В замке Госпожи

Иллюстрация: Жан Фрагонар, Любовное письмо
В замке Госпожи

В следующий раз, когда Джереми приехал – а это случилось полтора месяца спустя, они встречались каждую ночь, не забывали и про день… Молодой, двадцати двух летний человек и двадцатипятилетняя женщина – томились силой своих тел… И так длилось всю неделю, пока Джереми гостил в замке. К концу недели чресла их утомились, пыл немного ослаб. Джереми с удивлением узнал от своей госпожи, что она до этого не изменяла мужу, ни с кем.
--Но.. разве ваш муж… ещё  в силах?...
--Теперь уже нет. Но Филипп сильно болен последние полгода… Смерть Джакомо подкосила его… Смерть его лучшего друга.
Пояснила Дорис.
--А до этого – да. Правда, всё реже и реже, и без твоей упругости… Но ему ближе к восьмидесяти...
Джереми слегка покраснел, слегка нахмурился:
--Значит, я нужен тебе, как «молодой и упругий дружок»?...
Дорис покачала головой, перебирая, разглаживая его волосы. Сказала:
--Сейчас ты уедешь – и я не буду знать, где ты и с кем… Твоё положение лучше моего… Я привязана к этому месту, к этому замку. Хотя мне приятно исполнять свой долг – теперь уже не столько жены, сколько дочери – перед Филиппом. Но где будешь ты? – я знать не буду… И… будешь ли ты мне верен? Я тоже никак не узнаю…
С лёгкой грустью заключила Дорис.
--А ты уедешь уже завтра, -- добавила женщина.
--Но ведь и я не буду ничего знать о тебе, -- заметил Джереми, -- И если так думать, без доверия друг к другу – можно сойти с ума… Не лучше ли… просто поверить, на слово?...
--Поверить, что никто не обратит внимания, на такого красивого мужчину, как ты? – переспросила Дорис, не глядя на него, уткнувшись лицом в плечо.
--А мне – поверить, что никто из ваших гостей, не обратит внимания, на такую стройную девочку, такую умелую девочку?... – улыбнулся в ответ Джереми.
Дорис помолчала. Они завели разговор о подготовке Джереми к отъезду. Он говорил, что не сможет приехать в замок раньше двух-трёх месяцев – никак не меньше, а, может быть, и дольше. Но обещал писать, непременно.
  В последний вечер перед отъездом Дорис приготовила для сэра Джереми купальню, и сама прислуживала ему. Помогла ему вымыться, как всегда прекрасно-душистыми составами, приятно массируя всё тело. И на этот раз всё был целомудренно. Они утомились за неделю – только любовались друг другом. Массируя под душистой пеной живот рыцаря, Дорис спросила – не бывает ли у него прежней проблемы?
--Твои лекарства хорошо помогают, -- ответил Джереми, -- но, помниться, я тогда безумно тебя стеснялся… Ты мне очень понравилась, с первой встречи. Но я и предположить не мог, что так всё получится, с замужней дамой… Откуда ты знаешь все эти составы и снадобья?
--От Джакомо, -- ответила Дорис, -- Я тебе расскажу потом.
--Это тот старик, друг твоего мужа?
--Он был не просто старик или цирюльник, он был учёный человек. Талантливый лекарь, алхимик… И, может быть, умер раньше своего времени из-за своего увлечения алхимией. Многие составы не безвредны, о чём люди догадались не сразу.
--И ты тоже увлекаешься этими вещами?
--Разве до тебя не доходили местные слухи – о том, что я косоглазая ведьма? – ответила через несколько минут Дорис, -- Меня обучали в монастыре. Потом я продолжила своё обучение у Джакомо… Муж не был против.
--И ты знаешь даже яды? – слегка нахмурился Джереми.
--Яды – и противоядия от них, но не ото всех есть противоядия… Однако же Джакомо больше интересовала другая область применения. Я расскажу тебе – потом. Не сразу.
Мягко прервала этот разговор Дорис. 
--Если не хочешь, не говори, -- согласился Джереми.
Эту ночь они провели целомудренно, и утром простились.

Со времени отъезда сэра Джереми прошло больше месяца. Он писал – уже дважды – но не обещал приехать рано. И Дорис находилась в плохом расположении духа, и иногда даже плакала, подозревая всякие несуразности за строчками из его писем.
