Повесть о жизни и самоопределении

Серые тучи покрывали небо, опуская на землю маленькие слезинки. Тусклые лучи солнца едва-едва пробивались сквозь эту мрачную завесу, пытаясь хоть немного обогреть утреннюю осеннюю Москву. Громады домов неподвижно стояли, составляя привычный "каменный плен" столицы. Город был угрюм и неподвижен.
На улице Надежды, находившейся неподалеку от метро Комсомольская, ничего не предвещало неожиданностей. Это место выделялось в столице населением различных сословий. Пройдя от метро шагов  20 , человек  сперва попадал в нищенские кварталы улицы. Убогие, покосившиеся, черные домишки, полу босые дети, грязь, тьма..(Все лампочки в фонарях давно были выбиты шаловливыми ребятишками, а вставить новые в этом месте государство нужным не считало), и городское кладбище по периметру всего района...Именно здесь происходила большая часть криминальных происшествий, на которые, однако, органы внутренних дел давно перестали обращать внимание, воспринимая это как что-то само-собой разумеющееся... Место было типичным представительством "мира униженных и оскорбленных" и порой складывалось впечатление, что Достоевский списал свой роман с этой мрачной улицы.
Но постепенно картины менялись. Дома и дворики становились чище, атмосфера светлее и спокойнее. Появлялись фонари, прожектора, машины...В этой части улицы жили люди не бедные, не зажиточные, а достигшие среднего класса. Этот ряд домов заканчивался красивым фонтаном из белого мрамора. Хрупкая девушка в длинном светлом платье стояла на пьедестале, подняв над головой лавровый венок, как известно, символ удачи и счастья. Рядом расположился небольшой желтый дом с колоннами – городской театр Ночи. Вот за этими произведениями искусства и начиналась часть самых обеспеченных домов. Богатые особняки, дорогие машины, рестораны, охрана, запах элитных духов и французского мужского парфюма причудливо смешивались в этом месте. Вряд ли где-нибудь еще в Москве можно было найти такую улицу, вместившую в себя разные классы и сословия, горе и радость, нищету и богатство, соединявшую роскошные памятники и особняки с бедными лачужками и голодными дворнягами, пытавшимися выпросить у зазевавшихся прохожих кусок хлеба.
Так или иначе, но в ту ночь это место ничем не отличалось от остальных закоулков города, ни в одном окне не горел свет, Все люди, независимо от их материального положения, прихотей и характера были под властью одного царства - царства Морфея.
Стрелки на больших круглых городских часах ползла к 5 утра. Сырообразная луна давно укатилась со своего престола, но, как водится, ранним осенним утром солнце не спешило занять ее место, водя хороводы со звездами. Легкий предрассветный смог уже начинал приближаться к влажной от росы траве.
Неожиданно непоколебимая тишина сонного города была прервана шелестящим звуком. Над Фонтаном Мира и Удачи вспыхнул и тут же погас непонятно откуда взявшийся шар, как будто тысячи южных светлячков в одночасье слетелись со своих насиженных мест на эту мрачную улицу. И вот, на пустынной площади, как раз в том месте, где недавно полыхала вспышка, появился человек. Это был мужчина средних лет, невысокого роста.  Очертания его фигуры тщательно скрывал длинный, до пола, темный плащ, а лицо было спрятано под  натянутым на лоб капюшоном.  Не естественно красные кисти, торчащие из-под балахона,  были крепко сжаты, как будто незнакомец что-то держал в них.
Появился человек неожиданно и, заметь это какой-нибудь суеверный гражданин, точно бы утверждал, что материализовался он из воздуха. Но все обитатели улицы Надежды крепко спали, не задумываясь и не зная о том, что их владения посетил странный гость.
Мужчина отряхнул полы своего длинного наряда и, внимательно осмотрев сонную улицу, перевел взгляд на городские часы. Половина шестого …Неторопливо обогнув фонтан Мира, он встал параллельно его и, резко вскинув вверх руки, разжал кулаки. От кистей отделились две сияющие точки и, переливаясь и мерцая, понеслись ввысь, на миг зависли в сером осеннем небе, скрылись за тучами и исчезли. На некоторое время восцарилась гробовая тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием мужчины. А затем с неба потоком хлынул золотой дождь. Он продолжался всего несколько секунд и, как ни странно, орошал лишь одну точку на улице Надежды: все его капли приземлились на фонтан Мира и Удачи. Мимо цели не пролетела ни одна. Статуя девушки, расположенная в центре экспозиции, стала напоминать огромный золотой слиток.  Этот слиток странным образом переливался, образуя своеобразный сгусток энергии, который с каждой секундой становился все плотнее и плотнее. Опоясав статую посередине, он еще какое-то время повисел в воздухе, а затем, наплевав на все мыслимые и не  мыслимые законы физики, стал быстро растворяться в белом мраморе , оставляя вместо себя едкий дым. С того момента, как мужчина запустил в воздух две точки прошло чуть больше  пары минут, однако о том, что  на улице Надежды не так давно  произошло нечто странное, теперь свидетельствовали лишь золотистые блестки, покрывавшие поверхность фонтана Мира и Удачи, да столб образовавшегося дыма. И можно бы было уже подумать, что на этом все странности закончились, если бы не одно «но».  Как только дым рассеялся на столько, что  можно было хоть что-то разглядеть, статуя девушки вдруг резко стала светлеть, а затем, приобретя оттенок человеческой кожи,  зашевелилась и громко чихнула. Человек, запустивший странный «механизм»,  удовлетворенно хмыкнул. До этого он лишь молча наблюдал за происходящим со стороны. Все свидетельствовало о том,  что такое развитие событий его не удивило. Напротив: именно этого-то он и ждал.  Статуя вновь чихнула и пошевелила рукой. Затем ногой. А затем затрясла всеми частями тела, стряхивая с себя налипшую позолоту, и повернула голову к незнакомцу.  Дым рассеялся окончательно, и стало очевидно: голова эта была теперь не каменная. Вполне милая девичья голова с длинными светлыми волосами. Да и статуи больше не было. Посредине фонтана стояла  молодая особа с разъярённым взглядом  и недовольно поджатыми губами.
«Ну и где ты был так долго? Говорила же мне мама – нельзя верить мужским обещаниям! «Я вернусь через пол года, я вернусь через пол года…». А что в итоге? Почти десять лет прошло. Я, между прочим, ждала!»
«Ну прекрати, Мейбели, что ты такое говоришь… - он подошел и крепко обнял ее – Сама же прекрасно знаешь, «завал» небесной канцелярии не позволял тебе спуститься на землю! Да и необходимости в этом у твоих подопечных не было. С тех пор, как те самые десять лет назад ты не дала малышке Дженни покончить с собой после ссоры с отчимом, и указала ей верный путь в художественную школу,  все  у всех шло относительно ровно».
Девушка оттолкнула его и презрительно фыркнула.
«Ровно? Да ты шутишь, что ли? Да, действительно, тогда с Дженни все обошлось. А знаешь, почему обошлось? Потому что лишь в самый последний момент мне с боем удалось заставить утвердить мое заявление! Представь, чтобы было, если бы я тогда не настояла на своем. При чем, чтобы было прежде всего с ними, им же отчитываться перед Главным – не мне! Складывается ощущение, что мне больше всех тут надо! И ведь ничему их собственные ошибки не учат! Как только история с Дженни подзабылась, все стало по -прежнему.  Нарушений графиков  полно! И никого это не волнует! Знаешь, сколько я написала заявлений даже за последние три года?!»
«Знаю. Семь тысяч восемьсот одно заявление. Мы же с ними вместе их читаем».
«Ах да, я и забыл, что ты один из этой шайки-лейки! Вместе они читают! Тебе повезло, что там у меня не было возможности до тебя добраться!»
«Не кипятись. Заметь, ни одно из твоих опасений не оправдалось. Все же обошлось!»
«Обошлось! Три ха! Обошлось, конечно, но чего мне это стоило!»
«Никто в твоей гениальности не сомневается. Хватит скандалить, Мейбели, ты отлично знаешь, что на землю мы отправляем лишь в самых крайних случаях. Не можем же мы к каждому, сбившемуся с пути, присылать ангела! Мы бы в таком случае давно уже потеряли всякую конспирацию, а наш мир перестал бы иметь на этот какое-либо влияние, и в итоге этот мир вообще бы подчинил наш!»
«Да что за глупости ты говоришь? Мы создали их и управляем ими, как бы они могли нас подчинить?»
«Я бы на твоем месте не торопился смеяться. Уверен, обладай люди информацией  в необходимом объеме, они нашли бы способ. В конце концов, если ты помнишь, первыми мы прислали на планету обезьян, которые в свою очередь породили ту разновидность человека, которую мы наблюдаем сегодня. И что? Разве то, что он был порожден от обезьяны, помешало человеку ее поработить? Конечно нет! Сегодня его «прародитель» пашет  в цирках, веселит малышей в зоопарках, либо же жестоко уничтожается на воле».
«Вечно ты накручиваешь все! Ладно. Хватит  болтать. Надеюсь, ты додумался остановить время?»
«А то, как же – он кивнул на большие городские часы, застывшие на половине шестого – Ты что, совсем за идиота меня держишь?»
«Будем считать, что вопрос был риторический. Ну и кто у нас сегодня?»
«Савельев Лаврентий Геннадьевич. Дать досье?»
«Это, видимо, ты меня за идиотку держишь! Я о своих все итак помню!»
«Значит, не такой ты профессионал, как о себе думаешь.»
«Это еще почему?»
«Потому что среди твоих восьми тысяч заявлений, не было ни одного с упоминанием его имени!»
