Филя

Плохи дела у Фили. Дочка  Елена,  немолодая,  уже под сорок, пришла жить к отцу в однокомнатную квартиру. Дочку не выставишь. Это железным папашей надо быть. Но Елена не одна явилась,  привела за собой молодого дружка. Двадцатилетний, без документов, неработающий. У Елены способность  отыскивать таких. Ненормальная баба. Филя перетащил диван на кухню.  Это на седьмом-то  десятке лет.


Все новости, что  доходили до нас от Фили,  были одна хуже другой и долго обсуждались. Близких друзей у нас немного. Вернее, вообще нет. А Филя – лучший мужнин дружок еще с детства. Прозвище Филя приклеилось к нему со школы от фамилии Филиппов, а звали его Димой, о чем вспоминали редко.


«Видела бы ты, какой красавец был, высокий, волосы курчавые», - так муж заканчивал каждое обсуждение Филиных перипетий.  А я добавляла: «Ну что тут о красоте жалеть», - и тоже вздыхала о том, что Филина жизнь так и не сложилась.


В классе было трое круглых отличников: Бориска (будущий муж мой), Филя и Лёньчик Кучеров. Так втроем они и окончили школу с золотыми медалями. Первая красавица класса Оля Коренкова дружила с Лёньчиком и воспитывала его на роль мужа. Встречались они, встречались, уже и покорности в нем воспиталось достаточно, и преданность доказанная имелась, а вдруг, бац, оплошал Лёньчик на пустяке каком-то, задурил, перечить стал Оленьке, сорвался с поводка, одним словом. Первые красавицы таких фокусов не выносят.

Как раз в то время Бориска с Филей надумали в летние каникулы по Карпатам пройтись. Ехали из разных мест (молодые были, студенты последних курсов, сегодня здесь, завтра там). Обменялись телеграммами, назначили примерную дату, договорились в Ужгороде каждый день в 12 часов к вокзалу подходить. На второй день встретились и пошли в ресторан. Там, после первой рюмки Филя и выложил: «Я на той неделе на Коренковой женился». И больше ни слова об этом. Купили лодку в одном селе, и пошли в поход. Эх, молодость безвозвратная!


Развелся Филя через пару месяцев. Красавица Коренкова посчитала, что хватит,  урок был дан хороший. Лёньчик Кучеров на  колени бухался,  лбом бился, клятвы давал: никакой дуростью больше тебя,  любимую, не потревожу. Оленька пальчиком погрозила Кучерову и милостиво вышла за него, разведясь с Филей, даже не взглянув в его сторону. 


Навеки тот урок Кучеров запомнил. На руках Оленьку носил, жили душа в душу. Когда умер он  в не старом еще возрасте, то друзья,  как один,  вздыхали: «Как же теперь Ольга- то будет без него. Ведь все в семье делал он». Еще добавляли: «Да, она была как его ребенок». Детей у покойного Кучерова с Ольгой не было. Жалко Кучерова так, что дальше некуда.


Но вернемся в молодые годы, к брошенному Филе. Никто не знает, сильно ли полоснул по нему тот скоротечный брак, задуманный красавицей Ольгой в воспитательных целях. Я никогда Филе в душу не лезла, Бориска тем более. Но и женитьба, и  дальнейшие жизненные события закрепили за Филей репутацию любителя эпатажа. А, попросту говоря, любил он огорошить публику.


С той же дочкой своей, Леночкой, еще в детскую нежную пору, когда бомжей она не привечала, как он вел себя? Конечно, он, по-своему, любил дочь, но, придя домой, где непрестанно шел бой двух хозяек, - молодой жены (второй мадам Филипповой) и матери его (прекрасная была женщина, но характер имела твердый), брал он дочку за руку и уходил прочь от ссор: «Пошли, Ленок, на такси покатаемся». В ту пору деньги у Фили водились. И вез он дочку кататься по городу, заезжал в гостиницу «Астория» на Исаакиевской площади, заходил в знаменитый бар «Щель», заказывал себе коньячок и шоколадку для дочки. Публика барная сидела у стоек и взирала на необычную пару с интересом. А Ленка поедала шоколад и,  не смущаясь, оглядывалась по сторонам, выдерживала взгляды, знакомилась с взрослым мужским миром, набиралась опыта общественного поведения, так сказать. Да….


