Глава 8. Дальше только хуже...

ГЛАВА 8. ДАЛЬШЕ ТОЛЬКО ХУЖЕ…

Что же делать… Третья попытка открыть дверь плечом с разбегу не увенчалась успехом. Только шуму понаделал. Если кто живой и был в подъезде, то уже в курсе, что внизу какой-то ненормальный ломится в чужую квартиру. В обычное время давно бы вызвали наряд милиции, или вышел с ножом разбираться какой-нибудь мужик (самый смелый) в семейных трусах и тапках на босу ногу, с обвисшим пузом и волосатой грудью, а за спиной кудахтала бы жена, в халате нелепой расцветки, с испачканным кремом лицом. Хотя нет, зачем же обманывать самого себя! Никто бы и носа не показал, потому что когда дело касается другого человека (особенно, если он попал в беду), соседи превращаются в наблюдателей, сторонних и незнакомых, безмолвных свидетелей, чтобы потом участковому все в деталях рассказать, не забыв при этом влезть в камеру местного телевидения. И если бы сейчас на лестничной площадке был свет, а в квартирах жильцы, наверняка бы хоть один да наблюдал за мной, как я грубо и бестактно вламываюсь в чужую жизнь. Как бы мне хотелось в этот момент достать из кобуры пистолет, прислонить дуло к глазку, но не впритык, а так, чтобы по ту сторону двери видели, как я медленно отвожу назад курок, плавно кладу палец на спусковой крючок, губы изгибаются в ухмылку и… Пиф-паф, прошептал я и сдул воображаемый дым. Кстати, раз речь зашла о пистолете, то... Я посмотрел придирчиво на дверь. С виду хлюпкая (непонятно, почему не получилось выломать, видимо, правду мама говорила в детстве про кашу, надо было больше есть), простая деревянная, обитая какой-то безвкусной темной гадостью, да еще эти с белыми шляпками в виде цветочков гвоздики и проволока, соединяющая их, образуя причудливый узор. Перевел взгляд на замок. Одна штука, подсчитал про себя. Тоже незамысловатый, прошлого столетия, наверняка, с широким язычком и двумя оборотами по часовой стрелке. Очередной раз удивился, улыбнулся, даже тихо хихикнул, над собой, над своей немощью. Хотя не смешно, больше страшно, сила… она ведь нужна, особенно сейчас, в это нелегкое, опасное время.
- А что, если… - я посмотрел на замок, хмурясь. – Да какая теперь разница, все равно пошумел прилично.
Пистолет был в руке. Я снял его с предохранителя, прислонил к замочной скважине, отвернулся и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, разносясь гулким эхом по всему подъезду. Теперь точно все (если эти «все», конечно же, были) узнали о моем вероломном пребывании тут. Странно, что хозяйка нужной мне квартиры до сих пор не проявила признаков жизни. А вдруг уже поздно? Эта мысль больно кольнула в самое сердце, заставив думать и двигаться быстрее. Отойдя на шаг назад, я с силой ударил ногой по двери. Что-то хрустнуло. Непреодолимая преграда наконец-то поддалась. Второй удар распахнул дверь настежь.
Я медленно переступил порог, разрывая темноту светом от включенного фонарика. Не поворачиваясь к выходу, прикрыл дверь. А квартирка маленькая, прямо каморка какая-то, причем ужасно знакомая. Будто я тут уже был, совсем недавно... во сне, – неожиданно вспыхнуло озарение. И вправду, расположение комнат такое же, и мебель вроде бы та же. Только порядок. Все на месте, а не разбросано по полу, не сломано, не разбито. По спине пробежал легкий холодок. Выходит… Нет, нет, нет, не может быть, не сходится. Тогда что это было, сегодня ночью? Сердце бешено застучало. Я на негнущихся ногах прошел в комнату. В углу стоял диван, накрытый покрывалом. И больше ничего. Никого. Вздох облегчения. Я уже было собрался развернуться, как неожиданно что-то сильно ударило по голове.
- Ах ты, скотина такая! Вот тебе! Получи! Будешь знать, как по чужим квартирам лазить! – девушка, что есть силы, ударила меня сковородкой второй раз, потом третий. Левая рука, выставленная вперед словно щит, онемела от боли.
- Да прекрати ты, я тебе не враг, - пытаясь поймать тяжелый предмет правой рукой, кричал я в ответ.
- Ага, конечно, перестану, так ты сразу ножичком мне под сердце, - ехидно зашипела незнакомка.
- Ты меня сейчас до смерти забьешь. Я, между прочим, пришел тебе помочь. Помнишь меня? Это же я! Я тебе консервы дал! – голос сорвался на крик.
- Так это ты? – сковородка замерла на мгновение в нескольких сантиметрах от руки. Этого было достаточно, чтобы успеть схватить любимый предмет боевых домохозяек и отбросить его в сторону.
- Угу, - пробубнил я, вставая с пола и потирая отбитую руку. – Ничего не скажешь, теплый прием.