«Я просто думала, что еще рано. Думала выждать еще несколько лет!»
«Несколько лет? Да даже через год уже будет поздно: он просто закопается в рутинной работе и станет не способен к тому, ради чего пришел на землю! Я надеюсь, ты помнишь, ради чего он пришел?»
«Помню, конечно. Ну, хорошо, сейчас так сейчас….Сколько у меня на него времени?»
«По нашему – 8 акрей»
«8 акрей… - девушка быстро произвела в уме какие-то вычисления – это, получается, по земному – 4 часа. А чего так мало то?»
«Справишься, если не будешь расходовать силу и время на ерунду. Дело, конечно, твое, но помни – через 8 акрей остановленный ход событий нормализуется, и тебе придется покинуть этот мир»
«Да помню я, не маленькая! Ну что, тогда  начинаю?»
«Давай… - мужчина подошел и, одев ей на шею круглый кулон, хлопнул в ладоши – 8 акрей, помни…Время пошло!»
Лежавшие на земле золотые блестки поднялись в воздух и двинулись по направлению, указанному рукой незнакомца. Кружась быстрее и быстрее, они образовали вихрь, превратившийся еще через пару секунд в настоящий смерч и двинувшийся на девушку, которую, однако,  такой поворот событий не только не испугал, но даже и не удивил. Она стояла, скрестив руки, и спокойно смотрела, как вращающаяся воронка приближается. Когда расстояние между ними сократилось до одного метра, та, которую незнакомец звал Мейбели, вытянула руки и сама двинулась вперед
«Встречаемся на этом же месте!» – успела прокричать она, и, ступив в воронку, с громким хлопком испарилась вместе с золотистым вихрем.
Мужчина еще какое-то время постоял, задумчиво разглядывая то место, где еще несколько минут назад стоял памятник, а затем ухмыльнулся,  завернулся в плащ, щелкнул двумя пальцами и с громким хлопком испарился. Лишь только жители улицы Надежды продолжали мирно спать, да большие городские часы по прежнему показывали половину шестого.

***************
В зале стояла мертвая тишина. Настолько мертвая и пугающая, что даже ему, человеку повидавшему на своем жизненном пути ох как не мало, стало не по себе. Проклиная вновь и вновь администрацию театра, не считавшую нужным внять множеству его просьб, он двинулся на ощупь к железной лестнице, за которой спрятался выключатель. Конечно, чего им решать-то. Не им же каждый вечер приходится относить сюда необходимый инвентарь.
Для тех, кто представления не имеет о ком идет речь, поясняю: он - Лаврентий Савельев. Несмотря на оригинальное имя, до той ночи, о которой сейчас пойдет речь, он не представлял из себя ничего особенного. Не спортсмен, не художник, не политик, и даже не музыкант, а обычный среднестатистический житель нашего мегаполиса. Правда в детстве имел склонность к живописи, однако задатки таланта были задавлены на этапе зарождения любящими родителями, опасающимися, что такое увлечение пагубно скажется на успеваемости ребенка. Вот таким был наш Лаврентий: пол мужской, возраст – 23, целей в жизни нет, плыл по течению и ждал, к какому берегу его прибьет, работал по протекции референтом директора московского театра Ночи, куда был устроен исключительно благодаря усилиям отца. Родители его – люди военные – были уверены, что сын пойдет по их стопам,  и даже заблаговременно подготовили ему местечко в Суворовском училище. Однако надеждам не суждено было сбыться. Мальчик оказался болезненный , и уже в старших классах школы стало очевидно, что ни о какой военной карьере  и речи быть не может. Единственным, что хорошо получалось у Лаврентия  из «серьезных»  предметов были иностранные языки, поэтому на общем семейном совете было решено отправить его учиться в Москву в лингвистический. На дневное Лаврентий не добрал несколько баллов, поэтому стал студентом вечернего отделения. А, чтобы сын тратил свободное время с пользой, отец похлопотал и через своего друга и художественного руководителя театра Ночи Геннадия Петровича Рыльского, устроил его на работу.
Вот так и жил Лаврентий Савельев последние пол года. Утром – чашка кофе и путь в театр, который, к слову сказать, находился совсем неподалеку от той квартиры, где он обитал – тоже на улице Надежды. Потом рутинная бумажная работа и путь в институт. Пары, уроки, сон…И снова все по кругу. Единственное, что немного спасало, это хобби. По ночам Лаврентий, крепко заперев дверь, брал альбом, краски и садился за стол рисовать.  Задавленные в детстве способности давали о себе знать. Он знал, что «малевание», как это называла  его мама,  относилось к разряду «несерьезных» видов деятельности, то есть тех видов деятельности, при помощи которых нельзя обеспечить себе достойную жизнь и , следовательно, постыдных для мужчины,  да и не ставил целью зарабатывать на этом. Просто рисование было единственным, что его по настоящему увлекало и вызывало интерес. Но ведь ночь такая короткая, к тому же, для поддержания жизнеспособности организма, необходимо отводить хотя бы 5 часов на сон. Вот и получалось, что своему увлечению он мог уделять около полу часа в день, а почти все время тратить на то, что провоцировало откровенную зевоту.  Действительно, серый, однообразный круговорот. Прибавьте к этому то, что те обязанности, которые на него налагались на работе, не вызывали у Лаврентия никакого восторга, да и занятия в институте приносили мало удовольствия, и поймете, что жизнь нашего героя была не самой яркой и красочной. Повторюсь, до того дня.
А предпосылки к необычности того дня проявлялись с самого утра. Началось все с того, что Лаврентий проспал. Для тех, кто не увидел в данном факте ничего особенного, напомню: он вырос в военной семье, где превыше всех жизненных ценностей ставились порядок и дисциплина. Вставать в 7 утра для него было так же привычно, как для нас чистить зубы, при чем делал он это всегда легко и без всякого будильника. Будильником в тот день поработала тетка, заглянувшая поинтересоваться, не заболел ли он, и любезно сообщившая, что на дворе уже почти что день. Лаврентий решил было, что его разыграли, но схватив мобильный, глянув на часы, и заметив пару пропущенных вызовов с работы, в момент осознал критичность своего положения. Развитие дальнейших событий напоминало сценарий комедийного голливудского фильма. Он вскочил с кровати, стал натягивать джинсы,  не заметив второпях, что сует правую ногу в левую штанину, минут пять искал по комнате рубашку, которая, как назло, именно сегодня висела не в  шкафу, а была не предусмотрительно оставлена накануне в ванной комнате,  наступил на кота, получив в отместку две глубокие царапины, запутался в узлах на галстуке, и, в довершение ко всему, торжественно опрокинул на себя за завтраком чашку кофе. В общем, когда Лаврентий добрался-таки до  рабочего места, время уже давно подошло к обеду.
Начальник его, Рыльский Геннадий Петрович, был человеком очень терпеливым. Однако, как и у всякого начальника, имелись у него свои «тараканы». У Геннадия Петровича была очень богатая биография. В свое время он несколько лет жизни отдал армейской службе, где, собственно, и познакомился с отцом Лаврентия. Эти годы на всю жизнь привили ему любовь к порядку: единственное, что могло вывести его из себя – это неорганизованность. Поэтому досталось нашему герою по полной программе, и скидки на то, что с ним это было впервые, никто делать не стал. Геннадий Петрович ругался так, что ранимый Лаврентий в какой-то момент даже хотел пустить слезу, но вовремя вспомнил, что он мужчина, и что ему плакать все же не подобает. Понятно, что после такого «замечательного» начала, нормально дела идти уже не могли. До самого вечера бедного Лаврентия преследовали неприятности: из рук валились бумаги, «глючил» компьютер, а под самый конец рабочего дня  база данных, которую он модернизировал всю неделю, и вовсе самоликвидировалась. Лаврентий впал в настоящее отчаяние, поскольку сроком сдачи этой работы было завтрашнее утро, и принял единственное верное в данной ситуации решение – все восстанавливать. Это решение было синонимом другого, не менее неприятного, – ночевать на работе. Он предвидел такое развитие событий, и его совсем не удивило, что когда дело было закончено, большая стрелка на любимых часах Геннадия Петровича подбиралась к цифре 5. Не вечера, разумеется. Утра. Не смотря на усталость и резь в глазах, вызванную, как он понимал, долгим времяпрепровождением совместно с компьютером, Лаврентий чувствовал самоудовлетворение.  Такие ощущения приходили к нему всегда, когда удавалось успешно довести до конца начатое. Теперь оставалось выполнить лишь последнее из своих обязанностей, а затем взять из шкафа плед, специально припасенный для таких экстренных ситуаций, и пристроиться на мягком кожаном диванчике в приемной.  Схема так быстро сложилась в голове не случайно. Ему уже доводилось ночевать подобным образом. В предвкушении отбытия в царство Морфея,  Лаврентий взял большую картонную коробку, заботливо приготовленную для него реквизиторами, и понес в зал. Вообще-то, обязанность относить  необходимый инвентарь для утренних детских спектаклей лежала не на нем, а на Кате – сотруднице этого отдела, но коробка была такая тяжелая, а Катя такая хрупкая, что интеллигентный Лаврентий давно принял эту миссию на себя. От Кати требовалось лишь собрать необходимый для той или иной постановки реквизит. Захватив коробку,  он пошел по пустынным коридорам в сторону малого зала. Театр Ночи имел «лабиринтообразную» планировку. Раньше Лаврентию не доводилось гулять  этой дорогой  ночью, поэтому зловещая атмосфера бросилась в глаза только сейчас. Пересекая темный холл,  он почему-то вспомнил замок с привидениями, который так часто приходил в детских кошмарах, и по коже пробежали мурашки.
