Дни нашей леди

Если за всю свою жизнь наша леди кого-то и любила, то предметом ее любви наверняка было именно то самое пальто. И нельзя сказать, что оно заслуживало этого светлого чувства меньше, чем молодой Уильямс, вовсе нет, и скорее даже наоборот, оно заслуживало ее любви больше, чем пожалуй, любой человек из высшего света.
Порой мне казалось, что пальто смотрело на меня или Джона, смотрело своими невидящими глазами-пуговицами верхних карманов, будто бы пытаясь сказать, как оно сожалеет о бесчувственности своей хозяйки, и тогда я, пытаясь унять дрожь в коленях, подходила к нему и осторожно поправляла воротник, как бы успокаивая и поддерживая. В конце концов, оно не было виновато в поведении леди по отношению к Джону, и я прекрасно это понимала.
Несмотря на то, что хозяйка носила пальто буквально каждый день, оно было одиноко. Ведь наша леди никогда не задумывалась о его чувствах, нет, она была слишком эгоистична для этого. А оно любило Бетховена и Моцарта, я точно это знаю. Видели бы вы его, когда Элизабет садилась за фортепьяно, тогда бы вы поняли о чем я говорю. Пальто буквально бросало в дрожь от удовольствия – я даже видела пару раз, как оно, слегка колыхаясь в такт музыке, вдохновенно взмахивало рукавами, тронутое дивной игрой нашей маленькой Элизабет. И я уверена, что оно даже пустилось бы танцевать, если бы у него были ноги.
Но никто во всем имении, никто, кроме меня, не догадывался об этом увлечении пальто, а я тогда была еще слишком застенчива и боязлива, чтобы стать ему другом. И после того, как леди отправила Элизабет в гимназию, ничьи руки больше не притрагивались к фортепьяно, и единственный ценитель красивой музыки стал совсем одинок и печален. Возможно, пальто даже знало, что я все это вижу, но оно ни разу не попыталось хотя бы упрекнуть меня в моей отстраненности, и я так и не решилась хоть чем-то помочь ему.
И лишь однажды, спустя два месяца после уезда Элизбет, пальто на некоторое время вновь обрело надежду на прекращение своего одиночества. Тогда молодой Уильямс пришел в новом плаще из мягкой черной ткани, и плащ этот оказался на редкость общительным и живым. Но вскоре пальто осознало, что его новый, казалось бы друг слишком однообразен и подвержен мирской суете, так что ничего из этого знакомства не вышло.
Так и получилось, что наша леди, будто бы чувствуя разочарование своего старого друга стала холодна к Джону и через некоторое время вовсе перестала быть хоть чуть-чуть к нему благосклонной.