Ромашка

                Гусиный пастух

     В одном небольшом хуторке жила вдова со своим сыном. Жили бедно.
  Мать прихварывала, а сыну всего-то седьмой годок пошел. Когда в до-
  ме совсем есть стало нечего, нужда заставила бедную женщину идти
  к деревенскому богачу, скупому и жадному Опанасу, просить в долг
  хоть мерку, какой-никакой мучицы.
     - Дать-то недолго, но только с каких доходов ты отдавать бу-
  дешь? Вот ежели б твой мальчонка пошел моих гусей пасти, тогда дру-
  гое дело...
     - Так он мал же еще! - взмолилась мать.
     - Я ж его зову не дрова колоть. Ходи себе, прутиком помахивай...
     - Так ведь у тебя этих гусей целое стадо! А пропадет какой гусе-
  нок, так ты ж потом с малого и взыщешь?
     - Для того и зову его в пастухи, чтоб пропажи не было. Скорее думай
  Марья, некогда мне... - заторопил Опанас.
     Вздохнула Марья и согласилась. Дома напекла лепешек и рассказала
  сыну своему, Андрейке, как его Опанас в гусиные пастухи "сосватал".
  Сама говорит, а слезы так и катятся. Разве ж послала б она его,
  своего единственного сыночка, к этому Опанасу. Не зря ж люди говорят
  о нем: возьмешь у него в долг полушку, год рассчитываться будешь.
  Но идти больше не к кому. "Ох, горе-горькое! Вдовья судьбинушка
  да сиротская долюшка!.." - вздыхает мать.
     С того дня и стал ходить Андрейка еще до света солнца тропинкой
  по крутой горе к Опанасовому двору. День, другой и неделя пролетела.
  Попривык мальчонка маленько. Вроде бы уже и ничего. Сам рано просы-
  пается. Тихонько оденется, возьмет в сенях хворостинку и за дверь.
  По дороге, у ручья, умоется и бежит тропинкой, посвистывает. Только
  когда возвращается вечером этой тропинкой, длиннее она ему кажется. Уста-
  лые ножки идут, идут по ней, а она все не кончается. И приглянул он
  себе в нескольких шагах от тропинки камень. Будто для того тут
  и поставлен, чтоб посидеть да отдохнуть на полпути. Вот как идет
  Андрейка домой, дойдет до этого камня и садится передохнуть.
     Недалеко от того камня, где посиживал мальчик, в землю врос другой
  камень, раза в три поменьше первого будет. Давно его уже заприметил
  пастушок, даже пробовал на нем посидеть. Но сидеть на нем было
  неудобно, и он поерзал, поерзал, оглядел его со всех сторон и опять
  пересел на большой камень.
     Через пару дней Андрейка заметил, что из-под меньшего камня
  пробиваются маленькие листики, уродливые и бледненькие.
     - Да подвинься ты, увалень! - толкнул он камень ногой. Но где там?
  Камень лежал, будто не слыша его слов. - Ах, ты так? Сам не желаешь
  подвинуться, так я тебя проучу! Покатишься ты у меня стремглав
  с горы...
     Но выполнить задуманное оказалось не так-то просто. Мальчик
  то руками, пытался его сдвинуть с места, то ему под бочок подкла-
  дывал плечико, но камень все упорствовал.
     Совсем было Андрейка выбился из сил, но потом вспомнил, как мужики
  передвигали огромную бадью, и стал оглядываться. Нашел подходящую
  корягу, подложил ее один конец под камень, подкатил под нее небольшой
  камушек и навалился всем телом на другой конец. Камень нехотя
  сдвинулся с места, освободив клочок земли маленькому росточку.
     - Ну и леший с тобой, коли ты такой упрямый! - проворчал мальчик,
  вытирая со лба пот рукавом. - Кого это ты там, под своим брюхом, пря-
  тал? - склонился он над бледненьким росточком. Но разглядеть его
  было трудно. Сгущались сумерки. - Ладно уж. Расти поскорей. До
  завтрева!
     Он махнул ему рукой, как новому приятелю, и побежал тропинкой к
  своему дому.