Как вы уже, возможно, поняли, Лаврентий был крайне ранимой и впечатлительной натурой и обладателем огромного количества различных фобий. Помимо всего прочего, он боялся темноты, и каждый раз, когда ему приходилось относить инвентарь после заката солнца, вход в зал представлялся аки ворота Ада.  Перед аркообразной дверью он всегда останавливался, и некоторое время вглядывался в кромешную тьму, которая лишь на несколько метров освещалась лампой из коридора. Почти каждую неделю он писал служебные записки  с просьбой ликвидировать созданную когда-то погрешность: перенести выключатель с балкона к началу помещения. Все служебные записки принимались, однако никаких мер пока принято не было. Вот оно, истинное значение бюрократии!
В тот день Лаврентию повезло немного больше обычного. Время уже было почти 5, и на улице начинало светать. Правда ключевым в этой фразе является глагол «начинало», из чего следует, что тьма все еще была приличная. Лаврентий набрался мужества и сделал первый шаг. Первый шаг – всегда самый трудный. Затем второй, третий…Он быстро дошел до лестницы и нащупал выключатель. Щелк и…ничего не произошло. Свет не думал загораться. «Лампочка перегорела, наверное!» - подумал про себя Лаврентий и, опустив вниз ящик,  зажег  резервный фонарик и поднялся на технический балкон. Он часто сидел здесь, когда задерживался в театре. Балкон был отличным пристанищем для романтичных и склонных к размышлениям натур. Он завершался огромным окном, отодвинув от которого плотную штору, можно было наслаждаться потрясающими видами.  Лаврентий сел на подоконник и посмотрела на спящую улицу Надежды. Улица пока еще действительно была спящей, и даже не верилось, что через несколько часов она оживет: заездят по дороге машины, заторопятся на работу люди, заиграют и засмеются во дворах дети…Но пока город  находился во власти Морфея, а над ним простиралось беспечное небо. Оно уже не принадлежало ночи, но в объятия утра вступило лишь частично. Цвет его был размытый, с голубыми, черными и оранжевыми оттенками, а по периметру рассыпались яркие звезды.  Лаврентию почему-то пришло в голову, что если бы ему сказали придумать название этому оттенку, он бы назвал его «цветом  надежды». Почему? Он и сам толком не знал. Вероятнее всего потому, что огромное количество размытых и переходящих друг в друга оттенков ассоциировались у него с нашей земной дорогой, в которой светлые и темные стороны чередуются с такой скоростью, что зачастую даже не успеваешь эти переходы замечать.  В общем, смотрел Лаврентий на небо, смотрел, и настолько залюбовался, что даже забыл о своей фобии  перед темнотой. Поджав под себя ноги, он стал размышлять о жизни.
Очень часто последнее время его одолевали мысли, будто что-то идет не так в его существовании. Именно существовании, иначе он назвать это не мог. Лишь оставшись наедине с собой, Лаврентий избавлялся от сковывающих спасательных иллюзий и честно признавал: он не удовлетворен тем, как тратит драгоценные дни своей жизни. Почему? Он и сам не мог понять. Но был твердо убежден, что мог бы достигнуть большего, чем должность обычного секретаря или переводчика. А что его ждет? Через пару лет закончит институт, и пойдет по придуманной и  охарактеризованной в качестве «удачной»  схеме: работа, карьера, женитьба, дети, старость, смерть. Лаврентию с детства внушили, что так «надо» и по другому не может быть. Он всегда кивал, молча соглашаясь, и лишь себе в глубине души признавался, что это  «надо» совсем его не устраивает. Проблема заключалась в том, что он никак не мог найти свое собственное «надо», хотя был твердо убежден, что оно есть. Не может же у всех людей планеты это «надо» одинаковым быть! Он мечтал выстроить свой собственный мир, построить в рамках общей вселенной еще одну – его персональную, подчиняющуюся лишь его правилам и законам. Все бы хорошо, вот только пока он не видел путей, как это сделать
Сегодня Лаврентий смотрел в окно на звездное небо, пытаясь заглушить душевную тоску. Вот если бы все изменить…Изменить все, хотя он и сам не знал, что вкладывает в данное слово. Все…Изменить…Все…Эти навязчивые мысли за пульсировали в сознании словно мигрень. Стало жарко. Изменить….Изменить…Изменить… «Изменить все то, что мешает мне видеть свои цели и двигаться вперед!» - наконец смог сформулировать он свое желание, и сам не заметил, как стал повторять это вслух,  сперва еле слышно, одними губами, а потом все громче и громче.
 - Изменить все, что мешает мне видеть свои цели и двигаться вперед! Все, что мешает мне обрести свое «я» и понять кто я, зачем я! – в конце концов почти прокричал он.
Внезапно две яркие точки оторвались от небосклона и понеслись куда-то вверх, бешено вращаясь. Лаврентий застыл от изумления. О том, чтобы звезды падали, он, разумеется, слышал, но чтобы летали…Это уже какой-то нонсенс. Едва точки исчезли в недрах вселенной, как голову пронзила адская боль. С силой стиснув виски, Лаврентий закрыл глаза. Никогда ранее он не был подвержен приступам мигрени.  Ночка, бесспорно, сегодня была необычная. Дальше – больше. Даже сквозь плотно сжатые веки он понял: что-то ярко полыхнуло. Зарево продержалось пару секунд и стало таять. Теперь уже открывать глаза было страшно. Уж больно разворачивающийся сюжет напоминал какой-то голливудский блокбастер. Или еще хуже: документальный фильм о терактах.  Кое-как пересилить себя он смог лишь только через несколько минут, и боязливо приподнял одно веко. От удивления второй  глаз распахнулся сам по себе.
Лаврентий стоял посреди белой комнаты. Точнее, комнатой-то это назвать было сложно. То, что еще недавно было балконом, превратилось в закрытое помещение с белыми стенами, полом и потолком, в котором, как он не старался, не смог разглядеть ни окон, ни дверей. Помещение было практически пустым, если не считать белого дивана, расположившегося посредине, и сидевшей на нем девушки. Наверное, если бы не эта деталь, Лаврентий бы решил, что он умер. Но не может же смерть, в самом деле, прийти в виде тинейджера в потертых джинсах, футболке с надписью «Хорошо там, где есть я», кроссовках фирмы «Addidas», с пирсингом в носу и переплетенными в дреды светлыми волосами?!
Девушка не обращала на него никакого внимания. Она сидела в позе лотоса, держала скрещенные пальцы на уровне груди и что-то периодически беззвучно повторяла губами.
«Права была мама – подумал про себя Лаврентий, подходя ближе – Сон – не блажь, а необходимость. Я всего один раз лишил себя отдыха, а теперь мне, кажется, пора в психиатрическую лечебницу. Клянусь, никогда больше не буду работать ночами. Так действительно помереть не долго. Если я конечно уже...- он вновь подозрительно взглянул на девушку – Да нет, не может такого быть».
Девушка чихнула, открыла глаза и кинула на него недовольный взгляд. Тут наш герой окончательно расслабился – ну не может же у смерти быть таких очаровательных голубых глаз! – и, осмелев, хотел было начать разговор, но странная соседка его опередила.
«Кто-кто - ворчливо передразнила она едва появившуюся мысль - Неужели так трудно догадаться . Уже пятый идиот за последние пять сотен лет! Черт, опять не дали до астрала дойти!»
Она спрыгнула на пол и вновь скрестила ноги по-турецки.
«Откуда ты узнала, о чем я подумал» - окончательно опешил Лаврентий.
«Оттуда – девушка засмеялась, и достала из заднего кармана джинс пачку «Парламента» – Оттуда, что работа у меня такая – все и обо всех знать. На ка, прикури мне!»
Он взял зажигалку и неловко зажег  сигарету.
«Благодарю. Будешь? Ой, извини-извини…Забыла, ты же не куришь…»
«Ты журналистка?»
«Почему ты так решил?»
«Ну, ты же ведь сказала: твоя работа – все и обо всех знать…»
«Бооооже, какая святая наивность. А ты, значит, полагаешь, что журналисты все обо всех знают?»
«Ну…стараются, во всяком случае. Как иначе? Это же их работа…»
«Разумеется. И в том числе знать о том, что какой-то Лаврентий Савельев не увлекается травлением своих легких никотином»
Девушка совсем развеселилась.
«Мало ли… - он слегка замялся – Всякое может быть. Так ты мне объяснишь уже, что это за глупый розыгрыш?!»
«Розыгрыш? Ты о чем?»
«Неужели сложно догадаться? Об этом обо всем! Что за игры? Как тебе  удалось за доли секунды возвести эти декорации? И кто ты вообще такая?!»
Девушка сморщила носик.
«Ненавижу, когда мне задают сразу несколько вопросов – проворчала она – Ладно, буду отвечать по порядку. Что там у нас первое? Ах да, как удалось… Подержи ка мою сигарету. И советую прикрыть глазки».
«Вот еще! Я хочу разобраться в происходящем!»
Она пожала плечами
«Дело твое. Только потом не жалуйся. Тааак, куда бы нам отправится. О! Придумала! Точно глаза не закроешь? Ну смотри…Это был твой выбор!»
