Сонеты Шекспира с 41 по 50й

Those pretty wrongs that liberty commits,
     When I am sometime absent from thy heart,
     Thy beauty and thy years full well befits,
     For still temptation follows where thou art.
     Gentle thou art, and therefore to be won,
     Beauteous thou art, therefore to be assailed;
     And when a woman woos, what woman's son
     Will sourly leave her till he have prevailed?
     Ay me, but yet thou mightest my seat forbear,
     And chide thy beauty and thy straying youth,
     Who lead thee in their riot even there
     Where thou art forced to break a twofold truth:
     Hers, by thy beauty tempting her to thee,
     Thine, by thy beauty being false to me.

     Эти милые проступки, которые совершает своеволие,
     когда порой меня нет в твоем сердце,
     вполне подобают твоей красоте и твоим годам,
     ибо соблазн постоянно следует за тобой по пятам.
     Ты добр, и потому тебя завоевывают;
     ты прекрасен, и потому тебя осаждают;
     а когда женщина добивается любви, какой сын женщины
     жестоко покинет ее до того, как одержит победу*?
     Увы мне, но все же ты мог бы воздержаться от захвата моих владений
     и отчитать свою красоту и беспутную юность
     которые, в своем буйстве, ведут тебя даже туда,
     где ты невольно нарушаешь две верности:
     ее -- своей красотой ее соблазняя,
     свою -- из-за своей красоты изменяя мне.
     ---------
     *  Многие  издатели  считают,  что  в  этом  месте  подлинника  имеется
опечатка,  и  следует читать:  "till she  have prevailed".  В  таком  случае
перевод должен звучать: "...до того, как она одержит победу".

В проступках мил и волен по годам,
Когда меня порою рядом нету,
Соблазны, совращая, по пятам
И днём и ночью следуют по свету.

У доброго уступчивость в крови;
Прекрасен, потому и осаждают;
Коль женщине захочется любви,
Кто отказать ей в ласках пожелает?

И ты, мой друг, соблазн не победил,
Беспутна юность в жажде наслаждений,
Ты, буйствуя, две верности разбил,
Когда вершил захват моих владений:

Её ты красотою соблазнил,
И этим  сам мне с нею изменил.

Маршак
Беспечные обиды юных лет,
Что ты наносишь мне, не зная сам,
Когда меня в твоем сознанье нет, -
К лицу твоим летам, твоим чертам.

Приветливый, - ты лестью окружен,
Хорош собой, - соблазну ты открыт.
А перед лаской искушенных жен
Сын женщины едва ли устоит.

Но жалко, что в избытке юных сил
Меня не обошел ты стороной
И тех сердечных уз не пощадил,
Где должен был нарушить долг двойной.

Неверную своей красой пленя,
Ты дважды правду отнял у меня.






42


     That thou hast her, it is not all my grief,
     And yet it may be said I loved her dearly;
     That she hath thee, is of my wailing chief,
     A loss in love that touches me more nearly.
     Loving offenders, thus I will excuse ye:
     Thou dost love her because thou know'st I love her,
     And for my sake even so doth she abuse me,
     Suff'ring my friend for my sake to approve her.
     If I lose thee, my loss is my love's gain,
     And losing her, my friend hath found that loss;
     Both find each other, and I lose both twain,
     And both for my sake lay on me this cross.
     But here's the joy, my friend and I are one.
     Sweet flattery! then she loves but me alone.


     То, что ты обладаешь ею, -- не вся моя печаль,
     хотя можно сказать, что я любил ее горячо;
     что она обладает тобой, -- вот главная причина моих стенаний,
     потеря в любви, которая задевает меня сильнее.
     Любящие грешники [обидчики], я оправдаю вас так:
     ты любишь ее, потому что знаешь, что я люблю ее,
     и так же ради меня она изменяет мне,
     идя на то, чтобы мой друг ради меня испытал ее.
     Если я теряю тебя, то моя потеря -- это приобретение для моей любви,
     а теряю ее -- мой друг приобретает эту потерю.
     Двое находят друг друга, и я теряю обоих,
     и оба ради меня возлагают на меня этот крест.
     Но вот утешение: мой друг и я суть одно, и значит --
     о сладкое самообольщение! -- она любит меня одного.

Не вся печаль, что обладаешь той,
Которая меня боготворила.
Меня предав, и овладев тобой,
Она изменой боль твоей затмила.