Филя не всегда пил. В институте (как медалист без труда поступил он в престижную тогда корабелку) этого за ним не водилось. После института декан заманивал  его в аспирантуру, сулил скорую и блестящую защиту диссертации. Филя  был первым на факультете. И опять он взбрыкнул. Надел лейтенантские погоны и направился на одну из североморских баз. Два года службы на берегу холодного моря даром не прошли, вернулся Филя оттуда оформившимся пьяницей.


Потом все-таки защитил он кандидатскую. Работал  доцентом в родном институте и подрабатывал с микросхемами налево. Деньги, как уже было сказано, водились. На жизненный размах,  такси и коньяк в «Щели» хватало, а разрешить квартирный вопрос – нет.


Вторую жену свою Аллу (по паспорту Алевтину) Филя встретил, возвращаясь из отпуска, в вагоне поезда Симферополь-Ленинград. Была она проводницей, чай разносила. Тогда в моде были «матрешки» - такой тип женской внешности. Мужские сердца трогал. Алла была матрешкой. Лобик приятной выпуклости, круглые щечки подпирали носик-пуговку, ротик кукольный, глаза большие, выразительные. За сутки, пока поезд мчался в родной Питер, из проводницкого купе Филя не выходил. Алла млела. Филя в молодости и впрямь был красив, посмотреть на старые фото -  ну точно,  вылитый Пол Ньюмен. Там, в служебном купе,  по рассказам Фили, случилось непоправимое. Но Алла была не крокодил, а совсем напротив, причин уклоняться от оформления отношений особых не было.


Алла родом была из Боровичей. Городок станционный, все работали на железной дороге. Аллу манили большие города. Училась она на заочном педагогического, но желанных перспектив диплом не гарантировал. Для девушек, таких, как она, верный путь убраться подальше из  Боровичей был один, - пойти в проводницы. Труд нелегкий, зато знакомства в каждом рейсе. Алла в  этой лотерее выиграла. Так тогда казалось.


Стала  Алла питерской жительницей.  Вскоре родилась Леночка. Жизнь налаживалась. Все отравляла невозможность сожительства двух хозяек, старшей и младшей. Крутая нравом непокорная Алла завоевывала первенство молодой хозяйки с пеной у рта, в непрестанных кухонных стычках. Мать Фили не хотела сдавать своих позиций, да и грубостей не выносила. А у Аллы ума недоставало сменить тактику и начать ластиться к свекрови, вместо того, чтобы  кастрюли ее с плиты сбрасывать.


Малогабаритная двухкомнатная квартирка от такого накала страстей ходила ходуном. Когда разгоралась очередная перепалка, Филя махал рукой: «Пускай бабы сами разбираются» и ехал пить. Часто и дочку прихватывал.


Ленка росла среди семейных скандалов и гула мужских бесед в барах. И чего после этого ожидать? Школу она заканчивала с грехом пополам. Тянуло ее в подвалы, к гитарам, бардам, балдежу и свободной любви. В первый раз, кажется, Филя посерьезнел. Помню, приехал к нам трезвый, тревожный, пил немного, не жаловался, он не нытик вообще. Но говорил, что над дочкой потерял контроль, боится, что кончатся ее похождения наркоманией и СПИДом. Мы от таких жизненных разворотов впадали  в уныние, жалели, давали советы. А после,  переживая обрушившиеся на нас Филины новости,  согласно кивали: «А чего он теперь хочет, когда от ссор домашних бегал, и вместо того, чтобы девку воспитывать, по барам ее таскал?».


К тому времени, как Ленка в подвалы повадилась, мать Филина, пустила в ход  ветеранскую привилегию свою, и построила квартиру. Брак с Аллой логично закончился разводом. Филя жил теперь в новой квартире. Мать старела, болела, но хозяйство вела. Очень скучала она по внучке, любила ее безумно, а та и носа к бабушке не казала, как будто ее и на свете не было (тут, конечно, Алла поработала).  Приходилось Филе задолго до  дней рождения упрашивать и задаривать Ленку, чтобы затащить ее домой на часок   бабушку поздравить.
До СПИДа у Ленки дело не дошло, но и ничем путным не закончилось.