Она подняла вверх руки, оказавшись в той самой позе, в которой он увидел ее первый раз пару минут назад, и, что-то тихо пробормотав, два раза щелкнула пальцами. На долю секунды, все оставалось по-прежнему. Лаврентий уже собрался возмутиться, мол, хватит его за идиота-то держать, как вдруг от пальцев девушки отделилось две точки. Стремительно вращаясь, они становились все ярче и ярче, шире и шире, превратившись в  огромные огненные шары. Плюнув на любопытство, Лаврентий закрыл глаза и стал повторять про себя «Отче наш».  Ему стало казаться, что он угодил в логово Сатаны. В какой-то момент он почувствовал,  будто неведомая сила подхватила  за живот и резко дернула вперед. Его сильно подбросило и опустило на какую-то рассыпчатую и слегка влажную поверхность. Послышался не громкий хлопок,  а затем наступила тишина.
«Открывай глаза, трусишка – весело пропел у него над ухом девичий голосок – Сам просил показать, вот я и показала. Не мои проблемы, что ты отказался смотреть. Впрочем, это было правильное решение. Даже мне бы не хотелось, чтобы ты по собственной дурости ослеп в самом расцвете лет».
Он поднялся на ноги, отряхнул штаны от «рассыпчатой поверхности», оказавшейся при ближайшем рассмотрении песком, и осмотрелся. Белые стены исчезли. Теперь вокруг простиралось бескрайнее море. Или океан?
«Это Эгейское море. А мы – на одном из его островов. Извини, что закинула тебя так далеко, просто обожаю бывать тут, но из за работы не часто удается выбраться, а тут… совместим приятное с полезным».
«Кто ты?»
«Я-то? Я Мейбели. Но тебе сегодня будет проще величать меня  Судьбой».
«Очень смешно. Чьей?»
«Ничего смешного. Раз я тут – значит все очень грустно. Что за глупый вопрос, твоей, конечно! Ну, разумеется, не только твоей…Мы еще не настолько расплодились, чтобы за каждым человеком свою закрепить, но мои остальные клиенты тебя не касаются».
«А зачем ты пришла ко мне?»
Она фыркнула.
«Странные вы, люди. Не ты ли просил час назад дать тебе возможность все изменить? Не ты ли чуть об стекло не бился? Нет, ради Бога, если все устраивает, могу уйти…»
«Постой!» - он настолько осмелел, что даже схватил ее за руку. Руки у нее были мягкие и теплые. Человеческие руки.
«Постой! Я действительно просил, и я действительно очень хочу! И если все это не розыгрыш, то умоляю тебя, помоги мне!»
«Вот, другое дело – она удовлетворенно улыбнулась – такой подход мне уже нравится. – Помогать – это я люблю. В чем помогать?»
«Как в чем? Изменить!»
«Что?»
«Все?!»
«В смысле все? Ты что, предлагаешь мне тебя обратно в утробу засунуть?»
«А что, есть такой вариант?»
«Варианты-то все есть, только я, дружочек, что-то никак не пойму…тебя что, ничего не устраивает в твоей жизни?»
«Ничего!»
«Тогда почему же ты не пытался это исправить?»
« Разве ж исправишь без твоей помощи то, что уже устоялось? Да и потом, если честно, я только сегодня это осознал».
«Исправить можно все, что угодно, и без моей помощи.  Хватит только силы желания. Ну, раз ты лишь сегодня осознал, значит не так все плохо, как ты утверждаешь. Так-с, что у нас тут…Сейчас глянем».
У нее в руках материализовался розовый ноут-бук.
«Ооо, Sony Vaio. Последняя модель. Кажется, я совершенствуюсь. Таак, кто ты у нас там…Ах, да. Лаврентий Савельев. Уровень средний. Ага…как обычно. Все ясно.»
«Что ясно?»
Она захлопнула крышку компьютера и по щелчку пальцев он испарился.
«Ясно, что сейчас мы будем  тебя лечить!»
«Я не просил меня лечить.»
«Ты просил помогать. А это, милый мой, синонимы».
«Я просил всего лишь изменить мою жизнь.»
«Давай ты только не будешь диктовать мне, как это делать. Присядь лучше»
«Куда?»
«Действительно…куда?»
Щелчок пальцев и на песке появилось глубокое кожаное кресло.
«Сюда, вероятно»
Он осторожно пристроился на краешке. Судьба решительно толкнула Лаврентия в кресло.
«Расслабься. Так. Кажется, чего-то не хватает. Ах, да..Ремни!»
Щелчок пальцев, и вокруг талии обвились крепкие ремни. Лаврентий попытался было вырваться, но потерпел фиаско.
«Что ты собираешься со мной делать?»
«О, ничего страшного. Всего лишь покажу пару зарисовок»
«Каких зарисовок?»
«Вполне знакомых тебе»
«А ремни зачем?»
«Как зачем? А вдруг тебе  захочется удрать? Решив изменить свою жизнь, очень многие в решающий момент ломаются. Нет уж, милый. Раз я трачу на тебя свое драгоценное время, то тебе придется терпеть до конца. Готов?»
«Еще бы знать, к чему…»
«Да говорю же, не бойся, ничего страшного…Ну, раз, два, три…Поехали!»
На этот раз он предусмотрительно зажмурился заранее. Даже с закрытыми веками было очевидно, что опять была яркая вспышка. Щелчок. И невидимый крюк сильно дернул за низ живота. Рассыпчатая почва под  ногами сменилась чем-то твердым. Выждав для уверенности еще пару секунд, Лаврентий открыл глаза. Он стоял посредине детской площадки. Загадочной девушки Судьбы в  поле зрения не было. «Как обычно – подумал про себя Лаврентий, оглядываясь по сторонам – Заведет в какую-то даль и кинет. Вечно у нее так. Придется самому разбираться, зачем я оказался тут».
Местность казалось отчего-то смутно знакомой. Небольшой кирпичный домик, длинный высокий бетонный забор по периметру участка, бассейн, густые заросли диковинных растений, отдаленно напоминающих пальмы, и высокая статуя белого орла, гордо сидящего на каменном глобусе. Почему-то именно эта статуя привлекла внимание Лаврентия больше всего. Он посмотрел на нее, затем на домик, и снова на нее…И вдруг понял, где очутился. И от этой мысли сердце забилось быстрее, и к лицу прилил жар. Был лишь один способ проверить собственную догадку. Переборов свой страх, он двинулся в дом.
«Я бы тебе не рекомендовала делать это вот так – напрямую» - раздался веселый голос откуда-то сверху.
Судьба висела на ветке одного из растений, которое при ближайшем рассмотрении оказалось банановым деревом.
«Догадался, где мы?»
«Конечно же, этот домик…Мы жили тут с родителями, когда я был совсем маленький. У папы была командировка. Я бы, наверное, и не вспомнил, если бы не увидел статую орла. Родители часто шутили, что когда я вырасту, они купят мне настоящего – охотничьего, и поэтому эта статуя так запала мне в душу. Мы ведь в Претории, столице ЮАР…Зачем мы тут?».
«Можно и так сказать. А если еще точнее – мы в твоем прошлом».
«Моем прошлом?»
Ответом послужил веселый смех, донесшийся из дома, и детский голос произнес:
- Ну мааам, ну пожалуйста, я только немножко покатаюсь вокруг дома и приеду. Маааам.
- Нет, сынок, сделай дело, гуляй смело. Сперва ты позанимаешься со мной математикой, а потом пойдем испытывать твой новый велосипед!
- Ну маааам.
- Обсуждению не подлежит. Через 10 минут жду тебя в столовой.
На глаза Лаврентия навернулись слезы.
«Боже. Я это помню…»
Судьба презрительно фыркнула.
«Неа, ни фига ты не помнишь! Помнил бы – мне бы не пришлось сейчас тратить на тебя столько времени».
«Что ты имеешь ввиду?»
«Ладно. Пока проехали. Сейчас я хочу просто, чтобы ты посмотрел один эпизод из своего детства».
«Я и собирался так поступить! Ты же сама сказала, что не советовала бы мне этого делать.»
«Я бы не советовала тебе вламываться в гостиную через переднюю дверь и доводить себя самого и собственную мать до сердечного приступа. Ведь, если они тебя увидят, последствия могут быть самые что не на есть, плачевные. Я вернула тебя в прошлое на несколько минут, чтобы ты сделал для себя определенные выводы, но при этом никто не дает тебе права вклиниваться в ход событий и что-то менять. Понял?»
«Понял. Но как же я тогда посмотрю, если мне нельзя зайти?»
«Посмотреть можно. Только осторожно. Так же, как ты подсматривал за родителями в детстве, когда они отправляли тебя погулять, чтобы побыть наедине – через одно интересное окошко.»
Лаврентий густо покраснел.
«Ты и это знаешь?»
«Ты что забыл, я же судьба! Я вообще все о тебе знаю! Даже то, чего не знаешь ты сам»
Как выяснилось, знала она и то, где находится на этой вилле задний двор. Следуя за ней по пятам, Лаврентию удалось незаметным от своей уменьшенной копии проскользнуть туда и притаиться около небольшого окошка между двумя мусорными баками. Это место он действительно открыл еще в детстве. Благодаря хорошей акустике здесь можно было без труда шпионить за тем, что происходит в доме. Судьба заняла наблюдательную позицию сзади.
«Ты же все наперед знаешь – язвительно сказал он – Чего тебе смотреть?»
«А я вовсе не собираюсь туда смотреть. Меня интересует твоя реакция».
«Но я…»
«Тихо! – она прижала палец к губам – Не видишь что ли, кино начинается!».
В этот момент мама Лаврентия Анастасия Кирилловна зашла в столовую. Сердце его на миг сжалось. Только теперь, на контрасте, он заметил, как же она постарела. И вроде все как обычно: стянутые в пучок волосы, свободное платье. Только походка более уверенная и лицо еще почти без морщинок. Молодое такое лицо, на котором еще практических отсутствовали следы глубоких переживаний. Следом за матерью появился и он сам. Странное это было ощущение – смотреть свою жизнь со стороны. Будто диафильм проигрывается. Реальность происходящего просто не укладывалась в его сознании. Судьба с силой пнула его в бок.
