Рождественский Туули

– Ну, догадались же придумать название – «Рождественский Туули». Звучит как «рождественский гусь». Лично я категорически отказываюсь быть гусём! Нет, я уважаю авторов… но надо же и совесть иметь.
Кстати, здравствуйте. Меня зовут Туули, что значит «ветер». Я работаю оленем у Йолупукки. Это наш финский Санта-Клаус. Так вот. Работёнка непыльная – подумаешь, по крышам поскакать одну ночь да подождать, пока он носки подарками набивает! Хотя…

Помню, однажды под Рождество летим мы по небу, копытами по звёздочкам цокаем, так что искры в разные стороны брызжут, по сторонам поглядываем. Тут ведь главное – сильно головой не вертеть, а то потом рогов с соседом не расцепишь. А рога у меня – ого-го какие – к Йолупукки кого попало не берут. Впрочем, о чём это я?
Ах, да. Летим мы, значит, упряжкой, никого не трогаем. Тут Йолупукки как подпрыгнет, как заохает – и давай нас назад разворачивать. Мы, конечно, затормозили не сразу – ещё пару городков пролетели. А он кричит, ругается, списком поздравительным трясёт и сапогами по саням топочет. Я повернулся и говорю:
– Хватит уже, скажи нормальным финским языком, что случилось-то?
– Забыл! – почти рыдает Йолупукки, и список мне в самый нос тычет. Глянул я в бумагу – а там про какого-то мальчика из городка Вааса написано. Тьфу ты, думаю, – это ж на самой границе. Пока будем возвращаться – ничего не успеем. Да ладно, не оставишь же ребёнка без подарка. Развернулись мы – и обратно в Ваасу.
Летим так быстро, как можем, цокаем. Йолупукки только недовольно кряхтит да ворчит, что сани перевернём.
– А кто, – говорю, – про Ульяса забыл? Я, что ли?
Йолупукки надулся и замолчал. Сидит, бородёнку щиплет.

Прилетели мы, значит, в Ваасу, и давай крышу искать. А метель, как назло, все крыши одинаковыми сделала – на булки похожими. Помотались мы над городом – спросить не у кого, все птицы от метели попрятались. Вроде вот наша крыша – мы туда. Йолупукки уже подарок наготове держит. Выскочил из саней, как молодой, и в трубу. Мы ждём – только снежинки на языки ловим. Минут через пятнадцать выныривает Йолупукки. На лице – трагедия. Обознались! Искал-искал на камине свободный носок – не тут-то было: во все уже подарки рассованы. Хорошо, домовой ещё не спал – удивился страшно, с чего это Йолупукки к ним зачастил – второй раз с подарками явился. Пока разбирались, время и пролетело.
– Ба! – хлопает себя по лбу Йолупукки. – Тут же написано: «Труба синяя, я её сам раскрасил. Ульяс»!
Ну, синюю трубу мы мигом нашли. Среди красных-то.
Полез Йолупукки снова. Еле протиснулся: то ли труба узкая, то ли нечего было летом в отпуске столько сладкого есть. Не успели мы отдышаться, как под нами раздался жуткий грохот, плеск воды, крики… Ну, думаю, надо Йолупукки спасать. В трубу-то мне не пролезть – ещё без рогов останусь, оленихи засмеют. Подошёл к краю крыши и аккуратненько так голову вниз свесил – в окно поглядеть. Угораздило же меня именно в это окно попасть! Там, оказывается, родители спали. Мамаша как проснётся, да как меня с рогами вниз увидит, да как давай бежать спасать Ульяса! А папаша открыл глаза, посмотрел на меня, пробормотал «о! олень!», повернулся на бок и дальше захрапел.
Я осторожненько копытами по заснеженной крыше перебираю – к другому окошку. А там!.. Йолупукки сидит в луже на полу с тазиком на голове, весь в пене, а рядом, приставив дуло игрушечного пистолета к его лбу, стоит довольный балбес Ульяс.
– Я-то думал, – говорит, – что тебя не бывает – а в носки подарки подкладывают родители, пока я сплю. Решил проверить – пришлось устроить засаду. А ты точно настоящий? – недоверчиво спрашивает Ульяс и дёргает Йолупукки за бороду.
Тут в комнату вбегает всполошенная мамаша, Ульяс с пистолетом развернулся к ней: «Стой, кто идёт!». Йолупукки попытался улыбнуться, закряхтел, подымаясь из лужи, сунул ему подарок, и, подняв обе руки и бормоча «сдаюсь, сдаюсь!», бочком, бочком – к камину…
Я ни разу не видел, чтобы Йолупукки вылетал из трубы как пробка из шампанского!
Хорошо, что он волшебный – а то замёрз бы, бедолага, мокрый-то.
– Что это было? – спросил я.
– Тазик. С пеной. Мыльной. Засада, – проговорил он. – Ещё пара тазиков, Туули, и я ухожу на пенсию!
– Да ладно, ты всегда так говоришь!

