Андрей Ветер. Святой Грааль

(главы из книги)





МОРДРЕД. СЕНТЯБРЬ 470 ГОДА
 
Всадники перевалили через холм и сквозь неподвижную дымку тумана увидели высокий частокол знаменитого Красного Дома. Отряд молча начал спускаться по пологому склону. Командир отряда, одетый в серое шерстяное платье и плащ из волчьих шкур, хищно смотрел вперёд. На шее у него висел охотничий рог, на бедре покачивался длинный меч в кожаных ножнах, украшенных по всей длине тиснением кельтских узоров. Он был молод, но черты лица выдавали в нём человека не по годам решительного и жестокого.
Намётанному глазу было достаточно беглого взгляда, чтобы определить численность отряда — человек пятьдесят. Большинство всадников ехало с непокрытой головой, лишь двое-трое накинули на себя капюшоны из грубой шерсти и ещё столько же было в круглых кожаных шлемах. Все они легко держались верхом, хотя стременами никто не пользовался. Зато лошади, которых они вели на поводу, были со стременами, богатой сбруей и высокими сёдлами. У всех этих свободных лошадей возле стремени раскачивалась отрезанная человеческая голова, привязанная за длинные волосы.
— Вот уж удивится вледиг  нашему внезапному приезду! — воскликнул кто-то в отряде.
— Удивится, если он нынче здесь, в Красном Доме, — уточнил второй. — Мордред, ты думаешь, Лодегран здесь?
Командир угрюмо кивнул, не отрывая сощуренных глаз от крепости:
— Гуляют. Слышишь?
Вокруг частокола раскинулось с десяток приземистых хижин, сложенных из неровных камней и крытых толстым слоем соломы. Возле некоторых домишек вытянулись низенькие ограды из таких же кривых булыжников и сплетённые из прутьев загоны для скота. Земля раскисла после долгих дождей, лошади скользили копытами, упрямились. С яростным лаем из небольших ворот навстречу всадникам бросились две мохнатые собаки.
— Вледиг здесь, — усмехнулся Мордред, указывая на ближайшую псину. — Это его пёс… Айльбе, успокойся, неугомонная тварь! Или ты не узнаёшь меня? А ну закрой пасть!
— Мы стали слишком редко появляться у Лодеграна. Собака успела позабыть нас, — сказал ехавший рядом с Мордредом высокий мужчина.
Услышав конский топот и яростный лай, из хижин высыпали люди. Кто-то держал наготове длинный топор, кто-то — дротик, но, в основном, все были невооружённые. Несколько женщин, укутанных в тёмные пледы с головой, изучающе смотрели на всадников. 
— Это Мордред со своей Волчьей Стаей! — раздался девичий голос.
Сильно пригнувшись, всадники въехали в ворота, над которыми чёрным контуром на бледном небосводе вырисовывался дозорный с копьём в руке.
— Вижу, вы с трофеями, — хохотнул голос сверху. — Как раз к веселью.
Едва отряд очутился во дворе, вокруг столпились мужчины, все в длинных рубахах, без оружия, расслабленные, некоторые пили из медных кубков.
— Приветствуем Волчью Стаю! — радостно закричали они.
— Судя по вашим раскрасневшимся рожам, вы уже давно пируете, — отозвался Мордред.
— Не первый день…
Мордред окинул взглядом внутреннее пространство крепости. Посреди возвышался Красный Дом — просторные покои Лодеграна, срубленные из красного тиса, с деревянным полом и черепичной кровлей. Искусная рука резчика богато украсила стены дома снизу доверху изогнутыми телами змеевидных рыб и зверей, которые хватали друг друга за хвосты и сплетались со стеблями цветов, создавая нескончаемые гирлянды кельтских узоров. Вправо и влево от дома тянулись две огромные пристройки, представлявшие собой врытые в землю столбы и положенные на них перекрытия. В летнее время на перекрытиях ничего не укладывалось и находившиеся в пристройках столы и скамьи стояли под открытым небом, но сейчас, когда подкралась осень и почти ежедневно шли дожди, на перекрытиях лежала солома и дранка. Вдоль крепостной стены вытянулись хозяйственные постройки — кузница, пекарня, гончарная мастерская, конюшни и домики для дружинников и слуг. Густо стелился дым костров, над которыми жарились туши баранов. Из кузницы нёсся размеренный перестук молотков. Возле пекарни молодая женщина с усталым лицом крутила каменный жёрнов, перетирая зерно в муку. Перед входом в дом вледига из земли торчало бревно, к которому был прикован цепью медведь. Собаки, устав лаять на всадников, с рычанием бросились к зверю, но особенно не приближались, подскакивали и тут же пятились, припадая на передние лапы и поджимая хвосты.
— Что это у вас? — спросил Мордред, указывая на неподвижное человеческое тело, смятое медведем.
— Рыскал тут один любопытный, — пьяно пояснил кто-то. — Мы руки-то ему заломили, расспрашивая, а затем медведю бросили. 
— Даже нагрудный панцирь не сняли с него, — посетовал Мордред, разглядывая нелепо вывернутого набок мертвеца. — А мы у всех забрали доспехи и оружие… Германец?
— Да.
— Должно быть, лазутчик, — решил Мордред. — Похоже, его-то и дожидались те, кого мы накрыли.
— Многих прикончили?
— Всех. Везём головы в подарок вледигу. Пусть порадуется.
Мордред спрыгнул на землю, поднёс к губам рог и протрубил. Его люди отозвались дружным волчьим воем, задрав головы кверху.
— Ха-ха! — заорали отовсюду. — Да здравствует Волчья Стая! Приглашаем к столу, друзья!
— Про панцирь-то верно подмечено. Зря добром разбрасываемся, — крякнул кто-то и, схватив длинное копьё, кольнул медведя. Зверь вскочил и заревел. Чёрные губы его затрепетали, обнажая громадные клыки.
— А ну посторонись, — человек продолжал несильно тыкать копьём в медведя, — дай мне вытащить из-под тебя покойничка.
— Хорошо, что этого не видит Артур, — усмехнулся один из всадников Мордреда.
— Чего не видит?
— Как ты орудуешь сейчас копьём. Всем известно, что Артур считает медведя своим зверем-охранителем .
— Теперь Артур стал нашим союзником. Можно не бояться его гнева.
— Союзником? — хохотнул другой всадник. — Как-то не очень верится, что Лодегран протянул руку дружбы Артуру.
— А вот и протянул. Потому и празднуем…
Мордред прошёл в дом.
— Храни тебя Христос, мой государь, — поприветствовал он вледига, шагая к нему  через сумрачный зал.
Лодегран задумчиво сидел на большом деревянном стуле с высокой резной спинкой, опираясь на массивный подлокотник. В двух шагах от него на полу коптил масляный светильник.
— Почему ты томишься в одиночестве, когда твои гварды  веселятся?
Вледиг сощурился и улыбнулся. В мягком красноватом подрагивающем свете его лицо выглядело не таким уж старым.
«Пожалуй, для своих шестидесяти он выглядит великолепно», — подумал главарь Волчьей Стаи. 
— Мордред, мой дорогой мальчик! — Лодегран медленно поднялся и шагнул навстречу гостю. Он был одет в тунику до колен, сшитую из золочёного шёлка — самую роскошную ткань, поставлявшуюся в Уэльс из Галлии.
«Впрочем, передвигается он неважно. Наверное, ноги болят», — продолжал оценивать гость.
Лодегран протянул руки, чтобы обнять Мордреда, но тут же остановился:
— Ты весь перепачкан кровью. Нет, не стану обнимать тебя, пока ты не приведёшь себя в порядок. Или ты хочешь, чтобы мой наряд пришёл в негодность? Разве мы варвары? — Вледиг жестом отстранил Мордреда и подошёл к окну. — Пуйл! Кликни Элейну, пусть она поможет Мордреду вымыться! — Он повернулся к гостю и улыбнулся. — У меня появилась редкой красоты рабыня. Я отдал за неё девять коров, втрое больше обычного! Прекрасная девица. Она понравится тебе. Насладись ею сполна. Ступай, ты знаешь, где находится баня… 
Выйдя из Красного Дома, Мордред мельком взглянул на сваленные в кучу отрезанные головы германцев и снова обвёл взглядом крепость. Уже совсем стемнело. Костры жарко пылали, капавший с бараньих туш жир громко шипел, падая в огонь и заставляя пламя колыхаться с новой силой, высвечивая во мгле лоснящиеся лица.
