Узник

Поначалу все это напоминало ему сон.
Узника вытащили из камеры. Лязг решеток. Они звучно захлопнулись за ним.
Странно. Он был на свободе. Но он не помнил, как оказался в этой камере. Узник не мог понять, почему он не слышал этого лязга раньше?
Коридор из черного камня. Его вели довольно грубо. В спину постоянно тыкали палкой, а по босым ногам как бы невзначай ударяли сапогом. Когда он запинался, со всех сторон раздавались недовольные возгласы, и палка могла ударить куда угодно.
Несмотря на все это он чувствовал себя довольно стабильно. Узник знал, что его тело способно выдержать эти побои, а разум был чист.
Вот это и было самым странным. Разум был чист.
Абсолютная пустота.
Узник не знал, что он узник. Хоть это и было первым, что он осознал. Он даже не знал, что он может называться узником, поскольку он не знал слов. Они тоже были где-то далеко. Где-то там, вместе с теми словами, которые произносили стражи, что вели его.
С каждым шагом он вспоминал.
Шаг.
«Я узник»
Шаг.
«Я здесь, потому что что-то совершил»
Шаг.
«Они ведут меня на суд»
Шаг.
«У меня было какое-то имя»
Шаг.
«Какое мое имя?»
От этого вопроса у него заболела голова. Он схватился за нее и скрючился, надеясь остановиться, чтобы собственные шаги не так резко отдавались в висках. Но жестокие удары посыпались в спину. Хруст кости не предвещал ничего хорошего. Сначала левый бог онемел, а потом его пронзила острая боль. Он застонал, за что получил еще один удар в то же место. Хруста не последовало. Это скорее напомнило раздробление. Ребро начало свободно двигаться, причиняя тупую и нестерпимую боль. Даже стон теперь был дорогим удовольствием. Каждый вздох отныне стал испытанием.
Коридор кончился. В глаза блеснул свет. Помещение было огромным, это было слышно и чувствовалось. Глаза узника еще не привыкли к свету, но он знал, что весь город пришел узреть, как вершиться суд.
Резко обрывая вдох, чтобы ненароком не вдохнуть больше, отчего ребро бы вновь начало болеть, он огляделся. Помещение напоминало воронку. Огромный свод, и круговой зал уменьшающийся ближе к основанию, там где стоял он. Народу было много. Там, в самом деле, был весь город.
«Это суд. Я это знаю точно. Но откуда я могу это знать, если никогда раньше здесь не был? Я знаю, что здесь собрались все. Но почему я никого из них не помню?»
Перед ним сидели трое судий. Они грозно посмотрели на узника, но он даже не отвел от них взгляда, только вздрагивал, осторожно ловя ртом воздух.
-Признаешь ли ты себя виновным?- Прогремел судья – пожилой, но достаточно сильный мужчина, это было заметно.
Узник знал, о чем его спрашивают, но никак не мог вспомнить, за что его судят, и в чем ему каяться.
-Нет.- Четко выдал он, тут же загнувшись и схватившись за ребро. Слишком резко он начала говорить.
Все окружающие звуки слились в какой-то неопределенный гул, а перед глазами все потемнело. Тело напряглось настолько сильно, что каждый член разразился болью. Все тело стало ватным. Узник вспомнил, что он не дышит, и сделал осторожный вдох. Потом еще и еще, и он начал возвращаться в мир.
Он прижал руку ко лбу и ощутил, что весь горячий и мокрый от пота. Одним медленным движением он стер с лица пот и поднял голову.
-Это сделал он!
Голос принадлежал молодому человеку по имени Карл. Узник не знал, откуда ему известно имя свидетеля.
Окружающий мир поплыл в тумане, сквозь который до узника донеслись слова, от которых сердце его провалилось в бездну.
-Виновен! Приговор – смерть!
И весь зал разразился аплодисментами и радостными возгласами.
-Нет! Вы не понимаете!- Из последних сил, превозмогая боль, кричал узник.- Я не помню этого! Я ничего не помню!

