От Старой Руссы до Днестра

ДНИ БОЕВЫЕ
(мемуары)

Во второй половине дня 23 февраля 1944 года соединения корпуса выдвинулись на левый берег Ингульца, имея правый фланг у Лозоватки, а левый к западу от центра Кривого Рога. Правее, к Лозоватке, вышла 92-я гвардейская дивизия Петрушина. В первом эшелоне корпуса находились три гвардейские дивизии: справа — Микеладзе, в центре — Чиркова, слева — Чурмаева. Стрелковая дивизия Даниленко, понесшая в боях за Криворожье наибольшие потери, была оставлена во втором эшелоне, в районе рудника имени Карла Либкнехта. Наш подход к реке противник встретил организованным огнем. Передний край заранее подготовленного гитлеровцами рубежа проходил по правому берегу. Перед фронтом корпуса находились известные уже нам части 62-й пехотной и 23-й танковой дивизий.

В ночь на 25 февраля наши дивизии предприняли попытку захватить плацдармы. Лучше всего это удалось Микеладзе. Выделенные для первого броска подразделения скрытно преодолели на плотиках реку и внезапно атаковали. Часть берега между Лозоваткой и поселком Ингулецким они очистили без особого труда. А к утру на правый берег переправился весь 24-й воздушнодесантный полк. Плацдарм был расширен до одного километра по фронту и на 200 — 300 метров в глубину. У Чиркова за противоположный берег зацепилась одна рота. Она захватила северную часть Ипгулсцкого и закрепилась там. Все попытки Чурмаева преодолеть реку противник отразил огнем.

Днем 25 февраля меня вызвали на НП командарма — на высоту с тремя курганами юго-западнее Веселого Кута. Я в то время болел ангиной, говорил только шепотом, поэтому меня всюду сопровождал Москвин.

В палатке, задернутой маскировочной сеткой, кроме Шарохина, неожиданно для себя увидел командующего войсками фронта Малиновского. Представился ему.
— Здравствуйте! Присаживайтесь! Давно хотел познакомиться! — приподнявшись и подавая мне руку, сказал Малиновский. — Не скрою, доволен действиями вашего корпуса.
— Благодарю, товарищ командующий. Очень рад! Постараюсь и впредь оправдать ваше доверие, — прохрипел я в ответ и показал на больное горло.
— Понимаю, понимаю, — кивнул головой Малиновский и пригласил меня присесть. — Ну что ж, докладывайте! Как дела у вас?

Приветливая встреча взволновала меня. Хотелось доложить многое, не только о сегодняшней обстановке на Ингульце, но и о прошлых боях, о героизме людей, о нуждах поредевших частей и дивизий и о многом другом. Но я не мог говорить.
— Кузнецов не сможет доложить, товарищ командующий, - сказал Шарохин. — Позвольте заслушать его начальника оперативного отдела. Вы готовы? — обратился он к Москвину.
— Точно так. Готов!
— Хорошо! — согласился генерал армии. Развернув на столике свою рабочую карту, Москвин стал докладывать о результатах ночного боя за плацдарм, а я следил за ним и иногда шепотом делал поправки.
— Дела у вас идут неплохо, — одобрительно заметил командующий фронтом, выслушав наш доклад, — Главное теперь — расширить плацдарм и прочно закрепить его. Долго мы сидеть на месте не собираемся, подготовимся и возобновим наступление. — А вам, — кивнул он мне, — пожелаю скорейшего выздоровления.

Условимся так: вы форсируете Ингулец, прорвете оборону и разовьете успех на запад, а я со своей стороны, если к тому времени ваша болезнь не пройдет, обещаю положить вас недели на две в свой подручный госпиталь. Есть там у меня на примете один врач, он излечивает от всех болезней.
— У него болезнь не такая уж сложная. Справится, пожалуй, и медсестра, которая, конечно, помоложе и поинтереснее, -поддержал шутку Шарохин.
Командарм поставил передо мной задачу — захватить Родионовку, расположенную в четырех километрах западнее Ингульца.
— Это и плацдарм расширит и противника скует, — подтвердил и командующий фронтом.

Наступление я должен был провести 27 февраля. На подготовку оставался один день и две ночи. Ночь я провел на своем НП, на одиноком кургане восточное Ингулецкого. С кургана хорошо просматривались все населенные пункты вдоль берега, в том числе и Родионовка. Зато и курган тоже был виден отовсюду. И днем и ночью он курился, словно действующий вулкан: днем из него тянулась к небу струйка белесоватого дыма, а ночью сыпались искры.

