Опрокинутое небо

     Лерка открыла глаза, скинула одеяло и быстро вскочила с постели. Яркое, совсем не осеннее солнце, пробившееся сквозь заляпонное дождем стекло, ласково погладило ее смятую сном щеку, а за окном сероватые облака неслись куда-то, натыкаясь друг на друга, словно слепые котята. Ночью, видимо, был снег. Его жалкие остатки лежали на скамьях, жухлой траве, на черных крышах домов.
Лерка улыбнулась. Она любила солнце и страшно сожалела, что родилась не там, где желтые бананы касаются спелыми  боками соломенных хижин. Ей представилось: вот так же, солнечным осенним утром, она просыпается, солнце ласково щекотит ее щеки, она выглядывает в окно и там, в вышине, не видит ни единого облачка. Ослепительная синь обрушивается на Лерку, окатывает жаркими осенними пронзительно-солнечными лучами, а рядом, в десяти шагах, плещется такое же сине-синее море, нет, даже океан, выбрасывая пенистых белобрысых барашков прямо к толстоногим пальмам на берегу. Лерка распахивает дверь, ее ноги утопают в  желтом песке, два шага – и теплая вода ласкает ступни, потом талию, шею и... бултых. Класс!
Поставив чайник, Лерка сонно плюхнулась в кресло. Торопиться особо некуда - суббота. Суббота тот любимый день, когда  до чертиков надоевшая будничная суета может отойти на второй план, а сладкая леность стать хозяйкой Леркиной квартиры.  А ведь еще совсем недавно ее, субботу, Лерка ненавидела.
Чайник затарахтел мгновенно, извещая о том, что уже готов. На стене облезлая кукушка двенадцать раз прохрипела «ку-ку».  «Долго ж я спала...», - удивилась девушка, наливая в чашку кипяток и размешивая дрянной растворимый кофе.
         Кофе, правда, был дрянной. Он пах тем затхлым временем, когда колбаса была по талонам, а в школьной столовке только  коржики и жиденький растворимый кофеёк. Такой же, какой сейчас дымится в горошистой кружке. Сколько уже прошло времени после школы? Фью-ю...пятнадцать... Поразмыслить – вечность.  С ума сойти, старуха совсем! Что было пятнадцать лет назад? Небо, естественно, голубее, зубы белее, волосы гуще, зоркость ярче… «Старейшея моя» - так называет Лерку Светлана. А ведь она почти права, эта Светка. Светка – Леркина школьная подруга. Самая закадычная.  С ней они бок о бок отсидели за одной партой ни много ни мало все десять школьных лет. Опять же вечность.
Чудная эта Светка. Едва отрезвонил прощальный слезный школьный звонок, подруга вручила Лерке не менее слезную тоненькую тетрадку – дань их дружбе. Сантименты, конечно, но Лерка бережно хранила эту тетрадь в своем домашнем тайнике, время от времени доставая и перечитывая ее. Незамысловатые строки, а приятно.
На затертых, в клеточку, страничках, аккуратным Светкиным почерком хронологично были записаны важные, как казалось Светке, события последних школьных дней: « 15 апреля. Вторник. С сегодняшнего дня начинаю «фиксировать » все о тебе и обо мне. Не знаю, почему вдруг решила заняться этой «ерундой», но, по-моему, здорово запечатлеть хотя бы малую часть нашей дружбы. Не представляю даже, что случится со мной, когда напишу в тетради  последнюю строчку. Ведь это будет означать, что школьным урокам пришел конец, что все мы разлетимся кто куда и неизвестно, встретимся ли еще… Может быть, это глупо, но я боюсь лишиться всего этого. Боюсь лишиться нашей с тобой дружбы.
А сегодня я вновь была у тебя, и опять мы здорово поболтали и излили свои «полные травы и горя души » …
Ну, пока достаточно. Уроки надо делать. Завтра, о Боже : контрольная, « ле франсэ », стихи по литре, физика… ».
« 6 мая. Вторник. Не знаю – почему, но пишу тебе все время по вторникам. Скорее всего потому, что они почти свободны. Сейчас посмотрела в дневник : хэ, ничего не задано.
Напомнить, что было в этот день? Вы с девчонками списывали доклады, а я страдала по... сама знаешь по кому. Вообще, ты у меня такая молодец, всегда поддержишь своим словом. Твои слова, что ОН смотрел на меня, для меня очень дороги. На истории, когда историк-Фантомас поставил Его к нашей парте (во, наказание!), немного поиздевалась над Ним. Знаешь, когда еду в автобусе домой, всегда мысленно сочиняю для Него письма, которые буду писать в будущем и скором времени. Решила, что напишу такое – век помнить будет. Сколько раз давала себе слово не надоедать разговорами о Нем, но не могу... ”
« 15 мая. Четверг. Ты, конечно же, не помнишь этот день сейчас. Прости, но напомнить есть только вот чем : наша географичка Фаина забрала у меня тетради по алгебре – твою и мою (помнишь, я списывала у тебя домашку?). Правда, Лерк, будет что вспомнить о ней и, главное, только плохое. Чего же хорошего-то она нам сделала? Совсем ничего! Особенно тебе. Меня постоянно мучает вопрос - откуда берутся такие учителя, которым бы только злиться, да ругать кого-нибудь? Обидно. Но мне кажется, что на таких людей нужно поменьше обращать внимания. Сколько еще встретится их в дальнейшем! Вот ты плакала сегодня на французском, а у меня даже слов путных не нашлось, чтобы успокоить. Почему? Не знаю даже. Да и что можно сказать на уроке? И так уж мы с тобой болтаем на иностранном сколько хотим, а француженка ни делает ни единого замечания – удивительно ».
О Светке можно рассказывать долго. Она -  личность ого-го. Интересная, немного странная и влюбчивая. Этот мальчик, о котором подруга пишет в своей тетради – ее первая любовь. Так, ничего особенного. Оболтус и разгильдяй с карими, на сквозь сверлящими глазами. Хотя, почему-то, половина девчонок из класса были в него влюблены,  в том числе и Светка, которая не спала ночей и сходила с ума  из-за его наглых глаз.
Уже в классе восьмом Светка заговорила о замужестве. Мечтала встретить принца, который увезет ее на белом коне в заморские страны, она будет счастлива с ним, и нарожает ему детей. Лерке всегда смешны были фантазии подруги. Может быть, потому, что смотрела она на жизнь более реалистично. И всегда хотела быть птицей свободного полета.
Фантазиям, в принципе, браться было неоткуда.  Ее жизнь была сплошной прозой, в которой присутствовал отец-выпивоха да мать истеричка. Лерка не любила свою семью. Особенно ненавидела субботы – «семейные праздники», когда папаша, едва проснувшись, восклицал: «Ну, с праздничком!», - и, не успев продрать глаза, наливал, вместо чая, дешевую плодово-выгодную красулю. Далее следовали разборки папаши и вопли матери. Лерка никак не могла понять, как можно так жить.  Не могла понять, зачем нужен такой отец и муж, от которого проку, что от козла молока.

