Письмо 16. Ребенок и смерть. Твой ребенок

Не я рожу тебе ребенка,
Не мне гордиться животом.
Не у меня он пискнет звонко.
Не мой сосок найдет он ртом.

Не мне с завернутым в пеленку
В твой дом торжественно войти.
Не быть мне матерью ребенку,
А быть чужой – не по пути.

Думаю, ты и сам знаешь, о чем это письмо. Самое горькое, самое тяжелое, самое несправедливое по отношению к нам письмо о неотвратимости наказания, о неизбежности расплаты, о божественном промысле и о вселенском воздаянии.

Ты помнишь, в какое время я написала эти строки – тогда ты делал все, что было в твоих силах, чтобы уйти от меня, а я, словно водоросль, цеплялась за твои ноги и умоляла остаться. Уже тогда тебе была очевидна бесцельность наших отношений – я ведь точно так же цеплялась за семью, отчаянно спасая рушащийся вокруг меня мир, и ты понимал, что каждый следующий шаг ведет нас к пропасти, имя которой я осмелилась назвать себе лишь впоследствии – полная физическая и духовная зависимость. Однако в то время я совершенно иначе смотрела на наши отношения – впервые за последние 15 лет мне открылся яркий и удивительный мир взаимной, страстной, огромной любви к достойному меня человеку, и я хотела каждую минуту своей жизни находиться в нем. Этому миру так подходит название фильма с Аль Пачино и Эллен Баркин в главных ролях – «Sea of love» - море любви. 

Для тебя все было иначе – ты знал, или думал, что знал, что нас ждет впереди, у другого берега моря, и потому торопился – ты хотел обставить свой будущий уход, родив ребенка, призванного заменить одно любящее существо другим. Ты ведь знаешь, что детей заводят для самих себя, и существует масса поводов и предлогов оправдать всего лишь одно желание – наслаждаться хотя бы несколько лет безусловной, искренней, безрассудной любовью человека, зависящего от тебя во всем. Многие ищут такую любовь в женщинах, некоторые – в молодых мужчинах, кое-кто обретает ее суррогат в поклонниках, но находят ее лишь в одном – любви ребенка. Это особенная любовь, и всякая мать тебе об этом скажет – нежное, беспомощное существо, созданное из твоей плоти и крови, выстраданное долгими месяцами беременности, выношенное на руках, твоими усилиями превращенное из крохотного звереныша в человеческого детеныша, в чьих глазах ты еще долгие годы будешь самым умным, самым красивым, самым сильным существом в мире, - это ли не тайная цель и подоплека материнского инстинкта?

Мужчины устроены по-другому, но и они не менее страстно нуждаются именно в такой любви, ожидая получить ее от любимого человека, сравнивая ее с любовью матери, помноженной на чувственность отношений. Как правило, потом приходит осознание того, что материнская любовь дается всего один раз, а чувственность – многажды, и мужчина меняет женщин словно перчатки. У тех, кого в детстве недолюбили, в душе остается потребность возместить эту потерю любой ценой, и потому в женщине такие мужчины ищут утраченную мать, требуя от нее невозможного – безусловной, безрассудной, всепрощающей любви.

Это то, что случилось с нами, хотя тогда я этого еще не понимала. Мне казалось, что я отдаю тебе все, что имею, но тебе этого было мало, - ведь при всем своем чувстве я не стремилась стать тебе матерью, а сама ждала от тебя поддержки и любви. И тогда ты стал внутренне готовиться к разрыву – ты решил родить в семье еще одного ребенка, призванного заменить меня самим фактом своего рождения. Ты не постеснялся сказать мне об этом, пусть и не впрямую, но иногда слова бывают излишни. Скрыв лицо у меня на груди, ты сказал, что вы ждете ребенка… С усилием подбирая слова, ты попросил меня не уходить, - по крайней мере, до того момента, пока ребенок не появится на свет... Заглядывая мне в глаза, ты спросил, что я решила…