К восемнадцати оформилась она, не переняв ни красоты отца, ни миловидности матери. Получилась высокая деваха, широкоплечая, сутулая, с некрасивой размашистой походкой, толстолицая, с низким, грубым голосом. Любовь к подвальной маргинальной культуре навела ее поначалу на мысль о философском факультете. Но где ей было туда поступить. Вылетела на экзаменах. Потом был социологический педагогического. Тот сама  бросила. Закончилось все беременностью. Родилась Машенька. О замужестве и отцовстве речи не было. Вокруг этого щекотливого вопроса был заговор молчания.


Алла проявила благоразумную дальновидность,  и как только внучке годик исполнился, заявила, что оставит ее у себя. Ленка особо не возражала, ушла жить в съемную комнату с очередным дружком.


Время шло, мать Филина слегла, за два года истаяла и умерла. Болезнь ли матери, пьянка ли многолетняя, но Филя стал сдавать. Здоровье покачнулось, болячки полезли одна за другой.


Пришлось делать серьезную операцию на желудке. Из чувства долга Алла ходила в больницу к Филе каждый день. Мы надежды стали питать, а ну как брачные узы восстановятся, даже позволяли себе намеки делать.  Но Филю выписали, и Алла, увы, пропала с горизонта.


Наконец, Елена получила-таки институтский диплом. Какой ценой это далось, один Филя знал. Говорил только: «Платил и кланялся». И жилье дочке устроил. Разменял материнскую квартиру на однокомнатную и комнату. Лена вселилась в коммуналку у Финляндского вокзала, выпросила дочку обратно, пошла куда-то работать,  сидеть за компьютером, отвечать на звонки.
Филя не мог нарадоваться. Со свойственной ему любовью к жизненным размахам, говорил он, небрежно: «Ну что она там получает, так, тысячу долларов». Мы посмеивались,  зная о Филиной слабости к преувеличениям.

Это за ним еще в  девяностых стало водиться. Тогда лихие годы были,  истории быстрого обогащения многих дразнили. Миша Зайцев, одноклассник, купил на аукционе загибавшийся  абразивный заводик. Производство вредное, зато на Западе продукция имеет спрос. Миллионером стал. Сестра Аллы, Кира с мужем Махмудом,  и двух лет в Питере не прожили, а уже выкупили этаж дома на Литейном проспекте, автомобильный салон заимели, две туристические фирмы. Аллу по-родственному на хлебное местечко пристроили. С тех пор и у Фили в любом рассказе звучали фантастические нули.


Наступила относительно благополучная пора. Ленка  за компьютером зарабатывала, малышку  в садик водила. Там, за компьютером, сделала Лена первую и последнюю попытку свести приличное знакомство через Интернет.


Как рассказывал с затаенной надеждой Филя, переписывалась Ленка со шведом. И все складывалось так удачно, что пригласил ее швед погостить, и дочку  просил обязательно с собой привезти. Ленка уехала в Швецию на месяц. Все замерли. Но вернулась Елена домой, не судьба. Подробностей Филя не знал. Вообще говорил о той поездке нехотя и скупо. Швед, кстати, оказался разведенным и лишенным родительских прав. Даже встречаться с  детьми было ему запрещено. Деталь существенная и неприятная, наводящая на тяжелые раздумья.
Надежды Елены были разбиты,  «невеста без места». Плохая шутка, но криминальный швед тоже не вариант.

Дочку свою Елена обратно к матери отвезла вместе с сумкой надаренной шведской одежки. А в комнату у Финляндского привела грузчика. Филя мрачнел, чувствовал, наверное, что дальше будет еще хуже. Нет, я не хочу сказать, что грузчик это обязательно плохо. Но грузчик грузчику рознь. Этот на роль мужа не годился, так как мужем он уже был, и отцом тоже. Развод не оформлял по соображениям материальной заинтересованности (может, врал), а с Еленой жил так, «оттягивался». К слову сказать, довольно долго они вместе прожили, все уже начали привыкать к грузчику, но закончилась эта история возвращением в законную семью после крупной кажется перебранки.


Пережив очередной крах личной жизни, Ленка пыталась отвлечься. Первым делом продала она комнату. Появились деньги на крупные траты, тряпки и рестораны. Филе пришлось прописать у себя и дочку и внучку. И, чтобы впредь внучку оградить от материнских вывертов, по завещанию отписал он внучке квартиру в единоличную собственность. Остался доволен своим решением, и стал рассуждать о том, что «пора бы на выход».


