Письмо 17. Ребенок и смерть. Мой ребенок

Мне снова снится нерожденья миг,
И снова я распластана на ложе.
Я снова чувствую, как плавится на коже
Внутри задушенный ребенка крик.
Мне снова снится тот казенный дом,
Где я оставила бессмертия задаток,
Где миг решения, увы, был слишком краток,
И где прозрение приходит со стыдом.
 
В «Синей птице» Метерлинка главные герои встречаются с еще не рожденными младенцами, увлеченно готовящимися к будущей жизни. Они занимаются творчеством, наукой, изобретательством, то и дело упрашивая Дедушку Время поторопить их приход на землю, к родителям. Однако далеко не всем из них суждено родиться, будут и те, кто навсегда останутся в небесном царстве.

В этом царстве вечно живут два моих ребенка – те, которых я не захотела принять из рук Времени, посчитав их приход слишком ранним и незрелым. Тогда мне казалось, что это всего лишь неодушевленные комочки слипшейся плоти, досадные помехи по дороге к будущему семейному счастью, полноте творческой жизни, успехам карьеры. К сожалению, вокруг не было никого, кто бы мог вбить в мою преступно-глупую молодую голову понимание того, что я совершила. Однако даже тогда, приняв физическую боль как наказание, я ощутила безумную, мертвую пустоту внутри себя, как будто часть меня умерла вместе с ребенком, разодранным на части острой кюреткой. Много позже, уже став матерью, уже зная, какова глубина греха детоубийства, я не один раз содрогнулась тому, что так легко и бездумно было совершено мной более 10 лет назад, осознавая, какой милости я удостоилась от судьбы, подарившей мне прощение в лице ребенка.

Беременность и роды словно открыли мне глаза на сокровенную суть жизни, таинства рождения и смерти, предназначения женщины и ее места в этом мире. Я с головой окунулась в то, что до сей поры было мне совершенно незнакомо, я позволила себе не только стать матерью, но и быть женщиной во всех смыслах этого слова, - то есть полагаться не только на себя, но и на мужчину рядом, уповать на волю божью, просить, а не требовать, искать компромиссы, а не рубить топором. Немалую роль в этом сыграло то, что нам предстояли невероятно трудные и ответственные решения, касающиеся жизни и смерти ребенка и меня, и к нашей чести будь сказано, мы сделали правильный выбор.

Одним из отдаленных последствий того периода стало то, что во мне пробудилась женщина, убитая годами суровой борьбы за выживание в чужой стране и по возвращении на Родину, униженная мужским себялюбием и похотью, оскорбленная всем устройством общественной жизни. Я вдруг поняла, что отчаянно нуждаюсь в любви, в тепле, в ласке, но и этого было мало, - я нуждалась во взаимном чувстве, когда все внутри тебя и вокруг предназначено одному человеку, когда отдавать – приятнее, чем брать, когда дарить – важнее, чем получать, когда быть рядом – важнее, чем быть вообще. И до тех пор, пока в моей жизни не появился ты, я молча пыталась давить в себе ростки этой новой женственности, возрождающейся чувственности, понимая, что как бы я ни была благодарна мужу за нашего ребенка, я не могу любить его той любовью, потребность в какой я ощущала в своей душе.

Но когда есть потребность, приходит и способ удовлетворить ее, каким бы диким он ни казался. За эти годы мы оба повидали всякое – был и период относительного согласия, когда мы оба строили планы, планировали уход из семьи, думали о судьбе детей и представляли себе, каким будет наше дитя любви. Именно с тобой я впервые задумалась о втором ребенке. Ты же видел его так ясно, как никогда, - мальчик, сидящий на сиденье в тележке супермаркета, он то и дело мерещился тебе в отдалении, и хотя это казалось мне помешательством, я верила тебе, зная, что ты обладаешь даром предвидения. Тогда мне казалось, что это дело времени (какое жестокое неумолимое слово!) – всего каких-нибудь год-полтора, но время шло, а наши отношения неизбежно менялись в худшую сторону, обнажая взаимные недостатки, разногласия, противоречия. Прошло всего два года с начала наших отношений, а мы уже пережили почти все – от безумной любви до столь же сумасшедшего разрыва, причем, не по одному разу. Тогда я впервые предложила тебе родить ребенка – твоего ребенка. Я не знала, как это осуществить физически, я не думала о том, как это обставить морально, я всего лишь испытывала непреодолимое желание быть тебе не любовницей, не подругой, а настоящей женой. Тогда я стала называть наше чувство суррогатной семьей, представляя себе, как было бы хорошо в сложившихся не разрешимых для меня обстоятельствах время от времени жить то в одном мире, то в другом – с двумя мужьями, разными детьми. Именно такое представление раздражало тебя более всего – наличие параллельной жизни говорило тебе о том, что я не готова отказаться от всего ради тебя. А ты всегда хотел всего и на своих условиях, поэтому предпочел прогнать видение нашего общего сына, и мальчик ушел от нас, очевидно, навсегда.