Гитлеровцы догадывались о наличии здесь важного наблюдательного пункта и били по кургану не переставая. Сначала они накрывали курган батарейными очередями, а затем перешли на огонь отдельными орудиями. Все поле вокруг было изрыто воронками.

...Время за полночь. Затишье. Тускло догорает на столике одинокая свеча. Ее слабый свет падает на развернутую карту, на два телефонных аппарата, армейской и корпусной связи. Из старших офицеров со мной на НП — Муфель и Москвин. Корпусной инженер Ильченко помогает Микеладзе переправлять у Марьяновки на паромах истребительно-противотанковый артполк, который по моему приказанию перебрасывается на правый берег Ингульца для усиления воздушнодссантиого полка и закрепления плацдарма.

С утра намечено провести рекогносцировку. Накрывшись полушубком, я дремлю на единственной в блиндаже койке. Температура к ночи повысилась. Знобит. Мысль то и дело возвращается к сегодняшнему посещению командующего и задаче по расширению плацдарма. Мне хотя и неизвестны намерения высшего командования, но я понимаю, что на нашем фронте наступила оперативная пауза. И враг и мы измотаны. Люди нуждаются в передышке; необходимо пополнить материальные средства. Но и временного, вынужденного бездействия терпеть никак нельзя, нужно с каждым днем, с каждым часом улучшать свое положение.

До меня доносится чей-то глуховатый голос:
— Генерал отдыхает?
— А что такое? -
Несчастье у нас на правом фланге.
При слове «несчастье» дремота быстро улетучивается. Я поднимаюсь.
— Товарищ генерал! Разрешите доложить? — спрашивает Муфель и после моего утвердительного кивка говорит: — Звонил из Марьяновки Ильченко, от Лозоватки, вдоль того берега, атаковал противник, захватил три батареи иптаповского полка, все, что мы смогли туда переправить.

— Как так? — раскрыв глаза, шепотом спрашиваю я склонившегося ко мне полковника.
— Захватили все двенадцать орудий.
— Да как же так? — Я никак не могу осмыслить случившееся. -Ведь там поблизости берег занимает наш сосед — гвардейская дивизия Петрушина.
Муфель пожимает плечами.
— И сам не знаю, как это могло произойти, — отвечает он.
— Уточните еще раз, — говорю я Муфелю. — Позвоните к Микеладзе. Утром поедем в Марьяновку и разберемся на месте. Доложите о случившемся в армию.
— Слушаюсь!
 
Утром часов около восьми, оставив на НП Москвина, я вместе с Муфелем и адъютантом выехал в Марьяновку. Мы проехали вдоль лесной посадки, а потом, оставив машину, стали пробираться пешком. До Ингульца оставалось меньше километра. Сама река пряталась в глубоком русле, но весь противоположный берег с примыкающими к нему населенными пунктами был виден как на ладони.

Изогнутая линия нашего переднего края тянулась то вдоль левого берега, то пересекала реку и огибала небольшие плацдармы на противоположном берегу. Не успели мы пройти и сотни метров, как сзади нас показались два «виллиса». Остановив машины рядом с нашей, к нам направились Шарохин и Хитровский (командующий артиллерией армии), а вместе с ними два адъютанта и два автоматчика.

— Что вы делали ночью? Спали? — шумел командарм, приближаясь к нам. В таком возбужденном состоянии я видел его впервые. — Противник из-под носа пушки ворует, а они спят! Где ваша артиллерия? — напустился он на Муфеля. Неожиданно в воздухе прошуршала минометная очередь, а затем между нами и машинами с треском крякнули разрывы. Осколки с ревом и свистом пронеслись над головами. Гитлеровцы наблюдали за нами. Еще бы! На виду три легковые машины и группа беспечных начальников — соблазнительные мишени! Припав к земле, мы поползли в придорожную канаву.

— Смотри за командармом, отвечаешь головой, — шепнул я подбежавшему ко мне Пестрецову. На четвереньках и короткими перебежками выходили мы из зоны обстрела на южную окраину Марьяновки. Собравшись вместе, мы посмотрели друг на друга и, убедившись, что все целы и невредимы, рассмеялись.

Командарма как будто бы подменили, он опять стал самим собой.
— Куда же ты завел? Где противник? — спросил он меня.
— Я не заводил, вы сами приехали, — прохрипел я. — А противник, вот он, на противоположном берегу.
— Рядом?
Шарохин огляделся и затем уже по-дружески отругал меня.
— Куда же тебя черт носит? Ты же командир корпуса, а не командир роты!
— А вы у Веселые Терны посадили меня еще ближе, на самый передний край, — напомнил я ему.
— Тогда нужно было!
— Сегодня тоже нужно. А как вы-то заехали?
— Мы случайно. Спросили у Москвина, он и показал. «Поехали, говорит, вдоль посадки». Ну и мы следом.