Она странно чувствовала себя. Недели через две, после отъезда Джереми – однажды днём она ощутила внезапный, сильный прилив в груди, с тех пор приливы повторялись время от времени и грудь словно бы набухла. Дорис могла предположить причину, но не могла поверить, что всё случилось так скоро… Однако же миновало полтора месяца, дни очищения не приходили, и Дорис поверила, что это всё-таки случилось… Она не то чтобы боялась, но не знала, как сказать обо всём Филиппу. И, несколько раз ложась с ним в постель – граф обычно сам просил её об этом, хотя у каждого были свои спальни – Дорис чуть было не сказала ему. Но потом передумывала. Ничего, кроме безвинных ласк, Филипп уже предложить ей не мог. Но это не сердило, не обижало Дорис, она чувствовала, что Филиппу приятно само присутствие её молодого тела рядом. Иногда эти ласки ограничивались просто поглаживанием её волос или руки – очень целомудренно.
Миновал ещё месяц. Дорис не чувствовала никакого дискомфорта в своём положении. Иногда, очень редко, её подташнивало утрами. Или менялись вкусы в еде. Дорис тщательно осматривала в зеркало свой живот каждую неделю – он не рос нисколько, хотя сама походка немного переменилась. И её характер – стал словно бы сосредоточенней, задумчивее. Она много спала. Возникли проблемы с туалетом – труднее стало опорожнить кишечник, но Дорис старалась есть слабящую пищу и, если бывала необходимость, пользовалась свечами, ничего больше не требовалось.
Она беспокоилась о том, как отнесётся к её положению Филипп?... Как ему сказать?... Ведь от него-то не скроешь, не проведёшь – чей это ребёнок… Эта мысль всё больше угнетала Дорис, хотя ребёнка ей хотелось давно. И если даже приедет Джером – не будет ли для него это сообщение слишком неожиданно, как он ко всему отнесётся?... Тысячи мыслей одолевали Дорис. Она стала молчаливой, уже не так часто улыбалась. Да и писем от Джерри что-то больше не приходило, после первых двух… Дорис часто хмурилась, отрывая взгляд от шитья, смотрела в окно, где беспрерывно шёл густой-густой снег. Зима подходила к концу, и последнее её проявление резкого холода и густого снега – обещало потом потепление. Испугавшись внезапно вспорхнувшей с бордюра птицы, Дорис непроизвольно прижала руку к животу – словно бы защищая его.
Между тем подошёл и рядом встал с ней господин граф, он чаще теперь ходил в халате, проводя в халате же весь день. И походка его стала тяжёлой, из-за палки, на которую Филипп принуждён был опираться при ходьбе постоянно.
--Дорис… -- обратился он к молодой женщине, она вздрогнула и обернулась на его голос, хотя давно могла бы услышать шаги.
--Зачем вы встали, сэр? Я бы подошла к вам – если б вы позвали меня, -- заметила Дорис, поднимаясь с места.
--Нет, я хочу пройтись. Немного размять ноги перед ужином. Уже вечер – день прошёл незаметно. Я пойду за другой книгой, посмотрю, что приглянётся. Я ещё не решил точно, что хочу почитать… На улице снег и сыро. В такую погоду легко простудиться.
Граф недолго помолчал.
--В последнее время ты о чём-то переживаешь, Дорис?... Об этом молодом человеке – скажи честно?...
Дорис несколько секунд молчала, потом залилась яркой краской, сказав едва слышно.
--Сэр… Филипп, я беременна… У меня под сердцем ребёнок…
Граф несколько секунд крепко опирался на палку, потом заметил спокойно.
--Так надо послать за лекарем, чтобы осмотрел тебя. Я всегда хотел ребёнка, Дорис. Видно, настало время ему появиться. Сколько времени ты уже чувствуешь это?
--Несколько месяцев, -- ответила Дорис, и, опустив голову на руки, внезапно тихо расплакалась.
Граф погладил её по плечам, вздохнул.
--Жаль, что Джакомо уже нет. Он был бы рад за тебя. Он бы следил за тобой, и принимал потом роды… Ты несчастлива, Дорис? Ты не хочешь ребёнка? Тебе уже двадцать пять, и ты должна этого хотеть, ты здоровая женщина.