Обещанная рабыня и впрямь оказалась прехорошенькой. Она сосредоточенно наполняла кадку нагретой водой и не заметила приближения Мордреда. За шумом застолья его шаги были неслышны. Когда он, подойдя сзади, крепко взял её за грудь, она вздрогнула от неожиданности и посмотрела через плечо ему прямо в глаза, чуть выгнувшись телом.
— Приветствую тебя, любезный господин.
— От тебя исходит чудесный запах. — Мордред ткнулся носом в её шею.
— Это травы.
— Травы… — повторил он, жадно шевеля ноздрями. — Помоги мне раздеться. Только прежде сама скинь с себя рубаху, не то вымажешься. Я изрядно изгадился, расчленяя этих германцев…
Девушка послушно стянула через голову шерстяную тунику и повернулась к Мордреду. Он расстегнул пряжку ремня и бросил меч на землю, затем освободился от второго ремня, на котором висели два ножа и изящно расшитый серебряными нитями мешочек, где хранились отрезанные кончики языков убитых врагов. Не отрывая взора от рабыни, он приподнял ногу, подставляя Элейне мягкий кожаный башмак, затянутый сбоку толстым шнурком.
— Сними…
Она стянула с Мордреда обувь и размяла ему ступни.
— Похоже, я утомился сегодня…
Он распустил узлы кожаных завязок, державших штаны, скинул просторную рубаху, и рабыня помогла ему забраться в кадку. Мордред с наслаждением внимал прикосновению её мягких рук. Он сел, согнув ноги в коленях и положив локти на гладко обструганные края кадки. Вода колыхалась на уровне его груди.
— Погоди, не отворачивайся, — он властно повернул голову девушки к себе, когда она отвела глаза от его заметно набухшего члена. — Приласкай меня… Напомни, как твоё имя?
— Элейна, господин.
— Элейна… У кого же тебя купил наш вледиг? — спросил Мордред и пошевелил бёдрами. — Какие у тебя замечательные руки. Как ты думаешь, Лодегран уступит тебя мне? Или он сам любит спать с тобой?
— Мне кажется, что он уже не нуждается в таких утехах, — тихо отозвалась девушка и внимательно поглядела на Мордреда: доволен ли он ею? — И мне кажется, что он упомянул однажды, что купил меня специально для тебя, господин.
— Неужели? — Мордред приподнялся на локтях и выставил нижнюю часть тела из воды. В темноте его почти не было видно, но Элейна всё же различила блестящую твердь, по которой скользили её пальцы. 
— Пресвятая Дева, — прошептала она.
— То ли ты обладаешь таинственным даром, то ли я просто истосковался по женщине, — процедил Мордред. — Эту ночь ты проведёшь на моём ложе, и я не дам тебе сомкнуть ни твоих глаз, ни твоих ног…
Некоторое время он молчал, его громкое сопение смешивалось с всплесками воды.
— Скажи, а разве Гвиневеры здесь нет? — спросил он, когда освободился от первого напора желания. — Она не приехала сюда с отцом? Осталась в другом доме?
— Госпожа Гвиневера была здесь, но пять дней назад покинула Красный Дом.
— Почему вдруг? Сейчас не лучшее время для прогулок! — проговорил Мордред, досадуя, что не повстречал дочь Лодеграна.
— У неё большая свита, много воинов.
— Куда же она отправилась?
— В дом Артура, её ждут в братстве Круглого Стола.
— Что?! — Мордред едва не потерял дар речи. — Зачем?
— Разве ты не знаешь, мой господин, что вледиг Лодегран отдал свою дочь в жёны Артуру?
— Как?.. Что?.. Повтори!.. Гвиневера станет женой Артура? Когда?! — он вскочил и оттолкнул растерявшуюся девушку.
— Она уже жена. Свадебный пир уже состоялся .
— Ах вот оно что!.. Но нет! Обещал мне свою дочь, а пытается откупиться рабыней…
Мордред выпрыгнул из кадки, расплёскивая по земле воду, и бегом бросился к дому вледига. Распахнув заднюю дверь, он ворвался в зал и закричал:
— Государь!
— Что стряслось, мой мальчик? — вышел ему навстречу Лодегран. — Почему ты голый? И что у тебя за безумный взгляд? Неужели Элейна напугала тебя своими ласками?
— В чём я провинился? Почему ты обманул меня? — Мордред с трудом сдерживал душившую его ярость. Он выпростал перед собой кулак и потряс им в воздухе, будто угрожая.
Лодегран нахмурился:
— Говори спокойнее… Что беспокоит тебя?
— Гвиневера!.. Ты отдал её Артуру!
— Да, — ответил Лодегран и отвёл глаза. Мордред словно окаменел и уставился на вледига. — Ты давно не бывал здесь, совсем ни о чём не знаешь. Наверное, тебя очень занимали набеги. Надеюсь, ты хорошо поживился.
— Почему ты отправил Гвиневеру к Артуру? — Мордред оглянулся на вошедшую в зал Элейну и рявкнул: — Скройся!
— Он взял мою дочь в жёны, — сообщил Лодегран. — Мы уже справили здесь свадебный пир. С тех пор минул почти месяц. Артур уехал сразу, не стал задерживаться, а Гвиневера покинула Красный Дом лишь пять дней назад. — Вледиг окинул долгим взглядом стоявшего перед ним голого юношу. У Мордреда было крепкое, стройное, пропорционально сложенное тело, с несколькими крупными рубцами на груди, на бедре, на животе.
Мордред просительно вытянул перед собой руки:
— Но ты обещал её мне, государь! Как же так? Ты же говорил, что она будет моею. Я не мечтал ни о каких других милостях. При мысли о твоей дочери у меня кружится голова. Она — моя единственная мечта, о Лодегран!
— Знаю.
— Я, сын великого Кэдмона, ждал дня, чтобы стать мужем твоей дочери и слиться с твоей семьёй. Ты утверждал, что для тебя будет большой честью породниться с родом Кэдмонов из Корнуолла… Но вот я приезжаю, и ты сообщаешь мне, что Гвиневера, оказывается, отдана другому. И кому! Отдана Артуру!.. Ты владеешь обширными землями, государь. Зачем ты хочешь породниться с человеком, у которого нет никакого имущества? — Мордред побледнел.
— Это у Артура-то ничего нет? — Лодегран скривился в ядовитой улыбке. — Ты ошибаешься, мой мальчик. Богаче Артура сейчас не сыскать человека на наших землях. Просто он хитёр. Он ничего не присваивает, всё отдаёт Круглому Столу, всё для всех. Сколько раз вожди самых разных кланов предлагали ему, чтобы он принял звание вледига или вергобрета , но он отказывался раньше и продолжается отказываться поныне.
— Я слышал об этом и не верю, что Артур отказывается… Что за глупость? Какой нормальный мужчина не захочет украсить себя венцом верховной власти?
— Бремя власти тяготит, мальчик мой. Артур не желает этого бремени. Твоя молодость не позволяет тебе понять этого. Твою голову распирают мечты о золоте, несметных стадах, обширных землях, множестве рабов. Но за власть, за право восседать на этом резном стуле, — Лодегран постучал сухой рукой по массивным подлокотникам высокого деревянного кресла, — многие готовы убить. Быть властителем — это не только заботы о своих владениях, но и постоянное напряжение, ожидание коварства со стороны многочисленных недругов. А недругов у любого вледига всегда хватает в избытке. Умный правитель ищет союзников. В одиночку он не может ничего.
— И ты выбрал Артура? Почему же не меня? 
— Ты хороший воин, Мордред…
— Я лучший! — запальчиво воскликнул юноша, и мышцы его обнажённого тела заиграли.
