К 80-летию Эрнста Семеновича Орловского

21 мая 2009 года исполнилось 80 лет со дня рождения Эрнста Семеновича Орловского, математика, патентоведа, правозащитника, автора  «Размышлений о Сахаровской конституции». Иногда его называют и юристом. Это соответствует истине, хотя формального юридического образования у него не было. Но он самостоятельно настолько глубоко изучил юриспруденцию, что был на уровне лучших специалистов в этой области. Прежде всего, его интересовали конституционное, гражданское, уголовное и уголовно-процессуальное право. Академик Андрей Сахаров в последние годы считал его своим консультантом по юридическим вопросам.
Эрнст родился 21 мая 1929 г. и назван в честь руководителя коммунистической партии Германии Эрнста Тельмана. Его мать в это время занималась изучением истории молодых коммунистических партий Германии и Франции. В квартире были книги о Тельмане, часто ставили на патефоне пластинку с песней о Тельмане в исполнении Эрнста Буша, начинавшуюся словами: "Ernst Th;lmann, der ging uns voran...". Эрнст всегда знал и значение своего имени - "серьезный". Он действительно оправдал это значение своего имени, относясь чрезвычайно серьезно, ко всему, чем занимался. В 1929 г. его семья жила в Ленинграде на Петроградской стороне в отдельной четырехкомнатной квартире. Семья - это отец, мать, Эрнст и два его брата – Феликс и Клим. Феликс был назван в честь «железного Феликса», Клим, родившийся в феврале 1938 г., и, естественно был назван в честь Ворошилова.
Отец Эрнста, Соломон (Семен) Ефимович Орловский, происходил из семьи ремесленника, жившего в городе Бресте (Брест-Литовске), Семен Ефимович Орловский поступил по направлению партии в Институт красной профессуры, окончил этот институт и с 1936 г. был командиром Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Сначала отец Эрнста имел звание старшего политрука (это соответствует капитану), затем батальонного комиссара (соответствует майору), а после упразднения званий политсостава ему присвоили звание майора. Семен Ефимович Орловский преподавал в военно-учебных заведениях предмет под названием "партполитработа в Красной Армии", а после демобилизации в 1947 году – политэкономию в разных учебных заведениях. Отец Эрнста никогда не сомневался в правильности решений партии и правительства и искренне старался точно следовать "линии партии". По именам детей тоже можно судить о политических взглядах родителей Эрнста. Мама Эрнста Зинаида Ивановна Лопухина какое-то время работала в ОГПУ. Несмотря на такие убеждения, летом 1938 г. мама Эрнста, была репрессирована и расстреляна в ноябре того же года. С 1955 Эрнст (втайне от отца) стал добиваться сведений о судьбе матери. Ему выдали свидетельство о смерти матери (умерла 4 ноября 1941 г., смерть зарегистрирована в сентябре 1956 года, причина смерти –сердечная недостаточность, место смерти - РСФСР). Затем Эрнст добился и реабилитации матери ("за отсутствием состава преступления"). Но, несмотря на его настойчивые требования, ему так и не сообщили ни место смерти, ни номер инкриминировавшейся ей статьи (скорее всего мать Эрнста обвинили в шпионаже). Эрнсту даже сказали в военной прокуратуре (в самый разгар т.н. оттепели!): "Если вы будете добиваться этих сведений, то с Вами случится то же, что с Вашей мамой".
В 1952 Орловский окончил математико-механический факультет Ленинградского университета, в 1955 – аспирантуру Ленинградского педагогического института им. Герцена, в 1971 – Центральный институт патентоведения. В 1965–1992 работал в патентном отделе НИИ метрологии им. Менделеева. Орловский с 1958 печатался в научных журналах. В последующие годы он много публиковался в отечественной и зарубежной печати, Он автор более тридцати научных работ (в том числе по патентоведению) и более четырехсот рефератов по логике и математике. С 1974 Орловский член Американского математического общества.