* * *

Вечер был довольно обычный. Ничего нового и это отчасти хорошо. Пусть ничего нового не случилось, зато и новых проблем не прибавилось. А сейчас проблемы Карлу были совсем не нужны. Жене скоро рожать, нужно готовиться. Думать, как обеспечивать семью? Где будет учиться ребенок, сможет ли он устроиться в этой жизни? Простые человеческие заботы.
Стук в дверь был неожиданным. Время позднее, и приглашения явиться никому не было оставлено. Нахмурившись, Карл отправился открыть незваному гостю, но едва открыв дверь, замер – перед ним стоял узник. Он был бледен, вены синими полосами очерчивали себя по телу, а вся его одежда был в крови. Но в глазах горел прежний, живой свет.
Карл не усел опомниться, как рука узника железной хваткой душила его, пригвоздив к стене.
-Ты думал, тебе это сойдет с рук?- Шипел узник.- Ты думал, я прощу тебя?
-Ты…- Карл хотел назвать его по имени, но рука незваного гостя с того света словно сжималась, не позволяя произносить того, что могло ранить узника. А может, это ему только казалось.- Так нужно было… Ты не понимаешь? Ты… грешен!
Непонятный шум привлек жену Карла. Она появилась в прихожей, обнимая свой живот под халатом. Увидев узника, она ахнула и окаменела.
Улыбка расплылась по его лицу, а в глазах блеснул недобрый огонек. Резкими ударами он переломал ноги карлу и выбил ему руки. Безвольное тело рухнуло на пол в грязь, которую узник принес на своих сапогах. Теперь Карл жадно глотал воздух, как когда-то это пришлось делать узнику.
Спустя секунду женщина оказалась в том же положении, что и ее муж минуту назад. Рука, словно выкованная из металла держала ее под потолком, но не душила, а ее хозяин улыбался, задумав что-то очень плохое.
-Каково тебе жить с этим ублюдком?- Улыбаясь, шипел он.- Каково носить ребенка грешника, который не дал мне шанса?
Женщина не могла ответить, она думала только о ребенке, она знала, что в утробе с ним сейчас происходит что-то нехорошее. Он чувствует боль и ужас матери.
-Что?- Продолжая ухмыляться, спросил узник у живота.- Боишься за своего малыша? А ты знаешь, что если правильно рассчитать удар, то ты будешь плеваться собственным ребенком?
Он не шутил, это знали все.
-Нет!
Громкий крик матери был последними секундами для плода. Он еще не успел затихнуть, как она ощутила внизу живота резкий удар, и тут же в горле что-то встало. Хватка ослабла, она упала на пол, кашляя и пытаясь отхаркнуть то, что застряло в горле. Она не могла дышать, она пыталась спасти себя, но одновременно боялась того, что узнику удалось задуманное. В слюне чувствовалась кровь и что-то еще. В конце концов, за долгожданным вздохом последовал долгий истеричный крик, потому как женщина увидела перед собой на полу маленькую головку своего не рожденного ребенка.
Первая мысль, пришедшая ей в голову, была поистине безумна – засунуть голову обратно в рот и проглотить. Она, конечно, знала, что это не поможет, но она очень хотела все изменить, и начала засовывать черепок себе в горло. Она давилась и кашляла, а в итоге раздавила головку зубами. Ее вырвало. Женщина рыдала и блевала одновременно.
Узник сорвал с нее халат и пнул по животу так, что женщина врезалась в стену.
Он веселился от души.
-Посмотри на нее, она съела своего ребенка.- Он хохотал в голос.- И ты трахал это мерзкое тело? Целовал это обвислый живот, который теперь болтается до колен? Вдыхал воздух из этих губ, которые жрут собственное чадо?
Он обращался к Карлу, который не мог сдержать слез. Рыдая, он пытался что-то сделать, но ни руки, ни ноги его не слушались. Отчего он орал и захлебывался слюной, слезами и соплями.
-Ликуйте грешники! Ибо моим голосом говорит с вами господь!
