Глава семнадцатая. Возвращение

Глава семнадцатая.
Возвращение.

-Лизочка, так как насчет моего предложения?! – спросил я, как ни в чем ни бывало выходя поутру из ванной.
(При виде меня Лиза словно окаменела, и я увидел по ее глазам, что она борется со своим желанием броситься мне на шею.)
-Шестьдесят второй пункт очень меня позабавил! – наконец сказала Лизавета, вытаскивая из-за пазухи и бросая мне в лицо смятые листки, на которых я когда-то изложил целых сто сорок пять причин своей любви.
Сверившись со списком и найдя вышеупомянутую шестьдесят вторую причину, я решительно заграбастал Лизочку в свои объятия, и шепнул ей на ухо:
-Ну что, может, не будем дожидаться нашей смерти?! Хочешь, пойдем на кладбище и напугаем сторожа прямо сегодня ночью?! Переоденемся в белые одежды… а?!
-Без проблем! – с готовностью отвечала Моя Любовь.
-Вытащи для нас две простыни из грязного белья… - распорядился я, не выпуская Лизу из своих рук. (Страсть как люблю побыть одиноким, но симпатичным привидением, особенно в тихие лунные ночи!)
***
-Ты зачем чистые простыни приперла?! – возмущался я через пять минут, решительно возвращая Лизавете свежее постельное белье, - Я же ясно сказал – возьми две простыни в корзине с грязным бельем! Чем грязнее, тем лучше! Я, может, в этих самых простынях в земле двести лет хранился! Поэтому простыни у меня должны быть грязные! А куда деваться? – объяснил я Лизе, - Всюду проклятые погодные условия, чтоб им сдохнуть…
…Немного погуляв по кладбищу в белом, мы не смогли добудиться сторожа, который мирно спал в своей каморке, и поэтому вернулись домой ни с чем…

***
На следующий же день после своего возвращения я помчался, полетел, побежал…куда бы вы думали? К своей маме! (Как хорошо, что маму можно увидеть, не проходя сквозь сложную систему зеркал где-то на границе небытия и реальности!)
Потянувшись к своему звонку у двери нашей коммунальной квартиры, я на секунду замер, прислушался, и тут же слегка офонарел. Из-за двери доносились детские вопли, смех и топот десятков ног. Этого не могло быть в реальности! Ведь в нашей коммуналке, помимо мамы и соседки тети Глаши, давно уже никто не жил! Огромной семье армян наконец-то дали жилье, и теперь третья комната в нашей коммунальной квартире стояла закрытая.
Постояв минут десять под дверью, я осмелился и все-таки нажал на кнопку звонка. Никто не открыл. Нет, такого просто не могло быть! Ведь мы действительно когда-то жили в квартире с выходом на эту самую лестничную клетку! И даже кнопка звонка оставалась прежняя, но теперь (как я догадался спустя пять минут) она не работала. Поэтому никто не открыл передо мною дверь и не вышел мне навстречу. А детский гомон за дверью тем не менее не смолкал. Тогда я, плюнув на все условности внутрисоседских отношений, стал жать звонок, принадлежащий нашей соседке, Глухерье Антоновне, или просто тете Глаше. Он тоже не работал. Нажимать на звонок в комнату армянской семьи я не стал. К тому же, это было абсолютно бесполезно – ведь никакой семьи армян уже года два не было в нашей квартире. И я стал стучать. Сначала – костяшками пальцев по косяку. Потом – кулаком в дверь. А затем двумя кулаками и ногой. (Стучать в дверь двумя кулаками и двумя ногами сразу я не мог, исходя из некоторых объективных причин). 
Так или иначе, а минут через пятнадцать я достучался. Замок щелкнул, дверь заскрипела, и на пороге появилась моя мама в окружении целого табора мелких товарищей от трех до пяти лет.
-Ой, Толик… - поприветствовала меня мама, - Ты заходи, что стоишь на пороге? У нас уж полгода назад два лишних звонка отключили…С тех пор, как соседка, теть Глаша, умерла…Так что теперь я тут одна!
(Последние слова мамы никак не вязались с десятком детей, играющих вокруг нас в салочки.)
-А…это что? – спросил я, отловив одного карапуза и показав его маме.
-Это не что…Это дети! Я ведь частный детский садик открыла… - объяснила мама, забирая у меня из рук карапуза.
-Как же ты…одна справляешься? – удивился я, с опаской поглядывая на резвящихся младенцев.
-Почему же одна?! – удивилась мама, - У меня здесь и медсестра, и повариха, и нянечек три человека, и логопед! И представь, все они живут в нашем доме! И все – на пенсии!
-А я-то думал – куда все старушки со всех лавочек у подъезда подевались! А ты их, оказывается, к делу приспособила! – тут же догадался я.
-И детей теперь со всего двора к нам ведут! – с гордостью объяснила мама, - Вот, уже мест не хватает…договариваюсь сейчас, чтоб квартиру под нами, на первом этаже, тоже под детский садик снять…
(И в этом была вся моя мама! От которой можно было ожидать любых, любых неожиданностей! Всюду и везде, хоть в одном мире, хоть в другом…Короче говоря, по обе стороны зеркала!)

