Психотерапевт

Участковый врач недавно мне говорит:
- Вам,  –  и быстренько  зырк на  обложку моей карточки, - Василий  Васильевич,
я выпишу направление к иглотерапевту.
  Свои средства, стало быть, уже исчерпала. Впрочем, если  б я произнес – исчерпал, никто бы не удивился.
По половому признаку  нашего участкового терапевта можно идентифицировать, только когда она направляется  в больничный туалет и открывает дверь под литерой Ж.
Высоченная  как гренадер. Сухая как палка. Над верхней губой пробиваются усики. Щеки в красных пятнах. Ходит в мужской ушанке-обманке и дубленке-синтепонке.  Разденется – из-под халата больничного выглядывают черный свитер, черные брюки, а из-под брюк – черные полуботинки на толстой подошве.
С больными говорит – как воздух рубит.
Спрашивать – безответно.
Спорить – бесполезно.
Взял направление, посмотрел расписание.
После обеда отправился.
Там у них, где  иглами тычут, отдельное помещение. Сначала  - коридор, а в него выходят несколько комнаток. Похоже на физкабинет с отдельными кабинками.
 Вышла их главная руководительница. На одну ногу прихрамывает. Взяла направление.
 - Так. Что болит? На что жалуетесь?
-  У меня, доктор, хронический бронхит. Вот острую стадию заглушили. А  мне еще с ним всю зиму зимовать…
- Понятно. Поставим  Вам  иголочки. Когда-нибудь так лечились?
- Нет, - говорю, - не приходилось.
- Ну, надо же когда-то начинать. Раздевайтесь, ложитесь.
Лег на кушетку за занавесочкой, жду.
Приковыляла. Начала иглы втыкать. Вежливая, поминутно спрашивает:
- Больно  - не больно.
- Не больно, - утешаю ее.
Переживательная  дамочка!
Лежу и чувствую – кашлять страшно хочется.
- Можно кашлянуть?
- Нет, - говорит, - не желательно.
Томлюсь, креплюсь.
- Ох, - прошу, - снимайте. Не могу, кашель душит.
Она с недовольным видом, но сняла всё-таки.
Я как начал кашлять.
Она:
- Всё правильно идет. Сначала обострение, потом излечение.
Ладно, думаю. Хожу к ней, терплю. Только вот - обострение есть, а излечение даже на горизонте не маячит.
Кашляю не ее кушетке так, что иголки валятся.
Она слушала, слушала, прихромала:
- Как себя чувствуете?
Я  кашлем  отвечаю.
Она:
- Ладно, давайте отсюда иголочки уберем. Что еще беспокоит?
- Правое колено болит.  Не так чтобы очень…
Она прямо вцепилась в это колено.
- Давайте лучше его полечим. А уж бронхит сами долечивайте.
Повтыкала иголки в ногу и велела смирно лежать. Лежу. Но чувствую – нога немеет, а потом болеть начала нестерпимо.  Тихонечко позвал ее.
- Так и должно быть. Сначала обострение…
Помню, помню. Полежал еще чуток. Невмоготу. Опять позвал. Она прибежала, прихрамывая.
- Вот  еще бы немного потерпели, до конца сеанса осталось… - смотрит на часы.
- Ой, не могу больше!
- Мужчины совсем боль не терпят!
Сняла иголки, а я -  встать-то кое-как смог, а идти не могу. 
Попеняла мне, какой я неудачный пациент – всем помогают иголки, а мне не помогли.
Велела посидеть.
Посидел, да и поковылял восвояси, ногу приволакивая. 
- Нет, - думаю, - хватит. Или иголки не для меня, или я не для иголок.
Опять сижу  на приеме у терапевта. 
- Ну что с Вами делать, - задумалась, - А я Вас  к психотерапевту еще не направляла? Не помню…
Это что ж у нее, склероз? Ой, нет, они его любят называть девичьей  памятью!
А я сижу и размышляю, как мне выгоднее ответить. Был я там или не был?
Больничный, может, продлит? А психотерапевт не так страшен, он же только говорит, колоть ничем не будет.
Ну, психотерапевт так психотерапевт, не психиатр же!
- Нет, - отвечаю, - там я не был, но слышал, помогает.
Получил новое направление, пошел  с ним.
А у  психотерапевта   всё  - не как у простого врача:  отдельная рекреация, направо по коридору – его  кабинет, а налево просматривается большое помещение, зал или приемная.
Постучал в дверь кабинета.
- Да,- голос изнутри.
Вошел, а кабинет – пустой!
- Проходите.
Сделал два шага – никого. Прямо сказка. «Аленький цветочек ».
Еще шагнул.
Ба, доктор за шкафчиком сидит, его и не видно. Маленький, худенький, носик востренький, глазки тупенькие. Точнее сказать,  как две оловянные пуговицы выше носа пришиты.
- На что жалуетесь?