— Да, ты прекрасный воин, однако ты всего лишь рубака, — продолжил Лодегран. — Что ты умеешь, кроме как воевать? Не всё решается оружием. Артур имеет почти неограниченное влияние на вождей большинства кланов, под его рукой в любую минуту могут собраться тысячи лучших воинов. Он пользуется уважением всех, кто умеет сидеть верхом, держать меч, метать копьё. Пусть ты и ненавидишь его, но это так. В тебе же говорит зависть и дух соперничества. Артур хитёр, ему удалось сделать то, чего не сумел добиться даже я… Да, я покупал солдат, как это делал ещё мой отец и как поступал мой дед. Они брали пример с римских наёмных легионеров. Но пока здесь стояли римляне, мы не очень-то нуждались в собственных сильных дружинах. Теперь всё изменилось. Как только римляне ушли из Британии, все бриттские вледиги передрались друг с другом, чтобы заполучить побольше земель и рабов. Многие были простыми воинами, но стали в одночасье называться вледигами. Всех манит власть. Меня она тоже манила, но со временем я устал от неё. Теперь власть манит тебя, Мордред.
— Что же здесь плохого? Мужчина не может не стремиться к высокому положению. Это приносит уважение и богатство.
— Я устал от беспрестанных междоусобиц, мой мальчик, устал отражать нападения врагов.
— И ты, государь, решил перехитрить судьбу. Я верно понял твой ход? Ты хочешь только выглядеть вледигом, но всё бремя власти ты понемногу переложишь на Артура…
— Если это получится.
— Но он же не хочет власти, разве не так ты только что сказал?
— Германцы слишком напирают, они совсем обнаглели. Артур и его Круглый Стол — единственная реальная сила, способная противостоять чужеземцам. И пусть Артур не желает, чтобы его провозгласили верховным правителем, по сути он уже стал государем. Да, он называет себя равным среди равных, ибо так требуют правила Круглого Стола. Но кто ещё называет его так? Никто! Для всех он — первый среди равных. Многие опускаются перед ним на колени, многие припадают к его руке. И этим сказано всё…
— Мой господин, — Мордред слегка склонил голову, как это делали слуги и рабы, слушая хозяев, — я всегда был верен тебе. Разве не мой отряд получил громкое прозвище — Волчья Стая Лодеграна? Разве не я всегда первым откликался на твой зов? Зачем ты обманул меня? Ты обещал Гвиневеру мне, но теперь у меня нет шансов получить её! Почему ты не сдержал своего слова?
— Правители часто обманывают, мой мальчик. Такова природа власти. — Вледиг повернулся спиной к Мордреду, подошёл к столу и отломил кусок лепёшки.
— Так ты давно задумал выдать Гвиневеру за Артура, — догадался Мордред. Его глаза сделались безумными. Он обхватил мокрую голову руками. — Какой же я болван! Ты просто водил меня за нос!
— Гвиневера будет хорошим залогом моего союза с Артуром. Прости, Мордред, что пришлось скрыть от тебя мои планы. Я благодарен тебе за твою преданность, но я не могу доверять тебе всего. Ты чересчур вспыльчив, горячность твоя может нарушить тонкое равновесие сил.
— Я проливал за тебя кровь, о Лодегран, а ты пренебрёг моей дружбой!
— Ты проливал кровь не за меня, мой мальчик, а ради собственной славы, — холодно парировал Лодегран. — Да, нередко ты отдавал мне значительную часть добычи и даже оставлял себе гораздо меньше, чем наживались твои люди. Но ведь ты всегда пользовался моей благосклонностью, я щедро одаривал тебя. Твой дом в Корнуолле давно разрушен врагами, у тебя нет ничего, кроме громкого имени. Но здесь, на моей земле, ты получал всё, что могло прийти тебе на ум, потому что я считаю тебя моим сыном, а не вассалом… Однако сейчас ты забываешься и смеешь повышать на меня голос! 
— Ты обещал Гвиневеру мне! Мне!.. Теперь же она разделит ложе с этим варваром Артуром. Он же не признаёт Господа нашего! Разве Гвиневера заслужила такое наказание? Ты обрекаешь её на ужасные страдания! Она — добрая христианка, но ей никогда не отмолить того, чем она запятнает себя в этом браке!
— Я взял этот грех на себя. — Лодегран бросил через плечо быстрый взгляд на стоявшую в углу массивную деревянную фигуру Христа; через круглое лицо изваяния, с условно обозначенной бородкой, тянулась тонкая трещина, на кистях едва заметно вытянутых в стороны рук висели венки из высохших цветов и трав.
— Государь, я исповедую ту же веру, что и ты! — Для убедительности Мордред схватился за висевший на груди деревянный крестик и сильно потянул его, отчего кожаный шнурок впился ему в шею. — Но Артур требует соблюдения прежних ритуалов. Круглый Стол и впрямь собрал лучших воинов, но никто из них не прольёт ни капли крови за нашего Господа. Грешно связывать себя союзом с нашим врагом по духу.
— Пусть он сколько угодно пьёт из колдовского котла друидов всякую дрянь, — отмахнулся Лодегран. — Мне нужна его сила… И довольно говорить на эту тему! Вопрос исчерпан. Дело сделано. Свадебный пир состоялся. Теперь Гвиневера уехала к Артуру…
Мордред повернулся и медленно зашагал прочь, оставляя на дубовом полу мокрые следы…

***

Ночью он проснулся от боли, разлившейся по всему телу. Боль исходила из сердца и была похожа на выбросы тысячи раскалённых игл, которые проникали всюду и пронзали твёрдыми остриями каждую клетку его существа.
Вчера после разговора с Лодерганом Мордред не присоединился к застолью и отправился в домик, выделенный специально для него. Он взял с собой Элейну, но кипевшая в нём злость не позволила его телу возбудиться, и он просто уснул рядом с обнажённой девушкой, грубо стиснув её в своих объятиях.
Теперь он проснулся. Всё ещё доносились пьяные голоса и громкий смех.
«А мне не до смеха», — подумал Мордред, поглядев на крепко спавшую Элейну, и осторожно выбрался из-под тёплых шкур и крадучись вышел во двор. От задней двери в дом Лодеграна его отделяло не больше ста шагов, и Мордред чувствовал, как жажда мести влекла его к той двери.
Он оглядел себя… Не вооружённый… Голый…
Мордред бесшумно двинулся к дому вледига, зорко оглядывая пространство. Никто не видел его. Крепость спала, за исключением нескольких человек, продолжавших сидеть за столом.
Он прошёл в покои Лодеграна так аккуратно, что не раздалось ни единого скрипа у него под ногой…
Лодегран спал, что-то бормоча себе под нос. «Старый обманщик», — подумал Мордред, склонившись над вледигом, и едва не прокричал эти слова в ухо Лодеграну, но вовремя сдержался. Его крепкие руки стремительно опустились на голову вледига и рывком повернули её, с громким хрустом сломав шейные позвонки. Старик даже не охнул.
—  За обман надо расплачиваться, — прошептал Мордред, приложив губы к уху Лодеграна.
Он быстро и так же бесшумно вернулся к своему ночлегу и задержался у входа лишь для того, чтобы справить малую нужду. Вслушиваясь в громкое журчание струи, Мордред вдруг успокоился.
— Теперь надо вернуть Гвиневеру… А потом уничтожить Артура…
Войдя в дом, он остановился. Бледный лунный свет проникал сквозь крохотное окошко на ложе и падал прямо на лицо Элейны. Её прямой нос с тёмными отверстиями ноздрей, матовая округлость щёк и лба, обволакивающая плёнка подрагивающих век с длинными тёмными ресницами — всё это внезапно пробудило в Мордреде неудержимое желание. Он лёг рядом с девушкой, прижавшись к ей спине, и запустил руку ей между ног. Во сне она отбросила его руку, но он снова сунул сильные пальцы в её тело, пошевелил ими, проникая глубже и глубже…
Снаружи продолжали доноситься пьяные голоса дружинников.
 



ИЗ КНИГИ «ЖИТИЯ СВЯТОГО МЕРЛИНА»

Король Лодегран скончался в четыреста семидесятом году от Воплощения Господа нашего Иисуса Христа.
