Авторский перевод новеллы Э. Хемингуэя Солдат дома

Гарольд Крибс ушёл на войну из Методистского колледжа в Канзасе. С тех пор у него сохранилась фотография, запечатлевшая его среди «братьев» в одинаковой одежде с белыми воротничками. Он поступил на службу в корпус морской пехоты в 1917 году и не возвращался в Штаты до самого 1919-го, когда 2-я дивизия не была отозвана с Рейна. О рейнских деньках напоминала другая фотография, на которой Крибс запечатлелся на фоне Рейна с двумя немецкими девушками и своим приятелем капралом. Товарищи тщательно заботились о своей форме, но их старания пропали даром, так как немки – не красавицы, а Рейн вообще не попал в кадр.
Когда Крибс вернулся в родной городок в Оклахоме, чествование фронтовиков уже давно закончилось. Годом раньше местечко было охвачено настоящей истерией: ветеранов приветствовали и поздравляли так рьяно, что торговцы раздавали им товары бесплатно. Но в те дни, когда Крибс запоздало вернулся, торжества давно закончились. Никто не спешил восхищаться фронтовиком, более того, над ним подшучивали, так как бывший морской пехотинец вернулся спустя год после окончания войны.
Сначала Гарольд, побывавший во многих памятных местах Франции (Шампани и Суассоне), не хотел говорить о войне. Потом, со временем, появилось желание с кем-то поделиться воспоминаниями. Только вот теперь уже никто не хотел слушать «фронтовые истории». В городке хватало актуальных и волнующих тем для разговора, нежели меркнущие воспоминания солдата. Крибс искал того, кто бы послушал его рассказы о войне, и был готов рассказывать снова и снова. Не находя таких желающих, Гарольд понимал причину этого. Ребята, вернувшиеся раньше, давно уже напичкали горожан военными байками. При этом те истории, которые фронтовики так легко и непринуждённо рассказывали, почти всегда оказывались ложью. Несколько раз Крибс участвовал в таких беседах и, подавляя отвращение, лгал так же, как и все. Правда, ложь Гарольда была неважной и заключалась в приписывании себе того, о чём он слышал от других солдат. Но его байки, не смотря на размах, вовсе не были сенсацией в бильярдной, где ежедневно каждый фронтовик рассказывал какой-нибудь вымысел, стремясь перещеголять своих товарищей. Например, часто можно было услышать историю про бой в Арджедонском лесу, когда немецкие пулемётчики расстреляли все патроны и отправили за новыми лентами…местных девчат. Каждый рассказчик норовил поговорить именно о внешности этих самых немецких девчат. И каждый слушатель уже столько раз о них слышал, что, вероятно, смог бы без труда себе этих девушек представить. Но никого из публики не волновало, почему немецкие пулемётчики не убежали, оставшись без патронов. Для праздных трепачей было гораздо веселее и увлекательнее обсуждать прелести арджедонских девчат, которых, если разобраться, из рассказчиков сам не видел. От таких историй Крибс ощущал тошноту. Как-то раз в бильярдной ему довелось встретить настоящего бывалого фронтовика. Но беседы не вышло: оба с непринуждённым видом немного поболтали о каких-то мелочах и разошлись. Ещё бы, что может один старый вояка сказать другому? Ведь обоим доподлинно известно, что на войне в первую очередь страшно и что в сражениях почти никто не ведёт себя как сказочный герой. А обсуждать грязь, холод и свои трясущиеся от ужаса колени, конечно же, никому не хотелось.
Шло время, закончилось лето. Крибс спал почти до полудня, вставал и шёл гулять, брал книги в библиотеке, читал, пока не надоест, и снова шёл на прогулка. Когда наступала вечерняя прохлада, Гарольд заходил в бильярдную. Гонять шары Крибс был большим любителем. Дома, в глазах младшей сестры и матери, ветеран слыл героем. Его мать приносила бы ему завтрак в постель, если бы, конечно, он бы этого хотел. Она часто просила рассказывать ей о войне, но, ясное дело, Гарольд этого не делал. Отцу же прошлое сына было безразлично. Глава семейства занимался бизнесом и был бы очень не против, если бы сын помогал ему в качестве водителя. Тем более, что машина в семье была.
Ничто не менялось в городе, кроме того, что местные девчата взрослели. Они жили в мире милых грёз, и Крибс не собирался переубеждать их. Зато Гарольд очень уважал наблюдать за девушками. В городе хватало красоток, только теперь они носили короткие стрижки. А в те дни, когда Гарольд уходил на войну, так стриглись либо совсем маленькие девочки, либо оконченные модницы. Теперь девчата носили свитера и приталенные рубахи с кружевными воротниками. Крибс любил смотреть, как девушки гуляли в парках или по улицам. Ему нравилось в них всё: от шёлковых чулок до маршрутов прогулок. Но Крибсу нравились девушки именно в парках или на улицах, но никак не в кафе-мороженое. Там он ни за что бы не составил им компанию. Самим же девушкам был неинтересен угрюмый фронтовик. В принципе, Гарольд был бы не против завести знакомство с какой-нибудь местной девицей, но делать для этого что-либо ему не хотелось. Можно сказать, что, желая романа, Гарольд жалел то время, которое ушло бы на ухаживания. Крибс же никаких сложностей или условностей не хотел. Ему вовсе не улыбалось ходить с кем-то под руку, ежеминутно изрекая какой-нибудь милый вздор. Да оно того и не стоило.