Понимал ли ты, что ты на самом деле мне сказал? Чувствовал ли ты, что и как ощущала я? Думал ли ты о том, что я буду делать дальше? Вряд ли на эти вопросы существует ответ, но сегодня я тебе на них отвечу. Смысл сказанного тобой проник в меня не сразу, годы спустя я поняла, что ты на самом деле имел в виду заменить меня и мою ущербную, по твоему ощущению любовь, на чистое, свежее чувство крохотного существа, но как всегда и везде, ты желал получить гарантии и быть уверенным, что все пойдет по плану – я все полгода до рождения (ведь ты уже выждал паузу длиной в три первых волнительных месяца) буду поддерживать тебя своим чувством, и лишь после того, как малыш появится на свет, ты позволишь себе с головой уйти в заботы о нем, заполучив законное право выбросить меня из жизни, как использованную тряпку. Разве не это звучало в твоих словах, когда ты всерьез объяснял мне, что после рождения у тебя не будет ни времени, ни сил на наши отношения, а там посмотрим? И разве я тогда и теперь поняла тебя превратно?

Я знала, что так и будет, и, тем не менее, ни на секунду не задумалась о том, чтобы уйти. Я так хотела быть с тобой, что была согласна на духовное и физическое нищенство, лишь бы иметь возможность подержаться за край твоей одежды. Я понимала, что моя любовь обречена самим существованием этой новой жизни, но я была счастлива за тебя, потому что тогда для меня твое счастье было почти что моим собственным. Я испытывала невыносимую боль от того, что это не я рожу тебе ребенка, но была горда тем, что способна искренне радоваться тому, чего не дано пережить мне самой. Я была готова на все, лишь бы у тебя было то, чего ты так хотел. И это правда, ибо сегодня мне нет смысла лукавить перед тобой.

А потом случилось ужасное, непоправимое, несправедливое по отношению ко всем  - тебе и твоей семье, твоему нерожденному ребенку, мне. Случилось то, чего не должно было произойти хотя бы уже потому, что я – клянусь тебе сегодня еще раз – ни единой секунды, даже во сне, не желала этого – ни тайно, ни явно, ни по зависти, ни по недомыслию. Сегодня, уж поверь мне, нет никакого смысла оправдываться, но это так – я всем сердцем матери желала счастья тебе и твоим близким. Скажу больше -  иногда я вдруг остро ощущала твоего ребенка как своего – как будто это я беременна и ношу нашего малыша. Мне почему-то казалось, что мы зачали его вместе, после долгих бесплодных усилий, после врачебных манипуляций, после унизительного лечения, и теперь я была счастлива, что это произошло. В такие минуты я забывала о том, что этот ребенок несет в себе мою смерть в зародыше – ведь его появление на свет будет обозначать естественное для тебя прекращение наших отношений на неопределенное время, читай – навсегда. Но как я могла ревновать тебя к нашему малышу?!

И все же мы его потеряли, мы все – твоя жена, ты, я, целый мир вокруг. Потеряли горько, несправедливо, внезапно и скоропостижно. Если я не ошибаюсь, кровотечение открылось в тот момент, когда мы были близки, и это мне особенно горько и больно осознавать – в таком стечении обстоятельств я не могу не видеть божьего наказания, расплаты, урока. Сегодня меня не удивляет то, с какой яростью и готовностью ты истолковал эту ситуацию как последствие моей зависти, бесплодности в отношениях с мужем и эгоизма в нашей любви, когда именно такая версия прозвучала в словах одной женщины, сыгравшей, увы, роковую роль не только в твоей жизни, но и в нашем морганатическом браке. Она сказала то, что ты по той или иной причине был готов услышать, она произнесла слова, протравившие твою душу до самого основания. Итак, для тебя больше не существовало никаких сомнений в том, что это я виновата в смерти ребенка, потому что завидовала твоему счастью, потому что понимала, что его рождение уничтожит наши отношения, потому что желала безраздельно владеть тобой и дальше.