Уложили Лодеграна в каменный гроб и на груди у него оставили оружие, сбрую любимого коня, драгоценные камни и монеты. Четыре дня покойный лежал в открытом гробу, дабы народ мог бросить на короля прощальный взгляд. Затем его опустили в землю.
Надгробную плиту украсили латинской надписью: «Здесь покоится король Лодегран, сын Эдрика, сына Глеха, и Риммелты, дочери Гвиллема, победитель Аматея, известного как Властитель Зелёных Гор, и Патрика, прославившегося под именем Сильнейший».
Хоронили Лодеграна известные вожди, служившие ему верностью. Были там Эадлрит, сын Гвеагона, Думинферт, сын Пуббы, Бронд, сын Эадлбальда. Не было там дочери его Гвиневеры, ибо находилась она в замке доблестного Артура, куда отправилась со своей свитой, так как король Лодегран отдал Гвиневеру в жёны Артуру.
Мордред, сын доблестного Кэдмона, обратился к собравшимся вождям со словами: «Вы знаете, что наш король Лодегран относился ко мне, как к родному сыну. Не раз он говорил мне, что передаст мне управление этими землями. Теперь настало время! Я возлагаю на себя царственный венец».
Но не согласились с его словами вожди и прямо на могиле Лодеграна устроили ссору, которая привела к кровопролитию.
Многие уважаемые воины пали в тот день от руки Волчьей Стаи, вожаком которой был властолюбивый Мордред, однако ему так и не удалось одержать победу.
Ещё два дня храбро сражались люди Лодеграна против людей Мордреда и вытеснили Волчью Стаю со своих земель, запретив ему возвращаться.
«Мы поднимаем против тебя всех, и ты будешь убит, Мордред!» — сказали ему.
И он уехал, не получив желаемого и затаив ненависть ко всему роду человеческому. Изливая свою неуёмную животную злобу на людей, он разорил несколько окрестных деревень, предал огню жильё, опозорил молодых женщин и скрылся в горах. Там он провёл много дней, погрузившись в тяжкие думы. Он не желал возвращаться в свои родные края, ибо его давно томила страсть к Гвиневере. И теперь он решил похитить дочь Лодеграна.
В то время в братстве Круглого Стола шумно отмечали свадьбу Артура и Гвиневеры.
Согласно древним правилам, Артур протянул свой меч Гвиневере, она подержала его в руках и вернула обратно, что означало: «Ты владей мной, как этим мечом».
Очень доволен был мудрый Мерлин, ибо он давно вынашивал план свести вместе прекраснейшую из женщин Британии со своим воспитанником Артуром.
В ту ночь Мерлин увидел сон.
Два дракона схватились друг с другом: белый и красный. Белый дракон был покрыт рыбьей чешуёй и имел рыбью голову. У красного же дракона была медвежья голова. После продолжительной битвы, которая принесла разрушения многим городам и горе многим людям, победил белый дракон.
Мерлин долго размышлял над значением сна и в конце концов открыл его смысл.
«Белый дракон символизирует Гвиневеру, ибо имя её в переводе с валлийского языка означает Белый Призрак. Гвиневера исповедует христианство, а рыбья голова и чешуя — символизируют христианство», — так размышлял Мерлин. — «Артур же — красный дракон с медвежьей головой — отказывается принять крещение, несмотря на все мои старания. Поэтому и происходит схватка белого дракона с красным. И если я правильно расшифровал мой сон, то победить должна новая вера. Гвиневера поможет мне наставить Артура на путь истинный».
И в сердце великого Мерлина пробудилась радость…

 
СПЯЩИЙ ГОРОД. ДЕКАБРЬ 1095 ГОДА

Ван Хель остановился, вслушиваясь в звуки ночи. Только что над городскими стенами прокатился волной грохот деревянных колотушек и трещоток: так стражники оповещали друг друга об истечении очередных тридцати минут дежурства и заставляли проснуться тех, кто задремал на посту. Теперь непроглядные узенькие улочки снова наполнились холодной тишиной, слышалось только, как вода негромко струилась в сточной канаве и тяжёлые капли, срываясь с мокрых после недавнего дождя крыш, звонко шлёпались тут и там на залитую грязью дорогу. 
Ван Хель поднёс руку к ремню, перетягивавшему короткую рубаху на талии. Пальцы коснулись холодной костяной рукоятки клинка. В дневное время оружие было сокрыто плащом, но сейчас, когда не нужно было прятать ножи и мечи от городской стражи, Ван Хель держал клинок открытым. С наступлением темноты улицы попадали во власть грабителей, и тот, кто по несчастью угодил в лапы к разбойникам, мог уповать только на их милость, ибо помощи ждать было неоткуда. Ночной дозор обычно лишь песнями и трещотками оповещал всех о своём присутствии, но крайне редко вступал в схватку с разбойниками, никогда не зная наверняка, многочисленна или нет шайка преступников, напавшая на загулявшего обывателя.
Ван Хель прислушался. Город спал, и в кромешной тьме безлунной ночи даже острое зрение с трудом угадывало очертания деревянных домов, тесно лепившихся друг к другу и взбиравшихся вверх по кривой улочке, усыпанной на отдельных участках соломой, позволявшей хоть как-то пройти по обильной грязи. Однако Ван Хель видел всё: сваленные вдоль домов старые бочки, колёса, сорвавшиеся со стен полусгнившие вывески и набросанные на перекрёстке камни и деревянные обрубки, по которым люди могли переправиться через непросыхающую лужу. Он умел видеть в темноте и мог потягаться в этом даже с волками.
Ван Хель ощупал глазами лежавшее перед ним пространство и продолжил свой путь. Он шёл легко и весьма быстро, несмотря на зиявшие справа и слева глубокие выходы из погребов, оборудованные кривыми дощатыми ступенями, куда неосторожный прохожий мог запросто провалиться даже в дневное время и переломать себе ноги. Но несмотря на то что Ван Хель двигался спокойно, ловко ступая по узкой кромке относительно твёрдой и не раскисшей под дождём земли возле деревянных стен и умело перескакивая через скользкие булыжники и залитые навозной жижей ямы, в его походке чувствовалась величайшая осторожность. Впрочем, это не была осторожность крадущегося вора. Это было беззвучное продвижение человека, умеющего быть незаметным почти в любых условиях, даже на людях. Это был уверенный шаг человека, обладающего способностью в любую секунду превратиться из простого прохожего в ощетинившегося оружием воина.
Он был одет в короткие, до середины икр, штаны из грубой домотканой тёмно-серой материи и в такую же грубую шерстяную рубаху, прямую и широкую. Плащ синего цвета, застёгнутый на плече причудливой булавкой в виде дракона, опускался почти до колен. На ногах у Ван Хеля были высокие сапоги из мягкой кожи, напоминавшие чулки и перетянутые под коленами кожаными ремнями. Так одевалось большинство жителей Франции в конце одиннадцатого века по христианскому летоисчислению. Более нарядную одежду носили только вельможи, но в этой части города никогда не появлялись люди в пурпурных плащах до земли и в туниках, расшитых золотом и серебром. 
Ван Хель снова остановился, уловив звук торопливых шагов, и весь превратился в слух. Впереди раздался тревожный возглас:
— Почему вы преследуете меня? Кто вы?
После этих слов наступила пауза, а за ней донёсся звук нескольких неспешных ног, шагнувших по хлюпающей грязи.
— Господин де Бриен? — спросил кто-то хрипловато.
— Какое вам дело? — испуганно ответил первый голос.
— Я задал вопрос!
— Что вам угодно, сударь? Я буду кричать!
— Попробуй пискнуть…
По слышимым звукам Ван Хель без труда определил, что несколько грабителей окружило какого-то несчастного.
«Пожалуй, надо помочь бедняге», — решил Ван Хель.
Он тенью скользнул вдоль дома и свернул за угол.
— Твоё имя Жак де Бриен? — услышал он угрожающий голос хрипатого.
Мутные фигуры стояли посреди тесной улочки. На них были длинные плащи и тёплые высокие войлочные шапки.
