Голубок. Отслужу, как надо

            Притормозили "войну" белорусские туманы. На весенних учениях нагнали в Витебскую дивизию ВДВ просто страшенную силищу людей и техники, а воздух представлял собой сплошную белесую пелену.
            Пять дней кряду с утра командиры подразделений, представители особых отделов и "секретчики" из числа солдат срочной службы занимали все свободные места в транспортных средствах рядом с командным пунктом, дожидались неутешительных результатов разведки погоды в районе предполагаемых учений и, не солоно хлебавши, отправлялись коротать досуг в пункты временной дислокации.
            Утром шестого туманного дня, полюбовавшись на еле видимый, но хорошо слышимый взлёт разведчика погоды (редкостного тогда ещё всепогодного фронтового бомбардировщика Су-24), искали мы пристанище, и взводный неожиданно повстречал своего однокашника. Отправились они куда-то обмениваться новостями и приятными воспоминаниями, а мы с капитаном-полковым "особистом" забрались в будку командно-штабной машины и составили компанию находившемуся там здоровенному подполковнику.

            Подполковник посапывал на одной из коек, подложив под щёку внушительного размера кулак, капитан занял вторую. Я пристроился на раскладном стульчике у двери, тоже стал уже подрёмывать и чуть не подпрыгнул от громкого звука – это капитан неожиданно "облегчил душу". Подполковник тоже среагировал – приоткрыл глаза, пошевелил ноздрями, но смолчал и перевернулся на другой бок носом к стенке.
            Не прошло и трёх минут после этого, как звук и сопутствующий аромат повторились. Подполковник возмутился:
      - Капитан, что вы себе позволяете?!
            На что капитан ответил ему, как ни в чем не бывало:
      - Если меня пучит, так я, что, должен "голубков" втихаря пускать?
           Подполковник потыкал в сердцах подушку кулаком и опять отвернулся к стене.
            Когда же капитан, лёжа на спине, задрал ноги, поднатужился и стал в очередной раз протяжно и без малейшего стеснения "испускать дух", подполковник вскочил с койки и заорал:
      - Сержант, открой дверь! - После чего ухватил капитана за воротник шинели и ремень портупеи, рывком сдёрнул с койки, и, от души массируя ему копчик коленями, понёс к выходу. Да так шустро нёс, что я еле успел посторониться, когда подполковник вышвырнул его в дверной проём.
            Капитан очень удачно приземлился в подтаявший сугроб, не повредился, вскочил и стал изображать, будто пытается достать из кобуры табельное оружие. Подполковник напутствовал его словами:
      - Пробз...сь на ветру. А вздумаешь ещё "голубков" подпускать, так я тебе всю голубятню разворочу! - Показал ему в назидание свой кулачище и захлопнул дверь кунга.
      - Сержант! Сержант, ко мне!! – тут же послышался голос капитана, сопровождаемый настойчивым стуком в дверь.
            Когда я спрыгнул на землю, капитан нервно пометался туда-сюда некоторое время, потом подошёл и тихо с угрозой пообещал:
      - Расскажешь кому-нибудь – сгною.
            Кроме предусмотренных уставом ответов: "Так точно" и "Никак нет", - взял я себе за правило в скользких ситуациях, не регламентированных уставами, отвечать: "Разумеется". Не уточняя при этом - "разумеется, да" или "разумеется, нет".
            Капитан удовлетворился таким ответом и направился в сторону командного пункта (видать, скушал что-то не то на завтрак и был не вполне уверен в себе). Я вернулся в кунг добирать оставшийся час сна уже с комфортом - возлегая в освободившейся койке.

            По какой-то неведомой причине кличка "Голубок" с тех пор надёжно прилипла к капитану. Да он и внешне очень даже на птицу смахивал. В особенности, когда встречал прилетавшее командование окружного ранга и выше – стоя в гордом одиночестве у самолётного трапа с полусогнутыми в локтях руками и ладонями на рукоятках сразу двух револьверов в расстёгнутых кобурах по бокам, казалось, готов он был взлететь.
            И упорхнул вскорости куда-то на повышение.