Эрнст Орловский вместе с Александром Вольпиным (Есениным-Вольпиным), Борисом Цукерманом, Валерием Чалидзе является родоначальником дела правового просвещения советских граждан, в особенности по правам личности. Эрнст Орловский был знаком со многими правозащитниками и издателями «Самиздата». Орловский с середины 1950-х годов одним из первых в СССР начал отстаивать позицию, которая много позже легла в основу “диссидентского поведения” – легальными способами защищать конституционные права и свободы, нарушаемые властями. С этого же времени Орловский и сам отстаивал легальные способы защиты конституционных прав и свобод граждан, а также активно занимался юридическим просвещением. В 1956-57 гг. Орловский участвовал в деятельности подпольного политического кружка, организованного  известным правозащитником Револьтом Пименовым, и был другом Револьта. Весной 1956 Орловский вместе с ним подготовил комментированный текст доклада Н.С. Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда КПСС, затем распространявшийся в Самиздате. В 1956-1957 на еженедельных собраниях пименовского кружка читал доклады об истории ВЧК–ОГПУ–НКВД, рефераты материалов польской и югославской печати (в первую очередь – материалов о венгерских событиях). По просьбе Пименова был привлечен в качестве свидетеля на обоих его процессах (сентябрь 1957 и февраль 1958). В своих «Воспоминаниях» Револьт Пименов писал:  «Нейтральной фигурой, объединяющей всех влекущихся к процессу, был Эрнст Орловский». В 1958 Эрнст собирал средства в помощь осужденным по этому делу.
С 1952 Орловский направил в редакции различных газет и журналов и государственным и общественным деятелям сотни писем с изложением своих мнений о многих явлениях и событиях общественно-политической жизни страны. Наиболее важные письма Орловского получили распространение в Самиздате. В ноябре 1973 Орловский принимал активное участие в основании советской секции “Международной амнистии” и стал ее членом. Статья Орловского “Почему я не подписал Второе Стокгольмское воззвание” была напечатана в периодике русского зарубежья, ее подробное изложение на английском языке было помещено в лондонской газете “Таймс” (21.12.1976).
Его критический разбор проекта новой Конституции СССР был опубликован в 1977 в самиздатском бюллетене “Вокруг проекта Конституции СССР”. В 1979-1982 Орловский под псевдонимом Кукушкин сотрудничал в самиздатском реферативном журнале “Сумма”.
Орловский перевел с польского, прокомментировал и распространил соглашения “Солидарности” с властями от августа 1981 и “Соглашения круглого стола” от весны 1989.
В годы перестройки Орловский работал над исследованием правовых коллизий, порождаемых переходным периодом. Он исследовал правовые аспекты проблемы суда над преступными организациями, анализируя протоколы Нюрнбергского процесса. Орловский сделал комментированные переводы чехословацкого закона о “люстрациях” и чешского закона о преступном характере коммунистического режима. Для фонда “Гласность” он выполнил анализ юридических аспектов чеченской войны. С 1988-го Эрнст Орловский - член общества "Мемориал", в 1990-м - эксперт Конституционной комиссии РСФСР, в 1990-1993 гг. - эксперт комитета Верховного Совета РФ по правам человека, в 1993-1996 гг. - эксперт Комиссии по правам человека при президенте РФ. Орловский печатался в журналах "Посев", "Звезда", "Нева", "Терра инкогнита". Орловский работал над подготовкой к публикации “Воспоминаний” А. Д. Сахарова. Составители сборника высоко оценили его вклад в эту работу: “…роль, которую в составлении примечаний сыграл Эрнст Орловский, трудно описать – без него многих примечаний просто не было бы”. Очень много сделал он и для составления комментариев к новой книге историка и правозащитника В.В.Иофе.
Многим знакома книга Евы Лентовской, первого польского Уполномоченного по правам человека “Как начиналась работа Уполномоченного по гражданским правам”. Эту книгу сделал доступной для российского читателя не профессиональный переводчик, а правозащитник Эрнст Орловский, проявивший себя не только незаурядным знатоком мало кому тогда знакомых реалий, но и тонким стилистом, прекрасно чувствовавшим все оттенки польского и русского языка. В 1997–1998 Институт прав человека издал в Москве в двух томах его комментированный перевод этой книги.