Узник вознес руки к небесам, подражая проповеднику. Он зачитывал на память абсолютно бессвязные стихи святой книги и выстраивал из них какой-то свой монолог. С каждым словом его речь теряла смысл, да сами слова со временем слились в набор бессвязных звуков. Устав от клоунады он бухнулся на пол, подражая своим жертвам.
-Ну, как тебе? Нравится мой суд? Твоя драгоценная женушка умрет через три часа от внутреннего кровотечения, а ты…- Он сел рядом с Карлом и перевернул его на спину. Сжав кожу с живота в кулаках, он разорвал ее, вытащил из живота кишку, разорвал ее и засунул в рот Карлу.- Жри свое дерьмо. И подыхай тут, изживая последние минуты с осознанием того, что ты сам убил своего ребенка, приговорив меня к смерти.
Узник ушел, но от этого было не легче. Минуты текли так же медленно, как дерьмо в рот из кишки, а сил, чтобы хотя бы выплюнуть ее не осталось. Так они и лежали, вздрагивая и посапывая, не в силах даже плакать как люди. Карл в собственном дерьме и слюнях, думал о том, что это не сон, а действительно конец, а его жена в собственной блевотине обнимала пережеванный ею самой кусок мяса, который никто бы не решился назвать ребенком.
Они умирали очень долго.

* * *

Судья проснулся среди ночи. Он трижды перекрестился при мысли «что за дьявол тревожит его сон?». Шум доносился из комнаты его дочери. Приблизившись к двери, он приник к ней ухом и в ужасе отметил, что звуки эти не подобает издавать незамужней деве. Он грозно распахнул дверь.
Представшая перед ним картина едва не остановила его сердце. Его ненаглядная дочь, благочестивая и послушная девушка, была связана в непристойной позе, с кляпом во рту, абсолютно голая, а позади нее, какой-то подонок засовывал ей во влагалище деревяшку с обилием сучков и заноз. Бедная девушка плакала мыча сквозь кляп, ощущая горячую кровь у себя между ног.
-О! Папаша! Вы как раз вовремя!- Заорал довольный маньяк.
-Что?.. Что?.. Что ты творишь нечестивец!
Взбешенный судья бросился к насильнику, но не успел заметить, как остался без пальцев рук. Узник с легкостью вырвал их. Заскулив от боли, судья упал перед узником на колени.
-Ты кое-что перепутал судья. Это мой суд и я его буду вершить.
Тон узника изменился, он больше не веселился и всякий настрой на шутки потерял. Подняв судью за шкирку одной рукой, второй он вытащил кляп у девушки изо рта.
-Соверши грех со своей обожаемой дочуркой. Пусть она отсосет у тебя, орудие греха, что когда-то создало ее.
-Что за?... Что за ересь ты говоришь?- Затрясся судья.
-Трахай ее!- Заорал узник.- Если не хочешь, чтобы ее первенцем стал деревянный человечек, а то я засуну ей в ее невинную пещеру любви, столько хвороста, что весь ад будет куролесить у этого костра добрую сотню лет!
Судья от ужаса окаменел, и исполнять приказ не торопился. Рассвирепев, узник схватил девушку за волосы и заставил ее взять член отца в рот.
-Делай это, сучка, иначе он будет сосать у меня.
Девушка ошеломленно начала делать отцу минет. Ее слезы все текли и текли, но она боялась остановиться.
-Посмотри-ка!- Развеселился узник.- Да у тебя встал! Ай-яй-яй, греховный судья.- Он шутливо погрозил пальчиком.- Как же ты мог судить, если тебя возбуждает ротик твоей невинной монашки-дочурки? Хотя надо отдать тебе должное, в твоем возрасте эрекция, это настоящий подвиг.
-О боже!
Все оглянулись. В дверях стояла мать девушки, жена судьи.
-А вот и ты старая кляча. А я все ждал, когда ты придешь. Заходи! Никогда не догадывалась, что твой муженек трахает собственную дочь?
Узник расхохотался.
Пожилая женщина в ужасе покинула помещение, но узник быстро нагнал ее и за волосы втащил обратно.