На курган к нам из Марьяновки пробрались Ильченко и командир пострадавшего полка. Они и помогли нам разобраться в происшедшем.Оказалось, что ночью гитлеровцы, произведя перегруппировку, сосредоточили на юго-западной окраине Лозоватки до полка пехоты, несколько минометных рот и батарей.

Лозоватка — огромный населенный пункт, насчитывающий почти две тысячи домов. Она раскинулась на обоих берегах Ингульца и растянулась на десять километров. Заметить перегруппировку в таком большом пункте, к тому же ночью, ни нам, ни нашему правому соседу не удалось. Открыв огонь по переправе у Марьяновки, противник потихоньку спустился к берегу и, пробравшись к нашим батареям в тыл, внезапно атаковал.

О результатах ночной атаки мы уже знали. Распространиться гитлеровцам южнее не дал находившийся на плацдарме гвардейский полк. Командир артполка просил командующего простить ему оплошность и заверял, что материальную часть он ночью заберет обратно. Я поддержал его. Все орудия стояли на своем месте, мы и сами хорошо их видели. Мы даже наблюдали, как к орудиям пытались пробраться гитлеровцы и как наша пехота и минометчики своим огнем старались не допустить их туда.

— Молодцы! — похвалил командарм гвардейцев. — Надо до ночи весь участок держать под огнем, а ночью атаковать и восстановить положение.
— Ночью вы должны овладеть Родионовкой и расширить плацдарм,- сказал мне Шарохин, — а вам, — повернулся он к командиру полка, — приказываю вызволить свои пушки и поставить в строй, иначе пеняйте на себя. Ясно? Генералы, а за ними адъютанты и автоматчики, пригибаясь стали пробираться к машинам, а я с Муфелем и Ильченко приступил к планированию ночного боя. Предстояло проехать еще к Микеладзе и Чиркову, увязать их действия, а затем сообщить о своем решении начальнику штаба.

Во второй половине ночи 27 февраля мы атаковали. Гвардейская воздушно-десантная дивизия смяла вражеские подразделения и, продвинувшись вперед, заняла двумя полками Родионовку, а одним повернулась фронтом на север и прикрыла свой обнаженный фланг. Иптаповский полк с помощью гвардейцев отбил свои орудия.

Гитлеровцы не смогли даже вынуть замков, и пушки находились в полной исправности. Командир полка сразу же пустил их в дело. Дивизия Чиркова, расширяя свой плацдарм, полностью очистила от противника поселок Ингулецкий и Ленинцы. Продвинув свой правый фланг на тысячу метров, она стала закрепляться. Поставленная корпусу задача была выполнена.

Однако через сутки положение опять изменилось. Собрав все, что имелось под рукой из 62-й пехотной и 23-й танковой дивизий, и подтянув из тыла корпусной резерв — 257-ю пехотную дивизию, гитлеровцы с рассветом 28 февраля контратаковали. Их концентрический удар пехотой и танками был направлен против нашего, далеко выдвинувшегося на запад родионовского выступа. Бой затянулся на весь день. Снова, как и на днепровском плацдарме, воздушно-десантная дивизия оказалась в чрезвычайно тяжелом положении.

Гудела артиллерийская канонада, несколько раз появлялись в небе и бомбили Родноновку вражеские самолеты, широкой лавой развертывались и атаковали танки, а опорный пункт продолжал огрызаться огнем и контратаками. До темноты удерживали гвардейцы Родионовку и только ночью, получив приказ, прорвали кольцо окружения и пробились на плацдарм к своим частям.

Бой 28 февраля за Родионовку ослабил и нас и противника. Плацдарм на Ингульце шириной в 4 километра и глубиной в один километр мы все-таки сохранили. К тому же активными действиями мы приковали внимание врага и отвлекли его от других направлений, где наши соседи готовили главный удар.

После боя за Родионовку на целых пять дней наступило затишье. Понесшую большие потери воздушно-десантную дивизию я оттянул на восточный берег для доукомплектования и короткого отдыха, а на ее место на правый фланг корпуса выдвинул стрелковую дивизию Даниленко, сумевшую к этому времени привести себя в порядок. 6 марта, после небольшой оперативной паузы, войска фронта возобновили наступление. Главный удар был нанесен из района южнее Кривого Рога в общем направлении на Казанка, Новый Буг.