Я был знаком с Эрнстом Орловским с 1963 года, высоко оцениваю его разностороннюю личность, его роль в демократическом движении. Не претендуя на полноту моих воспоминаний, я написал о том, что знаю о нем, о наших встречах и разговорах. Высказывания Орловского и других лиц привожу по памяти и, правильно передавая смысл, не ручаюсь за дословность высказываний, взятых в кавычки. Эрнст обладал феноменальной памятью, которую можно сравнить с памятью компьютера. Мышление его отличалось крайней логичностью. Характер у него был прямой, обо всем говорил без экивоков и умолчаний. Всем людям он говорил свое мнение прямо и открыто. Мы с ним были друзьями и сотрудничали при выполнении нескольких патентоведческих работ. Несмотря на это, мне не раз приходилось слышать от него критические высказывания по поводу тех или иных моих патентоведческих публикаций. Я на это совсем не обижался, т.к. Эрнст никогда не ставил себе целью обидеть собеседника или подчеркнуть свою эрудицию. Револьт Пименов отмечал, что Эрнст обладал «громовым голосом с необидной бесцеремонностью в обращении». Действительно, Орловскому всегда трудно было сдержать свой голос. Поэтому с ним иногда трудно было разговаривать в библиотеках. Основательность, добросовестность и точность при обсуждении или изучении любого вопроса – в этом была главная его особенность. К этому я еще добавил бы его крайнюю порядочность во всех делах и суждениях, а также сочувствие к людям и их бедам.
Первоначальной причиной моего знакомства с Эрнстом были его обширные знания в области патентного дела. В начале 60-ых годов прошлого столетия в СССР вспомнили о необходимости этой работы, но литературы по патентоведению на русском языке практически не было, зарубежные издания были мало доступны. Тут и пригодилась феноменальная память Орловского и его способность находить в фондах библиотек то, что не могли найти другие. Я тогда был руководителем Ленинградской группы Всесоюзного института Государственной патентной экспертизы, в мои обязанности входили создание патентных служб на ленинградских предприятиях и в организациях, а также методическая помощь работникам этих служб и изобретателям. Орловский к этому времени уже несколько лет занимался патентной работой во ВНИИНефтехим. Эрнст по своей природе не мог ничем заниматься поверхностно. Приступая к новой для него тематике, он изучал каждый вопрос досконально, по всем доступным ему в библиотеках источникам. Узнав, что в нашем городе есть такой знающий человек, я разыскал его. Первый раз мы встретились в его комнате в коммунальной квартире на Петроградской стороне. В другой комнате той же квартиры жил его брат.
Первое, что бросалось в глаза и в этой его комнате и позже, в его последнем жилище на Восстания 13, – это большие, длинные, сооруженные из нетесаных досок стеллажи с книгами. Эрнст предпочитал расходовать деньги не на красивые полки и этажерки, а на новые книги и журналы. Книги и журналы стояли на полках, лежали стопками на полу и покрывали поверхности столов, стульев и другой мебели. Но Эрнст всегда помнил, где что лежит, и моментально находил нужный материал и необходимую страницу. Он читал в библиотеках, приобретал книги и выписывап журналы по обширной тематике. Общественная жизнь в СССР и за рубежом, математика, патентное дело, право, лингвистика, литература и многие другие темы интересовали его. Он делал письменные переводы со многих языков. Его можно назвать полиглотом. Он знал очень хорошо немецкий язык. Английский язык он самостоятельно изучил в совершенстве, но только в письменном варианте, Эрнст мог составить служебное письмо в американское патентное ведомство на правильном американском языке, в принятых в США форме и выражениях и перевести этот текст на русский, чтобы директор знал, что он подписывает. Однако разговорным английский овладеть самостоятельно он смог. Эрнст вспоминал, что польскую газету «Трибуна люду» он пробовал читать еще в 1954 г., когда она впервые стала доступной в СССР. В последствии он переводил статьи практически со всех славянских языков. Иногда он специально выписывал несколько номеров журнала на языке, неизвестном ему, но чем-то заинтересовавшем его.
Домашняя библиотека дополнялась многочисленными материалами Самиздата и Тамиздата и его собственными рукописями. Э. С. Орловский многократно подвергался обыскам и допросам, по указанию “органов” понижался в должности. Орловский вспоминал: “… в течение почти 30 лет я чувствовал “заботу” КГБ о себе: обыски, допросы, “беседы”, рекомендации моему начальству на службе снизить мне зарплату (почти вдвое!), запретить мне давать консультации и другую работу по линии общественных организаций, не пускать в командировки <...> и даже в ленинградские библиотеки” (из статьи “Как я стал диссидентом?”, 1996).
