Похороны Сталина. Сценарий принадлежал Сталину

ПОХОРОНЫ СТАЛИНА В СТЕРЛИТАМАКЕ.

О последних годах Сталина написал Георгий Владимов в «Общей газете». Он пишет: «Мы все еще больны той войной, она для нас еще жива настолько, что и сегодня вызывает желание одних еще что-то договорить о ней и желание встречное... заткнуть рты желающим говорить». (Общая газета, № 30 (416) от 1 августа 2001 г.)

Мне статья Владимова особенно близка тем, что он защищает право увидеть войну не только глазами военных историков, полководцев, но и рядовых мучеников войны, обреченных на гибель при бездарных действиях нашей армии, так как наряду с блистательными сражениями были, увы, и бездарные операции.

Мы больны не только полуправдой о войне, об истинной цене победы. Мало сказано, почти ничего, о предательстве послевоенных лет - тогда победители немецкого фашизма становились побежденными, и тем же оружием. Сценарий принадлежал Сталину - надлежало покорить Западную Европу и сделать ее коммунистической. Первой задачей являлось сплочение народа в ненависти ко всяческим врагам. Самый надежный вариант — обвинить во всех бедах евреев. Это успешно осуществил Гитлер, а позже взял на вооружение Сталин.

В это время подготовка фашистского переворота в стране ощущалась как реальность. Кульминацией явилось раскрытие заговора кремлевских врачей — их называли «убийцы в белых халатах». Заговор раскрыла Лидия Тимашук - врач, и ждали только сигнала для депортации евреев и, конечно, массовых убийств и грабежей.

Как раз тогда я оказалась в далекой Башкирии, в Стерлитамаке, где выполняла специальное поручение руководства Министерства химической промышленности. Мне поручалось провести промышленные испытания на Стерлитамакском содовом заводе - обезвоживания минерала мирабилита, добываемого в заливе Карабогазгол. Мое согласие провести испытания в такой обстановке было проявлением невероятного легкомыслия, излишней самоуверенности и глупой отваги. Я понимала — при неудаче или возможной аварии я буду еще одним примером козней еврейского заговора.

Подготовка к испытаниям в Стерлитамаке была начата еще лютой зимой 1952 года. В городе снеговые сугробы были выше человеческого роста, мороз — от 30 до 40°С. Затем весенняя распутица, март 1953 года и смерть Сталина. Мы пережили ее в застывшем от горя Стерлитамаке.

Поскольку я приехала с заданием руководства министерства, меня встретил на станции закутанный в полушубок представитель заводоуправления - с санями, запряженными понурой лошадкой. Сани опрокидывались неоднократно, и я летела в глубокие сугробы. На мои замечания, что ехать нужно осторожнее, встречающий башкир, изрек: «Плохо, когда баба начальник, всего боится, упасть в сугроб тоже боится».

Знакомство с заводом оставило впечатление, прежде всего вопиющей бесхозяйственности. На территории завода был склад репарационного оборудования, вывезенного из Германии. Все это было брошено в снег, в грязь без всякой системы, не было элементарных стоков, намека на сооружение подъездных путей и дорог. На моих глазах утонул в грязи трактор и его вытаскивали два бульдозера.

Мне выделили двух механиков, нужно было обеспечить подготовку к испытаниям - соорудить установку для дробления и отсева мирабилита, построить транспортную линию для подачи мирабилита в содовые печи и линию отгрузки обезвоженного материала на склад. Все эти работы продолжались два зимних месяца, а затем началось потепление, снега растаяли, и приходилось добираться до завода по грязи. Как мы все это выдержали сейчас представить уже невозможно. Руководство завода с нетерпением ожидало, когда мы проведем испытания и выделенная для этого содовая печь будет возвращена для эксплуатации.

Испытания по плану продолжались 65 часов. Мне было очевидно, что руководство намерено прервать испытания, как только я уйду домой, но я не уходила все эти трое суток. Еду приносили мои товарищи, а дремала я иногда в красном уголке. Тоже одно из безумств безумного порядка вещей.