Отхлебнув кофе и укутавшись в мохнатый теплый плед, Лерка, поежившись, посмотрела в окно -  солнце спряталось за рваный серый кусок облака, похожего на бегемота. «Бегемот!», - засмеялась она. Бегемот учился в их классе. Правда-правда - самый натуральный. Мальчишка-отличник, чем-то напинающий неуклюжего бегемота, который любил на уроках развалиться за партой, лениво прикрыв глаза, и всем своим видом показывая, что ему плевать, что происходит в данный момент. Но, совершенно неожиданно, он мог вдруг встрепенуться и умным вопросом поставить учителя в тупик. А на выпускном вечере  этот Бегемот удивил всех своими опусами, посвященными прощальному звонку. Со школьной сцены он говорил чего-то там о том,  что звонок милый и родной, хотя и надоел за десять лет, что жалко с ним расставаться... Потом – «что не услышать голос больше звонкий твой, за партой не сидеть, к доске не выходить, но ты не беспокойся, наш родной, к тебе мы будем часто приходить»... К кому? К звонку, что ли? Эх, Бегемот ты, Бегемотище.
Этот Бегемот пригласил Лерку на прощальный танец на выпускном. Он был неловок, многословен, говорил Лерке высокопарные слова, обещал найти ее через много-много лет и жениться на ней. Лерка смеялась, повторяя, что замуж не собирается совсем, а если и выйдет когда-нибудь, то обязательно за богатого. “А я и буду богатым. И подарю тебе Мерседес”, - пообещал Бегемот.
Насмотревшись на свою «дружную» семейку, замуж Лерка, действительно, решила никогда не выходить. Принцы, она знала, бывают только в красивых сказках, а в жизни существуют нахалы и хамы, которые называют себя кто настоящими мужчинами, а кто гордо именуется этими самыми пресловутыми принцами. Смешно. Нет, поклонников у Лерки, конечно же, было предостаточно, в монахини она себя не записывала, но всегда удивлялась Светкиным эмоциям, вздыханиям и новым «любовям», так как Леркины поклонники были для нее лишь мухами, слетавшимися на мед, от которых отмахиваются, как от прокаженных и назойливо жужжащих.
По поводу того, что если уж и выйдет замуж, то только за богатого Лерка говорила серьезно, потому что ее семья вечно жила впроголодь. Но, что самое интересное, когда приходили гости, мать и отец тут же накрывали обильный стол, бегали по соседям, занимали до получки, оправдываясь: «Чтобы не ударить в грязь лицом!». На недовольные возгласы дочери, родители говорили возмущенно, мол, чего ты суешься не в свое дело, мала еще, что, мол, все так живут, не мы одни... А дальше шло и ехало: неблагодарная дочь, чего тебе не хватает, что все для тебя да для тебя, кормят тебя, одевают, ты должна, ты обязана и тэ дэ и тэ пэ...
Для Лерки было огромным счастьем, когда вдруг ей выпала удача в виде коммунальной комнатенки в центре города. Нет, говорить, что выпало счастье, конечно же, кощунственно. Умерла бабка. Не родная, правда, двоюродная какая-то. Девяносто двух лет от роду. Близких у бабки, кроме Леркиных родителей, никого не оказалось, поэтому коммуналка досталась Лерке. Как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь Лерка была полновластной хозяйкой целых двадцати метров, а субботы стали, наконец-то, любимыми днями недели.

Хлынул дождь. Погода менялась, как листки в отрывном календаре. От голубых небесных островков, которые мелькали иногда меж серых ватных нагромождений,  не осталось и следа. Что день придется провести дома, девушку не огорчало. Допив так называемый кофе, прихватив с полки роман Коллинз Макаллоу, купленный совершенно случайно в одной букинистической лавчонке, Лерка уютно вжалась в кресло и, вытянув ноги, тут же погрузилась в мир невероятных книжных страстей.