--Сударь, … сэр… Я, конечно, хочу. Я очень рада…
--Это будет красивый ребёнок, сильный и красивый. Не то, что иные отпрыски знатных фамилий – они неспособны к жизни уже в колыбели. Я видел таких, и в детстве, и потом. Это будет хороший хозяин этих земель и замка, и твоя опора, твой защитник в старости. Или твоё продолжение – если родиться девочка. Ты только об этом переживаешь?
Дорис качнула утвердительно головой.
--Больше всего об этом. По поводу всего остального…
--По поводу всего остального – как Бог даст, Дорис, как Бог даст… -- вздохнул граф, тяжело передвигая ноги, следуя дальше, -- Нет, не помогай мне, Дорис. Я хочу сам. Нужно ходить… И на будущей неделе пригласи доктора, того, кто вёл Джакомо, кто ведёт теперь меня. Он, кажется, толковый.
  Дорис проводила сгорбленную спину мужа взглядом, отирая бегущие с уголков глаз слёзы. Уже наступили сумерки, и она убрала шитьё в коробку. Вновь слегка коснулась живота под платьем, взглядывая на снег за окном, который стал реже, слегка улыбнулась. И поднялась с места, чтобы лично узнать об ужине, проследить за тем как накроют стол.
Лекарь приехал в замок через неделю, осмотрел Дорис в присутствии господина – Филипп сидел в кресле и следил за всеми его действиями. Это был молодой врач, с которым Джакомо работал последние год-два, так как уже не мог самостоятельно вести всех клиентов. Так же италиец и похожий хотя бы цветом глаз и волос на Джакомо, он приезжал раза два в месяц осматривать графа – ставшего его пациентом. Осмотр уже закончился, и Дорис могла встать с кушетки, накинула на плечи домашнее платье.
--Здоровая беременность, сударь, -- улыбнулся врач, -- Около трёх месяцев. И то, что нет тошноты и недомоганий – это говорит за здоровье плода. Можно поздравить вас, сэр.
--Да, поздравьте меня, -- кивнул согласно граф, слегка улыбаясь – В моём возрасте это, конечно, чудо. Но ведь мы с вами не станем отрицать Божественное Чудо?
--О, нет, сэр. Ни в коем случае.
--Я навещу вас на будущей неделе. Нужно приставить толковую женщину к госпоже Дорис. Она носит дитя в первый раз, и может, по незнанию, что-нибудь сделать неверно.
--Нет, Дорис умная девочка. По крайней мере – приставите позднее. Вы сами посоветуете нам, кого. Ближе к рождению ребёнка. А пока что я приглашаю вас отобедать. Дорис уже распорядилась об обеде на три персоны. Пока она переодевается, пройдёмте в обеденный зал.
Предложил хозяин, поднимаясь с места, сопровождая гостя до столовой.
Прошёл ещё месяц. Фигура госпожи Дорис уже явно говорила о её положении, ни одно старое платье не могло сойтись ни на груди, ни на талии. Она чувствовала себя хорошо, и ни в чём не испытывала неудобства, уже совершенно привыкнув к животу, который с определённого момента стал расти быстро, как-то сразу появился. Ребёнок в первый раз шевельнулся, и доктор утверждал, что госпожа графиня носит двойню, так как слышен двойной удар сердца. Дорис была этому рада, она старалась думать только о детях. В замке велись приготовления – детской, специальной комнаты для купания малышей, специального места для сушения детского белья, специальной игровой… Обсуждая всё это с Филиппом, Дорис чувствовала себя счастливой. Уже заказали специальную мебель, специальную посуду, игрушки, принадлежности для ванной – и всё в двойном экземпляре. Дорис считала, что родятся мальчик и девочка. Она была счастлива, когда, сидя в своей комнате, шила малышам чепчики и распашонки… Но иногда всё же задумчиво взглядывала в окно, когда никого не было рядом и никто не мог этого видеть – тогда Дорис нередко, тихонько вздыхала, и пару раз смахивала слезинки с уголков глаз. Прошло четыре месяца со времени отъезда Джерри, и, кроме первых двух писем, вестей больше не приходило… Возможно, он уже знал об интересном положении госпожи графини, конечно, сказали… Неприминули сказать…
Весна наступила совершенно, и в окрестностях замка, в парке и во дворе было так красиво – всё покрылось лёгкой зеленной и розоватой дымкой, ранние цветы распустились на клумбах, первоцветы, нарциссы и фиалки – пышными купами росли под полупрозрачными ветвями деревьев. Филипп и Дорис каждый день гуляли в парке, если не было дождя, им обоим эти прогулки были очень полезны. Дорис обладала здоровым аппетитом, а в нынешнем положении ела за троих, но доктор прописывал ей иногда воздерживаться от пищи и достаточно много двигаться. Дети стремительно набирали вес.