Одно время поговаривал даже, что продаст свою квартиру (район хороший, метро в двух шагах), и купит дочке с внучкой жилье, на внучку его запишет, а на сдачу устроится как-нибудь в области в домишечке, или комнатенке. От таких планов мы пришли в ужас. Долго Бориска  убеждал Филю не делать этого, перспективы рисовал самые мрачные. Филя хоть и любил поступать вопреки, назло и наоборот, но уговорить себя позволил. Обошлось.


Обзаведясь комнатными деньгами, Елена  купила еще и машину. Машина повысила в ее глазах собственную значимость, но ненадолго. Машина была не новая, требовала ремонта. Ремонт требовал денег. Замкнутый круг. Ленка связалась с банковским кредитом, купила уже новую машину. Картина внешне улучшилась. Но тут Ленка потеряла работу. Денег совсем не стало, а кредит надо было выплачивать. Пришлось ей снимать квартиру в доле с тремя студентами. Филя рассказывал Бориске: «Спит за занавеской». От этой скандальной новости у нас глаза на лоб лезли. А Филе, казалось, уже все было безразлично.


Вообще-то Филя и сам начал потихоньку опускаться. Он всегда условности нарочито обходил. Но тогда хоть жена, а потом мать за ним ухаживали. А тут – совсем один. Готовить не умеет, поддевает из консервных банок мясо ножом. Спит без постельного белья, месяцами не стирает. Полное равнодушие к быту и к себе. Почти бомж.


Еще одна беда свалилась. Когда Елена перестала выплачивать кредит за новую машину, которую, кстати, еще и разбила по пьянке, стали Филю донимать банковские громилы (ведь дочка у него была прописана). Разговоры были самые неприятные, угрозы – конкретные. Но, наведавшись в Филино убогое жилище, поняли они, что поживиться нечем, и отстали. Тогда еще чаще стал он поговаривать о том, что зажился, что давно «пора на выход». Не знаю, если бы не внучка, может быть, действительно, бомжем бы стал.


Внучку Филя любит нежно. Видятся они редко, только когда Алла выдает ему Машеньку на выходные. Зная о Филиных закидонах, Алла всегда придирчиво расспрашивает, куда Филя поведет внучку, и требует вернуть ее домой не позже названного часа. Филя зимой катается с внучкой с горок, летом возит ее на залив играть в волейбол.  Когда рассказывает о ней, просто тает и  серьезно заявляет: «Живу теперь для внучки».


Ох, Филя, Филя! Как он изменился на моих же глазах. Красавец, гуляка, любимец всех, король любой компании. Когда-то  свои приезды к нам обставлял празднично, всегда как снег на голову, на такси из какого-нибудь ресторана, с кульками деликатесов, заграничными бутылками. Шутил остро, перебрасывался бойко, в разговорах в глубокие темы не залезал, но речь текла, мысль искрилась.


А теперь – лицо усталое, серое, как будто запыленное, глаза часто мигают из-за невроза, выпить-закусить вволю из-за больного желудка не может. И все твердит: «Ребята, раньше я думал, что у меня один важный орган, а сейчас, оказывается, их много, и все болят. Пора на выход!».


А чего ждать от жизни, когда сам ее рвешь на части? Кто за тобой пойдет все это собирать и склеивать? Таких самоотверженных дур на Филином пути не попадалось. Да он их и не подпускал к себе. Ответственности не хотел, и баб, как он называл нашу сестру, похоже, давно не любил. Может быть, еще с молодых лет, когда стерва Коренкова так хорошо прошлась по нему. Наверное, видел он в них одну практичность, корысть, расчет. Отвращало все это его.  Ведь в  нем-то  самом никогда практичности и расчета не было. Любил он водить компании с такими же гуляками, как он сам. Любителями мяч погонять, в баньке попарится, распить водочку. Но годы прошли, веселье стихло, банька остыла, а жизнь так и  не удалась.


Ворочается теперь Филя на скрипучем диване на кухне, в собственной же квартире, и в бессоннице перебирает две мысли: о том, как бы уговорить Аллу выдать ему  внучку на выходные, да еще – «побыстрей бы на выход».