В свое время я уже писала тебе о том, какую страшную боль я испытала в тот момент, когда ты сказал мне правду. Излишне говорить, что мои чувства нельзя сравнить с горем родителей, но и свести их к вежливому соболезнованию, тайному злорадству или дружескому сочувствию тоже невозможно. Я испытала очередной удар судьбы, понимая, что его сила предназначена не только тебе и твоей семье, она есть грозное предупреждение нам, предзнаменование мне, предсказание судьбы и возможность покаяться, пока не поздно. Именно так я воспринимала весь ужас того момента, готовая искренне и по-матерински разделить с тобой твое горе, утешить тебя. Возможно, тогда впервые зародилась во мне другая мысль, но об этом в другом месте и в другое время. Я потянулась к тебе всей душой, уверенная в том, что горе сплачивает, но!

Но горе сплачивает внутренне единых людей, а не тех, кто ежечасно раздираем внутренними и внешними противоречиями. Смерть твоего нерожденного ребенка стала страшной разделительной полосой нашей жизни, она впервые привела к открытым обвинениям и упрекам с твоей стороны, положила начало новому периоду отношений, построенных на желании докопаться до истины любой ценой, выяснить правду вопреки здравому смыслу, причинить боль в отместку за собственные страдания, и, в конечном счете, выжить, чего бы это ни стоило тому, кто пытается быть с тобой. Тогда я впервые поняла, что я не на твоей стороне, а в окопе на стороне противника, и ты готов на все, лишь бы уничтожить меня ради собственной идеи спасения. Тебе было даром не нужно ни мое сочувствие, ни моя поддержка, ни моя глубокая боль – ты хотел переживать все в одиночку, ты хотел горделиво страдать и нести наказание один, но только даже таким людям-волкам, как ты, требуются силы, и ты вычерпал их из меня – моего чувства боли, вины, сострадания, стыда, моих беспомощных слез, моих ненужных оправданий, моих робких извинений. Думаю, тогда, ты сам того не сознавая, поступил со мной как вампир, но это помогло тебе выжить и укрепиться, пусть даже и такой ценой. Что ж, тогда я была готова помочь тебе даже так, лишь бы – помочь.

Сегодня мне почему-то кажется, что мы не виноваты в его смерти, и что он был обречен вовсе не потому, что мы с тобой в этот момент были близки как мужчина и женщина. В этой истории есть и другие персонажи, и я почти что уверена, что урок предназначался не не тебе и не мне. Мы с тобой нежно и трепетно любили этого малыша – ты как его отец, я – как бездетная безмужняя тетка, соединяясь, мы часто говорили о нем, как о нашем ребенке, мы ждали его появления на свет, мы забывали о том, что его рождение навсегда поставит точку в наших отношениях, поэтому ощущали себя в тот момент по-особенному родными друг другу. Я не верю в то, что его смерть была призвана напомнить нам о том, что мы погрязли в грехе прелюбодеяния и  лжи, я не верю, что жертвенная любовь способна погубить своего благодетеля, я не верю, что дети несут на себе грехи отцов, и так далее, и так далее.

Я не верю, но сегодня жизнь доказывает иное. Я не верю, но иду тем же путем, который был предначертан мне в тот мрачный осенний день. Я не верю, но несу наказание за прошлые грехи, произошедшие в другой жизни. Я не верю, но страдаю тем же недугом, что погубил твоего малыша. Вместо ребенка в наши отношения впервые вторглась смерть, но это было только первое ее пришествие. Сегодня можно лишь задать себе вопрос – а был ли иной выход, иное решение проблемы, другое отношение к жестокому уроку, другое истолкование наказания, иначе говоря, можно ли было сохранить его крохотную не начавуюся жизнь в обмен на мою, твою, наши?