Поэтому Дорис старалась гулять каждый день, и ходить достаточно много. Если Филипп не мог сопровождать её, она одна гуляла по парку, и не только любовалась цветами, но примечала для себя о чём сказать садовнику, где и какие полезные растения лучше разместить, где и какие растения уж показались среди прелой листвы. Иногда, в своих прогулках, Дорис доходила до самого ручья – почти до границы парка, достаточно обширного. И там стояла на мостике, смотрела на воду, или спускалась к воде, трогая её холодные, шелковистые струи руками. Возле ручья, в низине, были целые заросли нарциссов и фиолетовых ирисов, и терпко пахло сырой землёй... Гуляя с Филиппом, они не могли уходить так далеко.   
В это день Дорис гуляла одна, сырость не позволяла суставам Филиппа ни согнуться, ни разогнуться. Несмотря на то, что небо было серым, молодая женщина решила непременно дойти до ручья, до мостика. Она не торопилась, медленно шла по дорожке, оглядывая деревья и цветы. Всё было немного сумеречно, словно бы окутано дымкой, туманом, который стелился лёгким маревом по земле, от земли – ещё холодной. Дорис почти дошла до мостика, когда, среди деревьев, заметила всадника… Она не могла бы не узнать его… Дорис почувствовала, что в груди её что-то сильно кольнуло, сердце забилось слишком часто, и дети одновременно толкнулись в животе, Дорис приложила ладонь к животу, к тому месту, где недавно была выпуклость маленькой ручки или ножки… Всадник переезжал через речку-ручей, и пока что её не видел, Дорис сошла поспешно с дорожки, становясь за дерево. На ней был тёмный, длинный плащ с капюшоном, возможно, он не заметит… Джерри – это без сомнения был он, хотя Дорис не сразу его узнал, так как молодой человек очень коротко остриг волосы, и выглядел более исхудавшем, чем четыре месяца назад,-- гость их ехал неспеша, словно бы не торопился – или раздумывал, ехать ли?... Дорис не могла сказать точно. Он был уже совсем близко, и проехал немного дальше, Дорис отступила назад, вокруг дерева, чтобы наверняка не быть ему заметной… Сухая ветка громко хрустнула и зашумела в подлеске. Джером натянул поводья лошади, беспокойно оглянулся.
--Кто здесь? – спросил он, пристально оглядываясь.
Дорис стояла очень тихо, но он соскочил с лошади на землю, секунду помедлив, безошибочно шагнул именно в ту сторону, где пряталась Дорис.
--Кто здесь?! – уже беспокойнее спросил Джером, ложа руку на оружие.
Дорис отвела в сторону зелёную ветку, вышла из-за дерева.
--Это всего лишь я , -- улыбнулась она, как ей показалось, очень жалко.
Джерри отступил на шаг назад, конечно, совсем не ожидая её увидеть.
--Госпожа… Дорис… -- пробормотал он.
--Я гуляла здесь, и увидела, как ты переезжал через мост. Я решила спрятаться.
Дорис пыталась держать себя в руках, но сердце её сильно, сильно билось, гулко стучало, дети снова беспокойно толкнулись внутри неё. Молодая женщина оперлась плечом на дерево, опуская голову.
--Тебе дурно? Тебе плохо?! – снова испугался Джером, осторожно приобнимая её, поддерживая под локоть, и уж совершенно чётко ощущая под широким плащом её живот.
--Мне нужно присесть, -- тихо сказала Дорис.
Они поднялись чуть выше, на место более сухое и открытое, Джерри расстелил на земле свой плащ, усаживая осторожно Дорис, присел рядом с ней.