Жизнь необычайным образом похожа на книжный роман, где взлеты сменяются падениями и наоборот... Так думала девушка. Нет, конечно же, не так. Романы бесцеремонно слизаны с жизни.
Лерка исчезла. Она витала среди австралийской засухи, среди саван и пересохших устьев рек, лишь время от времени возвращаясь к действительности и невидящими глазами глядела на хлещущий в  окна дождь.
Все перепуталось. Временами ей казалось, что за окном шумит не дождь, а потоки бурной реки, только что напитавшейся неперестающим ливнем.
...Стояла жара, влажность достигала ста процентов, и лило каждый день, хотя до сезона дождей оставалось еще добрых два месяца...
Стояла душная жара, перемежающася непрекращающимися, почти тропическими ливнями, хотя до сезона сентябрьских дождей было еще далеко. Это лето запомнилось ей надолго. Лето, в котором было растоптано то, что называется верой в людей. Подробности сейчас она уже не помнила. Вернее, не хотела помнить. Но надвигающееся черное небо, со зловеще ухмыляющимися звездами и злую искаженную улыбку незнакомого лица ей не забыть никогда. Не забыть и боль душевную и физическую, слезы, удивление человеческой сущности, ничтожности. Не забыть, как хотелось выть волчицей и быть волчицей – кусать, рвать на части, защищаться. Но, как видно, доминантный признак, принадлежащий некогда доисторическим собратьям, непревелегировал. Поэтому оставалось только одно – жить с невыносимым чувством какой-то ущербности и изувеченности.
Тогда, в дневнике, она записала: «Как все гадко! Как все серо и пошло в этом мире, где каждый любит только свои желания, где каждый любит только себя.
Так ли было прежде, или только теперь солнце не светит более? Нет, я помню, как висело в небе оранжевое солнце, и птицы щебетали взахлеб, и сердце заходилось от восторга, и смеяться хотелось неистово. А потом солнце погасло. А сердце уснуло. Проснувшись же на мгновение, оно увидало, что небо роняет свои слезы, и образуются из слез гадкие грязные лужи. И люди, что шлепают по ним, падают в грязь наотмашь, а, поднимаясь, грязные и злые, марают тех, кто чист. Марают, оставляя на чистых грязные пятна недоверия, злобы, ожесточенности. А как уберечься-то от грязи? Как душу-то сохранить?
Я не смогла! Я упала! Каждый ухаб был горой, рытвина – ямой. Я раздавлена и избита. А сердце высохло. Кто виноват? Я? Мне трудно судить. Прошлая жизнь перечеркнута. Помнится только зябкий ветер и обрушившееся небо. Черная стена бытия накрепко пришлепнула одно к другому…»
Телефон заверещал, как ненормальный. «Пусть орет», - лениво подумала Лерка, не сдвинувшись с места. Но черный старенький аппарат умолкать не собирался и продолжал раздражать своим дребезжанием.

… В каждом из нас есть что-то такое – хоть кричи, хоть плачь, а с этим не совладать. Мы такие как есть, и ничего тут не поделаешь. … Как та птица в старой кельтской легенде: бросается грудью на терновный шип и с пронзенным сердцем  исходит песней и умирает. Она не может иначе, такая ее судьба. Пусть мы и сами знаем, что оступаемся, знаем даже раньше, чем сделали первый шаг, но это сознание все равно ничему не может помешать, ничего не может изменить…
А ведь, действительно. Ничего не изменить. Кому-кому, а Лерке это известно и знакомо до боли. Ей самой, как той птице, пришлось однажды умереть с песней. Но сожаления нет. Есть только боль от воспоминаний.
Иногда Лерке казалось, что дни невероятным образом повторяются. Тогда, тоже как сегодня, был звонок. Светкин. Светка вообще мало изменилась за годы их дружбы. Казалось, что она так и не вышла из того возраста, когда ею были написаны строки о мальчике с наглыми глазами. А потом… Это «потом» перевернуло все Леркино нутро, заставило изменить своим взглядам.

Хорошо живется тем, кто особо не копается в самом себе. Подруге в этом можно позавидовать. Влюбилась, разлюбила… Повздыхала и снова влюбилась. Кстати, пока Лерка строго блюла обет безбрачия и одиночества, Светка успела выскочить замуж, уехать с мужем заграницу.  Помыкаться там нелегально и поработать за шиш с половиной в каких-то сомнительных отельчиках в роли полотеров-посудомоек, разойтись и снова десять раз влюбиться. Лерка же только единожды изменила себе.

Было холодно, дождливо и серо – мерзко. С утра дождь, не переставая, барабанил в помутневшие окна. Только на миг выглянуло солнце и тут же спряталось, казалось, навечно. Телефон подпрыгнул от неожиданности, услышав свой противный хриплый возглас. Звонила подруга. Она уверяла, что погода – хуже некуда, что необходимо развлечься, что она ждет у себя и уже накрыла на стол.
Стол был накрыт со вкусом. Рыжели, как маленькие солнца, пупырчатые апельсины. Они согревали комнату веселым рыжим цветом и ждали, когда можно будет брызнуть своими сладко-кислыми брызгами. Сюда же, на столик, Светка поставила огромную хрустальную вазу с собственноручно настряпанным печеньем. А завершала этот соблазнительный натюрморт пузатая бутылка какого-то черно-бордового вина.
« Пируем, значит?» - с порога  весело воскликнула Лерка, отряхивая в передней мокрый от дождя зонт, и чувствуя нарастоющее какое-то возбуждение.
Вообще-то Лерка терпеть не могла и пьющих и само питие. Всегда, после выпитого, ее мутило, ужасно болела голова, но это было потом,  вначале же, по телу разливалась приятная истома, появлялась необыкновенная легкость и смелость, которой  Лерке всегда не хватало.
Первый бокал вина развеселил и заставил вспомнить, как обычно, школьные годы чудесные. Хохотали до упаду, разбирая по косточкам непутевую одноклассницу с вечно нечесаными волосами, с которой однажды, когда та отвечала у доски, съехали колготы.
Второй фужер выжал из Светкиных глаз слезу при воспоминании наглых карих глаз.
Третий потянул на подвиги.

