхватила бы большим ножом его яйца…
Из колодцев мужчин послышалось:
– Уй…
– Эх…
– Да, – продолжала Лира чуть слышно. – Потом засунула бы его яйца ему в рот, сломала бы все пальцы и вырезала бы у него, ещё живого, сердце!..
– Вот это казнь, – восхитился Каспар. – Лира, ты просто мастер пыток. Вот это я понимаю, смак… Ребята, согласитесь, Лира придумала самую лучшую казнь.
Мы охотно согласились, только сама Лира что-то больше не подавала голоса. Пандора позвала обеспокоенно:
– Дорогая, с тобой там всё в порядке? Ты там не в обмороке? Поговори с нами!.. Скажи что-нибудь, родная! Если тебе плохо, мы зашумим, будем звать доктора!
Послышался тихий, измученный голос Лиры:
– Я в порядке… Просто что-то голова кружится немного. Это, наверно, от усталости.
– Это от голода, – с уверенностью сказал Цезарь. – У меня самого, если честно, ноги подкашиваются. Эх, сейчас бы кровушки литрика два! Пусть хотя бы кроличьей… Но вволю!
– Ох, не говори, меня мутит, – простонала Пандора.
– Слушайте, – сказал вдруг Каспар. – А Аврора у нас казнь не придумывала. Аврора, а ты бы как его урыла?
– Всё, ребята, баста, – отозвалась я. – Хватит об этом. У меня башка раскалывается.
– Тоже от голода, – сказал Цезарь. – Ох, ну что за изверги! Я начинаю с вами соглашаться…
– Насчёт чего? – спросил Каспар.
– Чтоб его помучить.
– А ну-ка, ну-ка!.. Как бы ты его?
– Ну-у… Сначала я бы отрубил ему ноги.
– Так, неплохо.
– Потом я отрубил бы ему руки.
– Гм, а дальше?
– А что дальше? Потом – башку его куриную, и всё тут!..
Каспар вздохнул.
– Тебе бы всё только топором махать… Это как-то не очень изощрённо, как девчонки придумали.
Наши разговоры были прерваны звуком приближающихся шагов. Подумав, что это возвращался наш мучитель, мы кое-как подобрались – выпрямили спины, подтянули животы, подняли подбородки, ноги поставили вместе. Но поступь оказалась не его. Она была лёгкая, быстрая, до боли знакомая и любимая. А потом послышался тихий голос над колодцами:
– Это я… Как вы там, ребята?
– Док?! – обалдели мы.
– Да, мои дорогие, это я… Умоляю вас, тише.
– Док, – сказал Каспар, – мне это мерещится, или это правда вы?
– Правда, правда, – послышался тихий, серебристый смех.
– Вы – здесь?! Как вы сюда…
– Ш-ш! – шикнула док. – У меня мало времени. Я вам кое-что принесла. Кто из вас чувствует себя хуже всех?
– Это Лира, – сказала Пандора.
– Она, она, – подтвердил Цезарь. – Нам всем хреново, док, но ей хуже всех, это точно.
– Она у нас уже в обморок падала, – сообщила я.
Было слышно, как док перемещалась к колодцу Лиры.
– Мадемуазель Лира, вы меня слышите? Это доктор.
– А?.. – ответил слабый, как будто сонный голос Лиры. – Док? Вы здесь? Это не сон?
– Мадемуазель Лира, я сейчас просуну вам в яму трубочку. Сосите, пока я не скажу «стоп». Так, вот она… Берите. Нашли?
– Угу… Угу.
– Теперь сосите, только умоляю вас, ни слова.
Около минуты царило молчание, только иногда до нас доносились причмокивающие звуки. Потом док сказала:
– Стоп, мадемуазель… Всё. Оставьте и вашим друзьям.
– Док… – умоляла Лира, – я прошу вас… Можно ещё?
– Нет, всё, – ответила док строго, но с оттенком ласки. – Ваши друзья тоже голодны.
– Да, док, вы правы… Ребята, это кайф. Сейчас и вам дадут пососать.
– Что ты там такое пила? – изнывал Каспар. – Док, что там у вас?
Док сказала:
– Два с половиной литра крови… По пол-литра на каждого. Больше пронести не смогла.
Каспар прохрипел:
– Док, родная вы наша!.. Дайте, дайте скорее!
– Возьмите, друг мой, только не выпивайте всё, оставьте другим.
Ещё одна мучительная минута. У нас с Цезарем и Пандорой урчало в животах, и мы с нетерпением ждали, когда к нам в колодцы спустится благословенная трубочка. Каспар напился, вернее, выпил свою долю, и док вынула трубочку из его колодца. Пандора запросила:
– Мне, док, мне!..
Док дала ей трубочку. Потом, переместившись к колодцам, где стояли Цезарь и я, спросила:
– Ну, кому?
Великодушный Цезарь сказал мне:
– Пей, милая. Пей досыта, а мне оставь пару глоточков.
Я приникла к трубочке. Это было наслаждение. Мне с каждым глотком становилось лучше, я чувствовала прилив сил, проходила усталость и головная боль. Однако я остановилась: нужно было оставить и Цезарю. Я, оторвав рот от трубочки, спросила:
– Там ещё достаточно?
Док ответила:
– Можете сделать ещё пару глотков.
Я отпила и сказала:
– Всё… Цезарь, остальное тебе.
– Давайте…
Цезарь выпил остатки. Док Гермиона, вытянув трубочку, проговорила тихо и нерешительно возле его ямы:
– Цезарь... Я хотела вам сказать... Я вам очень благодарна за ваше... гм, гм, за ваш благородный порыв, и мне очень жаль, что всё так кончилось для вас... Не знаю, как сказать...
Её голос совсем сошёл на шёпот и смолк. Из ямы послышался хрипловатый ласковый голос Цезаря:
– Родная, не говори ничего. Если можешь, протяни сюда свои губки, моя сеньорита, а я как-нибудь дотянусь.
После секундного молчания док Гермиона ответила со звенящими в голосе, как кристаллы льда, нотками:
– По-моему, это немного слишком. Если вы думаете, что вам теперь всё можно, то вы ошибаетесь.
Она ушла, а Цезарь со стоном поник в своей яме. Каспар посмеивался:
– Что, норовистая попалась сеньорита?
– Да уж, с ней так нельзя, – вздохнул Цезарь. Из его ямы слышался треск щетины: он озадаченно скрёб себе затылок.
– Что, получил щелчок по носу, герой-любовник? – не унимался Каспар. – Ты-то, наверно, привык, что девчонки сами тебе на шею вешаются, а? Ты их как орешки разгрызал, а эта не по зубам оказалась!
– Да если бы она была такая доступная, я бы к ней не смог так относиться, как я к ней отношусь, – прорычал в ответ Цезарь. – И всё равно эта сеньорита будет моя. Или она, или никто.
продолжение см. http://www.proza.ru/2009/11/05/433
Свидетельство о публикации №210042401342
и Цезарь прелесть! :)
а уж краска с перьями - вообще бесподобно! :)
Инна Соснина 04.05.2010 21:36 Заявить о нарушении
Елена Грушковская 04.05.2010 21:50 Заявить о нарушении