Карта бита, Герман!

Однажды увидела его, проходящего через турникет в метро. Высокий, движением баскетболиста наклонил корпус вперед, как будто удерживая мяч. Подстригся. Стрижка дешевая, одет бедно. Ржавые от старости ботинки. Взяла его под руку, содрогнулась от худобы, ощущаемой сквозь пиджак из дерюги. Через час уже жалела его пронзительной жалостью, выдавливающей слезы. Смотрела на седые волосы, лучики морщин возле глаз и думала: «Как же близок он мне!»

От выпитого коньяка на скамейке в скверике голова закружилась. Взвившаяся печаль в его вылинявших глазах спала пристальным взглядом на раскрывшийся ворот моего жакета. Он разглядывал мои шею и грудь удивленно, с укоризной. Я читала в этом взгляде сожаление. Может, сейчас он проклинает себя из-за того, что когда-то бросил, не положил руку на сердце той, с которой суждено коротать век?

…Я была вполне счастлива в браке. Обеспеченный и любящий муж увез меня в сказочную страну с поемными лугами, скошенной травой. Мы предавались утехам наяву, без всяких ухищрений. Жили по законам природы – по временам года, и музыка Чайковского звучала по крайней мере в моей душе.

Писала в дневнике красивые слова о том, что судьба явилась послом зазеркалья, в котором сама непредвиденность не страшит. День прозрачен, а ночью здоровый сон, и даже храп влюбленных супругов не помеха. Расписанная заранее старость. Летом весело, пестрые занавески развеваются в дышащем прохладой деревянном доме. Зимой валит снег, и тихо вокруг. Выйдя за иностранца, мне казалось, что я обрела новую родину. Можно, можно выйти замуж за страну! И вот уже много лет живу на болоте, которое хвалю, как самый настоящий кулик. Пою, как птица, о том, что не найти нигде таких еловых лесов с замшелыми зелеными стволами, таких чистых моховых болот с клюквой и мачтовыми соснами, таких рек с темной холодной водой и озер, столько озер в Суоми!

Эта северная страна огромна, в ней есть равнины и горы, растет брусника и морошка, поют самые разные птицы. Каждое время года приобретает здесь особую прелесть и новизну. Новая родина научила прислушиваться к птицам. О всех происходящих в мире изменениях, о каждом новом событии умеет рассказать лес. О весне, с ее тревогой и ожиданием, о пробуждении к жизни скованных морозом леса и воды меня извещают бормотание тетерева, задорные песни синиц, а позднее – звучные волнующие крики журавлей. О спокойной ясности наступающего лета говорил дружный птичий гомон – пение самцов, голоса самок и тихий, но настойчивый писк птенцов. Осенняя грусть леса звучит в прощальной песенке теньковки (стала изучать птиц по картинкам, а потом научилась узнавать по голосу, встречая в лесу), в гортанных криках журавлей и гусей в небе, в перекличке зябличьих стай, готовящихся к отлету на юг. Зимой лес дремлет под неторопливый стук дятла и негромкий звон голосов синичьих стай.

Все было просто и ясно до того мгновения, пока не явился ОН в архангельском оперении. Странное сочетание – волосы старца, убеленные сединой, грива йенского романтика, и затравленные глаза современного человека. В них плавают льдинки, но вот они превращаются в звездочки, мерцают и греют. Нельзя думать о глазах чужака! Вдруг они будут сниться, и душа беспокойно оглядываться, ища и надеясь? Я поверила сердцем и приехала, бросив дом с лугами и скошенной травой, забыв молчаливого мужа. Умилялась лапше, которую он мне вешал, расписывая суровую правду своего одиночества, плакала от желания лечь с этим человеком в одну кровать, прильнуть в темноте по-домашнему, уткнуться в заросшую грудь. Я не изменяла себе – любила чужого, как и супруга. Правда, с большей долей униженности, бессильно вовлекая себя в ловушку. Меня непривычно волновал грубоватый тон, в пренебрежительном отношении к себе чувствовала мужскую силу. Не доверяла разумом – умела доверять сердцем – понимала все же, что новый друг блефует. Прогнозировала ситуацию, в которой оказывалась жертвой, и успокаивалась, если она сбывалась. Получалось, что садомазохистские игры увлекали меня против воли. Однажды кенарь-жених пришел на свидание с подругой.
 
- Моя будущая жена! – представил рыженькую застенчивую девушку с оголенной полоской тела между джинсами и простроченным крупными стежками бортом короткой куртки.
- Ну наконец! Значит, я получу статус любовницы? – и в этом признании не было иронии.   

