Бесплотный дух

Человеческое тело – это дар, который дается нашему сознанию, потому что только с помощью этого дара, сознание движет материальными предметами без усилий. Тело – это дар… берегите его, гордитесь тем, что оно досталось именно вам, а не сотням бесплотных духов.
Почему я осознал эту простую истину только сейчас?

Я с трудом открыл глаза и посмотрел перед собой. Выбитое окно, за которым шумел дождь, полуразрушенное здание – не самое надежное убежище, но лучшее, серди обломков и пепелища…

- Эй, - шепотом позвал меня мой товарищ, и я увидел перед собой его лицо, испачканное копотью и кровью.

Да, сегодня нам здорово досталось, почти весь район сгорел, из двух рот погибли сорок восемь человек… какие потери. Выжившие – только мы вдвоем. Нужно было срочно связаться с батальоном и вызвать подкрепление. Но все средства связи были разрушены. В конце концов, враг отцепил  целый район, превратив его в адское месиво.

Я был ранен. Две или три пули плотно сидели во мне, как насекомые паразиты. Одна из них застряла прямо под сердцем, совсем немного недотянув до него. Я явственно чувствовал, как она шевелится среди разбитых ребер. Боль… наверное, боль была адская. Но со временем, мое тело начало неметь и я перестал вообще, что бы то ни было чувствовать. Я цепенел, и боль цепенела вместе со мной…

- Эй, - снова позвал меня мой товарищ, и мне пришлось сделать усилие, чтобы посмотреть ему в глаза, - только не спи, слышишь! Не вздумай спать, это приказ!

- Так точно, - едва поворотил я окаменевшим языком, - не спать…

- Нам бы только протянуть до завтра, слышишь? Завтра здесь уже будут наши, они помогут, тебя быстро отправим в госпиталь, - говорил он, наспех осматривая мои раны, - Отдохнешь. Может, родственников повидаешь…

Родственников? – спросил я сам себя, и в ответ мне встретилась зияющая пустота.

- Ко мне никто не придет, - прошептал я.

- Придет-придет, - уверенно заявил мой товарищ, и мне тоже захотелось ему верить, - у тебя любимая есть?

- Любимая… - повторил я, чувствуя, что мой рот больше не в силах говорить и в голове на миг зажегся и тут же погас чей-то образ. Наверное, это был образ моей любимой. Но к тому времени, мое тело окончательно затвердело. У меня появилось странное чувство, что мое сознание кто-то вытягивает из тела и стоит мне шелохнуться, как я немедленно выскочу из этой оболочки. Я уже начал закрывать глаза,  когда меня кто-то здорово встряхнул, и все вернулось на свои места, в первую очередь, дикая боль от которой я уже начал отвыкать. Кажется, я кричал.

- Рано еще тебе! – услышал я голос своего товарища рядом с самим ухом, - я сказал, это приказ! Вот война закончится, можешь помирать, как хочешь! Только не здесь и не на моих руках, ты понял?!

Мне стоило сказать «Так точно!», но боль, которая проснулась в теле, оказалась выше меня, и я только кивнул, мыча от пуль, которые жгли мое тело.

- Ты погоди умирать, ты еще увидишь, как война кончится, - продолжал разговор мой товарищ, очевидно, опасаясь, что я снова могу уснуть, - как наши будут с красными флагами стоять и цветы… будет много цветов, улыбающихся лиц. Земля будет ликовать, вот увидишь, увидишь…   

И дождь вторил его словам.

Увидишь. Когда все закончится, когда я, наконец, вернусь на родину, а там… Стоит ли там еще мой дом? Мой маленький дом с красной крышей? А школа? А старая аптека?

- Стоит ли старая аптека? – спросил я вдруг вслух. Мой голос был похож на шепот призрака. Но, похоже, товарищ не услышал меня, он все продолжал:

- …А потом, когда мы этих сучьих детей загоним в самое пекло, они нам за все ответят. Вот увидишь, ответят. Ты это все увидишь, непременно увидишь!

Мы загоним их в самое пекло? Я представил себе людей во вражеской униформе с искаженными от боли лицами, как наши их расстреливают один за другим, и я снова ощутил эту дикую боль под сердцем, точно стреляли не врагов, а меня.

- Зачем? – прошептал я.

- Что зачем? – не понял мой товарищ.

- Зачем стрелять? – с невероятными усилиями произнес я.

Товарищ умолк. Я не видел его, но я был уверен, он задумался.
Он смотрит в пустоту и осознает, что теряет своего товарища здесь, в полуразрушенном здании. Он осознает, что потерял сорок восемь человек друзей, побратимов, своих… Он осознает, что когда дождь перестанет барабанить за окном, он уже останется один, совсем один. И батальон не приедет сюда, мы уже потеряли этот город. А значит… Он осознает, что он такой же смертник, как и я. Он осознает это и все равно, по детски, наивно, пытается меня ободрить.

Он ободряет сам себя…

В тот момент, когда я понял его чувства, мне захотелось выжить. Как никогда раньше, мне захотелось жить, чтобы подарить ему последнюю надежду, которую забыли приписать божественные силы справедливости. Но я вдруг почувствовал, что замерзаю. По-настоящему, дико замерзаю. Точно меня выкинули в одной майке на десятиградусный мороз.

- Наверное, снег пошел, - удивленно прошептал я, - холодно стало.

- Да, - согласился мой товарищ, - это снег… ты все правильно понял, снег пошел.

Он снял с себя китель и накрыл меня им с головой. Окно исчезло. И дом тоже исчез. И я… наверное, тоже. Во всяком случи, боль точно. Я ощутил невероятную легкость, эта легкость выдувала меня из тела как, опустившееся на поверхность перо…

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мой товарищ оплакивал меня в этом разрушенном здании. Но как он и обещал, я увидел все… Я увидел и победу, и цветы, и красные флаги, и улыбающиеся лица, и поражение врага. Я ходил среди одурманенных счастьем людей, я чувствовал, как земля вздыхает с облегчением. И хотя в ней еще очень много было боли, боли, точно от пули под моим сердцем, я знал – в этот день она ликовала.

И я ликовал вместе с ней, бесплотный дух, желающий обрести новое тело…