Допив приторно-сладкое, пахнущее травами вино, подруги, забыв, что хлещет дождь, вызвали такси и помчались на окраину города, где в стареньком доме культуры каждую неделю собиралась молодежь.
На дискотеке было не то что бы тоскливо – атмосфера напоминала то приторно-сладкое вино, которое бродило по всем кровеносным сосудам. Приторная музыка, приторно размалеванные девицы, какие-то приторно дергающиеся кучки длинноволосых парней… Необыкновенная легкость стала переходить в обыкновенную головную боль. Лерка ощутила как градусы, которые сподвигли ее на приключения, начали, покидая одурманенный мозг, свербить его и кусаться - появилось чувство неудовлетворенности, разбитости и неловкости за вульгарность.
        - Хороший хозяин в такую погоду собаку из дому не выгонит… И ради  чего поперлись сюда, - пробунчала Лерка. - Скучно сегодня. Может пойдем? – дернула она за рукав подругу, скидывая с себя остатки тумана.

С ним она столкнулась почти в дверях. Он вошел походкой человека, знающего себе цену. Этакий денди, млеющий от пожирающих его девичьих глаз. Высокий и стройный, с русой копной вьющихся волос, он знал, что заставляет бешено биться сердца всей женской половины  человечества.
Лерка поняла, что мир вдруг неожиданно перевернулся вверх дном. Ей стало удивительно, почему поначалу песни казались приторными. Душевно-то как…
«Вот и все, я тебя от себя отучаю. Вот и все, я тебя от себя отлучаю: отлучаю от рук и от губ и от взгляда…», - душевно пел магнитофон.
    - Свет, может останемся? - вдруг жалобно попросила  девушка.
  «Унижаться любя не хочу и не буду, я покину тебя, я тебя позабуду…», - лилось из динамика.
  - Слушай, а что если я приглашу вон этого? Того, который только что вошел? – прошептала она. Светкиного ответа Лерка не ждала и, боясь, что музыка может вот-вот окончиться, быстро подошла к денди.
- Можно? - робко спросила она.
    Он кивнул и крепко сжал ее руку. Танец был до безумия короток. Лерка не успела насладиться  теплом широкой незнакомой ладони. Ей казалось, что пятиминутный перерыв длится целую вечность, и когда музыка заиграла вновь, сжалась, ожидая чего-то необыкновенного.
Потом он пригласил ее сам.
    - Как зовут-то?- спросил, улыбаясь.
    - Лерка, - тихо ответила девушка.
    - Евгений, - снова улыбнулся он и крепче сжал Леркину влажную узкую ладошку своей горячей большой рукой.
   Домой шли вместе, шлепая по осенним лужам. Дождь перестал, и лужи быстро начало затягивать ледком. А в небе кувыркались тысячи звезд, весело перемигиваясь друг с другом. 
 Пожалуй, такого с Леркой еще не случалось. Забылось вмиг все. И будьто крылья выросли за спиной. Ощущуние оказалось настолько сильным, что хотелось подпрыгнуть и взлететь высоко-высоко, оторвавшись от скучной земли.
Все Леркино существо  заполнилось мыслями о Жеке - так девушка окрестила своего знакомца. Она просыпалась и ложилась с мыслью о нем. Во сне упивалась его поцелуями, тонула в его серых глазах… Увы, это было только во сне.

Лерка перелистнула страницу и задумалась. Воспоминания были настолько яркими, что казалось все произошло  день назад. Два года не стерли из памяти ни одиной мелочи, но основным фоном был все же лохмато-серый, похожий во-он на ту тучу, что проплывает сейчас за окном. Лерка сомкнула веки. Она устала. Читать ей уже расхотелось, а воспоминания хотя и утомили, но все же въедливо вертелись в голове, как старая заезженная пластинка.


Жека оказался довольно странным. Лерке хотелось видеть его каждое мгновение, но встречи их были чрезвычайно редки и непродолжительны. Ей мечталось побродить с ним по прозрачному парку, насладиться  осенней тишиной, поговорить о вечности и значимости, но Жека приходил всегда поздно вечером, страстно набрасывался на девушку, засыпая неискренними поцелуями и не давая раскрыть рта. Потом вдруг забывал о своей подруге, откидывался на высокую спинку дивана; потом трепал Лерку по щеке и спешно прощался с нею.
Лерка страдала. Ее подушка не просыхала от слез. Она чувствовала, что любовь ее ничего не значит для Жеки, что Жекино сердце холодно, как лед, и вряд ли она сможет растопить его. Умом Лерка понимала, что эта любовь нужна только ей, что она съедает ее  изнутри, точит, забирая последние силы, но сердце..., сердце не хотело отказаться от страданий, оно ждало и надеялось.
    - Плюнь, - советовала Светлана, - ничего из ваших встреч не выйдет. Слишком уж капризны красивые мужики.
Светка  была права. Послушать бы ее, умудренную опытом. Но всегда хочется самой проверить – «горяч ли утюг».
А Жекины капризы сводили Лерку с ума. Он, красивый и самоуверенный, то исчезал на неделю-другую, то появлялся неожиданно, торопливо  слюнявил  Леркины губы, и снова исчезал. Его телефон молчал неделями и  лишь сердитые гудки, раздававшиеся в трубке, недовольно ворчали в Леркино ухо.
Лерку бесило свое малодушие. Ей было противно от того, что принципы, ею же воздвигнутые на пъедестал, были ею же низвегрнуты.
 