- А не надо было дверь мне выламывать! Как я теперь буду закрываться? Знаешь, ты не первый, кто решил по квартирам пройтись.
- Ммм… - я призадумался. И вправду, как? Нужно что-то придумать. Я начал осматривать интерьер комнаты в поисках чего-нибудь подходящего для решения возникшей проблемы. – А у тебя есть…
Но я не договорил. Не успел. За спиной раздался какой-то приглушенный стук, звук, похожий на… Повернувшись, я увидел, что девушка лежит на полу и, кажется, без сознания.
Ох уж эта паника. Кто ее вообще придумал. Иногда мне кажется, что мужчины гораздо нежнее и слабее в эмоциональном плане, нежели женщины. Если что-то идет не так, выходит за рамки обыденности, в голове вылетают пробки, мозг выключается и перестает функционировать, наступает кромешная тьма, власть обретает чувство страха, абсолютного неведения. Да, спустя какое-то время заработает аварийное освещение, вернуться силы, появятся здравомыслящие решения. Но пока длятся эти бесконечно-резиновые минуты неизвестности, мы, словно маленькие дети, сидим, забившись куда-нибудь в угол, грызем ногти, обливаемся горькими слезами и зовем на помощь. А все оттого, что мужчины изначально поставили себя на вершину Олимпа, привыкли контролировать жизнь вокруг и не думать о мелочах, в которых, как раз, и вся загвоздка. Мы можем починить кран в ванной, но понятия не имеем, какая таблетка нужна от головной боли. Мы укрощаем разбушевавшиеся стихии и охотимся на диких зверей, но панически боимся маленьких детей, особенно если речь заходит о смене подгузника или купании. В трудную минуты мужчины ищут рациональность в происходящем, чтобы принять решение исходя из общепринятых законов, женщины же действуют по ситуации, включая свою интуицию и эмоции. И когда мы не находим логическое объяснение случившемуся, не понимаем элементарного, наступает ступор. Конец дороги. Тупик.
И вот сейчас, глядя на лежащую без сознания девушку, я был охвачен жуткой паникой. Все мысли перемешались. Сны, видения, реальная жизнь сплелись в один безумно запутанный клубок. Я боялся, что девушка умрет, или, еще того хуже, откроет глаза то создание из сна. Мне было страшно, отражение в зеркале могло существовать на самом деле, и человеческого во мне с каждым днем становится все меньше и меньше, или это всего лишь больное воображение, начальная стадия шизофрении? Непонятные шорохи, еле слышные вздохи, невидимые и пронзительные взгляды… Мне все это кажется? Трудно поставить уверенную точку. Ведь мир менялся, становился иррациональным, вместе со зданиями рушились законы бытия, обрекая нас на мрачное будущее.
Я поднял девушку с пола и отнес ее на диван. Первое, что необходимо сделать, привести незнакомку в чувства. Пульс прощупать не было возможности, но едва уловимые движения грудной клетки говорили о том, что жизнь в этом маленьком, практически невесомом, исхудавшем теле еще теплится. Марлевая повязка на лице девушки съехала, и я увидел следы запекшейся крови в уголках губ. Нужно спешить. Время безжалостно отбирало у меня минуты, за нерасторопность придется платить. И не дай Бог чьей-либо жизнью.
Сидя на диване, я судорожно вспоминал занятия по медицинскому обеспечению. Из тех немногочисленных лекций, что успел прослушать, запомнилось только одно: спирт – всему голова, то есть нет, спирт – всем бедам ответ. Вот. Так говорил наш преподаватель, полковник медицинских наук Грушин. С его приходом в аудитории заканчивался воздух, а через несколько минут и само занятие, так как чему-либо учить нас Александр Петрович (и отчество ведь какое характерное) был не в состоянии, а желанием и тягой к науке сами мы не отличались. Вот и выходило, что все мои знания основывались лишь на нескольких увиденных плакатах в коридорах на кафедре да в первых двух вводных главах в учебнике. Но подобные ситуации там точно не описывались.