«Потом размышлять будешь! Смотри, давай!»
В это время маленький Лаврентий сел за обеденный стол. Мама открыла перед ним тетрадку и положила книжку – судя по всему учебник. Лицо малыша перекосила гримаса.
«Мама, я не буду складывать палочки! Не буду!»
«Почему, малыш?»
«Мне не интересно. У меня не получается»
«А мы потренируемся – и все получится»
«Правда?»
«Ну конечно. Вот смотри…У тебя есть три мандарина. Я кладу еще один. Сколько у нас теперь?»
«…два?»
«Неет, милый, подумай ка еще чуть-чуть…»
Судьба сзади многозначительно чихнула.
«С твоего позволения, это я немного перемотаю…а то времени не так много»
Щелчок пальцев – и в беззвучном диалоге они стали двигаться в три-четыре раза быстрее.
«Кажется, я немного переборщила. Вернем слегка назад».
Еще один щелчок – и маленький Лаврентий со слезами выбегает из-за стола. Вновь щелчок – и фигуры в доме замерли неподвижно. Судьба повернула к нему свое личико.
«Узнаешь сцену?»
«Ну, так…припоминаю что-то. Муки моего детство – он не смог сдержать улыбку – Всегда ненавидел математику, с ранних лет.»
«Понятно. Добавим звука».
Щелчок. Маленький Лаврентий выбегает из-за стола с криком «Ненавижу, не буду, у меня не получается». Снова щелчок, и вновь фигуры замерли. Судьба хлопнула в ладоши, и рядом с ними материализовалось то самое кожаное волшебное кресло для путешествий в прошлое.
«Ни на какие размышления сцена не натолкнула?»
«Нет….А что?»
«Я и не сомневалась. Мало кто доходит до истины с первой попытки. Тогда позволь показать тебе еще один сюжетик»
Он кивнул.
«Давай. Мне уже самому стало интересно».
«Гражданин пассажир, прошу занять места согласна купленным билетам»
«Что?»
«Тьфу ты. Садись в кресло, говорю! Следующая остановка – дальний восток!»
«Что? Я никогда не был там, как это может быть моим прошлым?»
«Правда? Погоди секундочку – по щелчку пальцев в руках Судьбы возник розовый ноут-бук – И правда не был. Упс, ошибочка вышла. Перепутала тебя с Савелевским! Значит следующая остановка город Санкт Петербург! Пристегните ремни, осторожно мы взлетаем!»
Знакомый рывок в паховой области уже не вызвал удивления. Миг – и ноги коснулись поверхности. Как и в  прошлый раз, твердой.  Лаврентий открыл глаза. Страха больше не было. Он проникся доверием к Судьбе, и ко всем ее действиям, и теперь его просто сжигало любопытство. «Посадочной полосой» в этот раз выступила небольшая комната: низкий  потолок, серые обои в тонкую полоску, линолеум на полу. И даже не смотря на то, что обстановка слегка отличалась от привычной его взору, Лаврентий сразу же узнал их Питерскую квартиру. Конечно, выглядела она не так как сейчас, ремонта еще не было, да и мебель была в большинстве своем старая.
- Судя по планировке, мы находимся во временном пространстве до 1999 года – пробормотал он
- Совершенно верно! - Судьба вышла из кухни, откусывая на ходу сочный апельсин – Ты извини, я тут перекусить решила. Хочешь? Там еще много…
- Нет, спасибо. Мне что-то не до еды.
- Я знала, что ты это скажешь. Просто неудобно было не предложить. Так о чем я? Ах да…меня поражает твоя проницательность! Действительно, мы находимся во временном пространстве до 1999 года. Как догадался?
- Ремонт. Его еще нет. А он был  сделан именно в последний год тысячелетия.
- Смотри ка, а мозги то у нас работают! Это 1998. Ну и чем был ознаменован сей год в твоей жизни, сообразишь?
Лаврентий задумался.
- 1998…Я учился во втором классе…Да вроде ничем не ознаменован….
Судьба хитро прищурилась.
- Неужели совсем ничего вспомнить не можешь? Второй класс, школа….Ну?
- Хоть убей. Не понимаю, о чем ты. Ни во втором классе, ни в школе вообще, у меня никогда проблем не было. Ну, разве только с уроками физкультуры, но это вряд ли к делу относиться.
- К твоему, как ты выразился, «делу», относится все, что происходило в твоей жизни. Но это ты поймешь чуть позже. Что ж, предлагаю посмотреть еще один сюжетик.
С этими словами она распахнула дверь встроенного шкафа.
- Залезай.
- Зачем?
- Затем же, зачем мы только что около окна прятались! Для конспирации!
Лаврентий уже понял, что с ней лучше не спорить, и покорно спрятался между пропахшими нафталином отцовскими старыми костюмами. Судьба пристроилась рядом, и по щелчку ее пальцев дверца захлопнулась. В тот же момент в коридоре раздались шаги.
- Сиди тихо – услышал он над ухом шепотом – потому что, если ты выдашь нас, последствия будут очень плачевными прежде всего для тебя самого.
Лаврентий только кивнул – все его внимание было сконцентрировано уже на событиях, разворачивающихся в комнате. В дверном проеме показался мальчик.
Это снова был он, однако уже существенно подросший: находящийся на том этапе взросления, когда из человека начинает формироваться личность. Растрёпанные, слегка вьющиеся волосы, строгая черная школьная форма, в руках ранец – явно тяжелый, так как сильно оттягивал руку – и какая-то светлая папка формата А4. Сердце Лаврентия сжалось. Он помнил, что это была за папка. Папка с его работами год за первый год обучения в художественной школе. Первый,  и как выяснилось чуть позже, последний. Он нагнулся почти вплотную к уху Судьбы и  прошептал:
- Я, кажется, понял, что это за день.
Она лишь улыбнулась и кивком головы показала, что «кино» только начинается.
Мальчик подошел к столу и кинул ранец на специально отведенную для этого подставку. Он вытащил из правого верхнего ящика стола небольшой альбом, взял набор цветных карандашей и пристроился со своим кладом на краешек дивана. На несколько минут комната погрузилась в гробовую тишину.
Никогда  раньше Лаврентию не доводилось видеть самого себя за работой, и он был приятно удивлен собственной сосредоточенностью. Несмотря на еще совсем юный возраст,  он был погружен в дело, как говорится, с головой: пребывал в каком-то собственном внутреннем мире, отгородившись от реальной действительности огромной психологической перегородкой.  И, что уж совсем не свойственно ребенку, он ни на что не отвлекался. За те несколько минут, что он был увлечен созданием какого-то шедевра, не громко вещающий в соседней комнате телевизор, ни звонок телефона, ни даже голос мамы, зовущей его обедать, не смогли заставить его поднять головы от страницы альбома. И, не осознавая еще причин этого чувства, Лаврентий вдруг почувствовал невероятную гордость за самого себя. Это чувство было невероятно новым. Он вдруг подумал о том, что, пожалуй, ему не доводилось еще ни разу испытывать ничего подобного.
- Опять ты занимаешься ерундой?!
Эти слова прозвучали  так близко, что Лаврентий вздрогнул. Пока он пребывал в раздумьях, на импровизированной «сцене» материализовался еще один персонаж: бабушка Афанасья Никитишна. Его сердце сжалось от горькой обиды. Так всегда с ним случалось в ситуациях, когда он сталкивался с непониманием.
- Это не ерунда – едва дрогнувший голос ребенка свидетельствовал о том, что даже в детстве подобные высказывания не могли оставить равнодушным – Я делаю домашнее задание в художку.
- Это я поняла. Ну а обычное? Обычное задание ты сделал?
Он опустил глаза.
- Еще нет. Но я только пришел….
- Я так и думала – во взгляде бабушки блеснуло едва заметное торжество – Настя! Настяяя!!! Подойди сюда!
- Что случилось?
Мама показалась в дверном проеме. Судя по накинутому поверх одежды и заляпанному мукой фартуку, путь она держала из кухни.
- Я вас уже двадцать минут зову есть!
- Ты только посмотри – в голосе Афанасьи Никитишны звучало откровенное раздражение – Посмотри, чем опять занимается твой сын!
- Чем?
Вместо ответа бабушка выхватила из рук внука альбом и протянула матери.
- Сыночка, ты опять? – в голосе Анастасии Кирилловны прозвучало не прикрытое сожаление – Мы же с тобой договаривались: сперва уроки, а уж после – все остальное.
- Но мама, это ведь тоже уроки!
- Это не уроки, это развлечение! Ты должен помнить: твоя основная обязанность – получить хороший аттестат. Разве мы с тобой об этом не говорили?
- Но я…
- Нет, ты скажи, говорили?
Он опустил глаза.
- Говорили.
- Так зачем же ты подводишь меня? Ты же знаешь, сколько мы с отцом возлагаем на тебя надежд…Знаешь?
- Знаю…Прости, мам, я больше не буду.
Резкий хлопок над ухом заставил Лаврентия – настоящего дернуться, а всех действующих лиц неподвижно замереть. Судьба с торжествующей улыбкой  вылезла из шкафа.
- Я думаю, больше нам ловить тут нечего. Так ты вспомнил тот день?
- Ну конечно. Только почему именно этот? Подобные диалоги преследовали меня всю начальную школу.
- Стоп! – она плюхнулась на диван и скрестила ноги по-турецки – А потом? Что же случилось потом?
Он горько вздохнул.