    Потом наступила зима. Красивая и холодная. Она разбросала повсюду серебристый пух, прикрывая им черные изъяны, оставшиеся с осени. Зима пришла спешно, в какую-то одну из осенних ночей. Казалось, она торопилась, чтобы охладить не в меру горячие чувства. Зима была хороша, но она не принесла никаких изменений в Леркину жизнь. Лютые стужи холодили и без того озябшее сердце. Лерка осунулась, похудела. Ее глаза, обведенные темными гругами, излучали такую невыразимую тоску,  что больно было глядеться в них.
Весна слегка изменила отношение Жеки к Лерке. Видно, просыпающаяся природа   всколыхнула его. Лерка ожила, глаза, наконец, засветились светом надежды. «Возьми меня замуж,- однажды смело попросила она. - А что,- испугалась, увидев  недоуменный Жекин взгляд. - Я буду умницей. Я буду такой, какой ты хочешь меня видеть.  Я пойду за тобой на край света, я буду целовать твой след, я буду...». Она осеклась, видя в Жекиных глазах холодный металлический  блеск. «Ну скажи, какой я должна быть, чтобы ты полюбил меня? Скажи, только не молчи, пожалуйста. Если бы ты знал, как я измучилась…»,- выдохнула она и крупные слезы покатились по бледным щекам.

    Жека долго смотрел на Лерку. В его душе, так думалось девушке, происходила какая-то, только ему ведомая, борьба.  Жеке самому порою казалось, что он любит Лерку. Он понимал, что лучше этой голубоглазой девчонки, отдающей  ему свое сердце, не найти. В какое-то мгновение Жека чуть было не сказал, что тоже любит ее, что согласен жениться, но быстро одумался, испугавшись слабодушия, несвойственного ему - свобода всегда была для него дороже всего на свете. «Любовь - совершенно никчемное чувство, - считал он, - и жениться по любви, все равно, что становиться тряпкой,  которую могут спокойно выжать и вытереть об  нее  ноги».

    Итак, предложение было отвергнуто. Позор! Неимоверных усилий стоило  выдавить из себя: «Возьми меня замуж…» Ее воспитывали не так. Ей внушали, что только мужчина должен произнести заветные слова, участь женщины – ждать. Ждать: зазвонит ли телефон, скрипнет ли дверь, засветятся ли глаза. Ждать – придет ли.

Через несколько дней Жека снова исчез. Друзья сказали, что его послали в далекую командировку. Лерка долго мучилась, прежде чем принять решение… А потом, быстро, чтобы не раздумать, набрала номер телефона подруги  и выпалила:
    - Светка, я еду к нему !
    - Ненормальная, -  испугалась та. -  А он обрадуется?
    - Я знаю, что ненормальная. Но я еду. Может быть там, в другой обстановке, он другими глазами посмотрит на меня. А если нет... Ну-у, тогда, наверное, все.
    - Одну я тебя не пущу, - ответила подруга.
   
    Они тряслись в маленьком грязном автобусе, хохоча от безумного подергивания потрепанной старой машины. Их смешил сидевший впереди мужик, со сверкающей на солнце лысиной, смешила бабуля, которая все время оборачивалась на них и укоризненно качала головой... Но если честно, то Лерка больше всего хохотала над собой, над своей истерзанной душой,  над ничтожностью, над своим покореженным чувством.

    Жека потерял дар речи, когда увидел на пороге подруг. По его удивленному лицу трудно было понять, рад он встрече или она неприятна ему.
   
    Но как бы там ни случилось, вечер оказался веселым. Так весело Лерке еще не было. Травили смешые анекдоты, жевали пережаренные котлеты, уплетали сочный арбуз... Жека все время держал Леркину руку в своей. Лерка умирала от счастья. «Неужели, - думула она,- все мои терзания  ненапрасны?»
Ночь обрушилась неожиданно и застала их врасплох: арбуз был съеден, анекдоты кончились, смеяться устали, спать не хотелось.
Они долго бродили по маленькому ночному городку, Жека нежно обнимал Лерку, что-то шепча ей на ухо... Они целовались на краю ржаного поля, примкнувшего к окраине города, они вдыхали аромат отцветающих васильков... Удивительно бездонное небо притягивало их взглядами своих многочисленных глаз. Лерке казалось, что оно вот-вот упадет на них и накроет нежным черным бархатом. Жекины поцелуи были необыкновенно сладки.
Лерка, - шептал он, пытаясь растегнуть пуговки на Леркином платье, - а ведь до сегодняшнего дня я не знал, что люблю тебя. Это хорошо, что ты приехала, здесь так тоскливо... Лерка, какой же я был дурак ... Ты моя единственная. Завтра ты уедешь, ты завтра поезжай, у меня слишком много работы; завтра ты уедешь, а я буду думать только о тебе. А когда я приеду, - Жека немного помолчал,- мы ..., мы поженимся. Лерка ... Лерка ..., какая же ты хорошая ...
К  Жеке в номер Лерка вернулась пьяная от счастья. Она долго вертелась на жесткой кровати и улыбалась от слов, которые запечатлело ее сердце: «Лерка, какая же ты хорошая».

    Утром  Лерка, смеясь, лила ему на голые плечи ледяную родниковую воду. Жека прижимаясь сырой щекой к Леркиной, разгоряченной, повторял:
    - Мы скоро увидимся, Лерка, совсем скоро.    