                ПРИЯТЕЛЬ

     На другой день, пробегая мимо по тропинке, Андрейка махнул, рос-
  точку рукой.
     - Здорово, приятель! О-о-о! Да ты молодец! Распрямляться стал.
  Ну, до вечера. Не скуча-ай!
     Целый день мальчик ходил за гусями с хворостинкой, слушал их
  гоготание и думал о маленьком росточке, которого вызволил из-под
  камня. И захотелось ему чем-то порадовать своего нового приятеля.
  Пришло ему на ум: неплохо бы полить росточек. Вон как солнце печет,
  а ему на горе и того хуже.
     Отогнав гусиное стада к Опанасову двору, Андрейка подбежал к реч-
  ке, сложил две ладошки ковшиком, зачерпнул воду и, осторожно ступая,
  пошел тропинкой в гору. Как ни торопился, как не сжимал пальчики,
  но, пока шел до камня, вода в ладошках иссякла. Капля за каплей
  просочилась водичка промеж пальчиками. С виноватой улыбкой подошел
  он к росточку.
     - Прости, приятель. Не смог принести тебе попить. Но ты не горюй.
  Скоро выпадет роса. А я завтра что-нибудь придумаю.
     Росточек пошевелил листиками. И не понять было малышу: то ли ве-
  терок качнул листиками, то ли и впрямь росток ответил на его слова.
     - А ты подрос маленько! Листики позеленели, распрямились. Красивые
 такие...
     И опять зашевелились листики. Посидел Андрейка на камушке, порас-
  казал росточку все свои дневные новости и побежал тропинкой домой.
     На следующий вечер мальчик набрал в рот воды и пошел по тропинке
  к заветному камню, где дожидался его зеленый приятель. И надо ж то-
  му случиться, уже и камень виднелся. Заторопился мальчик, запнулся обо
  что-то на тропинке, больно ударил пальчик на левой ножке, охнул и
  вылилась водичка. Подошел он к своему приятелю, сел рядом с ним
  на землю и заплакал. Две горючих слезинки упали на подрагивающие
  листики. И вдруг почувствовал Андрейка душистый аромат, какого отро-
  дясь не приходилось нюхать ему. Успокоился мальчик и даже улыбнул-
  ся. Стал опять рассказывать, своему приятелю сегодняшние новости.
     В этот раз домой вернулся он поздно. Мать ждала его у калитки.
     - Сыночек! Случилось чего? Где ты так долго пропадал?
     Мальчик и рассказал матери о своем новом приятеле, которому никак
  не удавалось принести водички.
     - Эко горе! Возьми вон там маленький кувшинчик, набери в него во-
  дички и полей его утром. А кувшинчик возьми с собой, наберешь в него
  водички из колодца и будешь пить, когда захочешь. Экая я недогадливая.
  Поди, днем и самому водички хотелось?..
     Так и пошло. Утром и вечером приносил Андрейка своему приятелю
  кувшинчик водички. Большие выросли листья, издалека уже видать.
  Сядет мальчик рядом, а листья выше его головы. Потянулись вверх
  на тоненьких ножках и бутоны, будто застенчивые детки с опущенными
  долу глазками. Ох, как не терпелось Андрейке увидеть первый цветок.
  Он все поторапливал его. И цветок послушался мальчика, не стал под-
  ниматься выше листьев, а, подумав маленько, собрался с силами и открыл
  свое беленькое личико. Цветок походил на большую ромашку с частыми
  большими лепестками. Идет домой Андрейка и, еще издали увидел цветок.
     - Ух, ты какой! А пахнешь-то как! Вот бы мама посмотрела на тебя...
     Подойдя ближе, в лучах закатного солнца мальчик увидел, как в сере-
  динке цветка что-то блеснуло. "Что бы это такое было?" - подумал он
  и наклонился над цветком.
     - Ой, денежка! Вот так чудо! Ты мне ее даришь, дружок? - нем-
  ножко растерявшись, спросил мальчик.
     Головка цветка наклонилась, и на его ладошку скатилась золотая
  монетка. Мальчик, то разглядывал монетку, то нюхал цветок, то гладил
  листики. А как стали сгущаться сумерки, попрощался с цветком и
  побежал домой.
     Дома, протягивая, матери монетку, Андрейка радостно сказал:
     - Смотри, мама, это мне мой дружок подарил!
     Мама взяла монетку и недоверчиво посмотрела на сына. А тот,
  привыкший с матерью делиться всеми секретами, рассказал все,
  как было. Женщина верила своему сыну, ведь не было случая, чтоб он
  намеренно ее обманул. Но все же золотая монета ее насторожила.
  Наказав сыну никому об этом не рассказывать, накормила его и
  спать уложила. Сама еще долго ворочалась с боку на бок да все ду-
  мала  на что истратить эти деньги. В доме деньги появлялись не час-
  то, а если уж появлялась какая копейка, то тратилась на самое
  что ни на есть необходимое.
     Монетка была новенькая, поблескивала на ладони, как осколочек
  солнышка. Жаль ей стало отдавать сразу. Завернула ее мать в
  платочек, завязала узелочком и положила за образ Николы Угодника.
  "Там сохраннее будет", - подумала она и полезла на печь.
     Утром Андрейка, как обычно, набрал кувшинчик водички и побежал тро-
  пинкой к своему цветку. Цветок дремал, укутанный серым покрывалом ту-
  мана. Листья отяжелели под мелкими капельками росы. Цветок свер-
  нул лепестки и, наклонив головку, досматривал самые сладкие утренние
  сны. Мальчик легонько вылил водичку
  под самый корешок и побежал к Опанасову двору. День тянулся долго.
  Подросшие гусята разбредались в разные стороны, и бедному Андрейке
  не пришлось и на минутку присесть. Но вот, наконец, солнце косну-
  лось горизонта, и Андрейка, набрав водички в кувшинчик, опять побе-
  жал к своему цветку.
     Вместо одного цветка, смотрели солнышку вослед уже три цветка.
  И во всех трех было по золотой монетке. Так же цветки склонили
  головки и монетки скатились в детскую ладошку.
     - Спасибо тебе, дружок! - смущенно поблагодарил Андрейка.
     И снова он до темна рассказывал цветку о гусятах и обо всем,
  что приходило ему на ум. Теперь цветки смотрели не на край заходя-
  щего солнца, а на него и согласно кивали головками. Вернувшись до-
  мой, он отдал матери монетки и сказал:
     - Мама, а цветок все понимает, только говорить не умеет.
     Мама кивнула головой и, вздохнув, сказала:
     - Осень скоро. Повянут твои цветы. Да и, как знать, может и не
  взойдут больше. На горе холодные ветры гуляют. Сгубят, как есть,
  сгубят... - И, подумав, предложила.- А давай-ка, пересадим твой цве-
  ток в наш сад? Станет холодать, мы его соломкой укроем...
     Андрейка обрадовался материным словам. А на утро взяла мать
  лопату, большую кошелку, чтоб можно было перенести цветок и не пов-
  редить ни один корешок. Пошли тропинкой к знакомому камню.
     Цветок, как и вчера, дремал под серым одеялом тумана.
     - Проснись, дружок! Я не один сегодня пришел, а с матерью. Мы
  перенесем тебя в наш сад, и ты теперь всегда будешь жить с нами.
     - Тиш-ше, тиш-ше! - зашелестели листики цветка.
     Мать с сыном переглянулись.
     - Скорей же, скорей. Туман укроет нас. - Послышался еле слышный
  голос.
     Мать с Андрейкой торопливо стали выкапывать цветок. А когда он
  расположился в кошелке, опять послышался шелестящий голос цветка:
     - Копайте глубже, это все ваше, ваше, ваше...
     Мать осторожно копнула. Лопата звякнула о что-то. Разгребая землю
  руками, она наткнулась на горлышко большого горшка, доверху напол-
  ненного золотыми монетами.
     - Ах, Боже ж ты мой! - прошептала изумленная мать. - Что же делать?
     - Скорей! Скорей! Туман уходит. - Тихим шепотом прошелестели
  листики цветка.
     Мать поставила горшок рядом с цветком в кошелку. Зарыла ямку и
  придвинула на то место отодвинутый сыном камень. Подхватив кошелку,
  пошла тропинкой к своему дому, а Андрейка побежал к дому Опанаса.
  Но в этот день пасти гусей ему не пришлось. На крыльцо вышла тол-
  стая Опанасова жена и велела ему больше не приходить. Гусей они
  нынче же повезут продавать. Мальчик тут же зашвырнул надоевшую
  хворостину и побежал домой.

                ТРЕВОЖНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ

     Цветок посадила мать под самым окном. До позднего вечера сидели
  они с сыном на завалинке, любуясь роскошными цветами, которые распус-
  кались прямо на глазах, и источали приятный аромат. Береза еще ниже
  наклонилась над их домом, будто пыталась прикрыть от чужого глаза
  крыльцо и цветок под окном.
     Денежки мать припрятала, наказав сыну о них никому не говорить.
  Сама же, закупив все самое необходимое, решила подождать, осмотреться.
     Прошла неделя, как цветок поселился под Марьиным окном. Вроде бы
  ничего особенного, ведь растут же высокие мальвы вдоль плетня, и
  ноготки растут даже в картошке, но как-то радостнее стало жить.
  Чистит Марья молодую картошку и тихонько напевает. И вдруг будто
  толкнула ее набежавшая мысль: "А ведь я уже три года не пела! Ну да,
  три года с той самой поры, как похоронила мужа. Ишь ты, распелась...
  - ругнула она себя с напускной строгостью. Но душа будто пробуди-
  лась от тяжелого, душного сна и возвращаться обратно не хотела. - Че-
  го это со мной? Чувство такое, словно тяжесть какая-то свалилась с
  меня... Жить хочется, и радоваться каждой былинке,- размышляла она
  вслух, продолжая чистить картошку.
     Стала замечать Марья, что и Андрейку, будто подменили. Строгает се-
  бе палочку или нарвет слив в кепку с надтреснутым козырьком, а есть
  сядет непременно под кустик того цветка, который она в кошелке с
  горы принесла. И разговаривает с ним, будто с приятелем. Бывало, за-
  играется с соседскими мальчиками, что и домой, не дозовешься. А нын-
  че и за ворота не выйдет. Все у цветка топчется. Да и сам цветок
  так и тянется к нему. Цветики за ним, как за солнышком, головки
  поворачивают. "Вот диво!.. - думается ей. - И спросить не у кого.
  Не слыхала я, чтоб так-то с кем случалось... Как бы какой беды не
  приключилось..." - заныло материнское сердце.
     Стала Марья тайком подглядывать за цветком. К нему подойдет,
  польет его, землицу подрыхлит. Ничего особенного. Цветок как цветок.
  Но стоит подойти к нему Андрейке, как встрепенутся листики, зашелестят,
  хоть и ветра нет. А цветы ему прямо на ладонь ложатся и ласкаются,
  как котята.
     Как-то раз пекла Марья хлеб и провозилась у печки допоздна. Анд-
  рейка уже посапывал на горячей печи. И ей уже пора было ложиться.
  Задула она керосиновую лампу, разделась и, собираясь ложиться на пос-
  тель, мельком взглянула в окно. Да так и обмерла.
     На кусте принесенного ею цветка стоит девочка. Все ее тельце вы-
  леплено из ночного тумана. Росточком девчушечка с трехлетнего ре-
  бенка, в длинной рубашонке, с распущенными волосами. Босые ножки
  переступают с листика на листик, то привстают на цыпочки. Лица не
  видать, но и так было ясно, что девочка заглядывала им в окно и
  тянула пухленькие ручки, будто просилась ей на руки.
     Защемило материнское сердце. И боязно ей, и жаль девчушечку. Одна
  ведь среди ночного сада. Только луна, безразличная к нашей земной
  жизни, глядела с высоты. Но пока мысли боролись со страхом в ее
  душе, девочка увидела, что в доме погас свет, присела, опустила ручки
  и расплылась над кустиком бесформенным облачком. Опомнившись, Марья
  осенила себя крестным знамением и, взглянув на Николу Угодника, за-
  шептала молитву. Потом торопливо нырнула под одеяло, но сон еще
  долго не шел к ней.

