Рассказы архивариуса Доку Минтаева о необычном

Пост-даос, интеллектуал в бурке, постмодернист с винтовкой, неукротимый структуралист из Минанхары, или просто, веселый бородач Доку Минтаев, "мой знакомый друг", большой охотник до всякого рода сведений. Мясом не корми человека, дай только поконспектировать словари (sic!), да полазить в Вики. Это не только "професьон де фуа", так сказать, но еще и призвание, даже страсть (не иначе как вытесненное йибидо, как выражаются психо-анал-нытики). Он, кстати, подвизался и на нашем сообществе: под ником "гомо Жо", может, помните. "Окэй, нычиво лычного, просто прыкол" - скупой комментарий классика.

Пару дней назад, Доку одолжил мне спьяну свой пухлый "давтар" – так он называл блокнот в А4 или т.н. "канцелярскую книгу", испещренную разного рода эзотерикой и экзотикой. И вот, что успел я запомнить, покуда Доку не хватился с похмелья своего Давтара. Этими «записями и выписками» (кредиты – М. Л. Гаспарову) я спешу нынче поделиться с любезным читателем.

Возможно, Доку Минтаев - это псевдоним. Воображение рисует эдакого доку, который гнет свою (ментальную) линию в столовке подшефного какому-нибудь НИИ Дома отдыха, подкрепляясь салатом с икрой минтая, а по ночам работает над документами, имеющими отношение к, скажем, Тридцатилетней войне (кажется, единственной европейской войне, в которую Россия не участвовала). Такими неясными вопросами Доку нередко задавался. Честь ему делает также столь тщательная конспирация: ведь даже мы, его друзья, никогда не слышали его настоящего имени и фамилии. А слышали ли где-то, в "местах не столь отдаленных" наши фамилии? – такой вопрос натурально может возникнуть. Впрочем, обаяние Доку и тут делало свое дело: мы сразу снимали эти неуклюжие домыслы. Лучше продолжим наше знакомство с Доку, каким мы его знаем.

* * *

Начинаются записки (или выписки?) с "автобиоэпиграфа" (таково название, хотя никому кроме Доку, не пришло бы на ум озаглавить самое эпиграф!). Итак, он гласит: «Трудно беседовать с прозаиками: не угадаешь, когда они сочиняют, а когда прАвда врут».
В этих лихих словах заложены целая программа, кредо, да к тому же, характеристика жанра, однако, при этом, лишь доля правды: плохим прозаикам только и хватает креатива что на халтуру и жульничество. А вычислить плохих прозаиков труднее, чем хороших, да и числом их куда больше.

Очевидно было, что Доку приятнее иметь дело не с прозаиками, а с философами: они одновременно и сочиняют, и врут, но непонятно и безвредно. Итак, с самого же начала мое внимание привлекло мертворожденное, очевидно философское, эссе. Называлось оно:

Житие одного нигилиста

Далее шел залихватский эпиграф из песенки Чиполлино (sic!): «...фиги и так далее!»

Само же эссе ограничивалось популярным "слоганом":
Продолжение следует. См. "25 кадр", № 13. Чисто непонятно, метатекст это или все же текст!)

Продолжения, естественно, не последовало. Ссылка тоже была пустой, хотя, возможно, в этом несуществующем номере неизвестного мне этого замечательного журнала впоследствии и появился какой-нибудь материал Доку, под другим названием. Однако, я не на том уровне, чтобы читать подобные вещи, говоря словами геймеров!..

Но какое, спрашивается, продолжение может стоять под таким антицензурным, если так можно выразиться, названием? И потом, разве у "фиги" может быть какое-либо "так далее"? Кроме, разумеется, того случая, когда фига ставится в множественное число... Одним словом, продолжение нЕ следует. И не следует писать таких продолжений. Об этом, наверное, гласил подтекст эссе, при всем уважении к памяти и, отчасти, наследию Фридриха Ницше, каковым уважением было проникнуто эссе. Собственно, читатель догадался, наверное уже с первых слов, что текст был посвящен именно этому ниспровергателю кумиров как реформации, так и языческого пантеона, которые слишком заслоняли для него Христа. А материал из "25 кадра", который мы упомянули выше, был назван живо, но все-таки туманно: "Ницше: репортаж с боля битвы" (наверное, опечатка; должно быть: "поля битвы" или "с болью битвы").

Но мы слишком задержались на этом минтаевском недоэссе. Давайте, двинемся дальше. Как говорил Ганс-Христиан Андерсен, «к концу этой истории мы будем знать больше, чем знаем сейчас». А поскольку перед вами никакая не история, то вы, наверное, догадались, что имеете дело с т.н. приколом, на сей раз – с двойным приколом.

Дело в том, что вышеприведенная фраза (доку-минтаевская ссылка адресовала читателя к некоей "Нежной королеве" Ганса Христианыча) и была взята автором для повести (sic!) "Привет эпохе (превед, ;;;;;!"). Повесть сводилась к беседам разных вымышленных персонажей о вымышленных проблемах. Надо сказать, что именно Доку, и никто иной, назвал "повестью" свой "поток бессознания". Иначе мы ни за что бы не использовали дорогим нашему сердцу слово "повесть" для обозначения этого без-образия. Заметим en passant – гм, опасант, описант ; – что всякий т.н. "поток сознания" есть не что иное как именно поток подсознания, или некая бессознательная пурга без тени сознания. Итак, в этой псевдо-повести, читателю предлагалось «посмотреть на мир глазами пуговицы, скатившейся в сапог инвалида и там разговорившейся с деревяным протезом, который поведал этой пуговице о своем сочуствии к ноге, которую он заменяет, и о которой он старается думать ее собственными мыслями; а та, хоть уже и обратилась в кость, но сохранила сознание и не прекращает, лежа под клумбой пред лазаретом, вспоминать цветы и червей, которые она давила, еще будучи ногой. Те же...». И так далее, и так далее, много-много страниц – целых семь страниц. Я нарочно сказал "предлагалось", ибо ничто не-обезличенное, то есть личное, тем паче человеческое, не смогло бы такое придумать и к тому же предложить какому бы то ни было читателю. А что "новое и большое" мог узнать читатель, если допустить, что кто-либо мог осилисть эти без малого восемь страниц – об этом, по-правде, тяжело и подумать.

Впрочем, весьма любопытно следующее обстоятельство. Несмотря на то, что никакого отношения к Нежной королеве минтаевская горе-повесть не имела, да и сказки такой Андерсен никогда не писал, что-то глубоко андерсеновское сидит в этой т.н. повести. Что-то, что может быть выражено словами из другой, но характерной, сказки: «Позолота сотрется, свиная кожа остается...» Правда, в отличии от датского сказочника-экзистенциалиста, у Минтаева, да прочих сотоварищей-постмодернистов не остается и свиной кожи. Ни свиной, ни человеческой. Остаются только мурашки, бегающие от ужаса по несуществующей коже.

Бывает, впрочем, и смешно. Например, в минтаевском детективе, где слова «позолота сотрется, свиная кожа остается...» вкладываются в уста самого Шерлока Холмса. Мистер Холмс пытается раскрыть серию ужасных и циничных преступлений довольно, притом, абсурдного характера. В итоге великий сыщик приходит к беспрецедентному непредсказуемому и неутешительному, в сущности, выводу. Преступление совершил не кто иной, как самое время. Вывод вполне созвучен героев Андерсена в замысловато-детективном обрамлении. Доку назвал свой рассказ «Часы сотрутся, годы остаются».