Поиски в квартире аптечки (а именно в ней я намеревался найти ответ на свой вопрос, ну или хотя бы какую-либо подсказку) не увенчались успехом, зато позволили узнать о хозяйке много интересного. Шкаф с одеждой рассказал о хорошем вкусе, скромной практичности и столичной изысканности. Правда, ящик с нижним бельем заставил меня немного покраснеть. Под телевизором (что стоял напротив кровати) стопкой лежали диски с фильмами. Шедевры отечественного кинематографа, несколько иностранных картин, удостоенных множества наград и премий. Какие-то фильмы смотрел, о некоторых читал, но о большинстве, к своему стыду, даже не слышал. Немаловажную роль в жизни девушки, судя по всему, играли книги. Их было много, что называется, на любой вкус, от серьезной классической литературы до легкой ироничной прозы на один вечер. На маленьком журнальном столике у окна одиноко лежал томик с сонетами Шекспира. Я открыл книгу в том месте, где была закладка. Черным карандашом едва заметной линией подчеркнуты четыре строчки: «По совести скажи, кого ты любишь? Ты знаешь, любят многие тебя, но так беспечно молодость ты губишь, что ясно всем, живешь ты, не любя…»  Я удивленно посмотрел на девушку. Интересно, это она о себе или для кого-то? Приятно удивили картины в коридоре, в особенности «Поцелуй» Климта. Словно сыщик на месте преступления, с огромной лупой, в резиновых перчатках (а именно так я себе и представлял себя в данный момент), ползая на коленках и заглядывая в самые невообразимые места (да простит мне мои деяния хозяйка), я обследовал каждый сантиметр этой маленькой чудо-квартиры. Я ходил и удивлялся, сколько всего знакомого, родного, похожего было в жизни незнакомки с моей. И это мне нравилось.
В серванте, среди многочисленной хрустальной посуды, нашелся семейный фотоальбом. Пододвинув вплотную к окну небольшое кресло, я поудобнее уселся (насколько это было возможно в моем положении и обмундировании) и принялся рассматривать фотографии. На самой первой невероятно красивый ребенок, завернутый в детское покрывало, мирно спал на руках у мамы. Умиротворенная улыбка младенца, и светящаяся от счастья лицо женщины вызвали у меня ответные чувства. У отца страх в глазах, смятение на лице, нерешительность, ведь слишком огромны руки у него для такого крохотного создания. Черно-белые карточки сменились цветными. Ребенок взрослел. Вот первый велосипед и первые разбитые коленки. Потом скрипка и безграничная радость от наконец-то закончившегося ненавистного занятия (это чувство мне знакомо не понаслышке). Бальные танцы, белые платьица, и непременно вальс с юным кавалером. Потом школа, и первый класс. Одинаково-коричневая форма, пышные банты, смешные сандалии. Дни рождения уже не в кругу семьи, рядом появляются подружки, симпатичный мальчик, чуть позже другой, третий… сбился со счета. Выезды на природу, походы, прогулки. Пейзажи великой и могучей Волги, уха на золотистом пляже под песни у костра. Березовый лес и трехлитровая банка, привязанная к стволу дерева, наполовину наполненная мутноватой белой жидкостью. Солнечная поляна, усыпанная земляникой, полевые цветы, венки из одуванчиков. И, конечно же, непременный атрибут всех фотографий – улыбка, звонкий смех, лукавый прищур глаз хозяйки квартиры. А вот выпускной. Уже совсем взрослая, готовая (а надо ли?) к взрослой самостоятельной жизни. На одной из фотографий девушка с огромным букетом цветов стоит у входа в школу, по обе стороны от нее – родители, счастливые, гордые, с некой печалью в глазах, едва заметной, но все же уловимой. Я вытащил карточку из альбома и убрал в карман вещевого мешка. На память. Это была последняя фотография, после нее лишь пустые листы. Их белизна смеялась черным противным смехом. Огромная жирная точка.
Я поднялся с кресла, поставил альбом на место и подошел к окну. Дождь стучал по стеклу, крупные капли стекали кривыми струйками вниз, образуя причудливые рисунки. Нелепая картина мгновения жизни. А вокруг по-прежнему разрушенные здания, разбитые машины, выжженные деревья… Вот она - реальность, вот настоящее, а фотографии… это уже даже не прошлое, это сказка, миф. Тяжелый вздох с шумом вырвался наружу.
В комнате раздался тихий стон. Девушка наконец-то очнулась.
- Привет, - прошептала незнакомка.
- Привет, - ответил я.
- Ты кто?
- Ангел, - как можно серьезнее сказал я.
- Ангел? – удивлена. – Что-то ты на него не особо похож, - приподнимаясь на локтях, девушка с интересом посмотрела на меня.
- Так и у вас тут не рай, - улыбка тронула кончики моих губ.
- Это уж точно, - согласилась со мной незнакомка. Каждое слово, казалось, давалось ей с трудом. Каждый звук был наполнен безграничной грустью и неминуемой безысходностью. – Я – Катя.
- Антон.
- Рада знакомству, – улыбнулась. Я знал это, хотя и не видел из-за повязки у нее на лице.
- Я тоже.
- Так что здесь произошло?
- Ты потеряла сознание. По-видимому, слишком активно меня била сковородкой. Растратила все силы…
- Да я не про это, - перебила девушка. – Что случилось с городом? Атомная электростанция в Балаково накрылась или то, что я думаю?
- Второе… - Я снова отвернулся к окну. Дождь по-прежнему стоял стеной. Маленькие лужицы превратились в огромные озера, а небольшие ручейки стали полноводными реками. Казалось, что там, наверху, решили сегодня устроить тут, на земле, генеральную уборку, целью которой стало желание смыть в водосточные трубы любое упоминание о человечестве. – Военные немного померились силой… И уничтожили мир…
- Как уничтожили мир?