                БАБУШКА УСТИНЬЯ

     Ранним утром, не сказав Андрейке ни слова, взяла Марья ведра с ко-
  ромыслом и пошла к колодцу. Но на полпути свернула на тропинку и
  межою направилась к своей давней подруге, а теперь куме Груньке. Ку-
  ма доила корову и не сразу заметила раннюю гостью.
     - Доброе утро, кума.
     - Доброго здоровячка. Ты чего Марьюшка? Али случилось чего? -
  удивилась и вместе с тем встревожилась та.
     - Ничего у меня не случилось, - несколько растерянно пробормотала
  Марья. - Что у меня может случиться?.. Вот пришла проведать.
     - Что-то ты говоришь, да не договариваешь...
     - Ко мне она пришла, ко мне. Иди в дом, Грунька, а мы тут покалякаем.
     Старая женщина вытряхнула с подола кукурузные зерна на слегка
  присыпанный начинающей опадать листвой двор, открыла курятник и по-
  манила женщину в сад, где виднелась под старой яблоней скамейка.
  Старушка села на нее и, прихлопнув по скамейке рукой рядом с собой,
  пригласила сесть Марью.
     - Давай, доченька, рассказывай мне все, без утайки. А мы потом с
  тобою и обмозгуем, че к чему.
     Поколебавшись маленько, Марья рассказала, как выкопали они цве-
  ток на горе, принесли и посадили его под окном. И про то, как сын
  разговаривает с ним,  и про девочку с туманного облачка. Только о
  деньгах промолчала. Не они ее волновали в эту минуту. Ей все хоте-
  лось знать, что за дитя заглядывало к ней в окно?
     Долго молчала бабушка Устинья. Все вздыхала и кряхтела. То на
  Марью взглянет, то платок поправит на голове, то на кур прикрикнет.
  Видать, не враз она решилась обсказать молодухе, что слыхала от ста-
  рых людей. А, может, и сама в том сомневалась. Уж больно все это
  необычно.
     - Уж не знаю, как и сказать тебе... - перешла на шепот бабушка Ус-
  тинья.- Слыхала я, когда еще такой, как ты была, но правда то или нет,
  поручиться не могу. А вот, как говорится, за что купила, за то и
  продаю. - Бабушка опять надолго замолчала, разглаживая на худых ко-
  ленях износившийся до дыр цветной фартук. Марья не торопила. Пони-
  мала, что раз бабушка долго собирается с духом, то любое сказанное
  ею слово дорого стоит. Терпеливо ждала, ежась, то ли от утренней
  прохлады, то ли от неизвестности. Наконец бабушка Устинья мелко-мел-
  ко перекрестилась и, наклоняясь к самому уху Марьи, горячо зашептала.
     - То и есть живая душа человеческая!
     - Как это, бабушка? - изумленно взглянула на нее Марья.
     - Высоко, в горах злой Дух обитает. Каков он из себя? Не скажу,
  не знаю. Врать не буду. А только люди говорят, что за что-то раз-
  гневался он очень на людишек, что в низовье живут. Вот и пошали-
  вает. Напустит на них туману и, которое дитя некрещеное, украдет.
  А пока до гор донесет, все ребячье тельце туманом изойдет. Только
  сердечко в зернышко превратится. Ручища у него большущая, вот меж
  пальцев то зернышко и выпадет. Потеряется, значит... Но не враз оно
  прорастает, а только когда тепло человеческое почует. Вот, видать,
  твой малец то ли посидел на том месте, то ли еще чего, а только он
  его к жизни и возвернул. Разбудил, стало быть. А потом воду ему но-
  сил. Вы еще и в сад, к себе его приволокли, - недовольно проворчала
  старуха. - Оно, известное дело, человек к человеку тянется. Только...-
  Она сокрушенно замотала головой. Всем своим видом, осуждая поступок
  Марьи.
     - Что ж теперь делать-то, бабушка? - забеспокоилась женщина. - Раз
  оно из рода человеческого, так жаль мне его...
     - Жаль, жаль его! Ты об себе да о сыне думай! - прикрикнула бабуш-
  ка Устинья. - Поди его уже ищет Горный Дух. Отнесла бы ты тот цветок
  обратно на гору и дело с концом.
     - Что ты, бабушка?!- воскликнула Марья. - А Андрейка? Он же не
  отходит от него. Да и грех-то, какой: открещиваться от человека.
  Помочь бы ей, но только как? Посоветуй, бабушка Устинья. Христом-Бо-
  гом молю... не оставлять же дитя невинное этому нехристю...
     - Эх, не ты первая, не ты последняя. Ударят морозы. И сгинет твой
  цветок. Туман рассеется. Вот и вся недолга.
     Заплакала Марья, руки заломила. Будто свое дите хоронит. Глядит
  на нее Устинья, а про себя отворотную молитву, шепчет. Потом и гово-
  рит:
     - Да, тихо ты! Не реви! Может чего и придумаем. Матерь Божья, за-
  щитница наша, знать не даст в обиду душу христианскую. Слушай, чего
  говорить стану, и в точности все исполни. Может, и обойдется.
     - Говори, бабушка, говори. Все исполню, не сомневайся...
     - Глупая баба! Как есть, глупая. И сама не знаешь, какую страшную
  змею за хвост дергаешь. И я совсем из ума выжила, туда же лезу...
  Борони Боже от всяких напастей...- крестясь, опять перешла на ше-
  пот старуха. - Ну так, слушай. Об этом никому, ни-ни! И сыну своему
  тоже не говори. Дитя еще... Спать сегодня рано ложись. Солнце зай-
  дет и на печь. Огня в доме не зажигайте. И цветок понапрасну не
  тревожьте. А как утром петухи пропоют, бери, милая, ведро и беги, что
  есть духу: собери первую воду из семи колодцев. Торопись, чтоб ни-
  кто тебе при этом дорогу не перешел. Неси ее ко мне. Я вот на этом
  месте поджидать тебя буду. А теперь ступай, ступай, милая...
     Марья поклонилась в ноги старухе, подхватила пустые ведра и по-
  бежала к колодцу. Старуха тяжело поднялась со скамейки и, глядя ей
  вслед, качала головой.
     - Ох, нет человеку хуже врага, чем он сам... - ворчала Устинья,
  держась за не разгибающуюся поясницу одной рукой, а другой опираясь
  на выбеленную стену дома, медленно ковыляла к крыльцу.

                РАЗДУМЬЯ

     Целый день, что бы ни делала Марья, все про цветок думает. То вспом-
  нятся ей слова бабушки Устиньи: "Твой мальчонка к жизни его воз-
  вернул...", и что "только чистая, добрая душа человеческая разбудить
  то зернышко может..."
     "А что? Мой Андрейка хороший! - думается ей. - Сколько людей хо-
  дили той тропинкой, а только его послушалось то зернышко. К тому
  же он и камень отодвинул... Пожалел травинку малую. Во-о-от! И во-
  дичку на гору носил... Только как же так, зернышко под камнем было,
  а кто ж камень на него положил?.."
     Копает Марья картошку, нет-нет, да и застынет в раздумье, опершись
  на черенок лопаты. День к вечеру подходит, а работы не убавилось.
  Мысли, как узелки на спутанных нитках. Пока один развяжешь, а там еще
  три виднеются. И куда же от них денешься? Не отвернешься и не
  отмахнешься, коли такой совестливой уродилась. Не переродиться те-
  перь. Вот и ломай голову над своей да над чужой бедой.
     "А все-таки, почему под камнем зернышко оказалось? Ведь ежели
  Горный Дух... тьфу ты, не к ночи будет сказано, потерял его, значит,
  под камень не он его положил. А кто ж тогда положил? Может, его ник-
  то и не приметил. Само так получилось. Не-е-ет, видать Судьба каждому
  на роду дорожку начертала. Будь ты хоть человек, хоть вон тот кузнечик
  или былинка малая, а будет так, как тебе назначено свыше...
     Может, пролежало то зернышко много лет под камнем. Ведь камень-то
  в землю врос. Наверное, годов немало пролежало нетронутым. С тех самых
  пор, как чья-то рука горшок с золотыми монетами закопала... Так-то
  оно так. Но закапывал его человек. Что ж не пробудилось тогда зер-
  нышко? Почему не откликнулось на человеческое тепло? А может и не-
  было в том человеке тепла? Может жадность погнала его подальше от
  людского глаза, а потом и сгинул человечишка, не попользовавшись на-
  копленным добром.
     Ну что теперь гадать: чего было или не было. Надо думать, как из
  беды девчушку выручать..."
     И стала Марья думать, что и ей хотелось дочку иметь. А вот - не до-
  велось. И имечко ей уже придумалось, как бы само-собой всплыло. "Рос-
  ла ромашкой, а выросла Иришкой!" Марья улыбнулась своим мыслям и
  стала собирать картошку в лукошко.