Когда стали проводить переаттестации служащих, Эрнста Орловского понизили в должности со старшего инженера до просто инженера. На заседании аттестационной комиссии НИИ метрологии им. Менделеева. Ему задавали вопросы о том, какие произведения Солженицына он читал и как их оценивает. Выяснение таких вопросов по закону не входило в компетенцию этой комиссии.  Эрнст возмутился и стал отстаивать свои права. В результате ему несколько повысили зарплату, но все же не до прежнего уровня.
Я не могу точно назвать, сколько раз у него проводились обыски и изъятия книг, рукописей, блокнотов, и пишущей машинки. Но могу описать с его слов пару таких случаев.
Только в январе–марте 1977 сотрудники КГБ провели с Орловским пять бесед. Вместо требуемого сотрудниками КГБ заявления о раскаянии Орловский написал очерк “Моя позиция”.
Во время обысков, изъятия материалов и после этого Эрнст вел себя решительно и не прощал нарушения законов. А советские законы он знал лучше, чем их блюстители.
Обыск в комнатах Орловского, проводился по тогдашним обычаям «компетентных органов» ранним утром с понятыми – рабочими «Электросилы». Производящие обыск открыто предупреждали его: «Если будете нас слишком затруднять, осудим за мелкое хулиганство – понятые у нас свои!». Эрнст проставлял на чистых страницах и на пустых местах страниц изымаемых тетрадей, блокнотов и рукописей большие буквы «Z», дабы потом не могли написать на чистых местах чего-либо крамольного. После каждого обыска Орловский писал подробные и аргументированные жалобы в прокуратуру. Он перечислял незаконно изъятые материалы, обязательно указывал, что изъятые материалы будут ему нужны в дальнейшем. Дело в том, что после окончания следствия материалы, не подлежащие дальнейшему хранению, обычно не возвращались, а уничтожались, как не имеющие ценности. У него изымали пишущую машинку, чтобы определить, какие самиздатовские материалы на ней печатались. Орловский неизменно требовал, чтобы ему либо вернули машинку, либо предоставили ему на время следствия другую. Обоснование: пишущая машинка ему необходима для выполнения служебных обязанностей патентоведа. Иногда по его  заявлениям из Москвы приезжал следователь или помощник прокурора и расследовал его жалобы. Когда Орловского допрашивали, он не стеснялся указывать на нарушения «Уголовно-процессуального кодекса». Если ему говорили: «Мы лучше знаем законы! Не учите нас», то Эрнст вынимал «Кодекс» и зачитывал соответствующую статью. Когда вызываемый по повестке являлся в «Большой Дом» на Литейном проспекте, часовой обязан был сообщить по телефону следователю: «По Вашей повестке прибыл гражданин Орловский!». Опытный следователь иногда отвечал: «Орловского пропустить с сопровождающим. Имеющийся при нем Уголовно-процессуальный кодекс отобрать. Вернуть при выходе!».
Однажды Орловский с дочерью (в то время школьницей младших классов) возвращался из отпуска в Ленинград на самолете. Видимо, за ним уже следили и решили обыскать. Чтобы иметь для этого формальный повод, с его багажа сорвали багажную ленточку, и он, имея багажную квитанцию, все же не мог доказать без досмотра, что это его багаж. Эрнста с дочерью в ленинградском аэропорту привели в особое помещение, где присутствовали три офицера милиции и работники аэропорта, возможно, как понятые. Орловский прежде всего потребовал, чтобы офицеры предъявили свои удостоверения. Потом Эрнст мне рассказывал, как он определил, что это были офицеры КГБ, а не милиции. Например, двое из них не смогли расшифровать аббревиатурные сокращения, стоявшие в их удостоверениях. Был проведен досмотр и всей ручной клади, хотя не было никаких сомнений в ее принадлежности.