- А вот так… За считанные минуты легким движением руки, - язвлю.
В комнате повисла тишина. Она свинцовой тяжестью навалилась на плечи, сдавила грудную клетку, вытесняя воздух из легких.
- И что, спасения не будет? – снова надежда… и не столько вопрос, сколько мольба о помощи.
- Боюсь, что не будет, - ответил я, не поворачиваясь к Кате. Лишь бы не смотреть в ее глаза, лишь бы не видеть немой укор, ненависть, злость…
- Выходит, что все зря, все мы умрем? – ее голос дрожал.
Катя закашляла. Я повернулся к  девушке, чтобы ответить, утешить, сказать, что все будет хорошо. Но она, зажав рот рукой, быстро спрыгнула с дивана и побежала в ванну. Хлопнула дверь. Кашель сменился рвотой. Через минуту все прекратилось.
Я подошел к двери и постучал:
- Все нормально?
- А как ты думаешь? – раздался приглушенный голос, полный боли и отчаянья. – Сейчас выйду.
Я прошел на кухню, достал из шкафа чистый стакан и налил в него немного воды из пластиковой канистры. Запасы были на исходе. Из еды – только то, что вчера передал через окно.
За спиной раздались шаркающие шаги.
- Вот держи, - я повернулся и протянул стакан с водой Кате. – Давно начались приступы?
- Неделю назад где-то.
- Плохо…
- Я знаю.
Я подошел к девушке поближе, взял ее за плечи, посмотрел в глаза, глаза маленького напуганного ребенка, потерявшего своих родителей в огромной толпе людей:
- Скоро мне нужно будет уйти, но я вернусь. Я заберу тебя с собой, в убежище. Я договорюсь, я смогу. Обещаю…
По щекам Кати покатились слезы, робкие, неуверенные, но спустя мгновение хлынул настоящий соленый океан. Девушка разрыдалась. Она обняла меня за шею и прижалась. Губы шептали слова благодарности.
- Мне страшно. Очень. Каждый день для меня пытка, ночь превращается в кошмар. Кто-то постоянно ходит за дверью, дергает за ручку, стучит. Они знают, что я тут. Знают и ждут. А я не могу спать. Боюсь, что как только я усну, они придут… - снова плачь. Катя уткнулась мне в грудь и ревела, не разобрать ни слова.
- Кто они, кто придет? – спросил я, поглаживая девушку по голове.
- Я не знаю, но это не люди, - она немного отстранилась от меня и посмотрела мне в лицо. – Понимаешь? Не люди… Я видела их, краем глаза, на улице. Жуткое зрелище. А еще, когда кто-то из них умирает, они набрасываются на мертвое тело и раздирают его на куски. С дикими воплями, шипением, радостно повизгивая. Они дерутся за мясо себе подобных, дерутся на смерть! А потом едят… прямо там же, очищая плоть от одежды, будто бутерброд от бумаги, в которую он завернут. Даже сквозь закрытые окна я слышу, как рвется плоть, ломаются кости, как эти мерзкие твари жуют, чавкают и глотают…
- Какая мерзость… - я поморщился, представив картину, быстро начал дышать, чтобы подавить возникший рвотный рефлекс. Желудок недовольно заурчал
- А собак вы видели? Что с ними стало… – девушка немного успокоилась, вытерла рукавом рубахи слезы. Потом она забралась на диван, села, поджав под себя ноги, укуталась в плед. – Иногда они пробегают, держа в зубах человеческие конечности. Руки, ноги… Правда, в последнее время собак что-то не видно. – Катя хихикнула, тихо. – Пожрали, наверное, всех.
Снова молчание. Тяжелое, неуютное.
- Я умираю… - не вопрос, а утверждение, холодно, спокойно. – Мне не известно, сколько осталось у меня времени, но то, что мой конец близок, это точно.
- Не говори так, - я опустил глаза вниз. Вру, причем нагло. Я и сам понимал, что девушка больна. Но согласиться с ее словами я не мог. – Мы тебе поможем, вылечим, спасем.
- Знаешь, я и сама так думала, - Катя стала говорить очень тихо, практически шепотом. - Все ждала, надеялась, верила. В книжках ведь на этот счет многое написано. Но когда в городе через неделю не появились отряды гражданской обороны, все стало ясно. Спасения не будет. Все разбежались, словно крысы с тонущего корабля, система была разрушена, войско разбито, а правящая верхушка уничтожена. Каждый боролся за свою жизнь сам, как мог. У кого было оружия, тот имел все, остальные собирали падаль. Я смотрела на новый мир через вот это самое окно. Видела, как люди… тогда это были еще люди… озираясь по сторонам, выходили на улицу. Мужчины… в основном это были они… вооруженные палками, металлическими трубами, ножами, всем тем, что попало под руку, шли искать еду, лекарства, одежду. Все, что поможет им хоть ненадолго отсрочить смерть. Они понимали, я думаю, что понимали, конец близок, но от этого еще сильнее, еще упорнее хватались за любую возможность прожить еще хотя бы день, час, мгновение. Я помню, как люди сторонились трупов собак, как спустя какое-то время робко подходили и палками переворачивали начинающие гнить тела, отворачиваясь и морщась от отвращения… Видела, как в один прекрасный момент все изменилось… В ТО ВРЕМЯ КАК ВЫ СИДЕЛИ В СВОЕМ УБЕЖИЩЕ ЗА СТАЛЬНОЙ ДВЕРЬЮ И ЖДАЛИ, КОГДА ВСЕ СДОХНУТ!!!