                ВОДА ИЗ СЕМИ КОЛОДЦЕВ

     Ночь тянулась нескончаемо долго. Марья ворочалась с боку на бок.
  То прислушивалась к ровному дыханию Андрейки, то тихонько, на цыпоч-
  ках, подходила к окну и, отодвинув уголок занавески, смотрела на сад,
  залитый лунным светом. Над цветком, касаясь дремотно склонившихся
  бутонов, небольшой невесомой перинкой нависло серенькое облачко
  тумана. Тихая ночь хранила молчание. Звезды перемигивались в небес-
  ной вышине, и только месяц холодным медным колесом победно катился
  по искрящемуся небесному лугу.
     Марья поежилась, зевнула и полезла к Андрейке на начинающую уже
  остывать, печь. Пригревшись, уснула. Снились ей белые барашки, кото-
  рые, взбрыкивая, бежали наперегонки по небесному полю, то кидались под
  ноги золоторогому месяцу, то убегали к краю неба и прятались за горою.
  Ей хотелось крикнуть им: "Не ходите туда! Там живет жадный Опанас!"
  Но голос застрял в пересохшем горле, и она стояла, растерянная, грустно
  глядя вослед убегающим барашкам.
     - Пора, пора... - послышался чей-то голос, и Марья, очнувшись ото
  сна, все еще какое-то время лежала, прислушиваясь и пытаясь понять:
  то ли ей это приснилось, то ли послышался ей чей-то, уже слышанный
  когда-то и где-то голос.
     Легонько, чтоб не разбудить Андрейку, Марья слезла с печи и отод-
  винула занавеску. Сизый туман заполонил сад. Но где-то в верхушках
  деревьев брезжил рассвет. "Оно и правда пора" - подумала она и ста-
  ла через голову натягивать на себя юбку, в которой ходила возле до-
  ма. Взяв в сенях ведро, вышла на крыльцо, и в этот самый момент,
  пробуя голос, хрипловато пропел первый петух. За ним уже более уве-
  ренно запели петухи по всей улице.
     - Вот, теперь-то пора.
     Марья, подобрав подол широкой юбки, чтоб не замочить его в утренней
  росе, торопливо зашагала к колодцу.
     Еще и солнышко не взошло, а Марья уже шла тропинкой к дому бабушки.
  Тут, в низине, родники пробивались, на свет Божий, чуть ли не на каж-
  дой улочке. А может быть, и сами улочки потянулись к тому месту, где
  была вода. Колодцы были неглубоки, и у каждого росла высокая ветла.
     Женщина, чтоб никто не встретился ей на пути, бежала через огороды,
  путаясь в растянувшейся тыквенной ботве от ветлы до ветлы. И вот
  теперь, в почти полном ведре, покачивались несколько листиков белой
  акации, усмиряя готовую расплескаться, воду.
     Бабушка Устинья сидела на скамейке под яблоней в накинутом на
  плечи большом темном платке и в старых валенках, с наполовину отре-
  занными голяшками. Она сидела неподвижно: то ли задумалась, то ли
  просто дремала.
     Марья подошла к ней, поставила на землю ведро и стала растирать
  пальцы рук от врезавшейся дужки ведра. Бабушка подняла голову и
  тихо сказала:
     - Садись, доченька, передохни. Никто тебе не встретился сегодня? -
  обеспокоено сведя брови, спросила она. Марья мотнула головой. - Вот
  и славно. Водичку оставь у меня, вечером зайдешь за ней. А ты, милая,
  иди домой. Делай чего тебе надо, но помни, что к вечеру на твоем под-
  ворье должен быть козленок беленький. Не больше двух недель от роду.
     - Да где ж я его возьму, бабушка Устинья? - взмолилась Марья.
     - А ты поспрошай, поспрошай у людей. В Семеновку сходи, в Яружную.
  Может, где и отыщутся поздние козлята. Но непременно беленький ну-
  жен, беленький. Ну, ступай, милая, ступай. Время не ждет.
     Марья, пятясь назад, все еще силилась что-то сказать, но бабушка
  уже не смотрела на нее, а вылавливала листики из ведра и что-то
  шептала одними только губами. Вздохнув и отряхнув, отяжелевшую от
  росы юбку, пошла по тропинке к своему дому озабоченная мыслью:
  где найти беленького козлика?

                К О З Л Е Н О К

     Вернувшись, домой, Марья затопила печь, села на низенькую скамееч-
  ку у печи и начала чистить картошку. Но смутное чувство тревоги
  не покидало ее. То она слышала тревожный шелест листьев, в котором
  угадывались слова: "Скорей, скорей, скорей...", то чудился испуганный
  плачь ребенка. Не в силах больше противиться дурному предчувствию, она
  положила на загнетку печи несколько картошин, кочергой подгребла
  угли и, растолкав Андрейку, наказала ему: из дому не уходить никуда.
  Взяла под мышку пустой мешок и ушла со двора.
     Вернулась она только после обеда. В сенях бережно положила мешок,
  в котором что-то шевелилось и пыталось выбраться на волю. Андрейка
  развязал мешок и заглянул в него.
     - Козленок! Беленький! А рожки у него есть?
     - Нет еще не выросли. Маленький он еще, - устало ответила мать.
     - Мама, я ему травки принесу!.. - заторопился Андрейка.
     - Не надо сынок. Не ест он еще травки. Ему только мамкину титьку
  подавай, - вздохнув, объяснила Марья. И поглядев на пугливо озира-
  ющегося козленка, добавила, -  сходи к тетке Федоре и попроси у нее
  кружку молока.
     Мальчик побежал за кружкой.
     - Погоди Андрейка. Насобирай кошелку яблочек-паданки и снеси
  тетке Федоре. А ежели спросит чего, то скажи, что кашки с молочком
  захотелось.
     - Ага, мама. Я мигом.
     Андрейка скрылся за дверью.
     - Ах, ты ж, миленький ты мой! Проголодался. Ну, потерпи, потерпи
  маленько... - приговаривала Марья, поглаживая тоненькую шейку коз-
  ленка, а сама думала: "Не будет он пить молочко из блюдца. Надо б
  ему соску. Пойду погляжу в той коробочке, кажись там еще Андрей-
  кина осталась..."