Прощая грех, вас оправдаю так:
Друг любит за мою любовь подругу,
Она в него влюбилась не за так –
Взамен взяла права на чувства друга.

Веду, страдая, счёт своих потерь:
Любимый друг в объятиях любимой,
Любимая мила ему теперь,
Мне дан взамен – крест боли нестерпимой.

Себя могу утешить лишь одним:
Раз мы одно, то я один любим.

Маршак

Полгоря в том, что ты владеешь ею,
Но сознавать и видеть, что она
Тобой владеет, - вдвое мне больнее.
Твоей любви утрата мне страшна.

Я сам для вас придумал оправданье:
Любя меня, ее ты полюбил.
А милая тебе дарит свиданья
За то, что мне ты бесконечно мил.

И если мне терять необходимо, -
Свои потери вам я отдаю:
Ее любовь нашел мой друг любимый,
Любимая нашла любовь твою.

Но если друг и я - одно и то же,
То я, как прежде, ей всего дороже...
43
     When most I wink, then do mine eyes best see,
     For all the day they view things unrespected;
     But when I sleep, in dreams they look on thee,
     And darkly bright, are bright in dark directed.
     Then thou, whose shadow shadows doth make bright,
     How would thy shadow's form form happy show
     To the clear day with thy much clearer light,
     When to unseeing eyes thy shade shines so!
     How would (I say) mine eyes be bless d made,
     By looking on thee in the living day,
     When in dead night thy fair imperfect shade
     Through heavy sleep on sightless eyes doth stay!
     All days are nights to see till I see thee,
     And nights bright days when dreams do show thee me.


     Чем больше я смежаю глаза, тем лучше они видят,
     так как весь день они глядят на вещи нестоящие,
     но когда я сплю, во сне они смотрят на тебя
     и, закрытые [темные], направляют светлый взгляд в темноту*.
     Твоя тень делает светлыми тени;
     каким же прекрасным зрелищем была бы вещественная форма этого образа
     при свете дня и твоем, гораздо более ярком, свете,
     если для невидящих глаз твоя тень так сияет!
     Я говорю: какое было бы счастье для моих глаз
     смотреть на тебя среди живого дня,
     если в мертвой ночи твой прекрасный, хотя и несовершенный образ
     сквозь тяжелый сон запечатлевается в незрячих глазах!
     Все дни мне видятся ночами, пока я не вижу тебя,
     а все ночи -- ясными днями, когда сны мне показывают тебя.
     ---------
     *  Согласно представлениям  того времени,  в  основе  механизма  зрения
лежали исходящие из глаз лучи.

Когда сомкнуты веки – зорче взгляд,
Днём видит он не стоящие вещи,
Ночами в снах тебя  увидеть рад,
Закрытый темнотой твой облик  блещет.

Он даже тени превращает в свет;
Так как же наяву лицо сияет!
Ты ярче дня,  светлее в мире нет,
Раз даже тень ночь светом украшает.

Какое счастье было бы дожить,
До дня, когда увидимся воочью,
            Ведь облик твой способен ослепить,
Закрытые глаза и мёртвой ночью!

            Пока все дни мне кажутся ночами,
Мне ночи  тьму на день меняют  снами.

Маршак
Смежая веки, вижу я острей.
Открыв глаза, гляжу, не замечая,
Но светел темный взгляд моих очей,
Когда во сне к тебе их обращаю.

И если так светла ночная тень -
Твоей неясной тени отраженье, -
То как велик твой свет в лучистый день,
Насколько явь светлее сновиденья!

Каким бы счастьем было для меня -
Проснувшись утром, увидать воочью
Тот ясный лик в лучах живого дня,
Что мне светил туманно мертвой ночью.

День без тебя казался ночью мне,
А день я видел по ночам во сне.
44
     If the dull substance of my flesh were thought,
     Injurious distance should not stop my way,
     For then despite of space I would be brought,
     From limits far remote, where thou dost stay.
     No matter then although my foot did stand
     Upon the farthest earth removed from thee,
     For nimble thought can jump both sea and land
     As soon as think the place where he would be.
     But ah, thought kills me that I am not thought,
     To leap large lengths of miles when thou art gone,
     But that, so much of earth and water wrought,
     I must attend time's leisure with my moan,
     Receiving nought by elements so slow
     But heavy tears, badges of either's woe.