***
-Ты мне звонил, про сестру спрашивал, и я тут вспомнила одну историю… - радостно говорила мама, пропуская меня на кухню, - Мне тебя в роддоме перепутали, сказали, что ты – девочка! Представляешь, приносим мы с отцом нашу девочку домой, разворачиваем, а она – мальчик! – рассмеялась мама, наливая мне чаю.
-Может, я не ваш? – съязвил я.
-Да нет…оказалось, что все правильно! – успокоила меня мама.
-Просто не смогли сразу точно определить, мальчик я или девочка! – не без ехидства предположил я, - Когда современная медицина быстрыми шагами ушла вперед, человека она забыла где-то далеко позади!
-Я тогда сразу хотела бежать в роддом и выяснять, того ли младенца нам завернули… - продолжала вспоминать мама, - А отец говорит: не надо, и так сойдет!

***
Вернувшись к себе в ресторан, я увидел Отару, Лизочку и Джессику, которые по очереди давали интервью малоприятному худосочному субъекту в поношенном пиджаке и с диктофоном в руках. Как только я вошел во двор, тип подскочил ко мне, и пару раз щелкнул перед моим носом фотовспышкой. Короче говоря, мужик с диктофоном сам нарывался на неприятности. Взяв плюгавого мужичонку за шиворот, я молча вынес его за калитку…
…А на следующее утро уже читал в “Луховицком Октябренке” новую статью, посвященную собственному непотребному поведению:
“…Гражданка Кукушкина-Розенберг, допрошенная нашим журналистом-криминалистом, пролила свет на сбежавшего от нее жениха, заявив на очередном журналистском допросе, что пропавший жених, разгуливая по дому в нетрезвом состоянии после двадцати трех часов, случайно упал за шкаф, где и провел три дня до своего полного протрезвления и вылезания на свет божий… Дорогие девушки!” – обращалась местная газета к нашим соотечественницам, - “Дорогие девушки! Этот поучительный пример из жизни простой российской невесты говорит нам о многом! Не допускайте ваших пьяных женихов разгуливать по коридорам вашей квартиры после одиннадцати вечера! Соблюдайте технику безопасности и правила обращения с нетрезвыми женихами! Держите их после двух бутылок водки в своей постели, во избежание проваливания нетрезвого жениха в зеркало или за шкаф! Вовремя стелите клеенку под простыню, на которой спит ваш пьяный жених! Своевременно предотвращайте затопление соседей по дому ввиду прохудившегося жениха! Будьте вдвойне осторожны, увидев, как ваш пьяный суженый, потеряв координацию движений, размахивает кулаками в вашем направлении! Уклоняйтесь от прямых контактов кулаков жениха с незащищенными частями вашего тела! Особенно берегите глаза от соприкосновений с кулаками: при случайном попадании кулака в глаз немедленно обращайтесь к врачу!”
Статья в газете была так похожа на инструкцию по эксплуатации пьяных женихов, что я невольно огляделся: не лежит ли это храпящее, писающееся чудо где-нибудь поблизости, упакованное в подарочную коробку с бантиком на лысине и ценником на лбу. Однако, несмотря на все предупреждения газетчиков, никакого пьяного жениха в нашем доме мне обнаружить не удалось. Тогда я снова заглянул в зеркало, и с огромным облегчением увидел там себя. То есть свое отражение, конечно же! (Хотя, надо вам признаться, подходить  слишком близко к зеркалу я все же не рискнул: а мало ли что?!)
…Запихав оскорбительную статью вместе со всей газетой в помойное ведро на кухне, я посчитал свои взаимоотношения с прессой благополучно закончившимися, и пошел смотреть телевизор, наивно полагая, что внимание журналистов к моей выпивающей особе на сей раз ограничилось одной лишь нелицеприятной газетной статьей. Но, стоило мне включить черный ящик марки “Соня”, как хорошенькая дикторша с кабельного канала местного телевиденья тут же принялась рассказывать всё ту же самую, наисвежайшую, и уже порядком потрепанную, новость:
“…Вчера вечером счастливая невеста призналась нашему репортеру, что жених никуда и не терялся, а просто в пьяном виде завалился за шкаф…”
После такого сообщения я еще дня три к телевизору не подходил: боялся. Выкинуть телевизор в помойное ведро вслед за газетой мне было как-то жалко, но и отключить себя, а заодно и весь ресторан, от кабельного телеканала тоже рука не поднималась. Поэтому всю следующую неделю я отдыхал от Черного Ящика по имени “Соня” в компании со своим другом Владиком, который никогда, за всю мою жизнь, ни одного плохого слова мне не сказал.

***
-Толик, а куда девался Бим? Ты его не видел?! – взволнованно спросила Лизочка как-то утром, через неделю после моего возвращения домой. Заместо ответа я воззрился на свою любимую девушку с некоторым удивлением. После этого Лизиного замечания меня заинтересовал один насущный вопрос, а именно: как Лизочке вообще удалось заметить мое трехдневное отсутствие, и кто ей первым сообщил о том, что я куда-то пропал? Джессика? Отара? Сырояйцев?! Наши клиенты?! Местные журналисты?! (Надеяться на то, что Лизочка заметила мое отсутствие самостоятельно, было бы просто глупо.) Укоризненно посмотрев на Лизавету, я молча, но очень красноречиво вздохнул. Однако разговор у нас зашел вовсе не обо мне и не о моих переживаниях, а о собаке, и ссориться с Лизочкой из-за пропажи Бима мне совсем не хотелось. Вот почему я достаточно честно признался:
-Ты знаешь…только не ругайся…Я подарил нашу собаку моей сестре…Бим ей так понравился, что я не выдержал, и отдал!
-Ой, а где живет твоя сестра? Мне бы хотелось иногда встречаться с Бимкой… - заканючила Лизочка.
-Она…она живет очень далеко! – на ходу сочинил я, - Не уверен, что у нас получится когда-нибудь выбраться к ней в гости! – разочаровал я Лизавету.