В. К. Сосенкова. Мы родом из трудного детства

Воспоминания

Это подлинные воспоминания трёх ныне здравствующих
                родственных душ: Валентины Калабухавой (Сосенковой),
Светланы Калабуховой (Пруц) и Владимира Пруца (супруга
Светланы) без прикрас и фантазий.

«Я зарастаю памятью
Как пустошь зарастает лесом ... »
Но в памяти моей
Такая скрыта мощь,
Что оживляет образы и множит ... »
Давид Самойлов.

Двадцать второго июня 1941 года мирная жизнь советских людей была
нарушена вероломным вторжением немецко-фашистских захватчиков на
территорию СССР.
Мне тогда было 5 лет, а моей сестре Светлане - 6,5. Утром этого дня
мама Тамара отвела нас в детский сад, который находился на месте, где ныне
стоит ТУМ. Война уже шла с 4-х часов утра по советской земле
«22 июня ровно
в четыре часа
Киев бомбили,
нам объявили,
что началася война»,
но до населения, очевидно, это сообщение не дошло. Помню только, что в
детском саду не успели мы пообщаться и даже позавтракать, как стали прибегать родители за детьми, и мама наша, вся встревоженная, взяла нас за руки,
быстро увела домой и повторяла: «Война, немцы, что делать?». Это было начало наших испытаний.
Мама моя умерла через три года после окончания войны в 1948 г. от
обширного кровоизлияния в мозг. Отец, Кирилл, остался с тремя детьми на
руках. Брат родился в 1947 году.
С отцом о военных и послевоенных голодных годах мы с сестрой не
говорили никогда, хотя он умер после тяжелой болезни, когда мне было 19 лет
Очевидно, ему было страшно пережить даже в памяти еще раз эти мучительные
годы оккупации. Судьба пожалела его и оставила жить ради детей до того
счастливого времени, когда я и сестра после окончания 10 классов поступили
и окончили техникумы, став на ноги.
То, о чем я расскажу, - это детские воспоминания моей сестры Светланы, ее мужа Владимира и, конечно, мои собственные.
С первых дней войны в СССР радио стало самым необходимым источником информации, окном в мир. Мы припадали к репродуктору, как
только слышали «От советского информбюро ... » Голос Юрия Левитана
завораживал всех, даже если сообщение было печальным.
Репродуктор стал для нас самой дорогой необходимой вещью ... Мы на него молились и ждали, а, в общем, плакали, когда сообщали об освобождении от немецко-фашистстких войск городов и сел. А после победы сообщали о снижении цен на товары и продукты.
Навсегда в памяти моей остались слова, которые слышались из репродуктора в начале войны:
«Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой!
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!»
Эти слова песни звучали до последних дней войны!
Фашистские войска стремительно наступали и уже в конце лета 1941
года в городе стали звучать сигналы в ночное время «Воздушная тревога»,
ревели сирены, и жители города, которые не успели эвакуироваться, прятались из своих домов «по щелям», опасаясь разрушения домов, прятались, где
было более безопасно. А днем, когда тревоги не было, начиналась суматоха,
улицы заполнялись, кто-то уезжал на машинах, телегах, тачках, переполненных мешками, вещами, а кто-то в районе сквера им. А.П. Чехова у центрального рынка приходил на стихийную барахолку, чтобы продать кое-какие
вещи, скарб, мебель и разный хлам. Люди уезжали поспешно, бросали свои
жилища.
Так продолжал ось до 9 октября 1941 г. А 9 октября город затих и опустел, потому что уже несколько дней до этого сирены ревели и днем и ночью. А
уже 9 октября слышались ночные взрывы. Люди говорили, что это бомбили
таганрогские заводы № 31 - им. Димитрова и 65-й - Инструментальный, а
позже он назывался Комбайновым.
Муж моей сестры Владимир (ему было 9 лет) был очевидцем того, как
над этими заводами кружились днем черные самолеты с белыми крестами на
корпусах, и вокруг них вспыхивали белые пучки (как облачка). Это были
разрывы зенитных снарядов, то есть установки ПВО вели огонь по немецким
самолетам. В порту горели амбары с зерном, их подожгли, чтобы немцам не
достался этот «хлеб». И когда мой отец это узнал, то на велосипеде ездил в
порт, выгребал, как и многие, горелое зерно, которое потом мы ели в вареном
виде вместо хлеба. В этот момент в городе не было никакой власти, милиции,
и началось мародерство. Дедушка Федор, мамин отец, жил с нами, похоронив
жену в 40-м году перед войной. Он работал зав. продуктового магазина на ул.
Октябрьской, где сейчас рынок «Радуга». Я вспоминаю его слезы и рассказы о
том, что мародеры не только грабили магазин, но и уносили мебель, рамы,