                С Н А Д О Б Ь Е

     Напоила козленка молочком и сама поела маленько печеной картошки.
  Усталым телом завладела дремота. Отяжелевшие веки прикрыли глаза.
  Голова медленно склонилась на грудь.
     - Скорей. Скорей... - послышался еле слышный шелестящий голос.
  Встрепенулась Марья. Оглянулась.
    - Что это я? Никак задремала? О, Господи! Что делать-то теперь?..
  Побегу-ка я к бабушке Устинье. Что-то она мне скажет... О Боженька
  Милосердный! Спаси и сохрани нас с Андрейкой...
     Андрейка играл с козленком во дворе, стоя на четвереньках и бо-
  даясь с ним лбами.
     - Мама, гляди! А он уже бодаться умеет...
     - Ага. Учи, учи его. Потом он тебе задаст...
     Мальчик громко хохотнул, а козленок, взбрыкивая, отходил чуть по-
  одаль, опускал ниже головку и, разгоняясь, бодал Андрейку безрогим
  лбом. Мать постояла минутку на крыльце, любуясь сыном.
     - Скорей, скорей... - опять услышала она.
     Взглянула на цветок и оторопела. Листья на цветке опустились.
  Вчера еще буйно-цветущий куст поблек, обмяк. Цветки склонили голов-
  ки, и только один цветок смотрел в ее сторону. Марью удивило то,
  что цветок смотрел не на Андрейку, как это было в прошлые дни, а
  на нее.
     - Андрейка! Сынок! Полей скорее цветок. Что-то он сегодня заболел...
     Мальчик встревожено взглянул на цветок и опрометью побежал к
  кадке с водой.
     - Скорей, скорей... - вновь послышалось Марье. Она еще разок взгля-
  нула на цветок и торопливым шагом вышла за ворота.
     Бабушка Устинья сидела на той же скамейке. Тень легла на ее оза-
  боченное лицо. Скрюченные пальцы перебирали кисти платка. Она что-
  то бормотала, вздыхала и поминутно крестилась. Снадобье было уже
  приготовлено, но она боялась, что ее старческая память может что-
  нибудь упустить, и десятки раз повторяла про себя, что нужно было
  кинуть в воду. Уже влила туда несколько капель мочи грудного ма-
  лыша, немного материнского молока, три корешка какой-то травы, ко-
  торую она хранила в сундуке рядом с узелком, где была завер-
  нута одежда, в которой она собиралась предстать перед Всевышним. Бро-
  сила в ведро скорлупу от пасхального яичка и прошептав чего-то
  одними только губами, кинула туда горящий уголек. Накрыла ведро
  чистым полотенцем и задвинула под скамейку.
     Но какое-то сомнение все же мучило ее: что-то она еще не сделала.
  А что, никак не могла вспомнить. Завидев на тропинке Марью, замахала
  ей рукой, подзывая к себе.
     - Ну что, доченька, нашла козленка?
     - Нашла, бабушка. Аж в Дербеневку ходила...
     - Бог воздаст тебе за труды... Садись, отдохни чуток.
     - А что с козленком делать?
     - Ах, голова дырявая! Совсем запамятовала! Ну, теперь-то мы его
  проведем! Проведем, язви его, нечестивца поганого...
     - Кого "проведем"? - спросила Марья. Но бабушка не слушала ее,
  а что-то бормотала себе под нос, пытаясь подняться со скамейки,
  куда-то торопясь.
     - Что надо, бабушка? Я принесу. Я мигом...
     - Ага, ага. И то, правда. Сходи, доченька, набери водички вон в тот
  кувшин. Да гляди, будешь набирать, так не на себя воду зачерпывай,
  а от себя. Нести будешь - не оглядывайся. По дороге ветку полыни
  сломай, цветок чертополоха и поищи паутину. Теперь ее много, почи-
  тай на каждом кусту. И неси сюда. А я тут тебя подожду. Гляди, не
  оглядывайся!.. - напомнила бабушка Устинья.
     Марья бежала, не чуя ног под собой. Теперь она постоянно слышала
  голос: "Скорей! Скорей!.." Даже стук собственного сердца напоминал ей
  тревожный стон колокола. Ей стало казаться, что шелестящий голос исхо-
  дит изнутри ее самой. И она уже не прислушивалась, а бежала к ручью,
  не выбирая дороги.
     Набрав воды в кувшин от себя, как научила бабушка Устинья, она по-
  бежала обратно. Но, вспомнив, что ей велено еще принести полыни, вы-
  дернула целый куст, прямо с корнем. Среди листвы разглядела и ко-
  лечки паутины. Подцепив ее на полынную ветку, остановилась и заду-
  малась. "Полынь и паутину найти было легко. А где же найти цветок