— Что вам надо? Вам нужен мой кошелёк? Спрячьте же нож! — сдавленно прокричала жертва. Судя по всему, хрипатый или какой-то другой разбойник сдавили де Бриену горло.
— Что ж, не хочешь отвечать, будь по-твоему. Если мы ошиблись, всё равно тебе придётся кормить червей!
— Эй! — Ван Хель метнулся вперёд.
— Что? — рявкнул кто-то из разбойников, оборачиваясь. В его руке тускло блеснул нож.
Без видимого усилия отведя руку с направленным на него клинком в сторону, Ван Хель потянул грабителя за запястье на себя и сделал неуловимое движение пальцами. Раздался хруст, и нож вывалился из руки. Ван Хель подхватил его на лету и в следующее же мгновение ткнул ножом обомлевшего противника в горло. Остальные не успели сообразить, что случилось, но, почувствовав присутствие чужого и опасного человека, рассыпались в стороны, раздувая при быстром движении свои чёрные плащи и принимая угрожающие позы. Ван Хель видел, как их жертва упала в лужу и на четвереньках заспешила к дому. Нападавшие (их осталось теперь трое) выхватили кинжалы и выставили их перед собой.
— Убирайся, тварь! — зловеще процедил один из них, медленно наступая. — Или тебе наскучила жизнь?
В ответ издевательски прозвучал громкий смешок.
— Тогда сдохни! — Разбойник ринулся вперёд, но наткнулся на собственную руку, необъяснимым образом вывернувшуюся при столкновении с Ван Хелем в обратную сторону. Послышался приглушённый стон.
Ван Хель повернулся к двум оставшимся грабителям и, молниеносно взмахнув обеими руками, метнул в них два ножа, отобранные у их же товарищей. Оба рухнули на спину, не успев даже схватиться за горло, куда с лёгким хрустом вонзились лезвия.
— Вот и всё, сударь. — Ван Хель повернулся к Жаку де Бриену. — Теперь они вас и пальцем не тронут. 
— Да не обойдёт вас Всевышний своей милостью! — слабо послышалось в ответ.
— Вы не ранены?
— Нет. Благодарение Господу, я в полном порядке, если не считать моё совершенно испачканное платье. Придётся потратиться на прачку… Не могу взять в толк, кому пришло в голову покуситься на мою жизнь. Ведь они намеревались убить меня, просто убить! Они не потребовали у меня ни денег, ни чего бы то ещё! Это были не грабители, сударь!
— Не грабители, — согласился Ван Хель, помогая де Бриену подняться. — Но раз ваш кошелёк ничуть не интересовал их, то ответ следует искать где-то ещё. Просто ради удовольствия вряд ли кто вознамерится лишить человека жизни… Вам далеко идти?
— Нет, вот мой дом. Мне осталось войти в дверь и подняться по лестнице.
— Они поджидали вас возле вашего дома? Очень занятная история… Простите мне моё любопытство, кто вы? Может, ваша профессия сможет объяснить это покушение? Не случайно же они хотели перерезать вам горло.
— Меня зовут Жак де Бриен. — Увидев, что объявленное имя не произвело на спасителя никакого впечатления, де Бриен пояснил: — Я занимаю должность придворного сочинителя и хрониста, сударь.
— Рад такому знакомству. — Ван Хель слегка склонил голову.
— Позвольте и мне поинтересоваться: кому я обязан спасением?
— Меня зовут Винсент Брюс Эктор Ван Хель, но если коротко, то просто Ван Хель.
— Вы приехали из Фландрии?
— Почему из Фландрии?.. Ах, вас ввело в заблуждение моё имя! Нет, нет, сударь, Ван — вовсе не приставка на голландский манер. Это громкое родовое имя мне подарил один из правителей далёкой восточной страны. Однажды я спас ему жизнь, и в знак благодарности он принял меня в свою семью. Ван Хон — так меня звали в его семье. В Корее это имя известно многим.
— Корея? Что это за страна?
— Вы слышали про Китай?
— Это очень далеко. — Де Бриен неопределённо махнул рукой куда-то в сторону.
— Корея ещё дальше.
— Господи Иисусе! Ещё дальше! — ужаснулся Жак де Бриен. — Так вы купец? Налаживаете торговые маршруты?
— Нет, я воин.
— Рыцарь?
— Наёмный воин. Это моё призвание. Если вам нравится слово «рыцарь», то вы вполне можете применить его ко мне, хотя в рыцари меня никто не посвящал. Отбросив скромность, могу смело сказать, что мне нет равных в воинском искусстве. Когда-то я был известен как Эктор Непобедимый.
— Как же вас угораздило попасть в Китай и ещё дальше? — спросил де Бриен, зябко переминаясь с ноги на ногу. — Что вы делали среди нечестивых?
— Воевал… Но сейчас речь не обо мне. Давайте вернёмся к вашим проблемам, сударь. Вы сказали, что служите при дворе, занимаетесь составлением хроник?
— И пишу романы. Нынче в моде рыцарские романы.
— Тогда не возьму в толк, кому вы перешли дорогу. Может, они ошиблись?
— Нет, господин Ван Хель. Один из них спросил меня, вцепившись мне в горло, меня ли зовут Жак де Бриен. Так что караулили они именно меня.
— Что ж, это дьявольски интересно…
— Это дьявольски неприятно, сударь, и у меня до сих пор трясутся колени, — глубоко вздохнул де Бриен, толкая плечом разбухшую дверь. — Я живу на втором этаже. Заглянете ко мне? Угощу вас хорошим вином.
— Нет, благодарю. — Ван Хель учтиво поклонился.
— В это время по городу лучше не ходить без специального разрешения. Стражники имеют право задерживать каждого до утра.
— Меня это не пугает… 
Едва дверь со скрипом затворилась, громыхнув железным кольцом, Ван Хель шагнул к неподвижным телам нападавших, всматриваясь в них, словно пытаясь разгадать тайну их необъяснимой нелюбви к придворному сочинителю, и пробормотал: «Ну-ну». Он забросил один из концов своего плаща через плечо, плотно закрыв грудь, и бесшумно двинулся вверх по улочке.
В следующее мгновение из-за больших плетёных корзин, перегородивших переулок слева, вынырнула крепкая мужская фигура. В темноте мелькнуло длинное лезвие кинжала. Ван Хель умело уклонился от предназначавшемуся ему удара, перехватил вооружённую руку, перебросил нападавшего через себя и неуловимым для взгляда тычком ноги поразил поваленного незнакомца в горло. Тот не успел издать ни звука и распластался без движений в грязи. Выпавший из руки кинжал тонко чмокнул, втыкаясь в жидкую глину.
— Похоже, ты хотел разделаться со мной, а затем довершить то, что не сумели сделать твои приятели, — прошептал Ван Хель. — Ваша настырность слишком подозрительна. Жаль, что не успел спросить тебя раньше.
Ван Хель, всё ещё продолжая сжимать запястье незнакомца, повернул его руку и теперь обратил внимание на тускло блеснувший перстень. Склонившись, он внимательнее посмотрел на украшение.
— Не может быть!
Сорвав кольцо с мёртвого пальца, он поднёс его к глазам.
— Да, так и есть! Тайная Коллегия!
Несмотря на глубокую тьму, Ван Хель без труда разглядел символ, которым был украшен серебряный перстень: два перекрещенных знака бесконечности, наложенных на тонкие перекладины креста. Неискушённый в магических символах человек принял бы это за изображение четырёх изящных лепестков, сцепленных друг с другом своими основаниями и помещённых поверх крестовины. Но в этом несложном узоре Ван Хель сразу узнал знак, который носили так называемые Псы Тайной Коллегии — низшие чины тайного общества, не имеющие посвящения, не допущенные к магическим знаниям и выполняющие черновую работу.
— Что же им понадобилось от жалкого придворного писаки?
Он стиснул перстень в кулаке и быстрым шагом вернулся к тем, кого убил несколько минут назад. Осмотрев их, он не обнаружил на их руках ни перстней, ни татуировок.
— Значит, только этот был Псом из Коллегии. Остальных он просто нанял за несколько монет, — решил Ван Хель.