Месяц тянулся бесконечно долго - от Жеки не было ни весточки. К исходу подходил второй. Жекин телефон беспрестанно повторял заунывным голосом: 
«В данный момент меня нет дома, оставьте, пожалуйста, свои сообщения...».   
И вдруг, совершенно случайно, от своей приятельницы, только что вернувшейся из солнечной, любимой такой советскими туристами, солнечной Болгарии, Лерка узнала, что ее Жека грелся на жарком южном солнышке. При этом, рассказывала знакомая, Жека не пропустил ни одной юбки, особенно волочась за богатенькой дамой, много старше его и уже имеющей дочку не младенческого возраста. Дальше Лерка о Жекиных похождениях слушать не захотела.

    Девушка металась по комнате, не находя себе места. Слезы душили ее. Светкин звонок немного привел ее в чувство. Она быстро схватила трубку, все еще надеясь, что Жека может позвонить и повторить : «Лерка, какая же ты хорошая»; но вместо этого  услышыла веселый голос подруги:
    - Лерка, представляешь, - начала было та свою коронную фразу.
    - Свет, - он ничтожество, - закричала Лерка, глотая слезы.
    - Ты о чем? - не сразу поняла Светлана.
    - Я... я... , - всхлипывала Лерка, - я больше так не могу, я больше так не могу!- снова закричала она.
    - Лерка...
    «Пи-и... пи-и...»,-пищала трубка, не желая отвечать на вопросы.

      ... «Мы поженимся, мы поженимся», - шептала Лерка.  «Мы поженимся». Она проковыляла в ванную и, открыв кран, ступила в теплую воду. «Мы поженимся». Вода закрыла грудь, подбираясь к подбородку. Было совсем не больно, когда   девушка провела острием по запястью. Вода  резко окрасилась в розовый цвет. Лерка сомкнула глаза, ей очень хотелось спать. «Мы поженимся». Она зажмурилась сильнее. Черное небо с невероятной скоростью надвигалось на нее. Казалось, что оно вот-вот опрокинется и придавит своей черной тяжестью. «Все прошло,- прошептала девушка, едва шевеля  губами, недавно написанные ею строки,-
                помнинишь, хлебное поле,
                Запах леса, глаза васильков?...
                Я забыла. Не помню объятий
                И твоих недосказанных слов.
               
                Я не помню, как утром ранним,
                От безмерного счастья светла,
                Я на плечи тебе и руки
                Родниковую воду лила.
               
                Все прошло! Ничего не помню:
                Ни бессонных ночей, ни мук...
                Никогда не забыть, ты слышишь,
                Твоих глаз, твоих губ, твоих рук...

        ...Небо постепенно превращалось в огромную черную пасть, готовую проглотить Лерку. «Это конец»,-подумала девушка. Она хотела закричать, но не смогла, силы  покинули ее.

   Какой-то надоедливый звук не давал Лерке уйти навсегда. Звук был все сильнее и сильнее. Лерка с трудом разомкнула глаза, в страхе  медленно скосила их в сторону, пытаясь понять откуда идет шум и с удивлением обнаружила, что она не в ванне - в кресле. Значит, это был всего-навсего сон? Почему-то сильно болела рука. Девушка посмотрела на запястье и увидела  на нем яркие отпечаткм своих ногтей.

    По подоконнику с неистовой силой барабанил дождь. Крупные капли, так похожие на Леркины слезы, катились по стеклу. «Вот и все,- подумала Лерка, - пусть будет так».

    Жека пришел через неделю, как всегда, ближе к ночи. На его волосах поблескивали, не успевшие растаять снежинки.
    - Привет,- беззаботно поздоровался он.
    - Уходи,- попросила Лерка.
    - Ты не пустишь меня?- удивился Жека, распахивая шире дверь.
    - Уходи, - повторила Лерка, выйдя на лестничную площадку и загорадив собой дверной проем.
    - Что с тобой? - Жека глядел непонимающе.
    Лерка спустилась на пролет вниз и прислонилась к холодной  стене. Жека быстро сбежал за ней, жадно схватил за руку и начал целовать неподвижные                равнодушные пальцы.               
    - Лерка, Лерка, - пылко шептал он.
    - Ты подлец, - Лерка с силой вырвала руку и ударила Жеку по лицу.
    Жека отпрянул. Его лицо исказилось от гнева. Он оттолкнул девушку и прошипел, глядя ей в глаза:
    - Дура! Ты что, возомнила, что я и впрямь могу полюбить тебя? Да  у меня таких, как ты...
    Лерка кусала губы, но глаза ее были сухи.   
   - Я же использовал тебя! Не скрою, мне было приятно, что глупая дура всегда рада мне. Приятно, не более. Запомни, не родилась еще та, которая  может женить меня на себе, и которой я буду предан до конца своих дней.  А если я и женюсь когда-нибудь, это будет, просто-напрасто, взаимовыгодный союз. Так что не страдай. И прощай...
    Жека ехидно улыбнулся, потрепал Лерку по щеке и, перепрыгивая через две ступеньки, опрометью бросился вниз.

    Лерка не шелохнулась, лишь хлопнувшая внизу дверь вывела ее из оцепенения. Девушка медленно спустилась по лестнице и вышла  на улицу. Первый ноябрьский снежок слегка припорошил землю. Лерка села на скамью и достав из кармана халата помятую пачку сигарет, закурив, затянулась, закашлявшись. Фонари у подъезда как всегда не горели, и только маленький мерцающий огонек от сигареты освещал ее голые коленки. Снег падал на непокрытые волосы, таял на неуспевших озябнуть руках, но девушка совсем не замечала его, она словно провалилась куда-то, не чувствуя ничего, кроме холодного неба, которое, казалось, вот-вот опрокинется и придавит ее своею черную тяжестью.