Катя кричала, надрывая голосовые связки, до хрипоты, вкладывая в каждое слово всю свою злость, ненависть, презрение. Я не решался вставить и слова. А должен был? Я стоял и молчал. Она…
Она устала, и ей было страшно. Как и остальные жители города, девушка очень хотела жить. Но где-то там, за огромными дверьми в овальном кабинете или глубоко под землей или еще где, за нее все решили. Не спросили, не посоветовались. Просто сделали так, как велели поступить чьи-то амбиции, гордыня, вспыхнувшие эмоции.
Тишина, только редкие всхлипывания. Девушка лежала, уткнувшись лицом в подушку.
- Катя… Катя, ты меня слышишь? – я сделал шаг к дивану.
- Уходи… - не поднимая головы, ответила девушка.
- Катя, но… - еще шаг. Дотянуться, обнять, успокоить.
- УХОДИ!!! – снова крик, опять слезы.
- Хорошо. Если так хочешь, уйду. Я тебе оставлю пистолет, тут восемь патронов. Чтобы выстрелить, достаточно снять с предохранителя. Это такой маленький рычажок слева. И, пожалуйста, подопри входную дверь, положи несколько стульев на пол, чтобы их ножки достали до противоположной стены.
В ответ ни слова, только немой укор.
- Я вернусь, завтра, обязательно!
- Уходи… - в спину, словно нож в сердце, холодно и безжалостно.

Дождь наконец-то закончился. Я стоял перед подъездом и смотрел на небо. Черные, смолянистые облака противной жижей перетекали с места на место, извивались и переплетались словно черви. Где-то вдалеке сверкали молнии. Едва слышно гремел гром. И ни единого просвета. О солнце остается только мечтать. Эх… Я вздохнул. А еще верить и надеяться. Но не мне, нет. Хорошо бы детям, а так - внукам, правнукам… Наше поколение сполна должно хлебнуть той горькой настойки, что намешали в мировом котле. Чародеи хреновы.
Вскинув автомат и поставив его на автоматический режим стрельбы, я пошел по направлению к убежищу. Еще ни разу одному мне не приходилось ходить по разрушенному городу. Страшно и непривычно, страшно-непривычно. Сейчас я слишком легкая добыча. Никто не прикроет, не защитит, не поможет. Да еще эта обрисованная в самых радужных красках картина про жителей города. По спине пробежал холодок. Я завертел головой по сторонам. Но никого. В Багдаде все спокойно.
Голова гудела, дыхание было тяжелым, пот заливал глаза. Идти было невыносимо трудно, приходилось останавливаться. И чем дольше я шел, тем чаще были привалы. В какой-то момент захотелось все бросить, снять костюм и отдать свое тело на растерзание городу. И я так и сделал бы, честно, если бы перед глазами не появилась Катя, ее образ. Черные длинные волосы, закрывающие плечи, бесконечно-карие глаза с ноткой грусти, едва приоткрытые губы цвета спелой вишни. Белое платье до самой земли развивалось на ветру. Она смотрела на меня, молча, с сочувствием. А потом протянула руку.
- Пойдем, - где-то внутри меня прозвучали слова незнакомым шелестящим голосом. – Осталось немного.
Я медленно поднялся, закинул на плечо автомат и поковылял следом за Катей. Шаг, другой, третий. И еще тысяча, наверное, пока небо не сменилось нависающим, безжизненным, но таким же противно-черным, потолком коридоров госпиталя. Фонарик я не включал, шел на ощупь… до тех пор, пока не упал.
Лежа на спине, выплевывая изо рта кровь на стекло своего шлема, я смотрел на нее. Она склонилась надо мной. Красивая улыбка, влюбляющая, подумал я. И ослепляющий белый свет от ее платья… Я перевернулся на бок, чтобы не захлебнуться собственной кровью. Девушка в последний раз улыбнулась и пошла прочь, растворяясь во мраке.

Я стою на платформе и жду поезда. Смотрю на цифровое табло. Прошло уже десять минут двадцать две секунды. Двадцать три… Задерживается. Такое случается, но редко. Может быть, что произошло? Да нет, вряд ли. Это просто невозможно.