- А Вам, доктор, рассказывать симптомы или проблемы?
Посмотрел так, что понятно стало без слов – хорошо б ни того, ни другого, а дали бы спокойно чай за шкафчиком допить.
- Вот,  - говорит, - Вам листочек с тестом. Вы пока выберете фигуру.
А сам – опять за шкафчик.
На листке –  треугольник, квадрат, прямоугольник и круг.
Тестировать меня вздумал! А для чего я техвуз оканчивал? Разве не понятно, что самая совершенная фигура – круг! Обвел я его, больше делать нечего. Стал по сторонам смотреть.
 Красивый у психотерапевта кабинет!  Цветы в больших горшках длинные мясистые стебли тянут. Как там по-латински – не знаю, а у нас их называют «тёщин язык». Рыбы в аквариуме к стеклу подплывают, глаза на меня  таращат. Всё для релаксации.
Помолчал, словно обдумывая. Пописал что-то в моей карточке.
Посмотрел на меня еще раз. Где–то я недавно такой взгляд видел. А, у рыб у его!
- А теперь прошу Вас закончить фразу, только сразу. Первое, что в голову придет.
- ?!
- «Если все против меня, то…»
- То я против всех!
- О! – говорит он, - Как  неожиданно!
- Что ж тут неожиданного?
- С кругом не вяжется.
- А Вы мне  хотели вязку с кругом устроить?
- А с чем же еще?
Сказал – и сам смутился.  А я расхохотался.
- Простите, - говорю, - доктор. Я не хотел … э…э …
- Насмешить?
- Ну, можно и так сказать. 
- Так… Группы у меня уже все набраны, но Вас, так и быть, устрою…
- За то, что смех жизнь продляет?
- Ну, можно и так сказать…
Уткнулся в свои записи, потом поднял глаза к потолку, считал что-то оттуда и заявил:
- Вот в этой группе одно место оставил. Давайте Вас на него и запишу.
- Ой, спасибо большое. 
-  Можно сегодня к 14.
- Так я сейчас домой схожу и вернусь, к 14.
Вообще-то я, пока  на больничном, спал в это послеобеденное время, но не будешь с врачом спорить, тем более при такой его заботе.
 Пришел в 14, не спавши и почти не евши-не пивши. Спешил. Велели без опозданий.
В коридоре стоит сам. Руководит движением – ручкой налево машет.
Прошел. Огромный зал. На полу ковер. Ряды глубоких кресел.
Сел во втором ряду. Рядом какие-то дамы  в шалях пуховых, в платках, в кофтах самовязанных. Тихо переговариваются меж собой свистящим шепотком: передних зубов не хватает у каждой первой. На мужчин искоса поглядывают. А их в зале-то почти и  нет. Раз-два, и обчелся.
Я новенький. Меня разглядывать начали. Но я не из пугливых. Они меня украдкой,  а я их – в упор. Отстали.
Вышел на передний план целитель душ наших, включил  музыку, приятную такую, обволакивающую… Уж не знаю, кто ее сочинил, Чайковский или, наоборот, Шнитке? Не разбираюсь я в этом. Сижу  слушаю, что дальше будет.
  А дальше пошло неожиданное.
- Кто виноват в наших болезнях, – проникновенным голосом произнес доктор.
Он не спрашивал, а словно размышлял. Все молчали. Одна бабка тихо, словно про себя, прошептала:
- Всё грехи наши…
Доктор  словно не слышал и продолжал тем же душу забирающим тоном:
- Вот приходят к врачу, жалуются – сердце болит. А не подозревают, что болит оно  - от скупости!
Дамы так и охнули, за сердце схватились.
- У сердечников повышен уровень гормонов тревоги, который и приводит к спазму сосудов. Самые чувствительные – это сосуды мозга, значит, возникает опасность мигреней и даже инсульта!
Народ подавленно молчал. Никто уже на сердце не жаловался.
А доктор припечатывал дальше:
- А почки?
- Это уж от пьянки, - храбро произнесла сидящая  рядом со мной  пожилая трезвенница.
- А вот и нет. Не только! Почки – это болезнь трусости.
- Как? – перепугалась храбрая старушка.
- Надпочечники, - сурово продолжал доктор, - выбрасывают повышенное количество адреналина, что способствует повышению артериального давления. Вы все слышали про почечное давление?
Старуха потянулась перекреститься, но подумала, что этот ее жест неминуемо продемонстрирует то самое отсутствие крепости духа, и просто почесала себе лоб.
- А если банально простудился? –  вежливо спросил я  и деликатно кашлянул.
- Жадность, – приговорил меня доктор. -  Скупой обделяет себя, а жадный  хочет всего и много. Ему страшно с чем-то расстаться. Отсюда - непроходимость кишечника, запоры, нарушения обмена веществ, снижение иммунитета.  А простуды и вегето - сосудистая  дистония  - это первые вестники.