-Теперь твоя очередь.- Он подтянул голову женщины к себе.- Хочешь, чтобы твоя дочь перестала это делать?
Рыдающая женщина закивала, и начала умолять узника прекратить этот кошмар. Такой ход беседы ему не нравился, поэтому одним ударом колена он выбил старухе несколько зубов и продолжил.
-Тогда достань эту деревяшку из ее прекрасной дырочки и сядь на нее сама. И знай, что она будет отсасывать у папочки до тех пор, пока ты этого не сделаешь.
-Нет, пожалуйста!- Взмолилась девушка.
-А ты молчи!- Узник так резко дернул голову старухи, что вырвал с волосами кусок скальпа.- Иначе я сам насажу ее на этот кол, только при этом заставлю сосать у меня!
Девушка в ужасе умолкла, продолжая сопеть. Ей хотелось сжаться в комочек и заплакать, но крепкие веревки не позволяли этого. Поэтому ей приходилось все еще находиться перед родителями в позе блудницы и только молиться о спасении.
Довольный узник прибавил.
-Хотя мне бы не очень понравилось ощущение ее дряблого языка на своем члене, но я уверен, что у нее большой опыт. Ведь надо было ублажить немало чиновников, чтобы твой папочка достиг таково высокого чина.
-Хватит.- Произнесла старуха дрожащим голосом.- Я сделаю, что ты хочешь, только перестань мучить мою дочь.
-Тогда делай, не жди. А ты девица-красавица, продолжай сосать у папочки, пускай твоя мамаша поторопится.
Узник долго смеялся, пока старуха пыталась достать из влагалища дочери деревянную палку, безболезненно. Обилие заноз причиняло девушке ужасную боль, а все это в сочетании с потерей девственности приносило ей ужасную боль, от которой бы умерла любая другая. Но никто не умрет, пока узник не пожелает этого.
Но все же старуха вынула палку и направила себе во влагалище. Ее руки дрожали, и она не решалась пойти на это.
-Чего ты медлишь подруга? Действуй.
Довольный узник обошел ее сзади, и резко надавив на плечи, насадил на кол. Конец деревянного кола вылез у старухи из черепа.
-Вот это я понимаю, посадить на кол. Эй, дружище, - обратился он к судье.- Да ты кончил. Ты меня просто поражаешь.
Он выполнил обещание. Он не заставлял более делать минет девушку. Но он заставил отца изнасиловать ее, и долго упивался зрелищем инцеста, осознавая, какую боль причиняют девушке, и как те же самые занозы у нее во влагалище режут член отца.
-Не понимаю, просто, не понимаю.- Наигранно поражался узник.- Как ты можешь насиловать свою дочь? Да я бы лучше умер. Постой-ка, а я это и сделал. Вот только я так и не узнал, за что же меня лишил жизни твой справедливый суд?
Только в этот миг судья осознал, кто вверг его жизнь в кошмар, только теперь он вспомнил узника.
-Господи, прости.- Зашептал он.
-Будь уверен, он не простил. Иначе меня бы здесь не было.
Утром трупы нашли без кожи и глаз, все были насажены на кол, в отличие от старухи с ними это происходило долго и мучительно.

* * *

На берегу было хорошо. Вольный ветер пробирал до костей. Звезды отражались в бушующем океане, сливаясь в единую световую дымку, которая словно бы плыла над бушующими водными линиями. Город Очищения, возможно последний оплот человечества. Один маленький остров, с населением в несколько тысяч человек. Преступления здесь совершаются очень редко. А преступившие закон однажды, тут уже никому не нужны, поэтому за все, что нельзя исправить есть лишь одна кара – смерть. А поскольку правят здесь священники и правоверные праведники, то к любому обвинению приписывается неуважение законов божьих.
Что он совершил? За что его лишили жизни?
Кто дал ему возможность вернуться бог или дьявол? Ради чего он здесь?