Втроем спустились в метро. Старуха просила хлеба. Обезумевшая от ревности, жалости ко всем и от желания близости с Германом, я достала купюру в десять евро и подала бабушке. Потом резко повернулась к любимому и прильнула к его губам, ощутив быстрое движение его языка. Поцелуй напомнил спешное и искреннее лобзание собаки. И я уже летела сердцем вперед: схватила руку Германа, целуя ее на глазах у всех. Девушка в оранжевой куртке куда-то пропала, и я уехала со своим законным, отвоеванным счастьем. Это была наша лучшая ночь. Я вздыхала, и в затаенной мятежности пробивалась неистребимая, глубокая нежность. Он входил в меня, как автомат. Чем механичнее были его движения, тем глубже я вздыхала.
 
- Ты веришь в Бога? – спросила однажды.
- Не задумывался последние полчаса, - чтобы прекратить разговор пошутил он.
- Я чувствую Его присутствие, когда я только с тобой.
- Значит, за тебя верит сердце. Но, послушай, нельзя так ненормально любить!
- В чем же моя ненормальность?
- Ты ущербна.

Старина Герман искал общения с молодыми, клевал на девичье тело, как на наживку.  Отношения находились на стадии завершения постройки каркаса большого дома, купленного, по планам Германа, в Испании или на худой конец Чухляшке.

Герман мечтал жениться на мне, чтобы приступить к облицовке стен и закладке крыши. При этом он открыто предавал меня. После очередной измены он любил помолчать наедине с близким, все понимающим человеком, то есть со мной. Мы отправлялись в парк или гуляли по городу. Он улыбался, видимо, приятным воспоминаниям или планировал встречу с новой девушкой. Я делала вид, что торжествую, ведь не нужно делить любимого хотя бы сейчас. Когда начинали беседовать, он придумывал сценарии, камуфлируя свои измены, проецируя их на широкоэкранный просмотр массовым зрителем. Вставлял в разговор подробные описания постельных сцен, в которых делился собственными мужскими победами, самоутверждаясь еще раз уже передо мною. Я воспринимала его рассказы без боли, как сон, убедительный по силе, но лживый по сути, недобрый и бесплодный. Герман нуждался в таком верном друге. Порой он не знал, как выразить благодарность за физическое присутствие близкого человека. Он уверял меня, что слышал особую вибрацию чувства, наверное, это была нежность.

В комнатушке, которую Герман снимал у глухонемой немолодой портнихи, на Охте, он проводил дни и ночи в мучительном поиске работы и спутницы жизни с помощью новой свахи, какого-нибудь сайта знакомств. Окно занавешено хозяйскими шторами, пыльными, тяжелыми, пропахшими камфорным маслом, им Герман отпугивал комаров. Безмолвие склепа нарушалось треском телевизора в комнате соседки, воем машин и лаем собак во дворе да взрывами петард на пустыре. Но Герман не слышал, он как будто сам оглох, отгородившись плотной ставней виртуального мира. Долгие часы одиночества истощали его. Мозг и тело медленно плавились в мареве кроткого девичьего взгляда. Дрожащая кайма черных ресниц, белая полоска живота, и вот уже оранжерейная влажность женского тела заковывали его руку. Герман представлял девчонку, мясо и кровь, смех, отзывающийся спазмами внутри. Губы, намазанные чем-то фруктовым – «чтобы вкусно целоваться!»

Вспоминал, как одна юная шлюшка опустила палец под юбку, потом поднесла к его лицу – запах женских секретов отозвался холодком в животе. Герман видел экзотический цветок, мягкую плоть которого перебирал пальцами. Обводил языком по слизистой рта, воображая шевеление бойкого язычка девчонки. Кадык напрягался, Герман ощущал вкус женской слюны. Видел раздвинутые ноги, длинные, породистые. Вот он подложил под волнующий зад пуфик с кушетки, заставил партнершу танцевать, приподнимая и опуская бедра. Наблюдал, как раскрывается цветок между ног, как набухает бутон, сейчас он распустится прямо на глазах, источит неповторимый аромат. Разморенный фантазиями, Герман стонал и не стеснялся нескромных звуков – никто не услышит! Иногда дверь открывалась, и округлый силуэт белел в полумраке.

Герман шептал заветное имя «Фаина», и мягкие кудри оказывались под ладонью. Мужчина играл женской головой, как баскетбольным мячом. Другой рукой он нащупывал морщинистый сосок и сдавливал его с такой силой, что глухонемая мычала от боли.