Из туннеля вырывается холодный поток воздуха. Я отворачиваюсь. В глаз попала соринка, пытаюсь достать ее, но не получается. Зараза, крепко засела. Хожу по платформе, ругаюсь и усиленно тру глаза. Останавливается поезд, и я захожу внутрь, ждать следующего не решаюсь. В наушниках громко играет музыка, вокруг только размытые пятна, ничего толком не видно. Двери закрываются. Чувствую, как поезд набирает скорость.
Плачу. Слезы холодными каплями стекают по щеке, с подбородка смахиваю их рукой. Перестарался, но своего добился – инородное тело покинуло мой организм. Достаю из кармана платок, вытираю лицо. Оглядываюсь по сторонам.
Один. И больше никого. В соседнем вагоне тоже пусто, и в следующем. Во всем поезде? Странно, ведь на платформе было столько людей. Не поехали? А вдруг поезд следует в депо… Становится неуютно, выключаю музыку, жду объявления следующей станции.
Стрелка часов лениво отсчитывает одиннадцатую минуту, но поезд не останавливается. Странно, очень. За окном со страшной скоростью черными змеями извиваются провода. Своей плотью они заполняют всю стену. Вот теперь страшно.
Вдруг поезд вырывается из туннеля в залитую солнцем долину. На многие километры к горизонту простираются поля. Трава сочно-зеленого цвета заставляет вспомнить рекламу про какое-то сливочное масло. Смеюсь. Никогда бы не подумал, что в такой момент могу вспомнить очередной продукт телезомбирования. Видимо, отлично у них все получается. Деньги текут рекой.
Впереди, уже совсем близко, вырастает город. Наконец-то оживают динамики. Следующая станция… но я ничего не могу разобрать, голос тонет в грохоте взрывов.
Одна за одной ракеты вгрызаются в каменную плоть города. Мегаполис стонет в предсмертной агонии. Ослепительные вспышки сменяются сокрушительными взрывными волнами. Все вокруг тает и плавится. Люди, не успев понять, что происходит, превращаются в пар. Другим везет больше (везет ли?), они успевают скрыться в метро, подвалах домов, убежищах. Небо озаряют яркие вспышки ракет, которым не суждено достичь земли, либо тех, чья задача взорваться именно там. Последний аккорд в этой грустной мелодии смерти.
Поезд останавливается посреди площади. Открываются двери. Противный голос, издеваясь, напоминает про инвалидов, пассажиров с детьми и беременных женщин. Озираюсь по сторонам.
Краем глаза замечаю какое-то движение, правда еще где-то далеко, напротив входа в вагон. Очередная взрывная волна, сметая все на своем пути, надвигается прямо на поезд, неся за собой только разрушение и гибель всему живому.
Это уже не страшно, это чудовищно страшно. Я вжимаюсь в кресло, закрываю лицо руками. В этот момент двери закрываются, поезд трогается с места.
За окном мелькают высотные здания, жилые дома, эстакады… На скорости все сливается в единое грязно-серое пятно. Я боюсь пошевелиться. Несколько раз ущипнул себя за руку, не помогло, значит, реальность. Почему-то верю. Футболка промокла насквозь, джинсы сухие, это не может не радовать. Сердце бешено бьется в груди, кружится голова. Тру виски, глубоко дышу, закрываю глаза.
Снова остановка. Двери вагона настежь. Город. Тот же, только разрушенный, пустой и безжизненный. Хотя нет. Приглядываюсь. Впереди кто-то есть. Кажется, люди. Они сидят ко мне спиной на корточках. На них какие-то грязные лохмотья. Кричу. Не слышат. Складываю руки рупором у рта. Теперь уже приходиться орать, чтобы наверняка. На последнем звуке голос срывается на хрипоту, но больше мне он и не нужен. Меня заметили.
Сначала с места вскакивает один человек, за ним еще двое. Ко мне бегут. Постепенно картинка становится четкой, даже слишком. Я делаю шаг назад, еще один и еще. Пока не упираюсь спиной в противоположные закрытые двери вагона. Жители города уже близко. И это… вовсе не люди…
- А я тебе говорила, - справа стоит Катя и улыбается. – Теперь ты мне веришь?
Мои глаза широко открыты от ужаса. Я вижу изуродованные лица приближающихся людей. Ошибся. Все же это они. Пока (еще?) они. Вокруг рта следы крови, свежей. Руки по локоть вымазаны… ей же. Один из приближающихся неожиданно спотыкается и падает, ломая себе шею о какой-то выступ в взъерошенном полотне дороги. Остальные тут же набрасываются на уже мертвое, но еще теплое тело, разрывая его на куски. Вагон сотрясает звонкий смех Кати. По телу пробегают мурашки.
Двери закрываются. В поезде теперь я не один. Тут и там сидят на первый взгляд незнакомые мне люди. Хотя… В соседнем вагоне замечаю коменданта, капитана Макарова, он мило беседует с какой-то девушкой. Оба улыбаются.