    «Вот и все. Пусть будет так»,- вновь подумала Лерка и, затянувшись поглубже, бросила в снег недокуренную сигарету.

Коллинз Макаллоу лежал у кресла. Воспоминания, как и романы, тоже имеют свойство заканчиваться… В комнате все еще витал запах кофе, хотя кружка давно была аккуратно поставлена на посудную полку. Интересно, за два часа в памяти пронеслись события десятилетней давности. Думала – не заживет сердце, а, оказалось, и раны рубцуются.
Погода уже не угнетала и захотелось прошвырнуться по магазинам, чтобы порадовать себя какой-то, мало-мальской ерундой.
Ерунды в магазинах навалом. Лерка зашла в только что выстроенный новомодный магазин, накупила себе недорогой косметики – дорогая была ей не по карману, зашла в отдел белья, порылась в пластиковом контейнере, где грудой лежали разноцветные уцененные трусики, в шляпном отделе примерила шляпку… Потом, проголодавшись, купила у лоточницы любимый шоколадный пломбир. Сев  на скамеечку под искусственное дерево, Лерка  с удовольствием впилась зубами в обалденную вкуснятину.
Не думалось… Думы одолевали с утра. Она сидела и просто наслаждалась любимым лакомством, уставившись в блестящий, выложенный плиткой пол магазина. Неожиданно перед ее взглядом появились белые ботинки. Они стояли к ней почти вплотную и нагло стучали правым, слегка запачкавшимся остроносым носком.
Лерка растягивала удовольствие, не торопясь слизывая слегка подтаевшее мороженое. Ботинки стояли на том же месте, все так же притопывая. Это была уже наглость! Лерка подняла глаза и встретилась взглядом с молодым мужчиной – он смотрел на нее улыбаясь.
Густая шевелюра, карие глаза, белозубая улыбка – что-то знакомое было  в его облике… Лерка пристально смотрела на мужчину – нет, таких знакомых у нее точно нет. Белый костюм (это в такую-то погоду), белые туфли, уверенный карий взгляд… Нет, точно с ним она не встречалась никогда.
- Лерка! Вот так встреча!  - улыбнулся кареглазый.
Лерка опешила.
- Мы разве знакомы?
- Лер, ты что? Не узнаешь? Ну, да, есть немного – изменился. А ты догадайся!
Лерка старательно вглядывалась в лицо. Хм… Глаза какие-то знакомые, шевелюра эта… Кто, кто? Неудобно даже… И вдруг ее осенило!
- Бегемот? Не-ет, - закрутила она головой. – Не-ет… не может быть… Погодите.. Погоди… Да конечно же, это ты! Вот это да! Да тебя ж не узнать совсем!
Бегемот засмеялся.
- Есть маленько. Никто не узнаёт, честное слово! А ты не изменилась почти.
- Да погоди ты обо мне! Что с тобой-то стало? – воскликнула Лерка. – Ты ж был, как это сказать, такой…
- Бегемот…, - подсказал ей Бегемот.
- Ну да, - засмеялась Лерка. – А сейчас: и подбородок острый, и стройный как атлет. Вот это да, Бегемот. Что жизнь-то с тобой сделала!
- То есть, хуже стал? - Бегемот сделал вид, что обиделся.
- Да что ты! Прям Ален Делон – красавчик!
- А я, между прочим, искал тебя, - опустив глаза в пол, промямлил Бегемот.
- Да ну? А я ж не иголка, чтобы меня искать. Я все эти годы здесь жила. Врешь ты все, Бегемот!
- Правда, искал, Лер. Все эти годы.  Да что мы посредине магазина стоим, пойдем в машину ко мне.
- А у тебя и машина есть? – радостно воскликнула Лерка. – Ой, ну да, чего это я? В таком костюме на автобусе не ездят. – Пойдем.
Они вышли в сырую и серую уличную мглу. Прямо у входа в магазин, в окружении зыбких луж стоял сверкающий автомобиль. Обалдеть! Белый-белый. Странно-чистый. Какой-то зарубежной марки. Лерка не разбиралась в марках авто. А зачем? Ей и на автобусе неплохо ездится. Да она на них и внимания-то никогда не обращала, но от этого авто Лерка не могла оторвать глаз.
- Обалдеть! – вслух сказала Лерка, показывая пальцем на машину. – Это твое?
- Мое, - засмеялся Бегемот.
Бегемот распахнул дверцу автомобиля.
-Прошу, - сказал он галантно.
Лерка плюхнулась в кожаное тепло. В салоне витал запах каких-то ягод, на зеркале заднего вида висел веселый попрыгунчик – было классно! Да-а, с автобусом не сравнить!
-Ну, Бегемот, ты даешь! Расскажи о себе. Кто ты, что ты? Ты что – богач?
- Да какой там богач! Так, сошка мелкая. Но трудиться приходится немало. А я ведь и правда тебя искал, - глядя сквозь запотевшее стекло промолвил Бегемот.
- Это сразу видно, что искал. Лет пятнадцать искал. Женился за это время, детей нарожал…
- Детей нарожал… Дочка. Леркой зовут. Четыре года ей.
Лерка опешила.
- А почему «Лерка»? Вот так да! Бывают же такие совпадения!
- Это не совпадение, Лер! Я лет пять назад Светку встретил… Кстати, как она? Так вот Светка сказала мне, что ты замуж собралась. Говорит, любовь у тебя пламенная. Страдаешь, слезы льёшь, жить без кого-то там не можешь. Я твой телефон спросил – не дала. Зачем, говорит, девушку тревожить. Домой тебе звонил. Отец у тебя сказал, что ты не живешь тут больше, а на вопрос: «Где  найти?», сказал, чтобы я отвалил.