- А потом я бросил художественную школу.
- Вот с этого места пожалуйста поподробней!
- А что тут подробней то скажешь? Бросил и бросил…
- Нет, это не ответ. Почему бросил?
- А разве не понятно? Просто сочетать с учебой было весьма проблематично.
- Неужели? Я всегда думала, что такого рода заведения учитывают учебную занятость детей!
- Нет, конечно занятия не пересекались. Просто домашняя нагрузка была слишком большой, чтобы и там и там иметь отличные оценки.
- Отличные оценки и там и там? – она хитро прищурилась – А они тебе были нужны и там и там?
- Ну конечно! В художественной школе мне хотелось быть первым, потому что…
- Почему?
- Потому что я привык к мысли, что я лучший! Знаю, наверное это  не скромно прозвучало…Но это действительно так. Ты ведь знаешь о моих взаимоотношениях с живописью?
- Я-то знаю, конечно…Но все же, расскажи.
- Зачем?
- Просто расскажи. Я прошу тебя.
- Ну хорошо, раз ты так хочешь. Все же не каждый день меня о чем-то просит сама Судьба.
- Вот-вот. Пользуйся моментом.
- Слушаюсь и повинуюсь.  Хотя, в общем-то, и рассказывать особенно нечего. Мое увлечение рисованьем началось с самого детства, ну, как и у многих детей. Альбомы, фломастеры и непонятные каракули… Вот только, в отличие от большинства, оно у меня не только не прошло, а стало прогрессировать.  Каракули превращались во все более и более понятные творения. Папа и мама заметили это и отдали меня сперва в центр развития детского творчества, а во втором классе – в художественную школу. ..
- Тебе нравилось там?
- К чему эти глупые вопросы? Ты  сама знаешь меня лучше, чем я.
-  К этому утверждению вернемся чуть позднее. А вопросы и правда совершенно глупые, но мне необходимо было услышать от тебя ответы.  Что ж, прежде чем беседовать дальше, предлагаю посмотреть последний, третий сюжет.
- Я ощущаю себя на фестивале короткометражных кинолент…
- Главное, чтобы при всей этой увлекательности, ты не засмотрелся и не упустил самое важное…Ну что, готов?
- Всегда готов! – на армейский манер отрапортовал он, уже без приглашения присаживаясь в материализовавшееся мягкое кресло. И снова была яркая вспышка, дернувший  за низ живота крюк и почва – вновь твердая.
Средняя школа N98 – то место, где он отбыл 10 лет заключения. Именно «отбыл», иначе не скажешь. Это время  стало самым  худшим воспоминанием в его жизни. Всего три года назад он покинул стену сего заведения, но казалось, что минуло уже никак не меньше, чем четверть века.
- Зачем ты притащила меня сюда? – он недовольно глянул на Судьбу  - Уж что-что, а эти события я отлично помню. Было то все совсем недавно! Но, если честно, желанием вспоминать школьную скамью я не горю.
- Хватит губы поджимать. Раз, как ты выражаешься, «притащила», значит было надо!
- И долго нам тут торчать?
- Не раздражай меня, а! Такое ощущение, что это нужно мне!
- Извини. Молчу. И где мы в этот раз прятаться будем?
- Нигде?
- Как это нигде? Зачем же ты тогда пугала меня последствиями?
- Я пугала тебя ими тогда, когда они были актуальны. Мы действительно перенеслись в твою школу, но сегодня выходной. Тут никого нет.
- Тогда зачем тут мы?
- Мы тут, чтобы поговорить. В соответствующей атмосфере.
- Почему мы не могли сделать этого на квартире?
- Потому что даже моих способностей не хватает, чтобы остановить ход времени дольше, чем на 5 минут.
- А почему тут атмосфера соответствующая?
- Сейчас поймешь. Но прежде ответь мне пожалуйста на один вопрос.
Она щелкнула пальцами, и  перед ним на парте появилась большая цветная фотография.
- Ты помнишь этих людей?
Он взял снимок и внимательно посмотрел. На фоне серого здания в ряд выстроились 10 подростков.
- Ну разумеется.
- Кто они?
- Мои одноклассники. Этот кадр сделан не задолго до нашего выпуска…Всего-то три года прошло.
Судьба покусала нижнюю губу.
- Не много совсем…Расскажи мне о каждом из них, что тебе известно. Об их судьбе после школы.
Лаврентий пожал плечами. Он уже успел привыкнуть не удивляться странным вопросам.
- Если честно, я не особо общался с ними, поэтому лишь поверхностно в курсе их жизни. Слева направо начну. Света Авросенко. Мы вместе с ней сдавали вступительные экзамены, но она недобрала  баллов, да и не сильно расстроилась. Света поступала сразу в несколько ВУЗов, она хотела стать переводчицей.  Не пройдя в один, она стала студенткой другого, даже более престижного, если не ошибаюсь  Лингвистического. Оля Орлова. С ней никаких сомнений – наша староста и гордость с ранних лет. Она бы легко сдала все на высшие баллы в любой институт, но предпочла остаться в Питере и пойти в дипломатию: перед ней распахнул двери СПБГУ.  Колька Романюк. Этот никуда не поступил. Забрал свой троечный аттестат и отправился защищать Родину. Не удивительно – у него никогда не было ни к чему интереса.  Даже любимого предмета не было. Оля Славина – на фотографии есть, потому что пришла на выпускной, хоть и не училась с нами с 9 класса. Олечка перевелась  в специальный колледж, благодаря чему легко и без вступительных испытаний стала студенткой театрального факультета ГИТИСа. …Гриша Ванцев…
- Достаточно – Судьба резко встала, не дав ему договорить, и вырвала из его рук фотографию. – Я думаю этого вполне достаточно. Твое видение будущего твоих одноклассников мне очевидно. А что по поводу твоего собственного? Как думаешь, чтобы ответили бы они, задай я им тот же самый вопрос, только на твой счет?
Он слегка замялся.
- Не знаю даже…Я не с кем из них тесно не общался.
- Однако свои выводы на их счет сделать успел. Не обязательно общаться с человеком, как ты выражаешься, «тесно», достаточно видеть его каждый день на протяжении определенного времени, чтобы составить о нем свое мнение. Так ты хочешь знать, что думают о тебе и твоем будущем они – те, кто был рядом почти 10 лет?
- Я никогда не задумывался над этим вопросом. А стоит ли мне это знать?
- Поверь, это действительно того стоит.
- Придется поверить. Ведь если я не буду верить тебе, то не смогу себя заставить поверить вообще кому-либо.
- Значит ты готов посмотреть еще один небольшой сюжет?
- Так я и думал, что без этого не обойдется…
- На этот раз все будет существенно проще. - Она хлопнула в ладоши, и на школьной доске появился большой экран. – И даже почти никакого волшебства…Ты готов?
Он присел за первую парту.
- По моему,  после сегодняшней ночи  я готов уже ко всему.
- Не обольщайся. Все самое интересное еще только впереди…
На экране появилось изображение. Небольшой полутемный зал городского кафе. За столиком полукругом сидели люди. Как только камера приблизила крупным планом их лица, стало очевидно: все они – бывшие одноклассники Лаврентия, немного ранее представленные по фотографии. Людей было существенно меньше,  чем на выпускном,  - всего 7 человек. Измениться внешне никто из них сильно не успел, следовательно дело было спустя относительно небольшой срок после выпускного.
- Предлагаю тост – девочка с небольшим «крысиным» хвостиком, собранным сзади, и рассыпанными по всему лицу веснушки, подняла бокал.
- Оооо, это дело! – сидящий слева парень засмеялся – За что пить будем? За выпуск?
- Нееет! За выпуск уже пили. Предлагаю за наш дружный класс – отозвался его сосед.
- За класс тоже  пили. Давайте детализируем.  Выпьем за всех наших товарищей, которые сегодня не смогли к нам присоединиться.
- Тонька дело говорит! За них родимых!
- Точно! Ну, и снова за весь наш дружный класс!
Раздался звон бокалов. Люди чокнулись, расцеловались, и, вновь заняв свои места за столом, активно принялись за закуску.
- Кстати мы сегодня почти полным составом – прожевав, вновь взяла слово девочка с крысиным хвостиком.
- Почти полным. Всего  троих не хватает.
- Ага, и у всех уважительные причины. Люська с Алей в Лондон укатили, а Савельев в Москве,  у него на днях последний вступительный.
- Правда? И куда поступает? Дай угадаю – в Суриковское?
- Ты о нем слишком хорошего мнения. Нет.
- В Строгоновку?
- Снова мимо.
- А куда?
- В твоих предположениях ветер совсем не в ту сторону дул. В Марису-Терезу.
За столом повисла пауза.
- Гриня, да ты гонишь! – нарушила тишину эффектная красивая брюнетка – Не может такого быть!
- Отчего же? Он у нас по иностранным всегда отличные оценки имел.
- Так-то оно так, но мне казалось, он бредил рисованием.
- Бредил. Мы тут все знаем, что он им бредил. Но с его-то мамашей…В общем, путь в любые творческие специальности ему был,  как говорится, заказан.
- При чем тут мама? О чем ты говоришь? Он ведь уже не ребенок! Хотел бы, настоял бы на своем!
- Не настоял бы. Не тот характер.
- Если бы действительно хотел, сразу стал бы тот.
- И то верно. Значит – не очень сильно хотел.
- Поверить не могу…Ведь такой талантливый мальчик. Неужели он превратится в посредственность?
- Превратится со временем…А куда деваться – то?
- Ну вообще да…Жалко.
- Жалко. Но это был его осознанный выбор.