Гарольд хотел идти по жизни, куда глаза глядят, без осложнений и последствий. Более того, по серьёзному он и не нуждался в подруге. Армия приучила к этому. Находясь в казарме или на плаце, парень мечтает о женщине просто, без разбора имён и лиц. Но нуждается ли он в ней по-настоящему? Вряд ли. Встреча с женщиной воспринимается солдатом как озорная проделка, вот и всё. В армии Крибс полагал, что вполне может обойтись без женщины, но время от времени спал с ними. «Ты не нуждаешься в женщине и потому сё реже вспоминаешь о ней», - думал он. – «Рано или поздно ты получишь женщину, если, конечно, созреешь в достаточной степени. Просто заранее не загадывай, а всё остальное приложится». Таким образом, казарменная школа и здесь оказывала ветерану услугу.
Сейчас, уже не будучи в казарме и не собираясь туда возвращаться, Гарольд не отказался бы от девушки, но при условии, что она без проволочек пошла бы за ним. Но здесь, дома это во много раз усложнялось по сравнению с тем, что было в Европе. Во время войны у Крибса были и французские девчата, и немецкие. Об этом обычно не говорят. Гарольд не мог в обществе рассказывать о своих амурных делах, но, правда, и не хотел распространяться на эту тему. Но для себя он вывел, что во Франции по женской части было гораздо проще, чем дома. А ещё лучше было в Германии. Оттуда даже не хотелось возвращаться! Гарольд не хотел идти домой! Тем не менее вернулся. Вот и сидел теперь в парке, наблюдая за гуляющими девушками. Глядя на девушек, Гарольд вспоминал их ровесниц из Германии и Франции. Но, мир, в котором жил Крибс, не был их миром. Хотя, конечно, он мог бы заговорить с ними. Рассказать что-нибудь интересное, попробовать развлечь. Но оно того не стоило. Проблем уже и так хватило через край. Так что ветеран смотрел, но не более того. По крайней мере, не сейчас.
Сидя на лавочке, Гарольд читал книгу о войне. Это было историческое исследование, а Крибс любил всё, связанное с историей. Большая часть книг, читаемых Гарольдом, были именно такими. Разглядывая карты военных кампаний, фронтовик испытывал чувство, что они с сослуживцами написали хорошую историю. По крайней мере, приняли деятельное участие в её написании. И теперь карты сражений Великой войны обязаны своим существованием именно им, это своеобразные иллюстрации приключений Крибса и других американских солдат. Тем более, что Гарольд в своё время был хорошим солдатом и вполне мог гордиться этим.
************************************
Одним прекрасным утром, когда Крибс по своему обыкновению валялся в постели, его мать вошла в спальню и села на кровать. Она разгладила передник и заговорила:
- Я говорила вчера вечером с отцом, Гарольд. И он готов достать для тебя машину.
- Да, - удивился Гарольд, который только проснулся. – Взять машину?
- Да. Твой отец чувствовал, что иногда ты бываешь не против водить автомобиль, но мы договорились с ним только вчера.
- В таком случае я буду очень благодарен.
- Нет, постой. Отец хотел бы, чтобы мы подробно обсудили этот вопрос.
- Так и поступим, - Крибс вылез из постели.
- Ты спустишься завтракать, Гарольд, - поинтересовалась мать.
- Как только оденусь.
Мать ушла, и, умываясь и одеваясь, Крибс слышал, как она хлопочет на кухне. Наконец, он спустился в столовую, где его ждала сестра.
- Здорово, гари, - сказала она. – Ты старый соня. Зачем ты так поздно встаёшь?
Крибс смотрел на неё. Гарольд любил свою сестру. Она была самой лучшей сестрой на свете.
- У тебя есть какая-нибудь газетёнка, - спросил он. Сестра дала ему «Звезду Канзаса», и брат, пролистав почти всю газету и открыл спортивную страницу. Обычно ему удавалось читать спортивные новости и есть одновременно.
- Гарольд, - заглянула в столовую мать. – Не испачкай газету. Отец не будет читать «Звезду», если она окажется грязной.
- Я вообще-то не собирался ничего пачкать, - успокоил её Крибс. Сестра села за стол и посмотрела, что он читает.
- Сегодня мы всей школой играем в бейсбол, - заявила она. – Я буду на подаче.
- Хорошо. Как нападающий?
- Я умею подавать лучше многих парней. Ведь ты сам учил меня. Другие девчата так не могут, - хвастала сестра.
- Да?
- Я всем говорю, что мой кавалер. Ты кавалер, Гари?
- Ты права.
- А что, если мой брат станет твоим кавалером потому, что он мой брат?
- Понятия не имею.
- Будь уверен. Ты был бы моим кавалером, Гари, если бы я была достаточно взрослой и если бы ты хотел этого?