- А вот у одной моей знакомой всегда щеки красные, - не сдавался я. Участковую нашу имел в виду. Что про нее доктор скажет? Интересно послушать про болезни и тайные пороки врачихи.
-  Похоже на аллергию, -  определил психотерапевт. А после актерской  паузы выдал приговор, -  Гнев! Удовольствие от ссор! Раздражение  нервной системы заставляет нервные клетки постоянно находиться в состоянии боевой готовности. Если ферментов мало – человек может стать аллергиком после первой же вспышки ярости.
  Ого! С врачихой-то  надо полегче на поворотах. Хорошо, что предупредил.   
- А вот органы дыхания, - тут он выразительно посмотрел на меня, - тесно связаны с эмоциональной стороной человека.  Неумение открывать свои чувства может привести даже к астме.
- Простите! Не  расслышал: открывать или скрывать? Что надо делать? – поинтересовался ветхий старичок, оттопыривая ухо ладошкой в крапинках.
- Жене – открывать. А от жены – скрывать!  - прокричал ему сосед.
Но доктор даже не улыбнулся. Всем стало неловко за вопрос старичка.
Чтобы  сгладить неловкость, второй мужчина с каким-то подобострастием  процитировал:
- «Плохих не говорил бы  слов,
Так не остался б без зубов»
Такой стишок я прочитал в одной статье о пародонтозе. Или о кариесе? А потом мне наш  районный протезист сказал, что зубы выпадают у сплетников. Я тогда подумал, что это шутка…
Он еще не успел договорить, а  бабки стыдливо прикрыли кончиками платков щербатые рты.
- Вводную часть мы на этом закончим, - подвел итог доктор.
Он прибавил звук, но музыка закончилась,  послышался шум морского прибоя.
- Сядьте поудобнее. Расслабьтесь.  Думайте о хорошем. Представьте, что вы чайки в небе. Вы  парите, парите над морской гладью. Вам хорошо. Крылья несут и несут вас вдаль. Вы спокойны. Все  земные заботы отступили. Вам хорошо. Хочется отдохнуть. Глаза закрываются.  Веки тяжелеют. Мышцы лица расслабляются. Вы спокойны. Вам хорошо. Вам хорошо. Все заботы покинули Вас.  Вам не о чем беспокоиться. Все плохое уходит и растворяется вдалеке. Вы спите и видите прекрасный сон.  Все хорошо, все хорошо…
 Народ  начало клонить  в сон, а некоторые  даже захрапели.
 Один я, как дурак, сижу и глаза таращу:  ну чего хорошего?
Спал бы я сейчас дома один в мягкой постели, вот это было б хорошо! А тут, среди храпящих людей? Неуютно, неловко. Вдруг тоже захрапишь? При  всех? Спинка кресла давит на шею. Ноги не вытянешь. 
Сна ни в одном глазу. Смотрю  на него. Он на меня. Тоже сеанс. «Кто кого переглядит» называется.
Промучился час. Ушел разбитый.
На другой день с утра одной мыслью мучаюсь: ходить – не ходить?   
Не пойдешь – напишет наша участковая  в больничном:  «Нарушение режима».
Будешь на работе объяснять, что   гипнозу не поддаешься.
 
Пошел. Опять с тем же успехом провел час, согнувшись в неудобной позе, слушая    похрапывания и заливистые рулады спящих соседей.
Чувствую – доктор наш мною недоволен. Порчу я ему общую картину сна.
Прикрыл глаза, наблюдаю.
А он побормотал, побормотал, поглядел,  все ли  уснули и …включил магнитофон. Оттуда доносится  практически то же: «Всё хорошо, всё хорошо,  всё к лучшему в нашем лучшем из миров».
Старо как мир. Осмеяно еще в 18 веке Вольтером.
Если всё так хорошо – что мы тут делаем? Что мы тут лечим? Раньше недугов таких не знали.
В конце третьего  безуспешного  сеанса моего усыпления  психотерапевт бросил мне на ходу:
- А Вас прошу задержаться.
Старушки посмотрели на меня как на двоечника, оставленного после уроков.
Пошел в кабинет с тещиными языками и рыбами.  Доктор  уже там, но на меня  другим взглядом, востерько так, смотрит.
Я  ему в свое оправдание:
- Доктор,  ну что делать – не все ж гипнозу поддаются.
И даже пример привел из мировой литературы- «Марио и волшебник» Томаса Манна.
- Тут не цирк! – строго оборвал меня. – И я не гипнотизер! Я не фокусы показываю! Кто хочет вылечиться, тот следует рекомендациям врача!
Я аж поперхнулся или закашлялся. А он:
- Вот, вот! Боюсь, что Вы так и уйдете отсюда – покашливая и прихрамывая!
Хотел ему  сказать, что прихрамываю я после иглотерапии.  Да что-то раздумал…
 И сказал совсем другое:
- Вот и я, доктор, этого же боюсь!