Старый да малый. 3. Мамушка-Баюшка

МАМУШКА-БАЮШКА
Осень стояла дождливая, и Ваня простудился.
—Так-так, — сказала мама, — опять по лужам бегал? Или мороженое на улице ел? А ну-ка, покажи горло! 
Горло оказалось красным, и мама расстроилась.
—Ну,  вот сляжешь теперь на две недели, в школе отстанешь!
—Не отстану, я дома буду заниматься, — пообещал Ваня, хотя был уверен, что найдет себе дела поинтереснее, чем писать прописи.
Но мама не успокоилась.
—Что делать будем? — спросила у бабушки. — Завтра врача вызову, а пока, может, какую травку ему заваришь? Я видела, ты целый мешок с собой привезла.
 — Чего же не заварить? И травку заварю, и хворь заговорю,  — ответила бабушка. Она  достала из кладовки  небольшой деревянный сундук, обитый железом, который привезла из деревни. Ваня давно приглядывался к этому  сундуку, интересно было, что Бабанна там прячет? А бабушка вынула оттуда вышитый красными петухами холщевый мешок, стянутый в горловине веревкой,  какие-то пузатые склянки с крышками и белую грубую простыню. 
 —Ленок-голубок враз простуду вытянет, — объяснила она, перестилая Ване постель.  И побежала на кухню, где долго колдовала над мешочками с травами. А потом  варила что-то в  кастрюльке и тихо говорила о чем-то с мамой.
Ваня  лег на грубую простыню, покорно дал растереть себя резко пахнущей жидкостью. И маленькими глотками пил горячий терпкий отвар, отчего его тело стало тоже горячим и тяжелым. Голова гудела, и казалось, что все вокруг куда-то уплывает.
Кровать под ним закачалась и начала проваливаться, словно лифт в шахту.
Бабушка отодвинулась куда-то в сторону и стала совсем крошечной. Но голос ее отчетливо раздавался у самого уха.
 —Ну, вот и славно. Отдыхай пока. И   прилетит  к тебе Матушка-Баюшка,  она сон навеет, а сон здоровье принесёт, — тихонько сказала она и присела к Ване на кровать.
 —Какая Баюшка? — Ваня с трудом разлепил запекшиеся губы.
 —Да обыкновенная, волшебница ночная. Сны-то, небось, видишь?
 —Вижу, — отозвался Ваня куда-то в пустоту, потому что голоса своего почти не слышал.
 —Да ты молчи. — Бабушка положила ему на горячий лоб   маленькую прохладную  ладонь. — Молчи и слушай. Сказку тебе расскажу.
«Сказка, это хорошо», — подумал Ваня. Ему жарко и томно. И кажется, что бабушка берет его за руку, и они идут куда-то, далеко, далеко. Перед глазами возникают размытые силуэты больших деревьев, Ваня слышит шум леса и тихий бабушкин голос. Он и слов почти не разбирает, но ему и не важные слова,, просто голос уводит его куда-то...