Лерка широко открыла глаза и потеряла дар речи. Ну и ну. Бегемот ее искал. А зачем Светка соврала  про замужество?
- Помнишь, на выпускном я тебя замуж позвал? Я ведь не шутил. Я никогда не шучу. Помнишь, я тебе говорил, что богатым буду? Я ведь тоже не шутил. Ты засмеялась тогда, а зря, - Бегемот достал пачку сигарет. – Можно?
      Лерка махнула рукой – кури. Бегемот задумчиво затянулся, поперхнулся дымом, закашлялся и снова затянулся.
-Как муж-то у тебя? Хорошо живете?
Лерка, не расслышав вопроса, протянула руку:
-Дай и мне сигаретку. У-у, какая, я таких не курила никогда...
-Ты не ответила — как муж-то? Все хорошо у вас?
    Лерка поперхнулась дымом, закашлялась.
- Ка-какой муж? Ты что, Бегемот? Нет у меня никакого мужа! Это тебе Светка наплела. Ну-у, Светка, попадется она мне! – гневно проворчала Лерка. – Нет мужа, не было никогда и не будет! Ясно?
Бегемот потушил сигарету. Взгляд его изменился, он как-то странно посмотрел на Лерку.
- Слушай, это правда? Значит, Светка наврала все? Ну  и Светка! Ну и Светка… А ведь я тогда… Ну и Светка. Я не договорил. Я Светку когда встретил, когда узнал про тебя, ну, думаю, все. Потерял. Однокурснице своей предложение сделал, а она, не раздумывая, согласие дала. Через год у нас дочка родилась и я в честь тебя ее Леркой назвал. А еще через год наша мамаша свалила за бугор.
- Куда свалила? – не поняла Лерка.
- В Германию с любовником уехала. С моим замом. Дело у нас было общее с другом. Бизнес свой небольшой. Дружок, видимо, решил, что общим должно быть все. Хотя он, конечно, не при чем. А вот она - «при чем»! Дочку бросила и укатила. Теперь мы вдвоем живём – я и Лерка.
Лерка сидела в оцепенении. На нее обрушился такой поток немыслимой информации, что она не могла вымолвить ни слова. Вот это Бегемот! Неожиданно так. Нет, в школе она догадывалась, что он неровно дышит к ней, но чтобы до такой степени. Если честно, он ей тоже чуток нравился. Совсем чуточку... Вот на столечко. Только она себе запрещала даже думать о нем. Кто он, и кто она? У Бегемота родители инженерами были, начальниками. У нее  - на стройке работали. Как-то Лерка к Бегемоту в гости зашла, чтобы задание домашнее списать и обалдела. В квартире Бегемота стояла полированная импортная мебель, на стенах картины, а в шкафах книги в золоченых переплетах. У Лерки дома: шкаф для одежды, сервант для посуды, диван продавленный, а в ее комнате сундук, стол канцелярский, да две полки с учебниками. Все!  Бегемот в отличниках ходил, Лерка — так — серединка на половинку.
Нет, правда, неожиданно как! Да и лет-то уже столько прошло. Удивительно! Не по себе стало. Даже мурашки пробежали по телу.
- Бегемот, ты это всё серьезно? Странно… как-то все. Знаешь, я домой, пожалуй, пойду. Отпусти меня, устала я, - уже совсем жалобно промолвила Лерка.
- Не-ет, Лер. Не пущу я тебя домой. Мы с тобой сейчас с ресторан поедем. В самый лучший. И не спорь, пожалуйста!
Шампанское лилось рекой – допивали третью бутылку какого-то удивительно вкусного. Лерка была почти пьяна, то есть не очень трезва. Но ей не было стыдно. Ей было весело, грустно, слезливо – всяко. Она то хохотала до упаду, то вдруг всхлипывала, то просила:
- Расскажи мне про Лерку. Смешная она у тебя. Расскажи еще раз, как ты ей на день рождения дюжину воздушных шаров подарил, и она поверила, что улетит на них в страну, где исполняются желания… Смешная. А желание-то какое она хотела загадать?
Только что хохотавший вместе с Леркой Бегемот вдруг резко замолчал. Он посмотрел на Лерку долгим-долгим волнующим взглядом и промолвил тихо:
- Чтобы мама вернулась…
Лерка расплакалась опять.
- Эх, Бегемот…, - налей мне еще шампанского.
Они сидели долго, потом Бегемот заказал ей мороженое, сказал, чтобы ела и не уходила никуда, исчез ненадолго, вернулся…  Плюхнулся на стул, посмотрел на Лерку протяжным каким-то взглядом, достал из кармана маленькую бархатную розовую коробочку и сказал:
- Это тебе.
В коробочке сверкало маленькое колечко. Лерка опешила:
- Ты что? Зачем это?
Из ресторана вышли, когда небо было усыпано мириадами счастливых звезд. Лерка смотрела на них и не понимала, что с нею случилось вдруг. За один вечер что-то перевернулось внутри, щелкнуло, засосало сладостно. Еще утром она томилась от тягостных воспоминаний, не помнила, что есть на свете какой-то Бегемот, а сейчас ей хотелось петь и смеяться, неведомо от чего.
Бегемот бросил автомобиль на краю тротуара и они пешком, не торопясь, незаметно пришли на темный высокий берег реки. Звезды смотрели на них, шептались о чем-то, перемигиваясь. Потом затеяли водить хороводы и вдруг обрушились неожиданно на Лерку и Бегемота, накрыв их своим неистовым сверканием.