--Ты гуляешь здесь одна – так далеко! Сходить в замок, за слугами, послать за врачом, в город?
Дорис отрицательно качнула головой.
--Мне лучше. Я вообще-то хорошо себя чувствую, и поэтому гуляю так далеко – доктор советует мне это… Тебя не было четыре месяца – я думала, что ты больше не приедешь…
Глаза Дорис, помимо её воли, наполнились слезами, и они прокатились по её щекам, упав прозрачными каплями на серую ткань плаща, Джером густо покраснел, потом осторожно поцеловал её руки, и блестящие дорожки на щеках, и, наконец, губы.
--Тебе, наверное, нельзя волноваться… Я завершил свою поездку, и на обратном пути узнал, от общего знакомого, что ты беременна… Признаюсь честно, Дорис, поначалу я был шокирован, не знал, что делать. Я… не хотел возвращаться в город… Полно сплетен… Да их и было полно, всегда, к несчастью… Я слышал от того же человека, что господин граф признал ребёнка своим, эти грязные сплетни касались лишь его возраста – и твоего положения… Признаюсь честно, Дорис, я струсил, я хотел уехать куда-нибудь далеко… Но, через день-два, словно бы в наказание своим мыслям – я свалился в жестокой инфлюэнции. Было сыро, слякотно. Я застрял в паршивой гостинице… Дольше недели лихорадка так трепала меня, что я голову не мог поднять от подушки, наверное, чуть не сдох. А потом, когда немного оправился, пока выздоравливал, я всё обдумал, я пришёл к выводу, что поступаю очень нехорошо… Хотя я ничего не писал тебе – о чём было писать? Я дал себе слово приехать.    
Слёзы снова покатились из глаз Дорис, она осторожно взяла руку Джерома и приложила к своему животу, под плащом. Джером дрогнул, поднял глаза на женщину:
--Что это?... Это ребёнок? Тебе больно?...
--Это дети, они чувствуют тебя… Доктор говорит, что их двое, что можно услышать двойное биение сердца… Мне не больно, совсем. Они шевелятся, они почувствовали тебя…
--Они беспокоятся, -- слегка нахмурился Джером, -- Ты плачешь, и они беспокоятся тоже… Тебе нельзя беспокоиться, нельзя плакать, и нельзя здесь сидеть – слишком сыро, земля ещё холодная. Нужно вернуться в замок, побыстрее, чтобы ты легла в постель и успокоилась, поспала немного.
Он поднялся с места, подавая руку Дорис, помогая ей подняться. Когда они снова вышли на дорогу, Джереми подозвал коня, взял его под узцы.
--Я не хочу, чтобы ты шла, -- оглянулся он на Дорис, --Долго идти, ты гуляешь достаточно далеко, одна… Я подсажу тебя на луку седла, держись крепче… За что же тебя подхватить теперь, милая?... а?
--Наверное, за то место, где раньше была моя тонкая талия, дорогой, -- в первый раз слегка улыбнулась Дорис.
Джером со всей осторожностью поднял её, усаживая на луку седла, и сам скоро сел позади, придерживая и осторожно обнимая Дорис. Укрывая её плечи, дополнительно, своим плащом. Начал накрапывать мелкий дождь. Дорис уютно прижалась к его груди, чувствуя стук его сердца, запах шерстяной ткани – и его собственный запах, запах Джереми, по которому так соскучилась. Ей было очень хорошо. Она чувствовала, что Джером слегка целовал её волосы… И они могли бы ехать так вечно, вечно… Дорис почти задремала, от тихого покачивания в седле.
  Джереми мягко потормошил её за плечо, говоря, что: «Приехали», соскочил с седла на землю, подхватывая Дорис на руки, пронёс её в замок, до самой спальни, уложил на постель, освобождая от плаща.
--Поспи, Дорис, -- сказал  он серьёзно.
--Постой, -- Дорис удержала его за руку, усаживая на кровать, рядом.
Потом  обратилась к служанке, указывая, какую комнату отвести гостю, и что подать на ужин.
--Ты, конечно, голоден? – взглянула она на Джерри, -- Принесите обед господину в его комнату… А поужинаем мы вместе?... Что сеньор?