  чертополоха?.."
     - За лопухами, над оврагом! Скорей! Скорей... - послышался тот же
  голос.
     Марья, не раздумывая, ринулась на обочину дороги и, не глядя под
  ноги, искала глазами колючий куст чертополоха.
     - Ах, вот ты где! Ну, миленький, не царапайся. У тебя еще цветки
  вырастут, а девчоночку спасать надо...
     Но упрямое растение не очень-то хотело расставаться со своим
  цветком. Марья, прикусив от усердия нижнюю губу, пыталась сломать
  веточку. Наконец, изрядно помятая, она покорилась ее руке.
     И опять Марья бежала, что было духу. Отдав бабушке Устинье воду,
  паутинку, полынь и веточку чертополоха. Женщина взглянула на свою юбку,
  которая потяжелела от налипших репейных шариков.
     - Вот чертово семья! Облепили меня, как собачий хвост...
     Она обдирала с юбки репей, а бабушка, склоняясь над кувшином, за-
  талкивала в него веревочку с часто навязанными узелками и все, что
  принесла Марья. При этом она что-то шептала, время от времени спле-
  вывала и вздыхала, опять принималась шептать. Наконец, повернув го-
  лову и ласково взглянув на Марью, сказала:
     Иди, доченька, сюда и слушай, чего я тебе говорить стану. - Марья,
  отряхнув подол юбки, подошла к ней. - Бери ведро, вон под скамейкой
  и кувшин этот и неси домой. Водой из кувшина облей козленка, да так,
  чтоб ни одна шерстинка не осталась сухой. Чтоб в нем и запаху ко-
  злиного не осталось. Спутай ему ножки, завяжи тряпицей мордочку и
  положи под тот цветок, что с горы принесла.
     - Что-то вянуть он стал, бабушка...
     - Видать чует, что ищет его уже Горный Дух. И не далее, как этой
  ночью, придет он за ним. Готовься милая. Опередить тебе его надо.
     - Боюсь я, бабушка, ох, боюсь...
     - Не бойся. Святой крест на тебе. И вот тебе четверговой соли.
  Обсыпь ею все уголки в доме да вдоль порожка дорожку просыпь, по
  подоконничку, в устье печи сыпни. Чтоб ни через дверь, ни в окно,
  ни через печную трубу не пробрался злодей в дом. И не бойся. Он
  хоть и силен, и мысли у него черные, а все ж под Богом ходит и бо-
  ится гнева Господня. Так-то.
     - А что делать с той водой, что в ведре? - спросила Марья.
     - А то и делать. Отлей полведра той водицы в корыто, что ты ког-
  да-то сына купала. А корыто на припечек поставь. Водичка маленько
  согреется. Андрейку на печь загони, и вели ему спать. Чтоб и не
  выглядывал оттедова. Нечего ему глаза пялить в эту ночь. Мал еще.
     - О, Боже Милосердный! Спаси и сохрани нас от силы черной и нена-
  сытной... - закрестилась Марья, дрожа всем телом.
     - Да не помирай ты раньше времени! - прикрикнула на нее бабушка
  Устинья.- Слушай дальше и не перебивай. Так вот. Как солнце зай-
  дет, зажги в доме свет и стань у окна. Стой и гляди на тот куст,
  что с горы притащила, дурья голова.- Марья открыла рот, чтоб возра-
  зить ей, но бабушка сердито махнула на нее рукой и топнула стоп-
  танным валенком. - Молчи уж. Делай, чего говорю. Авось, обойдется.
     Марья покорно кивнула головой и с надеждой посмотрела на старе-
  нькую, немощную бабушку, которая собралась потягаться силой с самим
  Горным Духом.
     - Так вот, как из туману совьется этакое чучело девчушки и станет
  к тебе ручонки тянуть, возьми в рот пару крупинок энтой соли и
  ступай к ней смело. Подойдешь и той водой, что в ведре осталась,
  плесни на нее. И, не мешкая, хватай ее руками, беги в дом. Да сразу
  плюх ее в корыто с водой... Вот и вся недолга. Двери на запор за-
  при, окно занавесь и не высовывайся. Выкупаешь девчушку, сыпни ей
  на головку соли и ложись спать... Да, забыла сказать еще. Ежели тот
  козленок пропадет, так не ищи его. Это вроде откупного. Хе-хе...
  Ну, ступай, милая, ступай. Эй, погоди еще чуток. Девчушку утром неси
  к батюшке, к заходу солнца окрестить ее надо. Смотри же, все сполни,
  как тебе обсказала.
     Бабушка погрозила ей крючковатым пальцем и, осенив себя крестным
  знамением, пошла в дом, шаркая стоптанными валенками.