     Если бы вялое вещество моей плоти было мыслью,
     то досадное расстояние не остановило бы меня,
     поскольку тогда, вопреки пространству, я был бы перенесен
     из далеких пределов туда, где пребываешь ты.
     Тогда было бы неважно, хотя бы мои ноги стояли
     на земле, самой отдаленной от тебя,
     так как проворная мысль может перепрыгивать через море и сушу,
     как только вообразит место, где хотела бы быть.
     Но увы, меня убивает мысль, что я -- не мысль,
     способная переноситься через многие мили туда, куда уехал ты,
     но что, состоящий в такой большой мере из земли и воды*,
     я должен проводить пустое время в стенаниях,
     ничего не имея от таких медлительных элементов,
     кроме тяжких слез -- знаков их страдания.
     ---------
     *  В этом  и следующем сонетах метафорически обыгрывается учение о том,
что человек состоит из четырех "элементов": земли, воды, воздуха и огня.


Будь мыслью – плоть, любые расстоянья
Одолевал бы силою мечты,
Пронзал  пространства, движимый желаньем
Попасть туда, где пребываешь ты.

Мне было б всё равно, какие дали
Нас разделяют в этот миг с тобой,
Ни суша, ни моря б не удержали
Меня от встречи с радостной судьбой.

Увы, к несчастью, плоть моя бескрыла,
Земля с водою составляют суть,
На жалобы и стон давая силы,
Мешают покорить мгновенно путь.

Они меня в пути не окрыляли,
Даря лишь слёзы – знак моей печали.

Маршак
Когда бы мыслью стала эта плоть, -
О, как легко, наперекор судьбе,
Я мог бы расстоянье побороть
И в тот же миг перенестись к тебе.

Будь я в любой из отдаленных стран,
Я миновал бы тридевять земель.
Пересекают мысли океан
С той быстротой, с какой наметят цель.

Пускай моя душа - огонь и дух,
Но за мечтой, родившейся в мозгу,
Я, созданный из элементов двух -
Земли с водой, - угнаться не могу.

Земля, - к земле навеки я прирос,
Вода, - я лью потоки горьких слез.
45
     The other two, slight air and purging fire,
     Are both with thee, wherever I abide;
     The first my thought, the other my desire,
     These present-absent with swift motion slide;
     For when these quicker elements are gone
     In tender embassy of love to thee,
     My life, being made of four, with two alone
     Sinks down to death, oppressed with melancholy,
     Until life's composition be recured
     By those swift messengers returned from thee,
     Who even but now come back again assured
     Of thy fair health, recounting it to me.
     This told, I joy, but then no longer glad,
     I send them back again and straight grow sad.


     Другие два элемента, легкий воздух и очищающий огонь,
     оба с тобой, где бы я ни пребывал:
     первый -- моя мысль, второй -- мое желание;
     неуловимые, они легко переносятся с места на место.
     Когда эти более быстрые элементы отправляются
     к тебе в сердечном посольстве любви,
     моя жизнь, созданная из четырех элементов, оставшись только с двумя,
     клонится к смерти, подавленная меланхолией;
     так продолжается пока состав жизни не восстановится
     возвращением от тебя этих быстрых посланцев,
     которые как раз сейчас возвращаются, убедившись
     в твоем добром здравии, чтобы поведать это мне.
     Когда весть сообщена, я радуюсь, но затем, снова неудовлетворенный,
     я отсылаю их назад и сразу становлюсь печальным.

Помогут лёгкий воздух и огонь
Другие  элементы мирозданья,
Здесь, первый – мысль, она резвей, чем конь,
Второй – неуловимое желанье.

Когда они отправятся к тебе,
Посланцами моей любви и веры,
Два остальных живут со мной в борьбе,
Тоскою, сделав жизнь уныло – серой.

Унынье будет длится до тех пор,
Пока они не принесут ответа:
Твои тревоги о любимом вздор,
Он жив, здоров и шлёт тебе приветы.

Порадовавшись, вновь их отправляю
К тебе назад, сам тут же в скорбь впадаю.

Маршак

Другие две основы мирозданья -
Огонь и воздух - более легки.
Дыханье мысли и огонь желанья
Я шлю к тебе, пространству вопреки.

Когда они – две вольные стихии
К тебе любви посольством улетят,
Со мною остаются остальные
И тяжестью мне  душу тяготят.

Тоскую я, лишенный равновесья,
Пока стихии духа и огня
Ко мне обратно не примчатся с вестью,
Что друг здоров и помнит про меня.