Летим мы обратно. Время уже поджимает. Спешим, на поворотах сани заносит – они чиркают о тучи, Йолупукки только успевает за борта хвататься, чтоб не вывалиться. Да не тут-то было. Не усмотрели мы – наткнулись на звезду, сани накренились, и Йолупукки полетел вниз. Мы за ним – надеялись подхватить в воздухе, да куда там! Наш сладкоежка спикировал с такой скоростью, что мы его из виду потеряли.
Опустились мы с санями на землю. Вокруг деревья да сугробы, а Йолупукки не видать. Стали мы по сторонам озираться – и видим, что из одного сугроба ноги растут. В сапогах. Йолупукки ими дёргает, что-то бубнит в снегу – а выбраться не может.
Я подошёл к сугробу:
– Ты там живой ещё? – спрашиваю.
– Бу-бу-бу!
А кругом уже зевак лесных собралось! Стоят, глазеют… Оленихи на меня зыркают, шепчутся и хихикают. Чтобы не ударить лицом в грязь, пришлось ударить рогами в сугроб. Со всей дури. Йолупукки я быстро вырыл, да он, бедный, потом долго синяки потирал. Рога у меня – ого-го!
– Ещё пара сугробов, Туули, и я ухожу на пенсию!
– Да ладно, ты всегда так говоришь!

Как мы в ту ночь ко всем успели – до сих пор понять не могу.
– Ну, ребята, последний адрес остался! Нас ждёт Илма!
И мы, окрылённые, понеслись исполнять заветное желание девочки из Хельсинки. Она мечтала о чудесных розовых туфельках на каблучках – точь-в-точь таких, как у певицы из журнала, только маленьких.
Коробка была завёрнута в серебряную бумагу и перевязана розовой ленточкой. Йолупукки с умилением повертел подарок в руках, поправил розовый бантик и полез в трубу. И тут же вылез обратно. Все олени с удивлением повернулись к нему.
– И кто придумал это центральное отопление! Что за мода пошла – камины заколачивать! – проворчал Йолупукки. – Держите меня, что ли.
На балкон он спустился, держась за поводья. Нет, я всё понимаю, но нельзя же столько сладкого есть!
Вернулся он нескоро. Всё это время из приоткрытой форточки доносились какие-то завывающие звуки в сопровождении расстроенного пианино. Я уже занервничал и начал копытами морзянку по крыше отбивать…
В общем, туфельки не подошли. Когда Йолупукки, наконец, вылез на балкон, и мы затащили его обратно на крышу, на нём лица не было. Он обессиленно завалился в сани, и только дома мы смогли узнать, что же произошло.

Йолупукки сам удивляется – как у него оказалось это письмо… тридцатилетней давности! Маленькая Илма давно уже выросла и, как ей казалось, стала певицей. Точь-в-точь как та, из журнала. Она совсем не обиделась на припоздавшего с подарком Йолупукки, а, наоборот, очень обрадовалась свежему слушателю. Все пути к отступлению были перекрыты, и гостю пришлось прослушать весь репертуар, начиная с птичек и заканчивая кошечками.
Коробка с туфельками была забыта на комоде.
– Ещё пара певиц, Туули, и я ухожу на пенсию!
– Да ладно, ты всегда так говоришь!

…Мы со счастливым Йолупукки стояли у крыльца его дома и смотрели, как тихо падает снег.
Вы замечали? Когда падает снег – это всегда волшебство.
Нет, всё-таки что ни говори, а Рождество – это самый волшебный праздник.