***
 
- А почему больше нет серпа и молота? – спросила Фаина задумчиво.
- Слушай, тебе пора на лекцию, не морочь себе голову!
- Если принять серп за луну, а молот за землю, то можно допустить, что наша цивилизация кует себя сама.
- Кует, кует! Кувалда исправно бьет по наковальне.
- А если на ней, на этой наковальне, случайно окажусь я?
- Ну это надо очень постараться! – засмеялся Герман, скрывая невольную тревогу за девушку.

Впрочем, Фаина создавала впечатление самостоятельного и независимого человека. Она ходила в школу дзюдо, изучала иностранные языке, занималась общественной жизнью и редко бывала дома, то есть в сдаваемом ей углу.

Я не оставляла в покое Германа, который так и не понял, как мне удалось узнать подноготную его отношений с глухонемой соседкой. С ней он обращался по-своему нежно: прогонял из комнаты шлепком по заду, садился к компьютеру, приступая к поиску «вакансий» от двадцати пяти до тридцати, роста не ниже 170, веса не больше 50.
 
А между тем я знала наверняка, что если возлюбленный отправится в путь, на повороте он остановится, вспомнит и обо мне, старом друге. А может, я его догоню, и мы опять пойдем вместе. Я привыкла ему звонить, когда захочу, и всегда любимый отвечал бодрым голосом, и я улыбалась, представляя, как собеседник приветствует меня, снимая шляпу, будучи совершенно голым.

Однажды набрала номер и услышала кокетливый женский голос. Заложило уши, как в самолете, волна ревности оглушила. Я бросила трубку, но через некоторое время перезвонила. Желание выведать, чтобы уничтожить, являлось всего лишь одним из мотивов. Наказать неверного, отомстить – это было главным. Но более глубинным следует признать сладострастие подглядывания, стремление оказаться третьей. Как часто я возбуждалась при мысли, что Герман целует соперницу, трогает  молодое тело, вылизывает, как пес или кот укромные уголки. Трудно избавиться от навязчивых фантазий, они преследовали меня с тех пор, как я познакомилась с горе-казановой Германом.

Я действовала, как опытная интриганка: наладила контакт с девушкой. Звонкий южный акцент и мелодичность украинской речи, искренность и открытость покорили. Но ослепленная ревностью, я расставляла сети, уверяя собеседницу, что впервые за год в квартире холостяка раздался женский голос, что я – друг и ни в коем случае не соперница. Растворялась униженно и подобострастно в желании помочь нашему  общему Казанове. Узнав возраст и имя девушки, задав несколько наводящих вопросов, я успокоилась, удостоверившись в своем, как мне казалось, превосходстве. В голосе собеседницы кроме ноток торжества выигравшей и провинциальной непосредственности я уловила прямолинейность очень молодой девушки, которую истолковала как ограниченность и негибкость. Южанка не жаловалась на безденежье, но трудно было поверить в то, что молодая женщина готова терпеть бедность.
 
Германа не было дома. Он, по словам Фаины, отправился на сделку. В ожидании девушка коротала время у компьютера. Я услужливо предложила прочесть в ЖЖ историю о том, как удачно вышла замуж за иностранца. Девушка посмотрела рассказ, оставила комментарий, мол, не слабо, где бы сыскать такого спонсора. Я с радостью откликнулась и указала координаты одного знакомого финна. «Забесплатно» предложила услуги переводчицы. Владея дореволюционным финским, языком северных сказаний, я влюбила какого-то хуторянина в бедную и скромную русскую девушку. После удачно проведенного сватовства торжествовала: устранение соперницы произошло легко и быстро.