Как счастлив я!.. Но вновь через мгновенье
Летят к тебе и мысли и стремленья.
46
     Mine eye and heart are at a mortal war,
     How to divide the conquest of thy sight:
     Mine eye my heart thy picture's sight would bar,
     My heart mine eye the freedom of that right.
     My heart doth plead that thou in him dost lie
     (A closet never pierced with crystal eyes),
     But the defendant doth that plea deny,
     And says in him thy fair appearance lies.
     To 'cide this title is impannel d
     A quest of thoughts, all tenants to the heart,
     And by their verdict is determin d
     The clear eye's moiety and the dear heart's part:
     As thus: mine eye's due is thy outward part,
     And my heart's right thy inward love of heart.

     Мои глаза и сердце ведут смертельную войну,
     деля завоевание -- твой зримый образ*:
     глаза хотели бы запретить сердцу видеть твое изображение,
     а сердце глазам -- свободно пользоваться этим правом.
     Сердце заявляет, что ты находишься в нем --
     каморке, куда не проникает взгляд хрустальных глаз, --
     но ответчики отвергают это заявление
     и говорят, что твоя прекрасная внешность находится в них.
     Чтобы решить этот спор о праве собственности, учреждено
     жюри из мыслей, которые все являются арендаторами сердца,
     и по их вердикту определены
     доля ясных глаз и драгоценная часть отводимая для сердца.
     Итак: моим глазам причитается твоя внешность,
     а сердце имеет право на то, что внутри, -- твою сердечную любовь.
     ---------
• По всей видимости, речь идет о доставшемся поэту портрете Друга.

Как вырваться из замкнутого круга?
У глаз и сердца затянулся спор:
Глаза лишают сердце прав на друга,
А сердце этих прав лишает взор.

Оно скрывает образ твой от взгляда,
А взгляд от сердца твой прекрасный лик,
Я понял: прекращать раздоры надо,
Мозг в споры глаз и сердца мигом вник,

Собрал он мысли: проявите волю,
Мне надоело слушать этот вздор,
Разделим милый образ на две доли.
И этим завершим их глупый спор.

С тех пор у глаз и сердца снова лад:
Любовь чтит сердце, остальное взгляд.

Маршак

Мой глаз к сердце - издавна в борьбе:
Они тебя не могут поделить.
Мой глаз твой образ требует себе,
А сердце в сердце хочет утаить.

Клянется сердце верное, что ты
Невидимо для глаз хранишься в нем.
А глаз уверен, что твои черты
Хранит он в чистом зеркале своем.

Чтоб рассудить междоусобный спор,
Собрались мысли за столом суда
И помирить решили ясный взор
И дорогое сердце навсегда.

Они на части разделили клад,
Доверив сердце сердцу, взгляду - взгляд.
47
     Betwixt mine eye and heart a league is took,
     And each doth good turns now unto the other:
     When that mine eye is famished for a look,
     Or heart in love with sighs himself doth smother,
     With my love's picture then my eye doth feast,
     And to the painted banquet bids my heart;
     Another time mine eye is my heart's guest,
     And in his thoughts of love doth share a part.
     So either by thy picture or my love,
     Thyself, away, art present still with me,
     For thou not farther than my thoughts canst move,
     And I am still with them, and they with thee;
     Or if they sleep, thy picture in my sight
     Awakes my heart to heart's and eye's delight.


     Между моими глазами и сердцем заключен союз,
     и обе стороны теперь оказывают добрые услуги друг другу:
     когда глаза мучит голод по взгляду на тебя,
     или любящее сердце само себя душит вздохами,
     тогда глаза пируют любуясь изображением моего возлюбленного
     и приглашают сердце к этому живописному угощению;
     в другой раз глаза становятся гостями сердца
     и разделяют его мысли о возлюбленном.
     Так, благодаря твоему изображению или моей любви,
     ты, находясь далеко, всегда остаешься со мной,
     так как не можешь удалиться от меня больше, чем мои мысли,
     а я всегда с ними, и они -- с тобой.
     Если же они спят, твой образ в моих глазах
     пробуждает мое сердце для наслаждения сердца и глаз.

Теперь у глаз и сердца снова лад,
Они друг – другу в бедах помогают,
Когда тебя увидеть жаждет взгляд,
И сердце от тоски изнемогает.