Страдая от раздвоенности, я втайне надеялась на то, что бог разрешит наши сомнения и даст нам знак – в виде моей внезапной беременности от тебя. Увы, этого не произошло, - ты тщательно следил за тем, что у нас не было вы****ка. И тем большим откровением для меня стало твое признание несколько лет спустя, что ты тайно протыкал презервативы, тоже надеясь на чудо. Чуда не произошло, и сегодня мне совершенно ясно, почему, - дети приходят туда и тогда, когда они желанны, когда родители платят дорогую цену за их появление на свет и готовы и дальше класть свою жизнь на алтарь их существования, когда это потребуется. То был далеко не наш случай, но он впервые заронил сомнения в моей душе по поводу правильности моего решения. Я задумалась о том, что мне делать дальше – ведь вокруг меня  была выжженная пустыня – мы отдалялись друг от друга все больше и больше, а домой я приходила лишь для общения с ребенком и для того, чтобы переночевать. Тогда я впервые поняла, что меня нет нигде – ни в отношениях с тобой, ни в браке с мужем, что я не жена, не женщина и даже не мать, потому что как мать я обладала гораздо большим запасом любви, чем могла подарить единственному ребенку. Я осознала, что у меня за спиной пустота, в которой нет ничего моего.

Именно это сказала мне одна гадалка – темная восточная женщина с кривыми, торчащими как у лошади, зубами в маленькой запущенной квартире, глядя на причудливое смешение кофейной гущи в моей чашке. Она была как ведьма из «Ночного Дозора» - столь же неряшлива и так же страшна в простоте того, что говорила мне про меня, про нас, про мое здоровье и про нашего ребенка. Это она сказала мне, что она не видит моего ребенка от мужа и что мы все равно расстанемся, но прибавила, что у нас с тобой будет мальчик уже после того, как мы разойдемся. Правда, она назвала возраст, который я уже давно миновала, и у меня нет никаких оснований ей верить, но честное слово, многое из того, что она говорила о моем прошлом, о тебе и о моих отношениях с мужчинами, поражало верностью заключений.

В тот момент я остро осознала, что мое биологическое время неумолимо движется к нулю и мне осталось не так много, чтобы попытаться осуществить главное дело своей жизни – еще раз стать матерью. Конечно, во мне смешивались самые противоречивые чувства, но одно я знала точно – ребенок был мне нужен вовсе не как замена твоей тяжелой, запутанной любви – ведь я всегда знала, что ты меня любишь так, как никто и никогда в моей жизни; и не как подпорка в отношениях с мужем, которого я все время пугала тем, что рожу от кого-нибудь с улицы, если он не захочет; и не как продолжение любви взрослого первенца, с которым меня до сих пор, вопреки всякой логике и теории связывают необыкновенные сильные, чистые и нежные чувства любви и близости.  Ребенок был мне нужен, потому что я была матерью гораздо больше, чем от меня требовалось, мой потенциал был огромен, но он копился внутри, грозя взорваться и затопить все вокруг.

Но не тут-то было – ты поставил меня перед самым жестоким и несправедливым выбором моей жизни. Ты дал мне понять, а потом воплотил свою мысль в слова, что стоит мне забеременеть от мужа, как ты тут же уйдешь. Ненависть к моей семье в тот момент как раз достигла апогея – ты инстинктивно ненавидел все, что имело к ней отношение, - прошлое, мужа, родственников, друзей, стихи и временами – саму меня. Ты и не вспомнил, как просил меня остаться, когда сам ожидал ребенка, да это было бы и не нужно – я ясно понимала, как ты ненавидишь во мне все, что не принадлежит тебе, а в такой ситуации, забеременей я от мужа, оставаться с тобой было бы просто смертельно опасно для здоровья будущего ребенка и моего собственного.

Тогда я выбрала тебя, обливаясь внутри слезами и кровью, я ничего не сделала для того, чтобы настоять на своем или даже просто возразить тебе. Это потом, когда я перестала быть легкой добычей и покорной жертвой, я впервые произнесла страшные по сути слова.
Я сказала тебе, что ты мне должен – и в первую очередь, ребенка. Ребенка, которого я не могла себе позволить, потому что его появление убило бы нашу любовь, точно так же как рождение твоего ребенка убило бы наш тайный брак. Я многое готова понять, принять и простить в тебе, но только не это – ты знал, что я не могла жить без тебя ни единой минуты, я не могла дышать без тебя, я не могла есть и пить без тебя, я умирала без тебя, что была мне жизнь и беременность, во время которой я бы ежесекундно тосковала по тебе? Или скажешь, что ты не представлял себе глубины моей жертвенности и надеялся на мой рациональный ум и здравый смысл?

Однажды мой психоаналитик сказала мне, что всякая зависимость означает путь к смерти. Я была настолько зависима от тебя – твоих слов, жестов, интонаций, улыбки, прикосновений, - словно сама была тобой, как я могла пойти против нашей общей воли? Я не смогла выбрать ребенка, что означало путь к грядущей смерти, и хотя я вступила на него бессознательно, где-то в глубине себя я понимала, что расплата будет впереди. Ты знаешь, что я никогда не перекладывала свою ответственность на других и не отказывалась платить по собственным счетам и не боялась нести заслуженное наказание, но видит бог, в тот раз я была чиста – я просто не могла отрезать тебя, это было бы равносильно тому, что я без наркоза ампутировала бы свои жизненно важные органы. Ты был внутри меня, и я не могла не выбрать тебя, и так мы еще раз упустили свой шанс.