В мире живых он провел всего одну ночь после возвращения, а уже успел убить главного свидетеля, судью и его помощников и все их семьи. А сколько еще вскоре умрут от его руки? Он уже замуровал семьи судебных приставов в их собственных домах, и через несколько дней, те, не в силах пробить черный камень, из которого построены их жилища, чтобы выдержать любую напасть, они сойдут с ума. Они будут поедать своих детей от голода, насиловать от безумия, и творить суицид от бессилия.
Еще он залил горючки в чашу со святой водой, поэтому, как только все праведники во время утренней службы в храме омоют лица святой водой и запалят свечи, то сами отправят себя на костер. Интересно, сколько душ он уже погубил своими черными планами, своей жгучей ненавистью и местью? А сколько еще погубит?
И все же этот океан прекрасен. Вода в нем отравлена, к ней опасно даже прикасаться, но свет, отражающийся в этой воде так прекрасен.
Он сидел и кидал камни в отравленное море. Узник не знал, должен ли он сожалеть о своей мести, дозволено ли ему, вообще, испытывать чувство вины. Кто вернул его в мир живых, и с какой целью? Сегодня он умертвил сотни людей или обрек их на смерть, и это казалось верным, но был ли он сам виновен? Верно ли его осудили? А что если правосудия не было? Что если Карл на самом деле лжесвидетельствовал, а судьи просто упивались властью? Что если все они - сумасшедшие фанатики своего бога, ради которого убивают?
-Здесь опасно находиться.
Голос был очень приятный. Нежный девичий голос. Не смотря на то, что ночь была достаточно темной, узник знал, что девушка красива. Он знал ее, но не мог ответить откуда у него это знание.
-Да.- Подтвердил он ее слова.- Но здесь так красиво.
-Эта красота смертельно опасна.
-Настоящая красота и должна быть такой.
Она улыбнулась. Он это услышал. Она подошла чуть ближе.
-В наше время большая редкость, говорить свободно о божьем промысле.
-Неужели вы считаете, что их бог отравил наш мир?- Узник говорил слишком напористо, его злило все, что касалось бога. Он взял себя в руки, не хотел упустить шанс поговорить с ней.- Хотя, учитывая, как они живут и проповедуют его слова, эта кара кажется даже какой-то жалкой. Недостаточной.
-Меня тоже ждет его кара.- Отчаянно проговорила она, глядя вдаль.
-Она ждет всех.
-Я пришла сюда, чтобы нырнуть в эту пучину, и больше не страдать.
Узник не знал, что ответить. Он почувствовал вину, ведь он не страдал, ему не было больно. Его посетила ужасная мысль – был ли он человеком?
Они молчали долго, только шум волн бьющихся о камни спасал от неловкой тишины. Ветер дул сильно, но был какой-то теплый, создавая какую-то странную атмосферу.
-Зачем вам это? – Спросил он.
-Я уже много лет живу с этой болью. Мне говорят, что она пройдет…- Девушка засопела. Она плакала.- Но я не могу погасить в себе любовь. Знаете, его объявили еретиком, и… Я не хочу больше терпеть.
Узник ощутил в груди жжение. Это было что-то даже выше, чем человеческое естество, что-то более справедливое и жаждущее свершить то, что должно быть исполнено.
-Хотите, я вам помогу?
Она напряглась, но улыбнулась.
-Что бы вы ни сказали, я не изменю своего решения…
-Вы не поняли, я хочу помочь вам сделать последний шаг.- С этими словами он встал с камня и подошел к ней.
Девушка облегченно выдохнула.
-Вы не боитесь взять этот грех на себя?- Спросила она голосом полным надежды.
-Это ваш грех.  Вы на него решились. Я всего лишь помогу вам исполнить ваше желание.
-Спасибо.
Она вышла на уступ, и мечтательно улыбаясь, вглядывалась в горизонт. Она ощущала на себе теплые лучи рассвета.