--Он у себя, -- коротко ответила служанка.
--Сообщите ему о госте.
Когда служанка ушла, Дорис ещё некоторое время удерживала в своих пальцах руку Джереми. Он смотрел на молодую женщину серьёзно, осторожно погладил её по волосам, тихо целуя в губы.
--Ты боишься, что я уеду?
--Да, -- тихо-тихо отозвалась Дорис.
Джереми помолчал, осторожно положил руку на её живот.
--Что они? Успокоились?...
--Сейчас ведут себя тихо, -- слегка улыбнулась Дорис.
--Ты тоже спи… Я пробуду у вас в гостях, по крайней мере, до ужина. И потом… всё будет зависеть от твоего мужа.
Джереми слегка нахмурился. Он ещё некоторое время сидел рядом с Дорис на постели, потом вышел из комнаты.

Джереми спустился к ужину в положенное время, и первым, кого увидел, был сеньор замка, муж Дорис. Молодой человек, конечно, ожидал этой встречи, учтиво поклонился хозяину, спросил о его здоровье. Филипп так же учтиво ответил на его приветствие, указал на место за столом.
--Жена скоро подойдёт, подождём её, -- заметил граф, -- Она отдыхала. Она в таком положении, когда полезно и много спать, и достаточное время находиться на свежем воздухе. Но её отдалённых прогулок в одиночестве я не одобряю. В этом Дорис проявляет, свойственное ей, упрямство… Сегодня я не смог сопровождать её на прогулке, из-за проклятых суставов. Джакомо говорил мне, что эта болезнь возникла из-за одной компании… Мы стояли сутки в ледяной болотной каше, не двигались с места… Чуть-чуть не околели тогда от холода, но слава богу выжили… А теперь вот Господь подарил мне на старость лет детей. Я очень рад, сэр Джером.
Молодой человек густо покраснел, слегка опуская голову.
--Вы так долго не заезжали к нам в гости, -- продолжил Филипп, всё так же глядя в его сторону, -- И вот теперь заехали очень удачно. Боюсь, если б не ваша помощь, с Дорис могла бы случиться беда. Всё это время были на службе?
--Большую часть, -- смог спокойно ответить Джером, -- На обратном пути, уже выполнив порученное мне дело, подхватил инфлюэнцию… И с месяц ещё был болен, не решался двинуться в путь, чтобы не принести в ваш дом заразу.
--Весна такое время, -- согласился граф, -- Красиво, но опасно. Морозный воздух хотя бы губит болезни… На меня вот тоже, весна уже действует совсем по-другому, чем в прежнее время.
Сеньор кивнул на свои ноги.
--Если б я имел хотя бы половину прежних сил… Необходимо заниматься делами дома. К сожалению, Господь послал мне детей, когда я уже слишком стар, чтобы поднимать их и воспитывать. Что ж, так получилось… Но я переживаю за Дорис. Возможно, когда я умру, ей не на кого будет опереться. Женщине трудно без мужа… Дому – невозможно без хозяина… И, когда хозяин уже стар, дом приходит в упадок. К сожалению, мои наследники только должны родиться. Им, наверное, достанется разрушенное гнездо и обескровленные, урезанные чужими, хищными нападками владения… Жизнь такова, сэр Джером, что слабого  сжирают. А женщина и дети – беззащитные существа. Остаётся надеяться на волю бога, в которой, конечно, нельзя усомниться… Но один мой друг говорил – «На бога надейся, а сам не плошай». Я считаю это хорошим принципом.
--Сэр, у вас по-прежнему есть друзья, которые могут помочь вам – и леди Дорис. Только скажите об этом.
Заметил уже уверенней Джером.
--Вы так считаете? – взглянул в его сторону граф, -- И на сколько же я могу быть уверен в этих друзьях?...
--Так же, как в себе самом.
--Рыцарское слово много значит. По крайней мере, так было в прежние времена.
--Не изменилось это и теперь. Когда человек может держать своё слово – он может себя уважать. Не важно, рыцарское оно или простолюдина… Да и не в слове, по большому счёту, дело. Есть чувство долга – и чувство ответственности… Без того – никакая свобода не в радость. 