Подбросив перстень на ладони, он повернулся на пятках и направился к двери, за которой скрылся Жак де Бриен. Стремительно взлетев по узкой лестнице на второй этаж, Ван Хель увидел в темноте спину писателя. Тот всё ещё стоял перед своей комнатой, гремя ключами, и сильно вздрогнул, услышав позади шаги на скрипучих ступенях.
— Господин де Бриен, — позвал Ван Хель.
— Сударь, это вы? — с облегчением проговорил тот, услышав знакомый голос. Разглядеть в темноте он ничего не мог.
— Я решил, что грешно отказываться от чарки вина, дружески предложенной при таких малоприятных обстоятельствах.
— Конечно, — обрадовался де Бриен. Чувствовалось, что после пережитого ему совсем не хотелось оставаться одному.
Он наконец отворил дверь.
— Замочек-то, оказывается, не заперт, — удивился он. — А я стараюсь, ключом в него тычу. Только ведь я запирал его, я точно помню…
Он проковылял в комнату и опустился перед камином. Послышалось постукивание огнива, вспыхнула заранее заготовленная кучка мелких стружек, затрепетал огонь. Поднеся к пламени стоявшую на камине свечу в бронзовом подсвечнике, де Бриен зажёг и её, затем распрямился.
— Пресвятая Дева! — воскликнул сочинитель, окинув взглядом каморку.
— Они побывали у вас дома, господин де Бриен, — сказал Ван Хель.
— Они что-то искали! Всё кувырком!
— А вы утверждаете, что им ничего от вас не нужно… Что-нибудь пропало?
— Так сразу не скажешь. Собственно, у меня и взять-то особенно нечего. Разве что старинные рукописи. Должность придворного романиста — место отнюдь не прибыльное. Взгляните на моё платье: вряд ли вы назовёте его роскошным. — Он невесело встряхнул руками, расправляя промокший и отяжелевший от грязи плащ. — И обитаю я, как вы можете заметить, в квартале булочников, а вовсе не в королевском дворце. Я не голодаю, но лишняя монета у меня никогда не водилась.
— Скажите, вы когда-нибудь видели такой перстень? — Ван Хель поднёс к лицу де Бриена кольцо, снятое с убитого.
— Нет, — покачал головой Жак. — А почему вы спрашиваете?
— Потому что такие перстни носят только члены Тайной Коллегии.
— Это монашеский орден?
— В некотором роде. Только самый могущественный из всех и самый таинственный. Тайная Коллегия не занимается пустяками, сударь.
— Что вы хотите сказать?
— Если вы заинтересовали этих людей, то я могу предположить, что вы имеете отношение к чему-то очень важному, хотя сами вы и не подозреваете о важности того, чем занимаетесь. А если они решили вас убить, то это означает, что вы владеете какой-то информацией, поэтому вас, как носителя этой информации, следует уничтожить.
— Невообразимая чушь, просто дьявольщина какая-то. — Де Бриен нервно передёрнул плечами и набожно перекрестился. — Что такого я могу знать? Никакой важной информацией я не владею. Помимо романов я занимаюсь лишь составлением хроники: в каком году наш король совершил поход, когда и куда направил посольство… Кому это может мешать?
Ван Хель пожал плечами.
— Ой, они забрали книгу! — воскликнул вдруг Жак.
— Какую книгу? — Ван Хель в одно мгновение очутился рядом с ним.
—  «Жития Мерлина». Я принёс её сюда несколько дней назад.
— Зачем вам «Жития Мерлина»? — В глазах Ван Хеля вспыхнула новая искра интереса. 
— Наш государь — да хранит его Господь — велел мне написать роман о короле Артуре. Вы, должно быть, недавно вернулись из своих путешествий и не представляете, каким спросом нынче пользуются романы о рыцарях. Про короля Артура написано уже несколько поэм, их читают с упоением. И наш государь желает, чтобы о похождениях славного Артура было создано новое произведение. А я очень кстати  обнаружил  в дворцовом книгохранилище «Жития Мерлина».
— Неужели? — удивился Ван Хель. — Это французский список с кельтской «Книги Мерддина».
— Вы специалист в этой области?
Ван Хель не обратил внимания на вопрос:
— Неужели вы решили положить «Жития» в основу вашего будущего романа? — спросил он, вперив в де Бриена пронизывающий взгляд.
— Именно. Но почему это удивляет вас?
— Вы успели прочитать эту книгу?
— Нет, только бегло проглядел.
— И всё же решили положить её в основу вашего романа? Если так, то мне жаль вас…
— Не понимаю. — Де Бриен ошеломлённо уставился на своего гостя. — Почему вам жаль меня? Что такого неправильного я сделал?
— Мне кажется, я начинаю догадываться, в чём тут дело…
— В чём же?
— В рыцарских романах.
— Я вас совсем не понимаю, сударь. — Де Бриен продолжал растерянно стоять посреди замусоренной комнаты, держа свечу на вытянутой руке. У него было усталое лицо, тонкое, с крупными губами и прозрачными глазами, обрамлённое длинными русыми волосами. На лбу, подбородке и щеках темнела набрызганная грязь.
— Судя по всему, — задумчиво заговорил Ван Хель, — замысел вашего романа не укладывается в концепцию Тайной Коллегии.
— Какую концепцию?
— Тайная Коллегия всегда очень тонко ведёт игру, планируя свои шаги на много лет вперёд.
— Какую игру? Объяснитесь в конце концов! Вы пугаете меня, сударь!
— Совсем недавно я был в Клермоне и слушал выступление Папы после церковного собора. Он произнёс пламенную проповедь, в которой призвал рыцарей дать обет и освободить христиан от мусульманского ига .
— Да, да, я в курсе. Но при чём тут мой роман?
— При том, что рыцарство должно быть, как бы это точнее выразить, наделено высокими духовными качествами. Рыцарству нужен идеал… Вы, сударь, о каких рыцарях пишете в романах? Чем заняты ваши герои?
— Совершают всевозможные благодеяния, сражаются против нечестивцев во славу Господа нашего Иисуса Христа, да снизойдёт на всех нас его божественная благодать…
— Вот и я о том же, — улыбнулся Ван Хель. — Король Артур начинает постепенно превращаться в символ рыцарства. А вы, глупец, решили взять за основу «Жития Мерлина»! Разве вас не удивило, какими красками описан Артур в этой книге? Он же не имеет ни малейшего отношения к христианству! Он же — язычник!
— Неужели?.. А вы читали эту книгу?
— Читал, — как-то странно отозвался Ван Хель. — Это единственное сохранившееся письменное свидетельство тех лет. Было ещё три других сочинения, где Артур вовсе не являлся защитником веры Христовой, но их давно сожгли. Теперь Тайная Коллегия уничтожит «Жития» и окончательно сотрёт следы действительной истории. Ничто больше не мешает им создавать свою легенду и направлять мышление людей в нужном Коллегии русле.
— Простите, сударь, — пробормотал Жак, совсем сбитый с толку, — но мне никак не удаётся поймать вашу мысль.
— Господин де Бриен, бегло проглядев «Жития», вы не вникли в суть.
— Признаюсь, вы правы. Обнаружив эту книгу, я буквально вцепился в неё, надеясь найти там много полезного для моего будущего романа. Но прочитать ещё не успел.
— Потому-то вы и не понимаете меня, — усмехнулся Ван Хель. — Между тем там ясно сказано, что Артур, величайший из предводителей валлийцев, был ярым противником Христа. Случалось, он даже разорял монастыри… Что ж, господин де Бриен, кажется, вы обещали налить мне вина.
— Сию минуту, — заторопился де Бриен и, путаясь в своём плаще, нырнул куда-то под стол. — Вот, очень хорошее вино. Рекомендую. — Он поставил перед собой на стол две глиняных чашки, потряс, проверяя наличие вина, бутылку, оплетённую ивовыми прутьями, и наполнил чашки тёмно-красным напитком. — Угощайтесь…
— Значит, вы не успели прочитать «Жития Мерлина», — проговорил задумчиво Ван Хель, отпивая вино.
— Не успел.