Напротив меня присаживается Катя. Она больше не смеется. Грустит и смотрит в пол. Пытаюсь заговорить, но она не отвечает. На девушке белое платье и туфли-лодочки. Белые.
Поезд снова делает остановку.
Ночь. Практически ничего не видно. Вырывающийся из окон вагонов свет на несколько метров рассеивает темноту, дальше – территория теней. Где-то вдалеке раздается рев, леденящий душу, сковывающий сердце. Слышна чья-то тяжелая поступь. Через несколько секунд соседний вагон наклоняется вбок, а еще через одну вдребезги разлетается одно из стекол. Лиловое щупальце, покрытое какой-то зеленоватой отвратительной слизью, протискивается в образовавшуюся брешь в поисках чего-нибудь съедобного. Кажется, находившихся там людей оно не замечает, а пассажиры, в свою очередь, не обращают никакого внимания на него. Пошарив по всем сиденьям, щупальце оставляет вагон и принимается за следующий. Тот, где нахожусь я.
Двери с шумом захлопываются. Выдох облегчения. Вокруг уже полно людей, многих из них я знаю. Все они живут со мной в убежище. Слева сидит Клык с Мышью, чуть дальше старший лейтенант Васин, Проныра, Фитиль. Я перестаю что-либо понимать. Откуда взялись они здесь?
Через какое-то время все встают и начинают скапливаться у дверей вагона. Со своего места поднимается и Катя.
- Ну что, ты идешь? – улыбаясь, спрашивает она.
- Куда?
- Как куда? Домой, - девушка удивленно смотрит на меня. А я не знаю, что ответить. – Что ты молчишь?
- Думаю…
- Да что тут думать, просто пошли и все. Там хорошо, правда, - она протягивает руку, игриво шевеля своими тонкими пальчиками.
Неожиданно перед глазами всплывает квартира Кати, ее слезы и мое обещание. Кажется, я начинаю понимать, что происходит. Вскакиваю с места, бегу в конец вагона и дергаю за ручку экстренного торможения. Раздается визг тормозов. Меня бросает на пол. Я обо что-то ударяюсь головой, корчусь от боли, хватая руками ушибленное место. Откуда-то сзади донеслось: «Какой же ты дурак, Антон…».

Я плавал в океане полнейшего умиротворения и спокойствия. Вверх, вниз, вправо, влево – куда захочу и когда захочу. Не было мыслей и чувств. Не нужно никуда спешить, что-то делать, за кого-то отвечать. Не было войны, многомиллионных смертей и радиации. Вообще, никого и ничего. Только я, безграничная невесомость… и вполне осязаемое счастье. Пока в какой-то момент яркой вспышкой в это огромное темное царство не ворвалась боль, возвращая все законы человеческого мира. 
Я застонал.
- Ну что, очнулся? – голос друга прозвучал неприятно резко.
- Да тише ты, не кричи, - прохрипел я, приоткрыв один глаз. – Лучше скажи, где я?
- Ты – дома! – прошептал Андрей, довольная улыбка засияла на его лице. – Только не особо радуйся, лучше придумай сначала нормальную отговорку, где ты все это время был. Кстати, твой пистолет я сдал вместе со всем снаряжением. Так что на этот счет можешь не переживать - и заговорщически мне подмигнул.
- Ага, спасибо, -  промычал я, снова окунаясь в приятную темноту. – Стоп! Подожди! Что ты сказал??? – чуть было не подпрыгнув на кровати, переспросил я. Последние слова друга неприятно ужалили, встрепенули. Ослышался?
- Говорю, что не стоит тебе сильно радоваться, пока не отчитаешься перед комендантом за свой маленький проступок.
- Это я слышал, - сердце бешено застучало, в глазах неприятно потемнело. – Что-то про пистолет…
- Я его сдал, - невозмутимым голосом повторил Андрей.
- Как сдал? Где ты его вообще взял?

* * *

Дождь давно закончился, но пробираться через городские завалы, идти по затопленной дороге, полной рытвин и ям, было по-прежнему неимоверно тяжело. К тому же, день прошел впустую. Группа возвращалась в убежище, так и не найдя ни одного склада или нетронутого мародерами магазина. Рюкзаки за спиной были пусты, а настроение с каждым сделанным шагом опускалось все ниже и ниже.
Проходя мимо очередного жилого дома, раздался одиночный выстрел. Группа бросилась врассыпную, каждый занял наиболее благоприятное положение для поиска и уничтожения  вероятного противника. Время шло, но кроме собственного дыхания и переговоров с командиром тишину ничто не нарушало.
Андрей посмотрел по сторонам и увидел знакомый дом. Тот, где по идее должен был находиться сейчас его друг, Антон. Появилось плохое предчувствие.
- Кажется, стреляли оттуда, - Андрей автоматом указал направление.
- Точно? – переспросил командир группы.
- Не уверен. Надо проверить. Разрешите мне и Клыку сбегать туда?