--Того, кто трудится и не забывает об этом чувстве – долга и ответственности, жизнь награждает, можете мне поверить, -- кивнул граф, -- Награждает спокойной и ясной старостью, сэр Эдвардс… А кто всю свою жизнь дорожит только мнимой свободой, главнее всего и во всём ставит только себя и свои нужды, тот умирает одиноким… Отдавать и дарить тоже приятно, сэр Джером, так же приятно, как получать. Тем более для людей любимых.
--Я с вами согласен, -- взглянул в сторону сеньора молодой человек.
--Поговорим об этом завтра, сейчас должна прийти Дорис. Вы ведь погостите у нас несколько дней – а, может, и пару недель?...
--Мне положен небольшой отпуск, после столь трудного поручения. Я сьезжу ненадолго в город, и вернусь. Я скажу, что мне нужно поправить здоровье после болезни.
--Где вы там останавливаетесь?
--Обычно, снимаю комнату.
--Трактиры грязны, -- поморщился граф, -- Дом цирюльника Джакомо  наполовину принадлежит мне, нынешний лекарь занимает в нём почти все комнаты, с моего позволения. Но две или три вы можете занять сами. Я напишу, что сдал вам их внаём… Будут кое-какие безотлагательные дела, ради которых хорошо бы кому-то наведываться в город, так проще. Вы ведь не хотите оставлять своей службы?...
--Нет,-- отрицательно качнул головой, Джером, -- Я согласен помочь своим друзьям, и благодарен за жильё в городе, без сомнения, более удобное, чем комнаты в трактире, но служба это мой хлеб и моё продвижение в карьере. Я не хочу этого терять ни в коем случае.
--Вы честолюбивы? – слегка улыбнулся Филипп.
--Конечно. Я младший сын в семье… И… мне бы не хотелось от кого-то зависеть.
 Граф кивнул согласно.
--Ну, обговорим всё позже. Вы курите?
--Не постоянно.
--У меня есть хороший табак, выкурим позже по трубке… Вот и Дорис.
Джером обернулся, увидев госпожу графиню в лёгком просторном платье, мягко облегающем её милые окружности. Дорис улыбнулась, она, как и в первые встречи, была прелестно одета, и являла собой образец изящества. Слуги подали ужин.

Вечером Дорис пришла, чтобы помочь принять ванну сэру рыцарю, принесла ему свежее бельё. Джером уже разделся, лежал расслабленно в тёплой воде. Дорис присела на край ванны-бассейна, медленно растирая жёсткой губкой и душистым мылом плечи и грудь сэра рыцаря, с жалостью провела рукой по жёсткому ёжику волос.
--Пришлось обриться наголо, -- прокомментировал Джером, -- скатались в колтуны.
--Они отрастут лучше прежнего, увидишь, -- заметила Дорис, умащивая голову Джерома разными составами и смывая их прохладной водой.
Потом она спустила из ванной грязную воду и набрала в неё чистой, не такой горячей воды, и, как в первый раз, переступила через край ванны своими прелестными ножками, присаживаясь в воду, спиной к нему, ложась между его ног. Джером нерешительно коснулся её, осторожно поглаживая спину и грудь, раздвинул осторожно ягодицы Дорис, массируя её анус.
--Я слышал – беременным женщинам нельзя…
--Я вполне здоровая женщина…
--Я буду очень осторожно… Дорис, я хочу тебя в попу…
--Можно попробовать… Я не уверена, что получиться, но я хочу тоже.
Они долго ласкали друг друга. Джером разминал и массировал её анус, и, когда Дорис встала на четвереньки, чтобы не потревожить живот, он смазал её анус душистой смазкой, поглаживая по спине и ягодицам, осторожно, постепенно ввёл член. Несколько минут они предавались страстным движениям, слившись воедино. После долгого перерыва – Джером не мог долго продлять, да и не хотел этого, относительно быстро кончив. Дольше целовал и ласкал потом Дорис, когда они лежали расслабленно в ванной. Но Дорис скоро поднялась, промокнула тело мягким полотном и слегка поморщилась
--Что-то не так? – спросил Джером.
--Ты изрядно размял меня, -- стеснительно улыбнулась Дорис, -- Сколько в тебе накопилось?...