Судьба хлопнула в ладоши и экран погас. Она повернулась к Лаврентию.
- Ну, что скажешь?
- Если честно, я немного ошарашен.
- Вот как? И чем же?
- Да как минимум тем, что мои одноклассники настолько заинтересованы моей жизнью…
- Ну, в этом смысле можешь не обольщаться. Я специально показала тебе крохотный сюжет, так как времени у меня  на тебя, к сожалению, осталось совсем мало. Но будь уверен: в тот вечер они подобным образом перемыли косточки всем общим знакомым. Еще какие-то выводы будут?
Он замялся.
- Если честно, я даже не знаю, что сказать…В голове сумбур и полная каша. Слишком эмоциональная выдалась ночь…
Судьба щелкнула пальцем, и в ее руках материализовалась пачка «Парламента» и позолоченная зажигалка.
- Хорошо. Сейчас я постараюсь быстренько направить твой «сумбур» в нужное русло – закуривая, сказала она – Ответь мне пожалуйста на вопрос, который так волновал твоих однокашников. Мне, ну и себе заодно. Почему ты выбрал для себя именно такое будущее? Почему иностранные языки?
- Да я и не думал особо…Просто это единственный предмет в школе, который у меня получался…Ну вот, я и подумал..
- Все ясно – она перебила его. Первый раз за весь вечер в ее голосе звучали раздражительные нотки – Неужели это действительно было единственным, что у тебя хорошо получалось? А как же твоя страсть к рисунку? Как же твой талант, отмеченный одноклассниками?
Лаврентий опустил глаза.
- Это «больная» тема…Ребята попали в точку. Да мы и сами с тобой сегодня видели…В детстве мама запретила мне даже думать о том, чтобы заниматься этим всерьез. Я не рискнул ей перечить.
Судьба резко выкинула в сторону сигарету, и, с видом разъяренной гарпии схватив Лаврентия за низ подбородка, приблизила к себе вплотную его лицо.
- Твои родители и ты – птицы разного полета. Так иногда случается, и некого в этом винить. Это вовсе не означает, что кто-то из вас относится друг к другу неуважительно, или, упаси Бог, друг друга не любит, конечно нет! Они всегда желали тебе исключительно добра, и именно от этого намерения отталкивались, внося в твою жизнь определенные коррективы. Твои родители не могли видеть мир таким, каким он представляется тебе, не могли видеть твой мир и, сами того не ведая, шаг за шагом, минута за минутой, год за годом разрушали твою вселенную, навязывая свои представления о жизни. Их действия объяснимы, и винить их в этом было бы так же глупо, как винить мать, чей ребенок погиб под колесами автомобиля в том, что она в этот день отпустила его на улицу. Их действия объяснимы, в отличие от твоих. Знаешь, в таких историях меня всегда волнует один и тот же вопрос.  Подобные тебе люди, честно признаюсь, поражают меня до глубины души. Сперва они сидят,  сложа руки,  и спокойно смотрят, как разрушаются их надежды и мечты, а потом, когда дело уже сделано и реанимировать все крайне проблематично, начинают биться головой о стены, и умолять меня все исправить. Почему я должна мучиться за твои ошибки, Лаврентий?  Где ты был все эти годы? Почему даже не попробовал защитить свою вселенную?
Он вырвался из ее цепких пальцев и отступил на шаг назад.
- Я как то не задумывался над этим…
- Конечно не задумывался, а зачем? Намного проще же сетовать на судьбу и считать себя не понятым гением, чем сделать что-то для того, чтобы изменить реальность в соответствии со своими потребностями и желаниями!
- Да что ты говоришь такое, я никогда не считал себя гением!
- Считал, и сам это отлично знаешь. Считал в глубине души, но боялся осознать. В определенный момент тебе в подкорку заложили установку, что твое увлечение – это нечто постыдное, нечто сакральное и даже интимное. А знаешь, почему тебе удалось заложить это в голову?
- Дай ка подумать…Потому что я слишком большим авторитетом наделял мнение своих родителей?
- Нет. Потому что ты слишком не ответственно отнесся к своей мечте.
- О какой мечте идет речь? Может быть у меня и вовсе ее нет?
- Ты говори, да не заговаривайся! Ну ка ответь, чем ты живешь с самого раннего детства? Что помогает тебе справляться со стрессом, расслабляться, понимать себя? На что ты тратишь все свободное время, в  конце концов?!
- Рисование…
- Вот видишь, ты  ответил, даже не задумываясь. И знаешь, почему? Да потому, что для тебя это не было секретом, ты всегда осознавал это!
- Я относился к этому всего лишь как к хобби.
- К хобби, без которого ты не можешь жить? Не смеши меня! Ты взял кисть тогда, когда едва научился говорить, и с тех пор не расстаешься с ней.
- Нужно быть идеалистом…Это, конечно, замечательно, но я мужчина…Мне нужно хорошо зарабатывать, нужно обеспечивать себя, а в будущем – свою семью. Мне нужна была стабильная работа!
- И снова ты пытаешься себя обмануть.  Дело не в том, что тебе нужна была стабильная работа.  К твоему сведению, талантливые художники зарабатывают очень даже прилично. Но деньги тебя не волнуют! Дело в том, что из-за своей лени и нежелании напрягаться, ты интуитивно выбрал наиболее простые способы решения проблем, тем самым попав совсем не на СВОЮ ДОРОГУ.  Сегодня мы с  тобой посмотрели три сюжета из твоего прошлого. Три сюжета, которые содержат ошибки, наложившие отпечаток на всю твою судьбу.  У тебя ведь было намнооого больше, чем три ошибки. Как ты думаешь, почему именно эти моменты биографии я решил возродить в твоей памяти?
- Понятия не имею. Если честно, я не увидел там серьезных ошибок.
- Весьма печально. Хоть времени у нас осталось и совсем немного, моя миссия не будет выполнена, если я тебе все не разъясню. Итак, первая сцена. ЮАР. Детство. Урок математики. Даже не математики, а тогда еще устного счета. Что было тут не так, на твой взгляд?
- Я уже сказал – понятия не имею. Я даже не знаю, почему ты выбрала именно этот день. Подобные ситуации повторялись в нашей семье на протяжении всего дошкольного периода и начальной  школы.  Пока у меня не появился друг Костя Сливкин, у которого я списывал эту несчастную математику до последних классов.
- И в чем же, на твой взгляд, была проблема?
- В том, что есть гуманитарии, а есть – технари. Я – типичный гуманитарий. Поэтому с точными науками у меня не заладилось.
- Нет, друг мой, ты сильно ошибаешься. Есть лентяи, а есть – трудоголики.  И, к сожалению, на данном этапе своего развития, ты относишься к первой категории. Человеческий мозг не разделяет информацию на техническую или гуманитарную, он способен усваивать и ту и ту. Просто математические науки сложнее и часто для того, чтобы их понять, нужно потратить приличное количество времени и сил. Ну а зачем это  делать, если всегда можно смело заявить    «я гуманитарий, отстаньте от меня», и не напрягаться?  Твоей ошибкой было не то, что ты не хотел учить математику.  В той сцене, которую я показала тебе, ты первый раз в жизни сдался. Первый раз произнес фразу, на которой я даже сконцентрировала твое внимание. «Я не буду, у меня не получается». И этим сказано все. «Я не буду, у меня не получается» - и можно бросить учебник в ящик и идти играть с игрушками. «Я не буду, у меня не получается» - и можно отказаться от своей мечты.
- Ты утрируешь – его голос слегка дрожал.
- Вовсе нет. Это ты привык рассматривать жизнь слишком поверхностно. Мы переносимся на 5 лет вперед – и что мы видим? Школьник Лаврентий Савельев хочет стать художником. Он занимается в специализированном лицее, и отдает ему почти все свободное время,  несмотря на первый год обучения, его хвалят: на него уже возлагают надежды.  Но родителям не нравится увлечение сына, они решают забрать его из училища, и…представьте себе, он безропотно соглашается. Плачет ночами, но соглашается. Он ставит крест на своей мечте – прости, что повторяю это в сотый раз, но это важно – и в училище объясняет свой уход тем, что у него не получилось убедить родителей…Вот видишь,  снова мы приходим к «Я не буду, у меня не получается». Сказав однажды эту фразу, ты сам себя загипнотизировал, малыш. И в итоге? Что мы получаем в итоге? По моему,  диалог твоих бывших одноклассников в полной мере отразил последствиях этих ошибок. 
- Получается, что я…никто?
- Получается, что ты человек,  нашедший свое «я», но отказавшийся его развивать. Именно развивать! Понимаешь,  у каждого  есть выбор. И отказавшись от одного призвания, можно обрести другое – резервное. Из тебя бы мог выйти толковый переводчик, если бы ты сумел в душе распрощаться с любовью к рисованию. Но на это сил не нашлось. Ты по прежнему в душе – художник. И тебе очень сложно сочетать два мира – воображаемый и действительный. Я не знаю, чего ты ждешь, но с каждым годом сочетать их будет все труднее и труднее. А разногласия с самим собой приводят к весьма плачевным последствиям, порой даже роковым. Подумай об этом. А мне пора тебя оставить.
- Подожди!  - он схватил ее за руку. По его щекам текли слезы. – Подожди пожалуйста, не уходи! Что же мне теперь делать? Я понял, действительно понял, что ты хотела мне сказать! Я хочу все исправить! Но разве есть у меня еще шансы?
Ее лицо озарила довольная улыбка.