Несмотря на многочисленные обыски и постоянную слежку за ним, Орловского ни разу не судили. Возможно, в послесталинские времена Эрнст с его эрудицией, дотошностью при исследовании любого вопроса и бескомпромисностью мог бы оказаться слишком неудобным подсудимым. Да он и не нарушал действующих законов страны. Хотя, как трактовать. С точки зрения властей правозащитник всегда не прав. Находились поводы для разных придирок. Пытались обвинить Орловского и в еврейском национализме. Оснований для этого не было никаких. Он был убежденным интернационалистом и в мыслях и в делах. «Но почему Ваш родной брат русский, а Вы еврей?». В действительности, Эрнст, будучи ребенком из смешанной семьи, при получении паспорта указал национальность «еврей» только потому, что был против утаивания своего происхождения. Его обвинили также в «незаконном использовании отчества». Но ведь свидетельство о рождении оформляли его родители, а новорожденный не мог, конечно, повлиять на это. Орловский не возражал против замены его отчества на «Соломонович», но возникали сложности с другими документами, в том числе с дипломами об образовании. А выдать ему справку о том, что он до такой-то даты имел отчество «Семенович» компетентные органы отказались – «мы не выдаем справок о незаконных действиях». Когда  Орловский мне это рассказывал, от него я с удивлением узнал, что гражданин Советского Союза не имеет права ознакомиться с записью о себе в «Метрической книге», выпиской из которой является «Метрическая выписка», именуемая в просторечьи метрикой, Оказывается, выписка из «Метрической книги» не секретна, а сама «Метрическая книга»  – секретна!
Следует отметить, что Орловский добивался справедливости в своих отношениях с властями предержащими не исходя из личных интересов, а для того, что бы показать, что нарушения закона не остаются незамеченными, что и властям не все дозволено.   
Приведу примеры его действий подтверждающие это.
Хрущеву, находившемуся в это время в Америке, был задан на пресс-конференции вопрос: «Почему Ваша речь на Ассамблее ООН была опубликована в американской прессе, а речь президента США в СССР не опубликована?».
Ответ Хрущева: «Прежде чем спрашивать, Вам следовало бы знать, что речь президента США была в СССР опубликована в газете Известия!».
Орловский посылает в США авиапочтой заказное письмо Хрущеву с уведомлением о вручении. Орловский уточняет, что  речь президента США была в СССР опубликована не в газете «Известия», а только в приложении к «Вечернему выпуску газеты Известия», распространявшемся только в Москве. И это приложение не прикладывалось к тем экземплярам «Вечернего выпуска», которые доставлялись подписчикам, в том числе библиотекам или которые продавались в киосках. (Видимо, речь президента США прилагалась только к тем экземплярам «Вечернего выпуска газеты Известия», которые получали посольства и зарубежные подписчики!). Открытка об уведомлении о вручении письма адресату пришла к Орловскому из московской канцелярии Хрущева. Другого ответа на письмо не было, и слава Богу – в сталинские времена ответ пришел бы «ночью в сапогах».
В 1959 Орловский в другом письме на имя Хрущева протестовал против заявления Никиты Сергеевича об отсутствии в СССР политзаключенных. Орловский и тут посылает заказное письмо Хрущеву с уведомлением о вручении. Орловский предлагал Хрущеву «сначала договориться о терминах». Политического кодекса нет ни в СССР и ни в одной стране мира. Поэтому к политическим заключенным следует отнести осужденных по таким-то статьям Уголовного кодекса. Известно ли Хрущеву что … далее шел список советских граждан, осужденных по этим статьям с указанием дат, сроков и т.д.