Испытания прошли успешно, мы уже собирались вернуться в Ленинград, но в эти дни всех потрясло сообщение из Москвы о болезни и смерти Сталина. В сознании народа он уже был живым богом, а тут бог заболел, и сообщают по радио об анализе мочи и о других проявлениях недуга и, наконец - смерть божества. Как это пережить! Что будет дальше?!

Рыдали тогда очень многие, даже умные и честные люди.

Я не плакала, а только мучительно боялась завтрашнего дня, но вся страна буквально обезумела от скорби. Никакой пропаганды, никаких призывов партии и правительства - исступленная скорбь.

На моих глазах люди собирали все, что могли, крохи для поездки в Москву - хоронить вождя и учителя. К счастью, поезда в Москву не пускали, но я видела сама, как их осаждали, забирались на крышу вагонов, висели в тамбурах. Это был средневековый психоз, ничем необъяснимый. Между народом и Сталиным существовала (правда, ограниченное время) очевидная мистическая связь.

О дне похорон пришло сообщение по радио. На городской площади Стерлитамака было организовано заочное прощание и очные рыдания. Томительные звуки траурного марша, звук метронома.

На площади Стерлитамака толпа стояла очень долго. Был холодный ветреный март, у всех опущенные головы, многие плакали, никто не проронил не слова. После салюта, проводившего, наконец, деспота в мавзолей, толпа медленно начала расходиться, тоже молча.

Разрядка потом наступила довольно быстро. Правительственное сообщение — никаких убийц в «белых халатах» нет, кремлевские врачи полностью оправданы и вернулись на свободу. Первый радостный сигнал. Значит худшее вроде бы позади.

Трагедия смерти и похорон вскоре сменилась, как это бывает трагифарсом.

Через неделю после похорон был объявлен декрет, называемый «ворошиловским», об освобождении из тюрем и лагерей огромного количества уголовников. Все поезда на железных дорогах были отданы для возвращения домой этой воинственной армии. Билеты достать было почти невозможно, кассы были закрыты. На свободу были выпущены (это потом подтвердилось) отпетые убийцы, бандиты, грабители. Через некоторое время они вернулись в лагеря, умножив в несколько раз число тяжких преступлений в городах. Еще одна гримаса того времени, но наша задача была ясна - достать билеты и уехать как можно скорее. Я обратилась за помощью к начальнику вокзала. Сказала, что везем результаты промышленных испытаний, нам нужно получить купе в мягком вагоне, чтобы наши вещи и документы не были похищены. Билеты были получены, и целый день мы провели на вокзале, ожидая поезда среди толпы пьяных, беснующихся уголовников. Расписания поездов никто не знал.

Толпа страшных, явно дегенеративных лиц, соединенных общим желанием приехать домой, и убивать всех, кто виновен или невиновен в их каторжной судьбе. Все пьяны, озлоблены и крайне агрессивны. Мы в страхе и ужасе сидим в уголке скамейки и стараемся не попадаться им на глаза, но нас заметил молодой, довольно красивый мужчина в тельняшке, конечно, пьяный. Он подошел прямо ко мне с приветствием, сказал: «А Вы мне правитесь», - и представился: «Познакомимся, - Лева». Сел рядом, признался, что любит интеллигентов, пригласил к себе в гости, сказал, что мама будет очень рада. Погладил драповое пальто одного из наших спутников, отметил, что качество драпа хорошее. Признался, что дома будет резать всех, кто ему не угоден, как он сказал: «Натяну им красный шар», — а затем упал на кафельный пол со стуком и уснул мгновенно. Мы тихонько перебрались в другой угол и затаились. Леву я запомнила надолго, было по-настоящему страшно, когда он решил познакомиться с нами поближе. К счастью, все закончилось благополучно и через два дня мы были в Ленинграде.
© Юлия Каганович, 2002

Литературная запись В. Садовского