двери. Этой дикости он не мог пережить, умер от рака пищевода.
Но все же немцы вступили в город под прикрытием самолетов. В рядах
немецких войск были и румыны, и венгры. Поведение их было менее наглым. Они входили во дворы и дома и просились на «постой». Бабушка моя,
Ольга, жила в жактовской квартире из 2 комнаток, которые обогревались
угольной печкой. С задней стороны печки стена нагревалась и, таким образом,
в комнатках было тепло и уютно. И к бабушке поселились 2 румына, а в соседних квартирах поселились венгры. И так как двор был большой, они
поставили свои повозки, запряженные лошадьми, кухню на колесах. И так
некоторое время жили и даже подкармливали бабушку, деда ее Федора, и нам
с сестрой перепадали сладости от них, когда мы приходили в гости. Запомнился нам их внешний вид: одежда цвета «хаки» и головной убор с полями.
Они всегда мылись во дворе, были опрятными. Они благосклонно относились
к нам, и в разговоре с нашими взрослыми один из них неоднократно говорил,
что война закончится победой русских, а Гитлеру будет «капут».
Вспоминает сестра еще один эпизод. Мы жили в доме на Ленинской
около шлагбаума. У нас была благоустроенная квартира - 2 небольшие комнаты. В один из дней перед Новым годом в подъезде дома раздались голоса,
шум, стук в дверь. Мама не открывала, стук усилился, и дверь сорвали с замка.
В квартиру ворвались немцы. Три человека в черной форме, в фуражках с
кокардами хотели расправиться с мамой, а она молящими глазами смотрела на
них, держа нас за руки. Немцы что-то орали. По их жестам она поняла, что
надо сидеть, молчать, спрятаться в крайнюю комнату. Незваные гости показали ей жестами, что, мол, теперь они тут хозяева. Во дворе, который был
«буквой П», они разместили подвижную кухню, транспорт, лошадей. Когда
приходило их время обеда, им приносили горячее и мясное. Это очень вкусно
пахло, и в соседней комнате мы ждали, что нам хоть что-нибудь достанется.
Ан-нет, это гестаповцы. Но квартировали они недолго, съехали с нашего
двора.
Будни наши были невеселые и голодные. Чтобы не умереть с голоду,
мама, рукодельница наша, шила мягкие игрушки, кукол, клоунов, Буратино и
др. Вышивала салфетки - гладью и ришелье, ткала красивые маленькие коврики и продавала. Ходила зимой через море по льду на санках в деревни и
меняла свои вещи и поделки на зерно, картошку и на материал для своих поделок.
Питались очень скудно. Вода с крупой - кукурузой, перловкой - без
масла. Хлеба не видели. Но, как дети, были счастливы, что у нас есть мама,
папа, бабушка, два деда Федора, что мы не разлучены войной.
Три долгих года мы жили в «ежовых рукавицах». Но вот долгожданный
1943 год наступил! Летом развернулись бои по освобождению Таганрога.
Немцев выбивали их города бомбами и снарядами из-за моря. Но доставалось
нам!!! Многих соседей мы потеряли при обстрелах, нас Бог сохранил. Хотя
вспоминаем, как в такие дни нам было необходимо передвигаться по городу,
пока нет тревоги, но вдруг в пути нас заставали сирены, и вдали слышался гул
самолетов. Это значит, летел «бомбовоз». Мы скорей с тротуара сбегали под
заборы, где было менее опасно при разрушении зданий. Так нас старшие
учили.
Очень страшными и трагическими были дни, когда Советские войска
выбивали немцев из города. Было разрушено много жилых домов. Мне помнится, как в наш двор попал снаряд, прямо в трансформаторную будку микрорайона. Наш дом и квартира очень пострадали от бомбы, упавшей в соседний двор, и от артобстрелов. Мы фактически остались без крова и поэтому
поселились временно во флигеле на ул. Колодезной.
С горечью вспоминаю, как в результате осколочного ранения, после
разрыва артиллерийского снаряда во дворе нашего дома погибла наша лучшая
«подружка» Лида, которой в то время было 16-17 лет. До войны она училась в
старших классах. А во время оккупации таганрогские школы не работали, и
Лида много времени проводила с нами, мы были соседями по подъезду. Она
учила нас читать, петь, сама очень хорошо пела и играла на пианино.
В один из роковых для нее дней, когда начался артобстрел, мы с мамами
успели спрятаться в подвал дома - наше первое в жизни убежище. Ревели
сирены, раздался взрыв, но Лиды не было. Обе (ее и моя) мамы выскочили из
подвала и обнаружили ее в подъезде с оторванной выше локтя рукой. Мамы
положили ее на тачку (мужчин тогда не было с нами, они куда-то делись),
отвезли во вторую больницу, недалеко было. Но спасти ее врачи не смогли:
слишком большая была потеря крови. Я до сих пор помню тот подъезд, в котором кровью Лидочки были широкой полосой залиты панели от 3-го до 1-го
этажа. Как плакали и горевали мы с сестрой! Ее образ, красивой, улыбающейся всегда, с широким румянцем на щеках, вьющимися волосами, забыть
просто невозможно. Пусть эти воспоминания будут молитвой о вечной ее
памяти!
И вот настало утро 30 августа 1943 года! Было тихо, солнечно ... И вдруг
мама увидела из ворот двора, что по ул. Дзержинского по дороге строем идут
солдаты. Она стала кричать, сообщая всему двору: «Смотрите! Наши!» Эти
слова мы никогда не забудем! В них столько радости и горести. «Наши» - это
просто символ счастья! Люди и детвора стали выскакивать из всех уголков,
где прятались, и из подвалов, где жили, так как жить было негде. Люди бросались на солдат - это была пехота. Шли они к центру города. На вид это были
молодые ребята с усталыми глазами, с опаленными солнцем лицами, запыленные с ног до головы. А впереди шел знаменоносец, который нес боевое
знамя. Но оно было серо-красного цвета с большими серыми пятнами (цвет
красного знамени). Нам это запало в память навсегда! 3а пехотой очень медленно следовали по ул. Ленина танки, на которых во весь рост стояли солдаты.
Они спрыгивали, а люди их хватали и качали, подбрасывали, целовали, бросали на танки цветочки. Все плакали, и мы с сестрой и мамой были здесь, все
это видели и радовались. И эту Радость с большой буквы, я ни с какой радостью сравнить не могу до сегодняшнего дня.
Отец мой, Кирилл, по болезни не был призван на фронт, он остался с
семьей в городе, но где-то скрывался. Все эти три года оккупации отца дома не
было. Но в этот день 30 августа 1943 г. мы увидели его слабым и рыдающим.
Он рыдал, упав на стол, сидя от бессилия, потом опомнился, стал нас целовать.
После взял Светлану и ушел на митинг, посвященный освобождению Таганрога, который был организован в сквере, напротив бывшего дома Пионеров, где
было Гестапо в дни оккупации. Здание было разрушено и после пожара еще
дымилось. Это была, я думаю, божья кара, как символ уничтожения самого
злого на земле - фашизма. Сестра Светлана рассказывает, что в городе было
море народа, невозможно было идти, люди теснили, и отец взял ее на руки,
поставил на плечи, как он называл «на барана», и так в течение всего митинга
она была в безопасности и могла дышать полной грудью. Было много цветов,
слез, аплодисментов и огромной радости, которую она помнит до сих пор.
Владимир, муж Светланы, рассказывает, что наш Таганрог и все прилегающие деревни и села были освобождены частями 130-й и 416-й дивизий,
получивших название Таганрогских после войны за наше освобождение. Это
запомнилось ему потому, что он жил недалеко от предприятия, которому было
присвоено звание этих дивизий. Оно называлось «Артель инвалидов им. 130-й
и 416-й Таганрогских дивизий».
Светлана вспоминает, что она ходила с отцом через несколько дней после
митинга на Банковскую площадь, где была установлена виселица с повешанными предателями и надписью «Смерть предателям Родины». Да, это зрелище не забыто ею! (В её 76 лет!).
После освобождения Таганрога отец, как работник завода «Красный
Котельщик», получал одежду, которую в качестве трофея выдавали сотрудникам. Кроме того, получал форшмак из соленой кильки - это был деликатес.
На делянке, то есть огороде, который получал отец от завода в районе земель
Северного поселка, взрослые вместе с нами высаживали семена кукурузы и
подсолнечника, затем вместе собирали урожай. После на изготовленной отцом «драчке» (приспособление для размола кукурузы) мы, дети, по очереди
кукурузу «рушили», то есть отдирали от кочана и размалывали на кашу, которую любим и по сей день! А называется она «мамалыга».
Руководство Таганрога после освобождения города выдавало карточки
на хлеб: рабочим - 500 гр, школьникам - 300 гр, иждивенцам - 250 гр в день. Но
получить хлеб мы старались по месту жительства, то есть в соседнем магазине. Но хлеба завозили немного, и, чтобы даже по карточке получить свою
долю, стояли в очередях с раннего утра (иногда и ночью), ждали, пока привезут хлеб, нервничали, хватит ли нам, злились на инвалидов, беременных,
мам с младенцами, которые приходили, как нам казалось, когда хлеб заканчивался.
Вот в какой атмосфере рос наш детский организм! Но мы еще и учились
в школе, где много чего требовалось для учебы.
Помогал бабушки Оли муж - дедушка Федор (отчим отца моего). Он
