Heavy rain

---Маленькая неуклюжая бумажная фигурка. Птичка со сломанными крыльями, как на костылях. Оригами.---

Я сижу в одном кресле с Итаном Марсом. Доходит 8 вечера, и в дождливых сумерках комната раскрашивается тысячей оттенков серого. Я молча наблюдаю за своим (его?) сыном, который лежит на диване перед телевизором и смотрит мультики. Ему всего 10 лет. Столько же было Джейсону тогда. Теперь у меня остался только он -  Шон. Вернее, «остался». Время от времени мать отпускает его, и тогда я забираю сына из школы. («Привет, Шон! - Привет, пап. - Как учеба? - Все хорошо. - Как твои друзья, чем вы занимаетесь после уроков? - Говорю же, все нормально. Все как обычно. Я мультики смотрю.») Мы стали совершенно чужими. Разогреваю ему пиццу в микроволновке. У нас еще пара часов, которые совершенно не на что потратить. По оконному стеклу сбегают водяные капли, снаружи раздается нескончаемая глухая дробь. Он жует, не произносит ни слова, только двигаются желваки. Потом поднимается и снова заваливается на диван. Мой сын. Я ему больше не нужен. А он нужен, так нужен мне...

Отрываюсь от экрана, чтобы глотнуть виски и закурить, и вдруг понимаю, что снаружи действительно барабанит дождь. Теперь я - это действительно я, а не герой видеоигры. Выхожу на балкон, кладу сигарету в рот, пытаюсь чиркнуть зажигалкой, но руки не слушаются. Они дрожат, меня всего трясет. От холода. И еще от чего-то. Порыв ветра обдает мокрым. Внизу, на тротуарах, сплошная мелкая рябь, блестящая в желтизне отраженных фонарей. Десятки новеньких, только что вымытых автомобилей. И ни одного человека. Огромный двор величиной с футбольное поле похож на загробный мир. Там, посредине него, круглая детская площадка с горкой, качельками и лавочками для мам. Сейчас мне невозможно представить, что среди этих залитых электрическим светом луж могут бегать еще не отравленные дети. Я единственная живая душа среди всего этого безмолвия, и только редкие фары проносятся призраками по шоссе вдалеке.

Выглядываю с балкона - страшно. Страшно так, что немеют ноги. Лучше отойти подальше. Вот так, хорошо. Зуб не попадает на зуб. Возвращаюсь в комнату за одеялом, кутаюсь, курю. Всего лишь вторая пачка в жизни, но я уже понял прелесть этого процесса. Сигареты просто созданы для одиночества. Чтобы в кромешной темноте следить за тлеющей жизнью на кончике сигареты. И вспоминать, что ты сам еще тоже тут, не растворился. Успокаиваюсь, вдыхаю то едкий дым, то вкусный сырой воздух. Мне одновременно больно - и очень хорошо, уютно. Может быть, это и есть то самое, настоящее. Во всяком случае тут никто никому не врет. Дождь не притворяется. Он просто этого не умеет.