- Шансы есть всегда. Важно лишь подобрать к ним ключик. Не отчаивайся. Если ты действительно вынес нужные выводы из общения со мной, то у тебя все получится – просто верь в себя. Через неделю тебе исполнится 23 года.  Знаешь как выглядит идеальная модель жизни человека? Успевать все вовремя к каждому рубежу. Рубежей этих несколько. Первый – в 20 лет. К этому возрасту человек должен подойти с определенным багажом. Багаж этот – четко определенные планы на будущее, верно заданные цели. Этот багаж, если он правильно собран и подготовлен,  станет фундаментом, на котором к следующему рубежу, тридцатилетию, человек воздвигнет первый этаж своего дома…Но это, повторюсь, идеальная схема. А на деле ведь не редко бывает и так, что фундамент строится в экстренные сроки…И зачастую именно такой фундамент бывает крепче и надежнее взвешенного и выращенного с  любовью. Только не спрашивай меня, почему. Сама никак не разберусь с этим вопросом.
- Пожалуйста ответь мне на последний вопрос…
Судьба мельком глянула на часы.
- Хорошо, давай. Только быстро. У нас есть еще одна минута.
- Почему ты не пришла раньше? И почему ты пришла именно ко мне? Неужели мало людей совершают ошибки?
- Потому что раньше было не время. А почему именно к тебе…Понимаешь, жизнь – это большой круговорот. Поступки всех людей между собой связаны. И твои ошибки сказались на судьбах такого количества людей, что не вернуть тебя на истинный путь было просто напросто  невозможно. А то, как ты связан с другими людьми, ты  и сам обязательно поймешь. Если, конечно, теперь все сделаешь правильно.
- А как сделать правильно? Как не ошибиться?
- О, на самом деле, это проще простого. Никогда ни в чем не сомневайся. И всегда слушай только то, что тебе подсказывает твое сердце.
Он хотел еще что-то спросить, но не успел. Часы на руке у Судьбы издали пронзительный писк. Он был настолько резкий и противный, что Лаврентий невольно закрыл ладонями уши. А затем раздался знакомый уже щелчок, но рывка внизу живота не последовала. На голову навалилась тяжесть и свет померк.








                *****************
- Ну что, справилась?
- А ты во мне сомневался? – девушка стряхнула с себя блестки и повернулась к нему лицом – Уверена, теперь все будет в порядке.
- Ну вот и славно! Нам пора.
- Что, опять расстаемся на 10 лет? – она горько усмехнулась.
- Это уж, как карта ляжет…Вполне возможно, что нет.
- Что ж, спасибо хоть врать мне не стал. Все же я люблю тебя, заразу! – она крепко обняла его.
- Береги себя, Мейбели. И будь менее вспыльчивой на работе. Почаще иди на компромисс. Помни – то, что ты дочь Главного, вызывает у многих людей зависть. А зависть – это желание подставить. Будь осторожна.
Она засмеялась.
- Зависть, удел слабых…Давно это говорю. И что мы хотим от людей, если сами позволяем себе подобное?
- Ты знаешь мое мнение. У всех у нас есть душа. Есть чувства. Мы любим. Мы ненавидим. Мы завидуем. Мы радуемся. И, по сути, мы отличаемся от людей лишь одним – наличием определенных способностей.
- И то верно. Ну что ж…долгие проводы – лишние слезы?
- Так-то оно так…Но я все-таки провожу тебя до ворот. Хватайся за мою руку.
Они крепко прижались друг к другу, замотавшись в плащ высокого незнакомца, и с громким хлопком испарились. Спустя две минуту после этого события, большие городские часы на улице Надежды пробили 6 утра. Город стал потихоньку пробуждаться. И никто так и не догадался о странных событиях, произошедших этой ночью. И никто даже не заметил, что фонтан Мира и Удачи, расположенный рядом с театром Ночи, почему-то стал значительно светлее и сместился на пару сантиметров левее того места, где располагался ранее.               

   












               
                ***************
                ЭПИЛОГ
                ***************

Он припарковал машину не около самого входа, а на соседней стоянке. Причин, побудивших его к такому не обычному поведению, было две: большое количество свободных мест на дальнем паркинге и желание пройтись пешком и подумать. При чем,  это самое желание, пожалуй, было превалирующим.
Как все же странно устроена человеческая жизнь! Два года назад он уволился из этого театра.  В этот же день, и даже примерно в этот же час. Почему? Он до сих пор не мог ответить на этот вопрос ни себе, ни окружающим. Просто остался ночевать на работе, свалился с мигренью, а утром проснулся и понял – уходит. Когда в то утро шеф добрался до работы, на столе его уже ждало заявление.  И никакие убеждения, и даже извинения не смогли заставить его остаться. Он уходил в никуда. Он просто почему-то твердо знал: ему это необходимо. Уволившись с работы, он остался без средств к существованию. Просить у родителей совесть не позволяла. И тогда, от безнадеги, он решил воспользоваться своим увлечением рисованием. Взял альбом, мелки, краски, и отправился на  новый Арбат.
В первый же день он заработал чуть более 5 тысяч рублей. Он стал приходить туда постоянно. И очень скоро понял: в условиях конкуренции побеждает тот, кто менее посредственен. Перед ним встала задача: чем отличиться от других художников? И ответ на эту задачу нашелся почти мгновенно. Как-то раз к нему подошла старушка. Она была очень старенькая, и просила нарисовать ее портрет. Но у нее было одно условие. «Голубчик, нарисуй меня в молодости – сказала она – Нарисуй меня так, какой, ты думаешь,  я была 30 лет назад». Он посмотрел на нее, и внезапно его осенило. «Нет, бабушка. Я нарисую не Вас в молодости. Расскажите мне о себе. Я нарисую Вашу личную судьбу».  Он и сам не знал, как ему пришло это в голову. Будто кто-то нашептал…С тех пор это стало его «фишкой». От клиентов не было отбоя, и очень скоро он смог позволить себе снять небольшой офис на окраине Москвы и даже нанять двух помощников. Налаживание бизнеса пошло в гору…
Сегодня у него своя личная мастерская. Его имя превратилось в бренд. Он принимает заказы  со всего света. Но, при этом, не забывает совершенствоваться.  Как только у него появились первые деньги,  он потратил их на репетитора по живописи, с которым занимается и по сей день. Он ежегодно ездит в Америку на курсы профессиональной переподготовки. И читает всю выходящую литературу, так или иначе, относящуюся к сфере его деятельности.
А еще он активно занимается благотворительностью. Почти каждый месяц проходят его тематические благотворительные выставки. Собственно, одна из таких выставок и заставила его сегодня вернуться в театр Ночи.  Когда помощница Настя сказала ему, какое место выбрала для мероприятия, он сперва слегка опешил. А потом решил, что все делается к лучшему. И, что самое главное - случайностей нет. Если ему суждено сегодня вновь быть в этом театре, значит это не просто так.
Бывший начальник, Геннадий Петрович Рыльский, встречал его около крыльца.
- Голубчик, ты так изменился! Возмужал! Просто-таки родительская гордость! – воскликнул он, заключая его в крепкие объятия
- Спасибо – Лаврентий смущенно улыбнулся и отстранился – Действительно, родительская…
- Почему я слышу в твоем голосе иронию?
- Что вы – он серьезно посмотрел собеседнику в глаза – Мои родители – именно те люди, которым я обязан всем, чего добился сейчас.
- А я слышал, будто они запрещали тебе рисовать, и даже забрали из художественного училища?
- Вы совершенно верно слышали. Но, если бы не это, моя судьба никогда не сложилась бы так, как сложилась сейчас.
- Почему?
Он вдруг улыбнулся.
- Почему? Да потому, что фундамент, воздвигнутый не вовремя, зачастую бывает даже крепче выращенного тщательно и с  годами. …Теперь я это точно знаю.
Геннадий Петрович косо на него посмотрел. Видно было, что он ничего не понял, но просить комментариев все же не рискнул.
- Скажи ка мне…В чем секрет успеха твоих работ? Ты только не подумай, я не отрицаю их гениальности…Но, если честно, не пойму, почему они производят на людей такой эффект.
- Хотите, объясню вам?
- Разумеется.
Лаврентий достал из портфеля альбом и набор цветных карандашей, прислонил бумагу к стене и начал рисовать. Через пару минут в руках у Рыльского оказался набросок: молодая женщина с красивым лицом, обезображенным пятью мелкими шрамами. Геннадий Петрович опешил.
- Почему именно так ты видишь мою судьбу?
- Потому что судьба – это внутренняя сущность человека. Она неразрывно связана с его поступками. Ваша – молодая, красивая, но…Эти пять шрамов олицетворяют пять ошибок, которые вам необходимо исправить. Только не спрашивайте меня, что это за ошибки. Я их не знаю. Ответить на этот вопрос можете только вы сами.
Рыльский побледнел.
- Так что же мне с ними делать? С этими самыми ключевыми ошибками?
Лаврентий улыбнулся.
- Сперва выявить, а затем…вы позволите? – он забрал у бывшего начальника из рук альбом, и рядом с недавно созданной девушкой, нарисовал тюбик зеленки – А потом, вот что…Заживите! Если сделаете все правильно, вот увидите – почувствуете себя самым счастливым человеком на земле.
- Ну, допустим. А почему их именно пять? Откуда ты это знаешь?
- Это у вас их пять. У кого-то больше. У кого-то меньше…А откуда я знаю…Понимаете, любой человек в некотором роде – волшебник. Так вот, мое волшебство заключается в этой самой эксосенсорике. Пока я не ошибся еще ни разу.
- Так выходит, секрет твоих работ…
- Секрет моих работ в том, что я даю людям подсказку, где найти ключ к их счастью. Но дальше уже все всегда зависит только от них самих.