-Знаете, он был поэтом. Довольно посредственным, но сейчас мне так дороги его стихи. Я помню, что он написал перед смертью:
Я любил тебя, ты любила меня,
В этом мире боли и злого огня…
Она не успела договорить, отравленная вода поглотила ее и начала растворять ее тело. Жгучая боль охватила ее, сначала казалось, что это скоро пройдет. Она твердила себе, что это скоро пройдет, что она умрет, и боли не будет. Но боль становилась все сильнее и сильнее и вскоре затмила собой все. Она забыла, как в детстве весело бегала по еще зеленым лугам. Она забыла, как встретила своего возлюбленного поэта. Она забыла ту душевную боль. Она уже забыла, как несколько мгновений назад рука узника толкнула ее в бездну.
А он смотрел на нее с утеса, и наблюдал, как растворялось ее тело. Как кожа пузырилась и слазила, а мясо, словно обваренное, само отделялось от костей. И все это время она из последних сил хотела выбраться из моря смерти, но…
В этот миг город Очищения вспыхнул огнем.

* * *

Узник бежал по улицам, объятым огнем. Несколько минут назад он разрушил главный фильтр, и теперь отравленная вода сочилась из каждого крана. В родильном доме омытые водой младенцы визжали от боли, растворялись и превращались в кучи гниющего мяса, а матери, в безумии пытаясь спасти своих детей, обжигали руки и раздирали их собственными ногтями, пытаясь стряхнуть смертельную жидкость.
В это время на улицах, все кто пытались потушить пожар, в ужасе понимали, что вода убивает их быстрее, чем огонь.
Пробегая по улицам, узник видел плоды своих трудов. Жители города Очищения горели, а те, кто не горел заживо, сгнивали облитые водой мертвого моря. Улицы постепенно наполнялись кровью, гнилью и костями. Ужасную вонь не могла прогнать даже гарь великого пожара. А оглушающие вопли не перекрывал даже гул обрушающихся от огня зданий.
Но узнику было плевать. Все это было только прелюдией к основному действию. Он бежал к единственному не горящему зданию – храму. Он хотел свергнуть последний оплот лживой веры и убить архиепископа. Он чувствовал жар огня, мягкую гниющую плоть под ногами, но это было где-то далеко, а близко была цель. Узник уже взбегал по ступеням храма к входу, где его ждала гвардия архиепископа. Десять отборных бойцов в непробиваемой броне, с мощными алебардами. Они плотно загородили вход и выставили вперед грозное оружие.
Узник пробил их оборону собственным телом и вбежал во врата. После чего, вынув из собственного тела две алебарды, закрыл ими ворота, чтобы никто не мешал ему вершить месть. Гвардейцы барабанили во врата, но эти звуки оставались где-то далеко, вместе с пожаром и гнилыми жителями города.
Архиепископ стоял в центре храма освещенный лучом света из единственного окна. Он молился.
«Удачный миг»- Подумал узник.
-Зачем ты явился в наш мир, демон?- Спросил архиепископ, не поворачиваясь и не вставая с колен.
-Твоя чернь привлекла меня.- Ответил узник, медленно приближаясь.
-Я не понимаю, зачем господь позволил тебе явиться в его священный город, но я принимаю его волю…
-Прекрати этот фарс!- Взорвался узник.- Твой город пылает за стенами храма, там сейчас жарче, чем в аду! Грешники, которых ты называешь праведниками, горят заживо и гниют, в предсмертных криках проклиная твоего бога! Град Очищения наполнен гарью и дерьмом, но он всегда был ими наполнен! Я, открыл его истинный облик! Я, его правосудие и смерть! И если это была воля бога или дьявола, то Я их оружие возмездия, ибо по грехам вашим воздастся! Я ВАШ АПОКАЛИПСИС!
Узник подошел уже достаточно близко, схватил архиепископа за рясу и дернул, чтобы достойно завершить свой монолог, но после рывка ощутил дикую боль в груди. Его отбросило назад. С большим трудом он вдохнул, в груди что-то хрустнуло, слишком громко, чтобы даже ярый оптимист смог не обратить на это внимания. Узника охватил приступ кашля, а вместо мокроты из горла брызгала кровь.
Архиепископ поднялся с грозным видом. В его руках лежал тяжелый молот. Он считал себя божьим оружием, никак не меньше, это читалось даже в его надменной гримасе. Это не было желанием услужить своему богу, это было желание выслужить перед ним прощение.