- Уверен. Ты уже сейчас моя девочка.
- Я в самом деле твоя девочка?
- В самом деле.
- И ты любишь меня.
- Ох-ох, - вздохнул Гарольд.
- ты всегда будешь меня любить?
- Конечно.
- И ты придёшь на игру?
- Может быть.
- Ах, Гари, ты не любишь меня. Если бы ты любил меня, ты бы обязательно пришёл на игру.
Мать Крибса пришла их кухни в столовую. Она принесла тарелки с яичницей, картошкой с беконом и тарелку пирогов.
- Ты, пожалуй, иди одна, Хелен, - сказала мать. – Я хочу поговорить с Гарольдом.
Она положила перед сыном яичницу, хлеб и пироги с сиропом. Затем она села напротив сына.
- Я бы хотела, чтобы ты сейчас отложил газету.
Крибс выполнил её просьбу и вопросительно посмотрел на мать.
- Ты решил, что будешь делать?
- нет, - отозвался Гарольд.
- Ты вообще думаешь о том, что время идёт, - мать потихоньку начала сердиться.
- Мне нечего сказать по этому вопросу.
- Бог каждому даёт дело по душе. Он не разрешает сидеть, сложа руки. В Его царстве все работают.
- Я не в Его царстве, - по-прежнему невозмутимо ответил Крибс. - Со временем, кстати, мы все там будем.
Гарольд почувствовал стеснение и обиду, как и всегда при подобных разговорах. Это была уже не первая попытка нравоучений со стороны родителей.
- Я сильно волнуюсь за тебя, сынок, - мать встала. – Я знаю, каково тебе. Я знаю, как на самом деле слаб человек. Так же я помню, что рассказывал мой отец, твоя дед, о Гражданской войне. Я молилась за тебя каждый день.
Крибс без интереса рассматривал свой бекон и ничего не отвечал.
- твой отец тоже волнуется. Он считает, что ты потерял тягу к жизни. Чарли Симмонс, твой ровесник, имеет хорошую работу и собирается жениться. Все ребята устраиваются; они где-то ищут свои места. Ты сам видишь, как парни вроде Чарли Симмонса становятся гордостью нашего городка.
Крибсу по-прежнему было нечего сказать, и он продолжил молчать.
- Не оглядывайся назад, Гарольд, - говорила мать. – Мы с отцом тебя очень любим, и я хочу сказать тебе, что большую часть страданий ты уже перенёс. Твой отец не хочет ограничивать тебя именно поэтому. Он полагает, что ты смог бы водить машину. Если ты захочешь завести девушку, мы тоже не будем против. Мы хотим, чтобы  у тебя всё было хорошо. Но ты должен устроиться на работу, Гарольд. Отец не переносит этого безделья. Ты должен заняться честным трудом, как он говорит. Утром он просил передать, что ты можешь зайти к нему в офис.
- Это всё?
- Да. Ты не любишь маму, дорогой мальчик?
- нет.
Мать коротко глянула на сына через стол и заплакала.
- Я никого не люблю, - добавил Крибс. Ему самому не нравилось текущее положение дел. Он не мог сказать матери того, что она хотела услышать. Но не мог и видеть её такой. Было глупо говорить то, что он сказал. Так Гарольд только мучил мать. И она плакала, опустив голову на руки.
- Я не собирался этого делать, но и любить тебя тоже не собираюсь. Ты что, не можешь поверить в это?
Мать перестала плакать.
- Мать, поверь мне.
- Хорошо, - удивлённо отозвалась мать. – Я верю, что ты не хотел меня обидеть.
Гарольд поцеловал мать, и она произнесла:
- Я твоя мать. Я носила тебя под сердцем.
- Я знаю. И остаюсь твоим хорошим мальчиком.
- Ты похоронишь меня и будешь молиться за меня, Гарольд, - спросила она. – Помолись со мной сейчас.
В столовой зазвучала молитва. Потом мать попросила:
- Теперь ты молись.
- Я не могу.
- Давай же.
- не могу.
- Ты хочешь, чтобы я всегда за тебя молилась?
- да.
Крибс поцеловал мать и вышел из дома. Вот так он был вынужден начинать всё с начала. Гарольд не хотел, чтобы его учили жить. Он чувствовал неловкость перед матерью, но то, что она делала, было несерьёзно. В принципе, Крибс мог бы пойти в Канзас-Сити на поиски работы. При желании можно было даже пойти за работой в офис отца. Но Гарольд хотел идти по жизни плавно, без рывков и поворотов. Такой уж у него был путь. И ветеран хотел, чтобы этот путь вывел его на школьный двор, где играла в бейсбол Хелен.


Рецензии
Хемингуэй - один из моих любимых писателей. И Ваш перевод превосходен, по моему!

Роман Дих   16.09.2010 06:01     Заявить о нарушении
Как это ни странно звучит, я эту новеллу перевёл в своё время по необходимости. Готовился в аспирантуру поступать, английский язык сдавать, и вечерами в караулке переводил.

Михаил Таканов   16.09.2010 18:37   Заявить о нарушении