Форсировав Ингулец и прорвав сильную оборону гитлеровцев по его правому берегу, фронтовое командование ввело в прорыв конно-механизированные соединения с задачей рассечь вражеский фронт, выйти на Южный Буг и отрезать противнику пути отхода на запад. За четыре дня наступательных боев войска фронта на направлении главного удара продвинулись вперед на 30 — 60 километров и расширили прорыв по фронту до 170 километров. Наступление севернее Кривого Рога, где действовала армия генерала Шарохина, в первые три дня развертывалось медленнее и с гораздо меньшим успехом. Здесь у нас не было ни решающего превосходства в силах и средствах, ни механизированных соединений для развития успеха. Приказ командарма на переход в наступление я получил 3 марта.

Корпусу ставилась задача: прорвать подготовленную оборону и овладеть рубежом Могилы Рядовые, Родионовка, Могила Камова. В дальнейшем наступать в направлении Грузька. Главный удар я решил нанести своим правым флангом — силами стрелковой дивизии Даниленко и гвардейской Чиркова в направлении Родионовка, Грузька.

На левом фланге дивизия Чурмаева двумя полками продолжала прочно удерживать восточный берег, а ее третий полк перебрасывался на плацдарм, на стык с дивизией Чиркова, откуда вел наступление на юго-запад, сматывая оборону перед фронтом своей дивизии.

Воздушно-десантная дивизия оставалась во втором эшелоне и предназначалась для развития главного удара. С точки зрения планирования, как будто сделано было все, и, тем не менее, сам прорыв и бой в ближайшей глубине обороны развивались медленно, с огромными для нас потерями и напряжением. Противник оказывал ожесточенное сопротивление. И первые два дня корпус сумел выполнить только свою ближайшую задачу, а на третий день вышел на рубеж Ново-Лозоватка, Грузька, Григорьевна. Богоблагодатное — на глубину до 8 километров и по фронту до 15 километров.

На четвертый день, когда направление главного удара фронта выявилось уже резко, сопротивление противника стало падать и севернее Кривого Рога. Гитлеровцы вынуждены были отходить и на этом направлении. С утра 9 марта начали нарастать и темпы наступления корпуса. Ингулец явился для нас как бы последним трамплином, оттолкнувшись от которого мы начали безостановочное движение вперед.

Свыше месяца продолжался наш 350-километровый путь от Ингульца до Днестра. За это время корпусу пришлось преодолеть огромные трудности весенней распутицы и бездорожья, провести много напряженных боев за населенные пункты, форсировать маленькие и большие реки. Людей, транспорт, боевую технику засасывала липкая черная грязь.

Люди и лошади выбивались из сил, моторы перегревались, колеса буксовали. Машины, израсходовавшие горючее, колоннами растянулись по дорогам. Овраги и разбитые целинные дороги были запружены военной техникой, брошенной врагом. Рядом с тяжелыми орудиями стояли застрявшие в грязи тягачи, оставшиеся без горючего транспортные машины, поломанные повозки, и тут же валялись неубранные трупы людей и лошадей.

Трудности распутицы и бездорожья корпус почувствовал с первых же дней наступления. Сказались они в первую очередь в отставании артиллерии и тылов, в перебоях в питании. Уже через пять — шесть дней к 14 марта из общего количества дивизионной артиллерии боевые порядки сопровождало: в стрелковой дивизии Даниленко — 57%, в гвардейской Чиркова — 36%  и гвардейской Чурмаева — 33%, а всего в корпусе — 35%. т. е. одна треть всей дивизионной и приданной корпусу артиллерии.

Остальные две трети отстали. А еще через пять — шесть дней, к 20 марта, при выходе корпуса на подступы к Вознесенску, в гвардейской дивизии Чурмаева осталось 3 орудия, в воздушно-десантной — 7 орудий и в стрелковой Даниленко, с приданным ей штабом — 8 орудий, т. е. по одной - две батареи на дивизию. Полковая и батальонная артиллерия, следовавшая на конной тяге, сопровождала пехоту безотрывно.

Без артиллерии нельзя было решать боевых задач, а снизить темп наступления для ее подтягивания не позволяло высшее командование. Было принято решение: часть артиллерии, штабы дивизий и частично дивизионный тыл перевести с автотяги на конную. Однако это хорошее мероприятие вызвало ряд осложнений — не хватало ни лошадей, ни упряжи.