— Выходит, вы могли лишиться жизни зазря. Тайная Коллегия считает, что вам известно содержание книги и что вы можете поведать о нём всему миру.
— Ужели образ Артура так ужасен в «Житиях Мерлина»?
— Ничего ужасного, сударь. Крови младенцев он не пил. Но облик его, как я понимаю, не укладывается в концепцию новой идеологии.
— Я не в силах уразуметь. Вы говорите загадками. — Де Бриен устало опустился на дубовый табурет и расстегнул застёжку плаща. Мокрая ткань тяжело упала на пол.
— Никаких загадок. Просто идёт строительство нового мироустройства. Впрочем, я не могу объяснить это. Да меня это и не интересует. Никто из простых смертных не способен проникнуть в замыслы могущественного тайного общества.  А что касается короля Артура, то тут я могу лишь догадываться.
— Поделитесь же со мной вашими догадками, сударь.
— Мало кому нужна истина, люди нуждаются в мифах. Красивый миф способен поднять людей на подвиги. Если Тайная Коллегия решила сотворить нового Артура, значит, он будет камнем в новой стене, которую воздвигают маги.
— Какие маги?
— Тайная Коллегия Магов, так это называется.
— Маги? Выходит, они не христиане?
— Никоим образом. Они — маги… Но многие из них сейчас выглядят вполне добропорядочными христианами и даже возглавляют епископаты. А многие — истовые магометане. Они пользуются любыми формами для достижения своих целей. И никто не в силах отличить их от обыкновенных людей…
— Святой Георгий, охрани нас от этой напасти!
— Когда-то у них был свой храм, небольшой, очень скромный, и, в отличие от большинства религиозных обществ, Коллегия была по-настоящему закрытой, никто не знал, чем она занимается. Но за стенами их неприметной обители вынашивались грандиозные замыслы, рождались сильнейшие маги. Знаменитые халдейские жрецы со своим легендарным чародейством — младенцы в сравнении с магами Тайной Коллегии… Да, когда-то у них был свой храм, но теперь им нет надобности возводить свои святилища, они пользуются христианскими церквями, мусульманскими мечетями, индуистскими храмами. Они растворились в окружающем мире. Они умеют путешествовать, выходя из собственных тел, и поэтому их можно назвать почти вездесущими.
— Оборотни! Демоны! Господи, просвети очи мои, очисти сердце моё…
— При чём тут демоны! Впрочем, вы не поймёте. Вы способны усвоить только те идеи, которые провозглашаются сейчас. Вам не понять, что такое вечность.
— Жизнь вечную обещал Господь наш Иисус Христос, но обещал только тем, кто последует за ним.
— Нет, нет, сударь, это не та вечность… Да и знаете ли вы в действительности, о чём говорил тот, кого называют Христос? Вы опираетесь лишь на то, что пишут в книгах Отцы церкви.
Жак де Бриен болезненно сморщился:
— Вы позволяете себе странные высказывания, сударь, подозрительные высказывания, почти крамольные. Да простит вам Господь согрешения ваши… Из ваших слов я могу сделать вывод, что вы ставите под сомнение содержание Священного Писания.
— Ошибаетесь. Я ни в чём не сомневаюсь, — ухмыльнулся гость. 
— Слава Богу! — вздохнул с облегчением де Бриен и набожно перекрестился. — И да защитит меня Пресвятая Дева в день печали и скорби… Однако ж позвольте всё-таки спросить, господин Ван Хель…
— Можете называть меня просто Винсент.
— Откуда вам известно всё это?
— Что?
— Ну… про эту ужасную Коллегию. Ведь ежели она столь таинственна, как вы-то сподобились узнать про неё?
— Вам нужна правда? — Ван Хель недоверчиво покачал головой.
— Да.
— Что ж, извольте: когда-то я был одним из её членов.
— Вы?.. — Де Бриен  почти с ужасом взглянул на собеседника. — Помилуй меня, Господи, грехи мои очисти покаянием. Помилуй и сохрани, не оставь душу мою гореть в аде… — Он снова перекрестился. — Но теперь вы, как я понимаю, отреклись наконец от этих нечестивцев во славу Господа нашего Иисуса Христа.
— Вы всё о своём! — Ван Хель медленно обошёл комнату, осторожно перешагивая через разбросанные вещи, и остановился перед крохотным окном, затянутым вощёным холстом. — Вам сейчас надо думать о собственной шкуре, Жак. Коллегия добралась до «Житий Мерлина», но хочет разделаться с вами, поскольку думает, что вы знаете некоторую правду об Артуре и сможете отразить её в вашем романе… Хотите, дам вам совет? 
— Слушаю вас. — Де Бриен подался вперёд, вперившись в лицо Ван Хеля.
— Вам надо пустить слух о том, что ваш Артур будет совершать во имя Христа подвиг за подвигом.
— Пустить слух?
— Иначе откуда они узнают, что вы создаёте именно такой образ Артура, а не тот, который написан в «Житиях»?
— Да я и сам хочу, чтобы мой персонаж был благороден и высоко нёс знамя истинной веры. Он должен бороться со всяким злодейством, удивлять милостью своей и щедротами…
— И всё-таки не забудьте, что вам всюду надо рассказать о ваших замыслах… И никому, разумеется, не упоминать о знакомстве со мной… А теперь давайте  выпьем ещё вина, — улыбнулся Ван Хель.
— Минутку, эта бутылка уже пуста. — Жак де Бриен засуетился. Казалось, он обрёл нарушенное душевное спокойствие. Разгребая наваленные перед шкафом вещи, он торопливо освобождал дверцу, чтобы добраться до спрятанных внутри шкафа бутылок. — Я с готовностью возьмусь за написание романа о великом рыцаре, о славном короле, поднявшемся на борьбу с тёмными силами, — бормотал придворный сочинитель, словно убеждая кого-то невидимого. — Я создам удивительный образ, который послужит примером твёрдости духа и прекрасных порывов. Это будет высочайший идеал рыцарства…
Когда он наконец извлёк из шкафа вино и повернулся к гостю, победно потрясая бутылкой над головой, Ван Хеля уже на было в комнате.
— Сударь! — проговорил растерянно де Бриен. — Где же вы?
Никто не отозвался.

***

Ван Хель остановился. Спереди донеслись звуки трещоток и деревянных колотушек. Из-за угла появились трепещущие отблески факелов. Послышался грубый смех и нестройная песня. 
Ван Хель бесшумно прыгнул к деревянной стене дома и, прижавшись к ней всем телом, как ящерица, без видимого усилия вскарабкался на крышу, цепляясь за выступы брёвен. В ночной тьме он был неразличим — просто колыхнувшаяся густая тень на доме.
Распластавшись на черепичной кровле, он видел, как внизу неторопливо прошли десять мужчин, вооружённых копьями и мечами. На металлических шлемах и наконечниках копий подрагивали отблески факелов. Трещотка смолкла, прервалась песня.
— Эге, братцы! Да тут, похоже, была поножовщина. Клянусь пресвятой Девой! Покойники кругом валяются, — гаркнул грубый голос.
— Посвети-ка маленько, — прозвучал второй голос. — Должно быть, какая-нибудь шайка не поделила добычу.
— Чего не поделили? Гляньте на этого, у него кошелёк при себе! — воскликнул третий.
Ван Хелю уже не было видно людей, они скрылись за поворотом, но их голоса и шаги по лужам и грязи ясно доносились до его слуха. 
— Не удалось им поживиться. Славно же кто-то разделался с ними.
— Не повезло мерзавцам…
— Утром надо прислать за ними повозку, — заключил старший. — Запомните, куда ехать. Квартал хлебопёков…
Ван Хель отполз немного по кровле в сторону, но из-за плохо державшейся черепицы, грозившей осыпаться при неосторожном движении, решил дождаться, пока ночной дозор отойдёт подальше. С  крыши дома ему были видны далёкие мерцающие точки факелов на городских стенах. Снова по стенам прокатилась шумная волна трещоток и колотушек со стен — часовые оповещали друг друга об истечении очередных тридцати минут ночного дежурства.