Ум мой лихорадочно метался, пытаясь найти хотя бы какое-нибудь решение, и оно пришло, хотя и было не вполне порядочным, как, впрочем, и мы сами. Я решила несмотря ни на что взять тебя обманом, низким, женским обманом. Я принялась колоть презервативы, отвлекая твое внимание, но это продолжалось недолго – опытным глазом ты пресек мои жалкие попытки. К тому моменту я уже знала, что больна – во мне сидела опухоль, она занимала место моего нерожденного ребенка, она мучила меня страшными болями, она высасывала из меня силы и пила кровь, она показывала мне, кто главный в этой жизни, и ты считал, что не имеешь к ней никакого отношения? И ты всерьез думал, что опухоль – простая ошибка природы, случайное совпадение диагнозов у двух твоих женщин, нормальный предвестник женского угасания? Господи, как же ты наивен и эгоистичен, и дай бог тебе таким и оставаться!

Теперь внутри меня всегда жила боль – вдобавок ко всему, что мне приходилось переживать с тобой. Я не могла не видеть жестокости твоего решения, и не могла не осуждать ее, и не могла не смотреть на часы, и не могла не умирать, глядя на детей. Я жила в аду вдвойне – как женщина и как мать. Понимая, что прямой дорогой двигаюсь к собственной смерти духа и тела, я стала делать робкие попытки уйти – слабые, жалкие, несерьезные, непоследовательные. Я словно растягивала жесткий поводок, на другом конце которого был ты, и материал вроде поддавался – каждый раз я уползала все дальше и дальше, но ты всегда возвращал меня назад. Другое дело, что хватка ошейника слабела, и я иногда могла дышать не вполсилы, а почти что полной грудью, и, набравшись духа, я вновь пыталась порвать ненавистную веревку. Да, к тому времени я именно так думала не о нашей любви, а о той рабской зависимости, в которую она выродилась для меня. С другой стороны, меня всякий раз охватывало чувство безнадежности и бессмысленности моих попыток уйти, потому что пуповина, связывавшая нас, словно волшебная коса из сказки, становилась сильнее после каждой новой попытки разрыва.
Однажды, после очередного ухода, я приняла решение родить ребенка от мужа несмотря ни на что. Это был мой первый, робкий, неумелый бунт, но он состоялся, и я сделала все, чтобы вернуться в семью хотя бы внешне. Я поняла, что иначе я просто умру, сойду с ума, покончу с собой или с тобой, что будет еще хуже. И тогда же я решила, что впервые скажу тебе правду об этом, считая, что ложь не даст мне выносить ребенка. Я сделала это во время нашей первой встречи после разрыва, и это было ужасно. Я никогда не видела тебя в таком состоянии, это было хуже, чем слезы, хуже, чем ругань и побои, хуже, чем уход и хлопанье дверями. Откуда же мне было знать, что ты очередной раз решил все за нас и сжег за собой все мосты, объявив в семье, что много лет любишь другую женщину?

Конечно, мы пришли к этому решению оба – мы ведь оба считали, что достойны лучшей семьи, что достойны новой жизни, что достойны общего ребенка, пусть и рожденного вне брака. Мы решили, что я рожу твоего ребенка и буду хранить эту тайну всю мою жизнь. Мы обсудили все – и регулярность наших встреч  в определенные дни, и средства, позволяющие тебе быть полностью уверенным в том, что это будет твой ребенок, и будущий совместный отдых втроем, и учебу, и помощь, все до мельчайших деталей и щекотливых мелочей. Наверное, я сошла с ума, но я действительно чувствовала себя счастливой чашей Грааля – я думала о том, как, я, жена своего мужа, буду носить чужого ребенка, и буду знать об этом всю жизнь, и буду любить его как продолжение тебя, даже если ты уйдешь, а в таком случае ты бы уже никуда не ушел, и все мои мысли были о своем грядущем счастье, и в них не было места понятию о страшном грехе обмана, о тяжком грузе неправды,  о заслуженной каре бесплодия и о многом другом, о чем я ежеминутно думаю сегодня.

Ничего удивительного в том, что я не смогла родить тебе ребенка, нет. Мы, или вернее, я, не заслужила того, чтобы принять в свои руки дитя обмана. Ты не заслужил того, чтобы твой ребенок воспитывался чужим отцом. Мой муж не заслужил того, чтобы быть отцом ребенку мужчины, с которым его жена изменяла ему, и так далее до бесконечности. Мы оба не заслужили того мальчика, который виделся тебе неподалеку от нас. Он и вправду навсегда ушел от нас в царство нерожденных детей.

Ты знаешь, что акушерка, сделавшая мне аборт 22 года назад, сказала, что это был мальчик?