 —Стояла на краю дремучего леса избушка. И жила в ней старая добрая   женщина с тремя сыновьями.
Младший — Дрема — старости ее утеха, светленький был да тихонький. Все за матерью, бывало, ходит, или на травке сидит, рассказы ее слушает.
Средний сынок — Баюн — нрава  был веселого. Быстрый как огонь. И волосы цвету огненного. Целыми днями непоседа по лесу скачет, с зайцами и белками в горелки играет.
А вот старший не удался. Злым рос да завистливым. А зависть, знамо дело, душу чернит, ум темнит... Его люди звали Гнетуном. Из-за него, старшего, все и приключилось.
Была у женщины той волшебная палочка. Много добра она людям сотворила, потому как в добрых руках была. Но и злодеев много вокруг избушки лесной хаживало, хотелось им той палочкой волшебной завладеть. Пробовали и в избушку пробраться, но только ходу туда им нет. Каждая дощечка их выдает, каждая половичка хозяйку предупреждает.
Но зло, оно изворотливо, на выдумку гораздо. Поэтому и часто верх берет.
Появился в тех краях страшный человек. Сам с ноготь, борода с локоть. Лицом черен, душой злобен. И решил волшебной палочкой завладеть.
Сидит как-то Дрема на лужайке, в чурочки играет. Вдруг видит, раскрылся старый трухлявый пень. Оттуда  малюсенький старикашка выходит, мальчика к себе манит. Иди, мол, ко мне, игрушку покажу, какой в целом свете нет.
Боязно стало  Дреме, а любопытство разбирает. Вошел он в пень, а там ход в землю ведет. И этим ходом пришли они к дому.
Вроде и маленький дом, но чего только там нет! Сундуки от добра ломятся, стены каменьями разукрашены, полы коврами устланы.
«Нравится тебе у меня?» — спрашивает старик.
Но мальчику до богатства дела нет, ему игрушку подавай. За ней ведь и шел. Достал тут старик ящичек, крышку открыл. А там целый полк солдатиков оловянных, вроде как у тебя. Только те солдатики похитрее были. Стоило им только сказать: «Солдатушки-ребятушки, пушки пали, по ворогу — пли!» — выстраивались они в роту и в бой друг на друга шли.
Очень захотелось Дреме в солдатиков поиграть. А старик и говорит, ласково так говорит, а у самого глаза злым огнем горят: «Сперва укради у матушки палочку волшебную — тогда и солдатики твои будут...»
Страшно стало мальчику. Злобой от черного старика так и веет. Но прямо ему в глаза посмотрел, ответил твердо: «Не буду я у маменьки палочку красть. Не нужны мне твои солдатики!» И ушел из домика.
А черный старик от задуманного не отступается. Решил он среднего сына обморочить, стал его на тропинках лесных поджидать. Куда там! Сорванец по лесу носится, только свист в ушах стоит. Разве за ним угнаться! И его оставил он в покое.
А старший сын Гнетун, пока старик за младшими охотился, задумал из дому уйти. Скучно ему в лесу с матушкой да братьями. Захотелось мир посмотреть, себя показать. Да и правду сказать, большой уж стал детина. Вот и говорит он матери: «Отпусти ты меня на волю да награди хорошенько, чтоб нужды я ни в чем не знал».
Жалко ей сына, да делать нечего, охота ведь пуще неволи.
«Чего же ты хочешь?» — спрашивает.
«Коня могучего, меч булатный, ну и кошелек чудесный, где деньги не переводятся».
Нахмурилась старушка, головой покачала: «Коня и меч получишь да котомочку с хлебом и салом. А вот кошелек чудесный в пути тебе лишним будет. В жизни  важнее золота умение и старание. Найди их, с ними никогда не пропадешь».
Добра хотела сыну мудрая женщина, но не понял этого Гнетун, осердился на мать. Вышел в лес, сел на пень, в сердце обиду бередит.
А старик тут как тут.
«Знаю, — говорит, — что в путь собрался, знаю и обиду твою, какую отомстить надобно, иначе что ты за молодец. Принеси мне волшебную палочку, дам тебе копилку взамен. Сколько оттуда возьмешь, столько же там и прибавится».
Обрадовался Гнетун. Темной ночью выкрал он палочку и отдал старику.
А злодей, как палочку волшебную получил, перво-наперво решил от хозяйки с сыновьями избавиться. Прокрался он в их дом, над спящими заклинания сотворил и к каждому палочкой прикоснулся. Заключил он их в стволы древесные. Мать — в березу, младшеньких — в сосенки. Да и старшего не пожалел, в осину заточил.. «Спите теперь вечно, сладких вам снов».
Только рано он смеялся, рано радовался. Остались у деревьев души живые, не властен был над ними черный старик. Стали эти души духами бестелесными, ночными. И полетели к людям, сны им навевать. Какой сынок на подушку прилетит, такой сон человеку снится.
Дрема, младший сын,   к детям и хорошим людям прилетает и сны приносит сладкие да чистые, как и он сам. Сны Баюна — быстрые, прихотливые. Куда только не заведут, какие чудеса не покажут! А старший сын — Гнетун — нежеланный гость. Мучится он от вины своей и глупости, горько ему и тягостно, потому и сны, которые он приносит, тяжелые, страшные, душу мучат, тело утомляют. И прилетает он к людям злым и бессовестным. Не забывает и черного старика, каждую ночь его навещает, тот уже и спать боится.
Ну а над всеми ними по-прежнему мать-старушка командует. Это она решает, кому какой сон послать, поэтому и называют ее Матушка-Баюшка... Никак и к нам она пожаловала?

Бабушка склоняется над Ваней и снова шепчет что-то тихое и ласковое.
Слов Ваня не разбирает, но ему кажется, что бабушка говорит о своей любви к нему, и ему становится хорошо и спокойно.
Он глубоко вздыхает и закрывает глаза.
А бабушка все сидит и сидит у его постели, словно в оцепенении. О чем думает, что вспоминается ей? Сколько таких ночей у нее позади? И не сочтешь их. Ведь трех сыновей вырастила, внучку Аленушку... Маленькая та была, часто болела, а теперь ладная стала, заботливая. Иди, говорит, бабуля, спать, устала ведь...
Но разве уснешь тут, когда в душе ворошится что-то, спать не дает. Да и не привыкать ей. Полвека, почитай, сиделкой была, больных выхаживала. А в госпитале-то, бывало, по неделям глаз не смыкала, раненым боль заговаривала, тоску-печаль отгоняла. Вот страх-то когда был.
Не дай Бог погубительницу проклятую на Ванюшин век...
И шепчут бабушкины губы на свой лад слова заветные, испокон веков говоренные над сирыми и хворыми: «Выйду я в поле чисто, под красное солнце, под светел месяц, под звезды частые, под облака полетные... Освобожу тебя, дитятко, от снов черных и красных, от огня и воды, от всякой беды, от болести, от корысти...Развей, ветер, тучи черные, а ты, солнце ясное, отврати беду от нас всякую, врага лютого, отврати погибель человеческую, смерть невременную... Пусть слово мое вовек не пройдет...»
Бабушка незаметно крестит своего правнучка. И слезы стоят в глазах — таких молодых на старом ее лице.