- Ну наконец-то, сейчас бы кому-нибудь да пробить черепок парой пуль, - развеселился Клык.
- Спокойно, сорвиголова! Распетушился тут! – рявкнул командир, после чего обратился к Андрею. - Разрешаю, только осторожно. Лучше вернуться с пустыми руками, чем с парочкой трупов.
От группы отделились два человека. На согнутых ногах, спина к спине, они начали обходить дом, за которым укрылись, направляясь во двор соседнего. Вокруг было спокойно. Даже слишком. Мертвая тишина пугала, заставляла нервничать, озираться по сторонам.
Подъезд встретил маленький отряд огромным черным провалом-пастью. Недолго думая, Андрей включил фонарик на автомате и шагнул внутрь. Клык нащупал во внутреннем кармане комбинезона свой счастливый зуб, перекрестился и последовал за товарищем.
Андрей понял сразу, какая квартира им нужна.
- Клык, ты здесь остаешься, следишь за входом в подъезд и верхними площадками. Если что, стреляй, патроны не жалей. Я внутрь.
- Хорошо, брат. 
Дверь ничто не держало, замок был выбит. Немного приоткрыв ее, Андрей протиснулся в квартиру, предварительно выключив фонарик. Шел он легкой походкой, плавно переступая с ноги на ногу. Оказавшись внутри, Андрей затаился. Но ни какого-либо шороха, ни малейшего звука он не услышал. Постояв без движения еще немного, напряженно вслушиваясь в тишину, Андрей наконец-то включил снова фонарик. Луч света заплясал по стенам, вырывая из темноты предметы интерьера.
Сначала Андрей заглянул в ванну с туалетом, помня прошлую историю с Антоном. Появлению за спиной людоедов он бы сейчас не обрадовался. Пусто. Только раковина вся в крови. На кухне Андрей тоже никого не нашел. Зато в зале…
На диване лежала девушка, в правой руке она держала пистолет. Пистолет Антона. Андрей сразу это понял, как только увидел красную маркировку убежища на рукоятке. Посвятив девушке на лицо, парень отвернулся. Мертва. Андрей вытащил из руки незнакомки пистолет и вышел из комнаты.
На кухне он забрал закрытые банки консервов, небрежно кинув их в мешок. Покопавшись в выдвижном ящике обеденного стола, Андрей нашел несколько коробков спичек, с подоконника взял масляную лампу. Отбив горлышко глиняного сосуда о столешницу кухонного гарнитура, он расплескал жидкость по всей квартире. Совсем немного, подумал Андрей, но этого должно хватить, чтобы пламя не погасло в первые секунды.
Через несколько минут в квартире заполыхал огонь, маленький, совсем несмелый. Но вырванных страниц из книг хватило, чтобы придать сил хилым язычкам пламени во всех комнатах. Начался настоящий пожар.
Андрей вышел из квартиры, плотно прикрыв входную дверь. Не говоря ни слова, а только махнув рукой Клыку, чтобы следовал за ним, начал спускаться вниз по ступенькам, покидая место трагедии.

* * *

- Что же я наделал… - простонал я. – Что же я наделал…
- Да ничего ты не наделал, - спокойно ответил Андрей. - Девушка все равно бы умерла. Ты даже ей в какой-то степени помог. По крайней мере, она не мучалась.
- Андрей, пожалуйста, уйди, а? – видеть его я не мог. Нет бы промолчать, так еще больше сыпал соли на рану, будто получал от этого удовольствие.
Андрей встал и молча вышел из комнаты, попрощавшись со мной тяжелым вздохом. Хотел как лучше, знаем-знаем. На самом деле, где-то в глубине души, я все прекрасно понимал и даже был согласен с другом. Но я ведь не для этого затеял все это мероприятие, рассчитывал то на другой совсем исход. Признавать, что все напрасно, и думать, как оправдываться перед комендантом, сейчас совсем не хотелось.
Я закрыл глаза, мысленно топя тупую боль в стакане водки. Покатились слезы. Отчаяние… снова это чувство. Что делать, когда кругом только смерть. Когда не знаешь, что будет завтра. Когда хочется только одного… нажать на спусковой крючок пистолета, что спрятан в кобуре на поясе.
Дверь в комнату громко хлопнула. Сергей Геннадьевич. Доктор. Не отрываясь от своих бумажек, он подошел к моей кровати и присел на стул, что стоял рядом. 
- Очнулся?
- Да что же все начинают разговор с одного и того же вопроса, спросить больше не о чем? – недовольно заворчал я.
- Ну хорошо, давай тогда такой вопрос задам. Как самочувствие? – внимательно посмотрев на меня, спросил Сергей Геннадьевич.
- Хреново, - честно признался я.
- Это я уже знаю, видел результаты твоих анализов. И честно скажу, лучше не будет.
Тишина. Выжидающая, кульминационная. Сейчас мне выносили приговор.
- А как будет?
- Только хуже…