С ненавистью Герман вернулся в свою комнату, еще хранящую след Фаины. Дух предыдущей ночи стоял в ней. Герман распахнул окно, вдохнул вечернюю прохладу. Выпив водки, проследил за каблучками длинноногой блондинки, пересекающей двор. Не стал включать компьютер, ведь Фаина еще в дороге, завтра напишет. Выключил свет и лег. Никак не удавалось уснуть, мешала подушка, пропахнувшая ароматом жасмина. Простынь тоже не поменял, не успел. Лежал какое-то время на спине, глядя в потолок. Дотронулся до натертого пениса, засмеялся. Чтобы уснуть, свернулся в клубок, как в детстве. Широким экраном стояли перед глазами картинки, на которых он, а не киноактер, представал во всей правде жизни. Вот уздечка его члена скользит по девичьим губам, головка пробирается по нёбу в горло Файки. Впервые за многие месяцы у него была возможность для спокойного и неторопливого секса. В пятьдесят нельзя спешить. Герман боялся стремительной атаки и сдерживал волну нетерпения, интриговал любовницу. Она оказалась достаточно опытной, оказывается, уже успела побывать замужем и развестись. Но еще не пробовала того, на что был горазд развращенный неутомимым онанированием Герман. Как он мечтал о девушке, с которой претворит самые отчаянные фантазии! В ванной комнате он исследовал ее промежность намыленным пальцем… Уже час ворочается Герман на старом матраце. Он совсем прохудился: стоило повернуться, как железная пружина вонзалась в бока. Ну и мебель у глухонемой! Хорошо, что соседка с изъяном: Файка кричала и до, и после оргазма. Еще и еще раз он прокручивал их кино.
В самом начале целовал девушку, оттягивая верхнюю губу. Едва прикасался к крошечным соскам. Фаину воодушевляли его одобрительные взгляды. Она чувствовала себя все уверенней, не стесняясь наготы. Герман томил ее долго, добиваясь, чтобы сама выражала желания, требовала их исполнения. Заставлял держать глаза открытыми, чтобы видела его сужающиеся зрачки. Ласку менял на грубость. Фаина терлась щекой о его возбужденный член, прикасаясь подбородком…Невозможно уснуть. Он встал, подкрутил вывинтившуюся из патрона лампочку под пыльным абажуром. При свете ожили тени. И опять он видел гибкий девичий стан, отражающийся на обоях. Файка сидела на нем верхом, растопырив ягодицы… От нахлынувшей нежности душа Германа раскрылась впервые за многие годы. Он вдруг ощутил себя нужным, а Фаину беззащитной. Без него она умрет...

Герман случайно открыл новостную ленту и прочитал, что в 14.45 адвокат Владимир Буркалов вышел из здания пресс-центра вместе с журналисткой Фаиной Камбуровой, и они направились по Пречистенке к станции метро "Кропоткинская". Преступник, молодой человек ростом около 180 см, одетый в черную болоньевую куртку, темные джинсы и зеленую вязаную шапочку, направился по противоположной стороне улицы за ними. Несколько минут он следовал за будущими жертвами, а затем, уже недалеко от метро, перешел улицу и выстрелил адвокату в затылок из пистолета с глушителем. Когда Владимир Буркалов упал, киллер быстрым шагом стал удаляться в сторону Гоголевского бульвара. Оторопевшая на миг Фаина Камбурова пришла в себя, закричала и, как рассказывали потом очевидцы происшедшего, видимо, инстинктивно сделала несколько шагов за убийцей, что и решило меня судьбу. Преступник развернулся и выстрелил девушке в голову. "Не многие мужчины отважатся действовать в такой ситуации так, как она",— сказал главный редактор газеты, в которой работала Фаина. По его словам, Фаина Камбурова, студентка вечернего факультета филфака, работала в газете с октября прошлого года. Ее публикации были посвящены расследованию деятельности неофашистских группировок. Вечером раненая скончалась. В сознание она так и не пришла…

Она хотела купить недвижимость на Луне. По мнению Германа маршрут Фаина выбрала странный: она приближалась, как спутник, к Красной площади, Курантам. Как будто ждала удара, остановившего время. Выстрел не прозвучал – киллер стрелял профессионально, пользуясь глушителем. Минутка – и малюткой оборвалась Файкина жизнь. Оборвалась, чтобы сойти с орбиты. Со Спасской башни еще сползают отзвуки беззвучного удара.

Герман выключил компьютер, сел на стул, не прислоняясь к спинке, наклонил туловище. Согнул спину, опустил плечи. Почувствовал, что правая рука очень тяжела. Нет, скорее, тепла. Сердце бьется спокойно и сильно. Дышит он совершенно спокойно…Сердце невозмутимо, реакция деловая и холодная…Он встал, надел пальто и вышел на улицу.


продолжение:
http://proza.ru/2010/04/26/744

***
Приглашаю к сотрудничеству редакторов. Нужна критика и редактура циклa "Русалочьи истории".
{1 глава}[http://proza.ru/2010/04/24/842] рассказывает о русалках вообще
{2 глава}[http://proza.ru/2010/04/25/1048] о моей мести современному Казанове
{3 глава}[http://proza.ru/2010/04/26/744] о моей любви к нему
{4 глава}[http://proza.ru/2010/04/27/601] о моей раздвоенности
{5 глава}[http://proza.ru/2010/04/27/1485] о женской психологии