Глаза пируют, глядя на портрет,
И сердце наслаждаться приглашают,
Но и глазам отказа то же нет,
Свои мечты им сердце доверяет.

Благодаря портрету и мечтам,
Ты, будучи вдали, всегда со мною,
Как бы далёк ты ни был – мысли там,
Я с мыслями, а значит, и с тобою.

Когда усну, портрет рисует взгляд,
Он удовольствие доставить сердцу рад.

Маршак

У сердца с глазом - тайный договор:
Они друг другу облегчают муки,
Когда тебя напрасно ищет взор
И сердце задыхается в разлуке.

Твоим изображеньем зоркий глаз
Дает и сердцу любоваться вволю.
А сердце глазу в свой урочный час
Мечты любовной уступает долю.

Так в помыслах моих иль во плоти
Ты предо мной в мгновение любое.
Не дальше мысли можешь ты уйти.
Я неразлучен с ней, она - с тобою.

Мой взор тебя рисует и во сне
И будит сердце, спящее во мне.
48
     How careful was I, when I took my way,
     Each trifle under truest bars to thrust,
     That to my use it might un-us d stay
     From hands of falsehood, in sure wards of trust!
     But thou, to whom my jewels trifles are,
     Most worthy comfort, now my greatest grief,
     Thou best of dearest, and mine only care,
     Art left the prey of every vulgar thief.
     Thee have I not locked up in any chest,
     Save where thou art not, though I feel thou art,
     Within the gentle closure of my breast,
     From whence at pleasure thou mayst come and part;
     And even thence thou wilt be stol'n, I fear,
     For truth proves thievish for a prize so dear.


     Как я заботился, когда отправлялся в путь,
     поместить каждую безделицу под крепчайшие запоры,
     чтобы для моей пользы она осталась нетронутой, --
     сохранить от нечестных рук, под надежной охраной!
     Но ты, рядом с которым мои драгоценности -- безделицы,
     мое самое ценное утешение, а теперь -- моя величайшая печаль,
     ты, лучший из всего, что есть дорогого, и моя единственная забота,
     оставлен добычей для любого пошлого вора.
     Тебя я не запер ни в какой сундук,
     а только храню там, где тебя нет, хотя я чувствую, что -- есть:
     в нежном узилище моей груди,
     которое по произволу ты можешь посещать и оставлять,
     и даже оттуда, я боюсь, ты будешь украден,
     так как  даже честность  склонна  к воровству ради такого  драгоценного
     трофея.

Без спешки, собираясь в дальний путь,
Я спрятал безделушки под запор,
На них никто не сможет посягнуть,
Ни любопытный, ни прожженный вор.

С тобою рядом бриллианты  - хлам,
Ты был мне счастьем, а теперь печаль,
Мне страшно доверять тебя замкам,
И оставлять добычей вора жаль.

Придётся запереть в моей груди,
Где вечно ты, хотя тебя там нет,
Открыты двери, можешь и войти,
А можешь и уйти в любой момент.

Покоя нету,  на душе тревожно,
С сокровищем и честность ненадёжна.

Маршак


Заботливо готовясь в дальний путь,
Я безделушки запер на замок,
Чтоб на мое богатство посягнуть
Незваный гость какой-нибудь не мог.

А ты, кого мне больше жизни жаль,
Пред кем и золото - блестящий сор,
Моя утеха и моя печаль,
Тебя любой похитить может вор.

В каком ларце таить мне божество,
Чтоб сохранить навеки взаперти?
Где, как не в тайне сердца моего,
Откуда ты всегда вольна уйти.

Боюсь, и там нельзя укрыть алмаз,
Приманчивый для самых честных глаз!
49   
     Against that time (if ever that time come)
     When I shall see thee frown on my def cts,
     When as thy love hath cast his utmost sum,
     Called to that audit by advised respects;
     Against that time when thou shalt strangely pass,
     And scarcely greet me with that sun, thine eye,
     When love, converted from the thing it was
     Shall reasons find of settled gravity:
     Against that time do I insconce me here
     Within the knowledge of mine own desert,
     And this my hand against myself uprear,
     To guard the lawful reasons on thy part.
     To leave poor me thou hast the strength of laws,
     Since why to love I can allege no cause.