Но узника это только раззадорило. Он расхохотался, перебиваемый кашлем, отчего боли в груди только прибавилось, а кашель усилился.
-Изыди!- Громогласно приказал архиепископ, вознеся над головой тяжелый молот.
Однако, вместо того, чтобы ждать своей участи, узник превозмог боль и со смехом вырвал оружие из рук святоши, после чего сокрушительным ударом по ребрам повалил его на пол.
Стук во врата усилился, разбавляясь при этом еще и безумными воплями. А сквозь щели входа текла вода отравленного моря. Она уже давно вышла из берегов и топила город.
-Я хотел только знать – за что меня осудили?
Узник одним ударом раздробил коленную чашечку священнику. Оглушительный крик боли разнесся по храму, и отталкиваясь от стен, только усиливался.
-А ты со своим долбаным богом, не дал мне шанса.
Вторая коленная чашечка превратилась в фарш.
-Ты не думал, что бог дал мне второй шанс лишив меня памяти, чтобы я не испытывал вины за свое преступление?
Плечевой сустав архиепископа тоже оказался раздроблен.
-Или же он решил вас проверить, и вы осудили невиновного, ибо я уже не тот, кем был до потери памяти?
Еще более сильный удар в другое плечо.
Архиепископ уже давно не кричал, он был не в состоянии. Боль сковала его связки, воздуха не хватало. Любой другой давно бы умер от такой боли, но только не он, потому что так пожелал узник – архиепископ не умрет, пока узник это не пожелает.
-Я очистил город Очищения.- Подвел он итог.
Удар неимоверной силы обрушился на грудь святоши. Молот прошел сквозь всю грудину, но архиепископ все равно не умер. Он теперь был всего лишь тушей мяса, размазанной по полу храма, только голова болталась на кусочках плоти, в ужасе завывая, оглядывая свои останки, и осознавая, что отравленная вода уже совсем скоро приблизится к нему. Плоть зашипела и начала растворяться, медленно и мучительно.
-Я оставляю тебя вкушать плоды твоей жалкой жизни.
Кашляя, узник побрел на крышу храма, чтобы посмотреть, как град Очищения тонет в отравленной воде, как море боли поглощает его
На вершине мира перед ним предстала куча гнили, плавающая в море. Все кроме верхушки храма ушло под воду, и больше не было ничего в целом мире.
Кашель стал настолько сильный, что узник не смог устоять на ногах. Он рухнул на черепицу не в силах остановить кровавый кашель. Кровь текла и телка, из ушей и глаз, брызгала из горла и носа. И это все никак не прекращалось.
Спустя тысячу лет весь мир был в его крови и даже облака, навечно закрывшие солнце, тоже покраснели, а он все не умирал и лежал, ощущая боль в груди и пытаясь остановить бесконечный кашель, но сил ни на что не было.
«Зачем я сюда явился? Неужели я, правда, демон? Неужели моя жажда мести воскресила меня?
А что если я на самом деле оружие бога? Что если мой грех был настолько страшен, что мне понадобилось искупление? А искуплением состояло именно в том, чтобы свершить волю бога и истребить проклятый город. Сделать последние доброе дело…
А что если нет? Что если потеря памяти была моим вторым шансом, а вместо того, чтобы просить прощения, я свершил грех геноцида?
Но почему я тогда не умираю? Мои грехи равны моим добродетелям? Я грешник, пытающийся заслужить прощения или праведник, получивший наказание? И этот город Очищения мое чистилище? Покой как в раю, и бесконечная боль ада.
Кто я?
Я любил тебя, ты любила меня,
В этом мире боли и злого огня…»
Узник будет страдать в мертвом мире до скончания времен, размышляя о себе, потому что кроме мыслей у него больше ничего нет. Ему никогда не будет дарован ответ на его вопросы, потому что не у кого будет их получить. И по чьей воле все это произошло? Справедливо или нет?
Он – узник, и это единственный ответ, который ему дан.