В мае 1960 и августе 1961 Орловский выступал на заводских митингах с критикой внешнеполитических акций Советского правительства, за что был исключен из профсоюза и уволен с работы. Вот пример такого митинга. Описываю по памяти со слов Эрнста. Митинг на предприятии, где работает Орловский. Обсуждается ультиматум Хрущева по берлинскому вопросу к странам-союзникам СССР во Второй мировой войне – заключить совместно мирный договор с ГДР и ФРГ к такому-то сроку. В противном случае СССР заключает по истечении этого срока мирный договор с ГДР. Такой ультиматум мог привести к новой войне. Ведь бывшие западные союзники не признают ГДР, а после заключения такого мирного договора границы ГДР, в том числе с Западным Берлином, будут охраняться только гэдээровскими пограничниками. Столкновения с этими пограничниками американцев, англичан, французов, пресекающих границу ГДР, например при поездках в ФРГ, могли повпечь за собой непредсказуемые последствия. Орловский неожиданно попросил слова, еще более неожиданно вышел на трибуну и стал говорить в микрофон. Он поддержал в принципе предложение о заключении мирного договора с ГДР, но возражал против ультимативного назначения срока. Он успел разъяснить, почему он против такого ультиматума и даже, кажется, успел поставить свое предложение на голосование. Президиум митинга сначала растерялся, потом Орловского оттиснули от микрофона и кое-как завершили митинг, приняв нужную резолюцию. Забегая вперед, скажу, что Орловский оказался прав. Ультимативный срок прошел, но по истечении этого срока сепаратный мирный договор с ГДР так и не был заключен. После этого выступления к Эрнсту на работе какое-то время никто не подходил, боялись с ним разговаривать, как с зачумленным, – а вдруг подумают, что кто-то его действия одобряет. Далее ему предложили написать покаянное заявление с отречением от своих слов. Он отказался. Его уволили с нарушением закона «из-за отсутствия необходимой квалификации», не проверяя наличие у него требуемой квалификации и не считаясь с тем, что возложенные на него обязанности он успешно выполнял. Новую работу Орловский нашел, но долгие годы из принципа он добивался в судебном порядке изменения формулировки об увольнении – тщетно, несмотря на свою юридическую правоту.
Орловский в Москве. В одном из судов идет закрытый политический процесс. На заседание родственников и сочувствующих не пускают. Они толпятся у входа. Суд удалился на совещание для вынесения приговора. Судьи возвращаются в зал для оглашения приговора. Орловский обращается к ожидающим у входа: «Почему не заходите в зал?» - «Процесс закрытый». Орловский разъясняет, что даже на закрытом процессе приговор оглашается на открытом заседании. Ему не верят, никто не решается заходить. Орловский входит в зал суда. Судья: «Выйдите, процесс закрытый». Орловский зачитывает вслух соответствующую статью «Уголовно-процессуального кодекса» об открытом оглашении приговора на закрытых процессах. Милиционеры ждут, что скажет судья. Судья приступает к чтению приговора. Орловский остается в зале.
Как-то, примерно в 1966 году, Орловский рассказал мне, что он нашел в одной из публичных библиотек книгу на английском языке, в которой в приложении опубликован текст «Пакта Рибентропа-Молотова». Нейтральное название книги ввело кого-то в заблуждение, и книга попала в открытый доступ, а не в закрытый для обычных советских граждан спецфонд. Эрнст сделал перевод и мог подробно рассказать содержание «Пакта Риббентропа-Молотова» и приложения к нему. Приложение было составлено и подписано, как мне помнится, в связи с необходимостью обмена части Польши, населенной преимущественно поляками, на часть Литвы. По основному тексту «Пакта Риббентропа-Молотова» эта часть Польши доставалась СССР, но советское правительство заявило, что отказывается занимать эту часть Польши.
Однажды я был у Орловского на улице Восстания 13. Мы беседовали о патентном деле, он показывал мне новые интересные книги и журналы, и, в том числе (не комментируя этого вслух) кое-что из «Самиздата». И вдруг, не прерывая разговора на некрамольные темы, пишет мне на бумажке: «Вот рукописи Револьта Пименова. Я ожидаю очередного обыска, и эти рукописи могут изъять. Можешь ли на время взять их?». О Револьте Пименове я уже знал из разговоров с Орловским «на свежем воздухе». Я взял на некоторое время рукописи, подробно описывающие деятельность Револьта Пименова, суды над ним и его подельниками. Эти бумаги были у меня, пока Эрнст не решил, что опасность пока миновала. Я не был активным диссидентом, но всегда считал, что каждый имеет право свободно думать, писать, читать и хранить информацию. В действовавшей тогда брежневской Конституции СССР была статья о свободе творчества. А возможна ли свобода творчества без свободы обмена информацией?