Выждав ещё немного после того, как дозор удалился, Ван Хель бесшумно спустился на дорогу и продолжил свой путь. Через несколько минут он добрался до квартала ткачей и остановился перед трёхэтажным домом, над входом в который был нарисован громадный белый лебедь с причудливо изогнутой длинной шеей, а всё остальное пространство стены было покрыто изображениями женщин, занимающихся пряжей и вышиванием. Фасады очень многих домов в городе были так или иначе разрисованы, указывая на характер деятельности домовладельца и его семьи. 
Окошко на втором этаже было распахнуто, и оттуда сочился тусклый жёлтый свет.
«Не спит», — понял Ван Хель и, осмотревшись, взобрался вверх по стене, ловко наступая на торчавшие балки и крючья, к которым крепились вывески. Заглянув в окно, он тихонько позвал:
— Изабелла!
В комнате послышалось шуршание платья, и в следующее мгновение перед ним появилась девичья голова. Большие тёмные глаза взволнованно блестели.
— Ванхель, милый мой Ванхель, наконец-то вы пришли! А я уж чего только не подумала…
— Со мной ничего не может случиться, ангел мой.
— Я боялась, что мы уже не свидимся более.
— Что за глупости! О чём вы говорите, Изабелла? Разве я хоть раз не держал данного слова?
— Речь не вовсе о вас, сударь.
— О чём же?
— О моём отъезде. — Девушка всхлипнула. — Боюсь, сегодня ночью мы расстанемся с вами навсегда. 
— Вы решили уехать?
— Не я, а мой батюшка принял такое решение. Он отсылает меня в замок графа де Парси. Завтра рыцари графа отправятся в его владения, они будут сопровождать обоз с товарами. Поеду и я.
— Но почему вдруг?
— Граф прознал о том, что никто не может превзойти меня в искусстве вышивания. И мой отец решил не упустить случая хорошенько заработать на мне. Вдобавок отныне у него всегда будет повод показаться на глаза графу, дабы испросить какой-нибудь милости, навещая меня в его владениях… Будь проклят тот день, когда я взяла в руки иглу с ниткой! 
— Не печальтесь, моя дорогая, и не вините своё мастерство, — успокаивающе проговорил Ван Хель и нежно коснулся ладонью щеки Изабеллы. — Я что-нибудь непременно придумаю, чтобы оказаться подле вас.
— Но как?
— Я найду способ… А теперь позвольте мне влезть в окошко, потому что висеть на стене не так удобно, как восседать на табурете…
— Конечно, мой милый Ванхель…
Она порывисто отстранилась, давая мужчине возможность проникнуть в уютную комнату, стены которой были обтянуты коричневыми шерстяными тканями, с искусно вышитыми на них белыми, жёлтыми и красными цветами. На стоявшей в углу кровати лежало несколько подушек, а подле спального места громоздился сундук, где хранилось бельё и одежда. Горевшая свеча бросала свет и на элегантную этажерку из резного дерева, где лежали большие ножницы и множество катушек с разноцветными нитками.
— Вы продолжаете одеваться не по погоде, — посетовала она, оглядывая гостя. — Уже декабрь, а вы до сих пор не сменили платье на зимнее.
— Я не боюсь холода и почти не ощущаю его, — отмахнулся он.
— Вы испачканы. — Изабелла указала на его плащ, измазанный грязью на плече.
— Должно быть, это грабитель задел меня грязным башмаком, когда я перебросил его через себя.
— Вы столкнулись с разбойниками?
— Пришлось вступиться за одного несчастного.
— Как вы не боитесь? Ванхель, неужели вас ничто не страшит?
— Только разлука с вами, — пошутил он.
— Вы настоящий сумасшедший. — Она припала головой к его груди и с наслаждением вслушалась в тепло, потёкшее в неё из его крепких рук, бережно обнявших её плечи. — Никогда не забуду, как вы разбросали тех бесстыжих господ, которые пристали ко мне на рыночной площади. А ведь их было пятеро! И все вооружены!
— Разве я мог позволить, чтобы кто-то отпускал мерзкие шутки в вашу сторону?
— Безрассудный… Они могли убить вас, и это сошло бы им с рук, ведь они — рыцари, люди благородных кровей, не привыкшие считаться с людьми более низкого происхождения. У меня сердце замирает, когда я вспоминаю тот день. Как они схватились за мечи, готовые изрубить вас! А вы каким-то непостижимым образом расшвыряли их, расправились с ними голыми руками! Я никогда не перестану восхищаться вами, мой милый Ванхель…
— Изабелла, почему бы вам не уйти со мной прямо сейчас?
— Без родительского благословения? — вздохнула она. — Я не смею.
— Вы слишком много значения придаёте этим пустякам.
— Зачем вы говорите, что благословение — пустяк? — с горечью проговорила она. — Порой ваши слова пугают меня.
— Не будем спорить об этом… Не сейчас… Просто придётся повременить с нашим счастьем. Наберитесь терпения, родная… И ложитесь спать, вам следует отдохнуть перед завтрашним путешествием. Путь до владений графа де Парси не близкий.
— Ванхель, не оставляйте меня сейчас…
Она отчаянно прижалась к нему всем телом, чего не позволяла себе никогда при их прежних встречах с глазу на глаз.
— Я люблю вас!
— Знаю, мой ангел. Я тоже люблю вас.
— Как же нам быть? — шептала она.
— Если бы вы согласились уйти со мной… Впрочем, всё уже сказано. Езжайте к графу де Парси, раз такова воля вашего батюшки. Обещаю вам нагнать вас в скором времени, а там и решим, как нам быть.
Он мягко отстранил её от себя.
— Ванхель…
Девушка снова протянула к нему руки, и он увидел в её глазах мольбу.
— Изабелла, мой нежный цветок. — Он шагнул к ней и наклонил голову, припав к её губам долгим поцелуем.
Тело девушки задрожало.
— Я хочу быть вашей, — проговорила она, задыхаясь.
— В недалёком будущем у нас обязательно появится такая возможность. И нам не нужно будет скрываться от посторонних глаз, нам не придётся таиться. Обещаю. — Он поцеловал её ещё раз, но теперь коротко, почти по-братски. — А теперь прощайте… И помните, что мы с вами разлучаемся на очень малое время…
Сказав это, он легко выбрался в окно и спрыгнул на дорогу…
С Изабеллой он познакомился три месяца назад, когда вступился за неё на улице. Увидев горячие слёзы в её глазах, Хель уже не мог выбросить из головы Изабеллу. Такого не случалось с ним прежде. Он относился к женщинам легко, принимал их ласки и даже любовь, но сам не допускал никого из них к своему сердцу. Бывало, он увлекался кем-то ненадолго, но забывал о своём увлечении, едва дела звали его в путь. Он даже не прощался с той, которая согревала его ночами… И вдруг в его сердце поселилась любовь. Образ Изабеллы постоянно возникал перед его глазами, и Ван Хель не знал, как к этому относиться. Девушка стала казаться ему самым дорогим существом на свете, и он — человек, которого и человеком-то было трудно назвать, ибо он познал тайные глубины многих оккультных сообществ, был посвящён в знания, дававшие ему огромную власть над людьми, прошёл через самые кровавые войны последних нескольких веков и не только остался жив, но заполучил бессмертие, — он тосковал, разлучаясь с Изабеллой, как тоскует по девушке всей душой безусый юнец, не познавший ещё сладости женского тела.
Ван Хель удивлялся себе и вопрошал: «Ты ли это, дружище? Откуда в тебе нелепое мальчишеское волнение? Откуда жажда глядеть в девичьи глаза, надеясь увидеть в них всякий раз нечто особенное? У тебя было много женщин. Некоторые по праву считались прекраснейшими женщинами своего времени. Лучшие гетеры дарили тебе свои ласки. Лучшие танцовщицы плясали для тебя. Но ты всегда оставался спокоен, потому что никогда не признавал никакой тайны за тем, что принято называть любовью. И вдруг что-то изменилось в тебе. Может, ты заболел? Или ты прозрел, внезапно разглядев в привычной для тебя жизни новую грань? Ты удивляешь меня…»