занимался торговлей, как частное лицо, продавал табак, папиросы. Вырученные деньги он тратил на нашу семью: покупал муку и пшено на пропитание, а нам покупал тетради, и учебники, форму школьную, завтраки. А самое
неоценимое то, что он платил за наше с сестрой обучение в средней школе.
Это было в сумме 150 руб. в год за каждую из нас. Благодаря нему мы с сестрой
получили среднее образование в те тяжелые послевоенные годы.
Освобождение было началом победного шествия Советской Армии. Мы
по-прежнему заслушивались сообщениями по радио о том, как драпают
фрицы, радовались, но все же ждали конца войны. Много оставалось проблем
после бомбардировок и обстрелов, и все время хотелось кушать.
В 1944 году отец, как работник завода Красный Котельщик, получил
квартиру в Круглом доме (единственный дом в городе такого типа) на ул.
Свердлова, 107. Кстати, в 2004 году мне со Светланой и Владимиром пришлось побывать в той квартире, которая часто снится до сих пор. Мы посмотрели, как живет наш милый Дом, вспомнили его атмосферу, повстречались с его жителями, из которых на сегодняшний день осталось три человека (из старожил) моего возраста, то есть подружки моего детства.
Собственно, на Круглом доме и заканчиваются мои детские воспоминания. Там все жили как одна семья, ходили, друг к другу в гости, чтобы занять
луковицу, соль или стопочку масла. Но все это было без отдачи, так как ты ко
мне пришел что-то занять, а я к тебе завтра приду что-то просить. Все дети
были очень дружны и подельчивы, играли в хорошие игры: в школу, в больницу, в детский сад, в казаки-разбойники. Отец мой помогал нам устраивать
спектакли и концерты в центре двора, и жители дома выходили, усаживались
на скамеечках на балконах, как в театре. Часто выделяли нам «мелочь» на наши
детские радости.
Но эта «симфония детства» для нас с сестрой закончилась через 9 лет.
Мы переехали на другое место жительства в 1952 году.
Очень трудно без слез вспоминать о маме. Ей было всего 36 лет, когда
она умерла в результате обширного кровоизлияния в мозг, как результат голода и стрессов войны. Умерла быстро 29 февраля 1948 года, оставив троих
детей. В то время у нее в 1947 году 04.03 родился сын Владимир, то есть ко
дню ее смерти ему был всего один год.
С 1943 года, когда от завода «Красный Котельщик» было открыто ремесленное училище, мама работала в нем комендантом. Располагалось училище в здании «сорокашки» - напротив завода. Мы еще были с сестрой дошкольниками, и она брала нас на работу, где мы были под ее и девушек-учениц присмотром. Нас любили и тоже давали нам «образование».
Я это вспомнила, чтобы обратить внимание всех, кто будет это читать.
Какие тяготы, ужасы пережили наши родители в военные годы, а мы под их
«крылышком» сохранились, конечно, нервными и больными, часто дерзкими
и нетактичными ...
и очень хочется, чтобы молодое поколение сочувствовало нам и жалело
нас стариков, обделенных миром и покоем.
Нам с сестрой за 70, но самым скорбным и горьким событием в нашей
жизни навсегда остается смерть нашей мамы Тамары Федоровны Есменской
(Калабуховой), Когда весть о ее смерти достигла училища, где она работала,
то все ее ученики и сотрудники училища, и весь наш Круглый дом заполнили
весь двор. И траурная музыка звучала громко, как в замкнутом помещении, и я
видела, как падали в обморок женщины, а вопли ... Это страшно вспоминать
нам без слез. И как в песне поет А. Варум: «Хоронили всем двором ... » Несли
до кладбища на руках...
Через много лет, в 2004 году последний раз мы устроили встречу друзей
детства в Круглом доме. На встречу приехали трое друзей наших из Москвы,
они теперь москвичи. Но дом для всех навеки остался родным и близким.
Чтобы скрасить грусть, я при вожу стих «Ода Круглому Дому», написанный по
нашим рассказам поэтессой Людмилой Кирьяковой, моей любимой подругой,
прошедшей по жизни со мной много лет.

Ода круглому Дому

Все знакомо и близко, —
С детства памятный Дом ...
Ты торжественным обелиском
Всюду в сердце моем.
Сколько шалостей детства
Милый дворик хранит!
И сегодня ты средство
От ненужных обид.
Здесь играли мы в прятки ...
Здесь учились мечтать.
Жизни трудной загадки
Ты помог разгадать.
Ты как вечности символ
Бесконечен и кругл.
Ты нас радовать призван
Наш причал, верный друг.
Мы оставим заботы,
Вновь вернемся сюда,
Что судьбы повороты,
Что упрямцы года.
Вот смеешься ты звонко,
И светлеет твой взгляд,
И я снова девчонка -
И глаза так блестят!
Вновь замкнутся дороги
На тебя милый Дом.
Вместе мы в Таганроге
Песни детства поем.

*фото 1937 г.