                НОЧЬ ПРЕВРАЩЕНИЙ

     Андрейка принес кружку воды, вылил под корешок. Этой воды ему
  показалось мало, и он опять побежал к кадке. Мальчик щедро поливал
  его, брызгал изо рта. Присев на корточки, гладил листики, заглядывал
  в белые личика цветков. Мало-помалу цветок приободрился. Листики
  стали упругими, поднялись, ласково зашелестели. Цветики подняли го-
  ловки.
     Подбежал козлик, ткнул лобиком мальчика в плечико, но Андрейке иг-
  рать с ним расхотелось. Он обнял его за тоненькую шейку и сказал:
     - Смотри, правда, красивые цветочки? На вот, понюхай, - наклонив
  цветок к носу козлика. Но тот попытался отщипнуть несколько лепест-
  ков. Мальчик отклонил цветок и, насупив бровки, пожурил его.- Глупый
  ты еще. Я тебе не есть его даю, а только нюхать...
     Но козленок тут же забыл про цветок. Высвободившись из рук нового
  хозяина, отступив несколько шагов, разбежавшись, опять ткнул его ло-
  биком в плечико.
     - Да отстань ты, задира! - рассердился на него Андрейка.
     Скрипнула калитка, и во двор вошла мама с ведром и кувшином в ру-
  ках. Андрейка побежал ей навстречу. Козленок, мекнув, тоже затопал
  копытцами ему вослед.
     - Мама, смотри. Цветок уже поднял листики. Он уже больше не болеет.
     - Это не "Он", а «Она". Вот переживем мы эту ночь, и будет у меня
  вас двое: Ты и сестренка Иришка, - усталым голосом сказала мама и
  пошла в сени.
     Андрейка, ошарашенный новостью, стоял посреди двора и обалдело
  смотрел на цветок.
     - Сестренка Иришка, сестренка Иришка... - еле слышно шелестели
  его листики.
     - Но так не бывает! - недоуменно пролепетал мальчик.
     - Бывает, бывает, бывает...- слышался шепот.
     - Андрейка, иди в дом и козленка возьми с собой. Ужинать будем.-
  послышался голос мамы.
     Мальчик поднял на руки козленка и пошел с ним в дом. Цветки, по-
  вернув головки, проводили его до крыльца и замерли в ожидании.
     - Иришка, Иришка, Иришка...- шептались листики.
     Вдруг подул ветерок, и листья тревожно зашелестели. Дурная весть,
  принесенная ветром, обеспокоила всех садовых жителей. Затрепетала
  склоненная над окном, береза.
     - Скорей, скорей, скорей...- испуганно зашелестели листики цветка.
     Марья, а следом за ней Андрейка, выбежали на крыльцо. Солнышко,
  посылая прощальный привет, уходило на покой. Было тихо. Даже голо-
  систые сверчки затаились в траве. С гор повеяло холодом. Марья
  оглянулась и ахнула. С горы, на которой когда-то рос цветок, ска-
  тывался туман. Солнечный луч, последний раз вспыхнул в оконном стек-
  ле и погас.
     - Скорей, скорей...- послышался умоляющий голос цветка.
     - Сейчас, милая, сейчас...- ответила Марья и побежала в дом.
     Поставила на припечек корыто, вылила в него половину ведра воды,
  а оставшееся снадобье отнесла и поставила рядом с цветком. Листики
  на нем взволнованно дрожали. Марья взглянула на гору. Туман уже до
  половины спустился вниз.
     - Андрейка, неси скорей сюда козленка! - Крикнула она и тут же
  сама побежала в дом за кувшином. Вдвоем с сыном, они облили коз-
  ленка водой, спутали веревочкой ножки, завязали мордочку платоч-
  ком и положили под кустик.
     - Иди, Андрейка, в дом и зажги лампу. Скорей, сынок, скорей.
     И только в окне загорелся свет, над кустиком появилось облачко.
  Оно сгущалось, покачиваясь и перемешиваясь.
     - Скорей, скорей же... - торопила его, смотревшая в окно, Марья.
     Постепенно облачко принимало облик девочки, протягивающей к ней
  ручки. Марья выбежала в сад, схватила ведро и выплеснула на нее
  оставшуюся воду. Ведро со звоном покатилось по дорожке. Женщина
  выронила его, подхватывая на руки мокрое тельце девочки.
     - Ну, теперь домой, домой, миленькая... Не отдам я тебя никому,
  не отдам, - и, переступив порог дома, сказала, - Скорей, Андрейка, за-
  при дверь и занавешай окно.
     Мальчик тут же выполнил ее просьбу. Загремел засов. Окно было
  занавешено большим клетчатым платком. Марья осторожно положила
  дрожащее тельце девочки в корыто со снадобьем. Горстями черпая зеле-
  новатую водичку, обливала ребенка. При этом что-то ласково пригова-
  ривала. И чем больше она обливала ее, тем розовее становились щечки
  у ребенка. Жизнь возвращалась к ней. Вздрогнули реснички и мед-
  ленно открылись глазки. Зашевелились пальчики, и к ней потянулись
  пухленькие детские ручки.
     - Ах, ты, моя хорошая! Ах ты, моя красавица! Андрейка, подай поло-
  тенце. Сейчас мы вытремся и пойдем спатоньки...
     Мать подняла ребенка под мышки, а Андрейка накинул на нее поло-
  тенце. Марья прижала девочку к груди, но, вспомнив про бабушкину соль,
  сыпнула несколько крупинок на темечко.
     - Мама, мама... - залепетала малышка.
     Слезы навернулись на глаза матери. Но в ту же минуту кто-то
  тяжелой поступью прошел мимо крыльца. Марья торопливо задула огонь
  в лампе.
     - Андрейка, лезь на печь, - скороговоркой прошептала она. - Скорей,
  сынок, скорей... На, вот, Иришку. Укрой ее. Сидите там тихо... Господи,
  спаси и помилуй! Матерь Божья, не дай в обиду дитя человеческое...
     Марья стояла посреди избы и горячо молилась, прося у Всевышнего
  защиты.
     Тяжелые шаги затихли под самым окном. Марья, оцепенело стояла,
  прижав руки к груди. В тишине ночи послышался оглушительный хохот.
  Будто камни посыпались с горы. И медленно, вселяя страх всему жи-
  вому, непрошенный гость ушел напрямик через огород. Шаги стихли.
  Марья облегченно вздохнула. Зашевелились дети на печи.
     - Все уже, детки, все. Теперь спать будем. Сейчас и я лягу с вами,
  с краешку.
     Лежала Марья с открытыми очами. Смотрела в темноту ночи и прислу-
  шивалась к дыханию детей: ровному и глубокому дыханию Андрейки и
  еле слышному - Иришки. Всякие мысли проносились в ее голове. Она
  то улыбалась им, то хмурилась, то пыталась представить себе детей
  большими. Длинною ей показалась ночь. Но и ей пришел конец. Запели
  петухи, да так радостно, будто всю ночь только и ждали этой минуты.
  Марья осторожно слезла с печи, раздумывая, открыть или нет занаве-
  шенное окно, как в него постучались.
     - Живы вы там, детушки? - послышался голос бабушки Устиньи.
     Марья выбежала на крыльцо. Рассвет набирал силу, очищая путь но-
  вому дню. Бабушка Устинья, шаркая валенками, подошла к тому месту,
  где рос цветок. Там виднелась неглубокая ямка. Рядом валялась ве-
  ревочка, которой были спутаны ножки козленка.
    - Унес с собой, значит, животинку. Ну и пусть тешется. Может, уго-
  монится. Сколь детушек невинных сгубил, туманом развеял. Ай-я-яй!
  А твоя-то как? Спит, поди, еще?.. Вот страху-то натерпелась...
     - Спит с Андрейкой, на печи... Что теперь соседям говорить, как
  спросят?
     - Говори, что на базар ходила. Сиротку подобрала. Кому, какое до
  того дело? Погомонят и стихнут. А девчоночка пускай себе растет...
  Как назвала-то?
     - Иришкой. Росла ромашкой, а выросла Иришкой! - пошутила Марья.
     - Ну и в добрый час да на доброе здоровье! Говорят: сиротка в
  дом радость приносит.
     - Дай то, Боже, дай то Боже...

                2 сент 2000г