Еще осенью, при переходе под Харьковом с конной тяги на автомобильную, мы всех высвободившихся лошадей и упряжь сдали в армейский тыл, а тот передал их во фронтовой тыл. Поэтому существенной помощи нам армия оказать не смогла. И все же путем всевозможных комбинаций мы кое-что сделали, две — три батареи на дивизию перевели на конную тягу, и теперь они уже надежно сопровождали пехоту. Сами командиры дивизий и их штабы, пересев с автомашин на верховых коней и повозки, тоже стали меньше отрываться от полков.

Перед всеми командными инстанциями, штабами и политорганами была поставлена задача — бороться за наличие в боевых порядках ста процентов батальонной и полковой артиллерии и не менее одной трети дивизионной. И нужно сказать, что эти требования, начиная с Южного Буга, хотя и с большими усилиями, но были выполнены. Несмотря на бездорожье, распутицу, непролазную грязь, войска показывали высокие образцы стремительного преследования.

Наступление велось непрерывно днем и ночью, в любую погоду. Ночь, густые туманы и снегопады использовались для скрытного маневра с целью обхода и охвата, нанесения врагу внезапных сокрушительных ударов. Темпы преследования нарастали с каждым днем. На 170-километровом отрезке пути от Кривого Рога до Вознесенска среднесуточный переход с боями достигал 16 — 20 километров, а от Вознесенска до Раздельной, когда корпусу пришлось наступать вслед за конно-механизированной группой фронта, он возрос до 25 — 30 километров.

Круглосуточные бои и безостановочное движение требовали от войск огромного напряжения, выносливости и героизма. Упорство воинов, их несгибаемая воля в достижении цели преодолели все препятствия. Люди выбивались из сил, валились от усталости с ног, а задачи свои выполняли. В эти дни был ранен полковник Даниленко. На полтора месяца он вышел из строя. Во временное командование дивизией вступил начальник штаба полковник Сенин.

Вспоминается один курьезный случай, происшедший во время нашего наступления в гвардейской воздушно-десантной дивизии. После длительной оттепели внезапно похолодало. Весь день шел густой снег. Степь покрылась белым пушистым ковром. Казалось, что снова возвратилась зима. К ночи снегопад прекратился. Передовые подразделения гвардейцев-десантников вели бой за крупный населенный пункт Сталино. Ворвавшись на его северо-восточную окраину, они завязали уличные бои.

Продвигаясь вслед за передовыми частями, я медленно пробирался на «додже» по занесенной снегом дороге, Миновав кладбище, въехал на восточную окраину села. Для меня и передовой группы штаба комендант наскоро подготовил несколько крестьянских домиков. На западной окраине еще шел бой, а на восточной устраивались штабы, развертывались средства связи. Войдя с морозца в натопленную хату, я почувствовал страшную усталость после бессонных ночей. Под утро, когда бой затих, я позволил себе короткий отдых. Через час — полтора меня подняла оглушительная автоматная стрельба.
 
— В чем дело? — спросил я у адъютанта, вскакивав с койки.
— Не могу знать!
Адъютант кинулся к телефонам и стал выяснять положение у начальника штаба, а я, накинув на плечи шинель, вышел на улицу.

Светало. Ветер стих. Небо прояснилось.
Автоматы заливались в центре села и дальше у его западной окраины. Разрывая их трели, раза два — три с треском ухнули ручные гранаты.
«Неужели контратака?» — подумал я.

Пока я размышлял, стоя на улице, а мой адъютант вел переговоры с начальником штаба корпуса и командиром дивизии, стрельба прекратилась. Через десять минут мы узнали о причинах стрельбы. Выбив противника из села и организовав преследование, гвардейские подразделения в темноте, по мере подхода, разводились по улицам и размещались по домам для обогрева и отдыха.

На рассвете подошли походные кухни с завтраком, улицы и дома после небольшого затишья вновь ожили. И тут выяснилось, что гвардейцы занимали не все дома, во многих из них спали гитлеровцы. Узнав, что село занято советскими войсками, фашисты попробовали незаметно улизнуть. Но было уже поздно.

Становилось светло, и появление их на улицах сразу же было замечено. Наши войска быстро навели порядок. Видя безвыходность положения, двести гитлеровцев сложили оружие и сдались в плен. Не раз смеялись потом гвардейцы-десантники, вспоминая этот случай. История смешная, но могла она закончиться для нас печально.






http://www.soldat.ru/files/f/00000419.doc
http://militera.lib.ru/memo/russian/kuznetsov_pg/title.html
МЕМУАРЫ
Проект "Военная литература": militera.lib.ru
Книга на сайте: militera.lib.ru/memo/russian/kuznetsov_pg/index.html
Кузнецов П. Г. Дни боевые. — М.: Воениздат, 1959. — 330 с.