--За четыре месяца – с тех пор как мы с тобой славно порезвились. Да, весьма славно… Я не вру, Дорис. На самом деле, это ведь… ну, как бы прихоть… не такая уж необходимость, и можно терпеть, можно.
--Ты благотворно подействовал на меня даже там, -- снова улыбнулась Дорис, -- Матка передавила кишечник, трудно ходить в туалет, такая проблема. Но, кажется, захотелось.
Дорис ушла за ширму, садясь на ночную вазу.
Джером поднялся из ванной, отираясь и одевая свежую рубашку и домашнее платье. Дорис через некоторое время вышла из-за ширмы, прошла к ванной умыться. Вытеревшись окончательно, Дорис накинула на плечи рубашку, окунулась в приятно пахнущее свежестью полотно, скользнувшее мягко по  гладкому, чистому телу, Джером подал ей домашнее платье, осторожно массируя рукой ягодицы.
--Ну что, легче ты себя чувствуешь?
--Легче, -- кивнула Дорис, -- Пойдём спать…. Пойдём спать со мной, Джером, в мою спальню…
--Я рано встану, я разбужу тебя.
--Ничего… Я хочу спать с тобой рядом… Я хочу, чтобы ты находился рядом. Мне так лучше…
--Но, я могу случайно… Надавить -- не дай бог…
--Нет, успокойся. 
Джерри несколько раз поцеловал её губы и волосы, они вместе вышли из купальни, тихо проскользнув по лестнице и коридору, до просторной спальни Дорис.    

Наутро Джером уехал в город, чтобы к вечеру вернуться, и прогостил в замке господина графа две недели. Это были счастливейшие для Дорис – и для Джерома недели. Филипп наблюдал за ними скорее как за детьми, чем как за влюблёнными. И Джером каждый вечер засыпал рядом с Дорис, она не отпускала его, не хотела отпускать от себя, и просила обнять её, придвинуться ближе. Джером привык к её животу, и находил, что Дорис идёт беременность, ничуть её не портит.
Две недели спустя Джером уехал в город, вернулся к службе, но с тех пор каждую неделю исправно посещал замок, если же не мог этого сделать – присылал из города слугу. Перед самыми родами Дорис ему пришлось покинуть окрестности города на несколько недель. Но дети словно бы дожидались его, схватки начались именно в ту ночь, когда Джером появился в замке. Леди Дорис уже устала от своего положения, роды ждали каждый день, и были к этому готовы.
..............

Дорис благополучно разрешилась от родов, королевскими близнецами, мальчиком и девочкой. Дети были крепкими, здоровыми, хорошо росли, и были так прелестны, словно два златокудрых ангелочка. Все любовались их красоте. И сэр Джером – был так же к ним очень привязан. Не было случая, чтобы он не привёз детям, а так же их матери, подарка во времена своих посещений. 
Несмотря на то, что прошло незаметно много лет, и сэр Джером стал вполне зрелым, красивым мужчиной, жениться он не спешил. Он много путешествовал, по службе. Часто навещал леди Дорис и её детей, охотно возился с ними. Между тем, как сеньор дряхлел. Настали и такие дни, когда, навестив сей гостеприимный, уютный замок, сэр Джером нашёл его хозяина при смерти. Дорис уже давно ухаживала за больным. Когда сеньор замка ушёл из жизни, леди Дорис сама закрыла ему глаза, позже устроив пышные похороны.
Леди Дорис вдовела положенные полгода. А потом, к неимоверной зависти всех молодых соседок, всех матушек и словоохотливых кумушек, вышла вторично замуж – супругом её стал сэр Джером, на которого многие девицы уж давно пытались накинуть любовные  сети. 
--Мыслимо ли, чтобы эта косая, старая ведьма заполучила себе столь молодого и красивого мужа?! – возмущались все соседки, беспрерывно об этом судача, -- Разве это не лучше всего другого говорит, что она ведьма, и не обошлось здесь без колдовства?!... Шельму Бог метит…
Но Джерому и Дорис не было никакого дела до сплетен. Они тихо повенчались, и в скором времени стены замка огласил плач ещё одного мальчика, а два года спустя – ещё одной девочки. Джером прожил долгое время в любви и согласии со своей женой, которая и в старости оставалась приятной во всех отношениях женщиной.