Про Ленина, Горького и Сталина

О пользительности заблаговременных тренировок.

Когда В.В. Ульянов был ещё шустрым пострелёнком без малейших признаков залысины, то много хлопот домашним доставлял в месяце апреле. Каждый день таскал во двор палки, сучья всякие - форменную свалку устраивал.
- Что же ты, сынок, невесть чем целыми днями занимаешься? - постоянно вопрошала Вовочку мать - Присядь лучше в тенёчек, книжку почитай!
- Эх, маменька, - ответствовал рассудительно мальчуган, поглядывая на мать с ласковым ленинским прищуром, - маловат я ещё, чтобы брёвна носить. Потренируюсь на палках, силёнок поднаберусь. Пригодится силушка небось потом на субботниках!
***


Как Горький пингвинов пинал.

Когда М. Горький, в миру известный больше как Алёша Пешков, в 1900 году после знакомства с Л. Толстым, (который был очень близок к народу), задумал создать эпическую сагу о Буревестнике, то пришлось ему покинуть гостеприимный Нижний Новгород и на деньги партии отправиться на Южный Полюс, чтобы писать с натуры.
И всё бы было хорошо: Буревестник справно летает, как заведённый, орёт так, что в ушах звенит; чайки стонут, как бабы-роженицы; гагры стонут тоже, как мужики с крутого бодуна, но эти хреновы пингвины...
Глупые жирные твари попрятались, понимаешь, в утёсах и ни гу-гу! Пока Максим, он же Алексей, пинками их оттуда не выгнал, чтобы запечатлеть. Намучился пролетарский писатель, все ноги об толстые задницы отбил. Но зато сам Ленин, прочитав потом эту поэму, сказал, преисполненный неподдельного восторга: "Эта штука посильнее будет, чем "Декамерон" Боккаччо!". И угостил Горького кусочком сахара-рафинада к поданному на стол морковному чаю.
***


Как Сталин классиков вдохновлял.

Любили собираться за столом, на котором стоял штоф водки, Горький и Маяковский. Максим по обыкновению усы постоянно подкручивал, а Владимир - желтую кофту теребил. Иногда к ним на огонёк заглядывал товарищ Сталин, тогда Горький начинал усы теребить, а Маяковский - кофту подкручивать. А Сталина посидит молча, выкурит трубку-другую, приложится к бутылочке «Хванчкара», которую всегда носил в кармане френча, хмыкнет многозначительно и уйдёт по-английски. Но мастера пролетарской литературы сразу чувствовали себя значительно более ободрёнными и вдохновлёнными.