Однажды Орловский решил стать членом международной организации содействия ООН. Советское отделение этой организации не отвечало на его просьбы. Посчитав это нарушением своих гражданских прав, Орловский пишет жалобу в международный центр организации, конечно, заказным письмом с уведомлением о вручении. Уведомление о вручении ему не приходит. Ленинградский Главпочтамт на его письменные запросы вынужден был ответить, что его письмо «случайно» утеряно. Орловский неоднократно повторяет свою попытку направить жалобу на действия Советского отделения этой организации. Результата тот же. Орловскому остается только требовать возмещения за утрату писем. Ленинградский Главпочтамт возмещает утрату, но по установленному министерством связи тарифу (кажется, около пятидесяти копеек). В соответствии с международной конвенцией, ратифицированной Верховным Советом СССР, утрата международного заказного письма возмещается не ниже твердой суммы, четко указанной в этой конвенции и соответствовавшей тогда примерно пяти рублям. Положения ратифицированных Верховным Советом СССР международных соглашений должны выполняться и имеют преимущество перед противоречащими им внутренними нормативными актами.  В результате возбужденных Орловским судебных процессов тогдашний министр связи СССР генерал-полковник Н. Д. Псурцев вынужден был привести свою инструкцию в соответствие с международной почтовой конвенцией. Конечно, и в этом случае Орловский старался лишь доказать на своем примере, что властям не все дозволено.
Эрнст Орловский решил получить диплом патентоведа. Я был руководителем Орловского при выполнении им дипломной работы в Институте патентоведения. Мы составили и утвердили тему по патентному праву США. Несколько глав, в каждой главе несколько параграфов. Когда Эрнст написал первый параграф первой главы своей дипломной работы, число страниц оказалось больше необходимого объема дипломной работы. Орловский не мог писать поверхностно. Как же в работе, касающейся права США, не осветить, например различие между обычным вето президента и «карманным» вето президента?! Чтобы Эрнст не тратил лишнего времени, я заменил тему дипломной работы, и написанного им текста первого параграфа первой главы было достаточно для успешной защиты.    
Орловский обладал закаленным здоровьем, мог зимой, в любой мороз ходить легко одетым. Мне он говорил, что зимой одевает пальто только для того, чтобы не выглядеть «белой вороной». Последние годы у него в результате многолетнего напряженного чтения ухудшилось зрение. При встречах с людьми он узнавал их только по голосу. Но он продолжал читать, используя очки и увеличительное стекло, и работать в библиотеках Питера, т.к. не представлял себе жизни без систематического чтения.
Э. С. Орловский скончался 10 февраля 2003 в Санкт-Петербурге. Он похоронен на Ковалевском кладбище. Его друзья правильно написали в некрологе: «Тем, кто его знал, трудно представить без него город, страну и собственную жизнь». Жаль, что сейчас нет этого смелого человека, который справедливо писал о себе: "Я стремлюсь кричать правду на каждом углу, то есть малоизвестные (замалчиваемые) факты доводить до сведения возможно более широкого круга лиц".
Дочь Орловского Зинаида Эрнстовна живет в Германии.

Публикации Э. С. Орловского и литература о нем:
Орловский, Э. С. Мой путь в диссиденты, «Нева»,  2002, № 6. – С. 166-186.
Орловский, Э. С. Размышления о сахаровской Конституции. В сб. «Конституционные идеи Андрея Сахарова» Сост. Л. М. Баткин, Ред. Е. Чистякова . - М. Новелла, 1990
Орловский Э.С. № 5301; Письмо Черненко К.У. (Генеральный секретарь ЦК КПСС), Самоназвание: «Я глубоко обеспокоен…» Published Samizdat collection at Open Society Archives (OSA) www.osa.ceu.hu/files/fa/300-85-9-12
Д.И. Зубарев, А.А. Резникова, Статья в  “Словаре диссидентов Центральной и Восточной Европы” (“Мемориал”, Москва; центр “Карта”, Варшава)
И. А. Флиге. Орловский Э.С. (1929 - 2003), правозащитник. "Энциклопедический словарь Петербурга" www.encspb.ru
И. А. Флиге. Диссидентское движение, "Энциклопедический словарь Петербурга" www.memorial-nic.org
Пименов Р.И. Воспоминания, в 2 т. – Информ.-эксперт. группа «Панорама», М. 1996, Документы по истории движения инакомыслящих; вып. 6-7, ред. сер. Н.Митрохин, с. 557-565.
Киселев О.М. К 80-летию со дня рождения Эрнста Семеновича Орловского – «История Петербурга»,2009, № 3(40), С. 6-11