     На то время, -- если такое время придет, --
     когда я увижу, что тебе досадны мои изъяны;
     когда твоя любовь выведет свою итоговую сумму,
     призванная к такой ревизии мудрыми соображениями;
     на то время, когда ты как чужой пройдешь мимо
     и едва поприветствуешь меня этими солнцами, своими глазами;
     когда любовь, уже не та, какой она была,
     найдет причины для степенной холодности, --
     на то время я строю себе укрепления здесь,
     в сознании того, чего я стою*,
     и свою руку подниму свидетельствуя против себя,
     в защиту законных оснований твоей стороны.
     Чтобы бросить меня, бедного, ты имеешь силу законов,
     поскольку  для любви твоей  ко мне я  не могу привести никакой законной
причины.
     ---------
     * Эту фразу можно понять двояко: "в сознании своих  больших достоинств"
или "в сознании своей ничтожности".

Когда к тебе прозренья час придёт,
Ты разглядишь души моей изъяны,
Твоя любовь всё взвесит и поймёт:
Пришла пора менять мечты и планы;

Решив, что время подвести черту,
Проёдёшь без слов, едва коснувшись взглядом,
И встанешь отчуждённо за версту,
Не пожелав стоять со мною рядом.

Пойму твою холодность и решусь
Сказать себе, что наказанья стою,
Вверх руку подниму и поклянусь,
Что и закон, и правда за тобою.

Что ты был прав, мне верность не храня,
Нет никаких причин любить меня.

Маршак

В тот черный день (пусть он минует нас!),
Когда увидишь все мои пороки,
Когда терпенья истощишь запас
И мне объявишь приговор жестокий,

Когда, со мной сойдясь в толпе людской,
Меня едва подаришь взглядом ясным,
И я увижу холод и покой
В твоем лице, по-прежнему прекрасном, -

В тот день поможет горю моему
Сознание, что я тебя не стою,
И руку я в присяге подниму,
Все оправдав своей неправотою.

Меня оставить вправе ты, мой друг,
А у меня для счастья нет заслуг.
50   
     How heavy do I journey on the way,
     When what I seek (my weary travel's end)
     Doth teach that ease and that repose to say,
     `Thus far the miles are measured from thy friend.'
     The beast that bears me, tir d with my woe,
     Plods dully on, to bear that weight in me,
     As if by some inst nct the wretch did know
     His rider loved not speed, being made from thee:
     The bloody spur cannot provoke him on
     That sometimes anger thrusts into his hide,
     Which heavily he answers with a groan
     More sharp to me than spurring to his side;
     For that same groan doth put this in my mind:
     My grief lies onward and my joy behind.

     Как тяжело мне ехать своей дорогой,
     когда там, куда я стремлюсь -- в конце моего утомительного путешествия,
--
     удобства и отдых скажут мне:
     "Вот сколько миль отделяет тебя от твоего друга".
     Животное, которое везет меня, измученного своей печалью,
     вяло тащится, везя этот груз печали во мне,
     как будто каким-то инстинктом бедняга знает,
     что его всаднику не по душе скорость, удаляющая его от тебя.
     Коня не подгоняет окровавленная шпора,
     которую мое раздражение иногда вонзает в его шкуру,
     на что он отвечает тяжким стоном,
     более ранящим меня, чем шпоры -- его бока,
     ведь этот стон напоминает мне:
     мое горе лежит впереди, а моя радость -- позади.

Как тяжек путь, когда в его конце
Не праздный отдых с долгожданным другом,
А грустная улыбка на лице,
От мысли: мы всё дальше друг от друга.

Конь, чувствуя её, едва бежит,
Устав нести меня и моё горе,
Умножить расстоянье не спешит,
Поэтому не хочет бег ускорить.

Не помогают  и удары шпор,
Когда, сердясь, коню в бока вонзаю,
Он тихо стонет,  слушая укор,
Я сам сильнее лошади страдаю.

Прошу её: За шпоры не суди,
Ведь радость сзади, горе впереди.

Маршак
Как тяжко мне, в пути взметая пыль,
Не ожидая дальше ничего,
Отсчитывать уныло, сколько миль
Отъехал я от счастья своего.

Усталый конь, забыв былую прыть,
Едва трусит лениво подо мной, -
Как будто знает: незачем спешить
Тому, кто разлучен с душой родной.

Хозяйских шпор не слушается он
И только ржаньем шлет мне свой укор.
Меня больнее ранит этот стон,
Чем бедного коня - удары шпор.

Я думаю, с тоскою глядя вдаль:
За мною - радость, впереди - печаль.