Об оральном не орать

               

   В фельдшерско-акушерский пункт села Серовское средь бела дня прибежала в слезах и крови  колхозная свинарка Шаркунова Нонна.
   
   Спазматически изрыгая изо рта рвотные массы, она размахивала кухонной сковородой и выкрикивала что-то нечленораздельное.
   
   Полагая, что женщина отравилась  съестным, медик Ковригина в спешке начала ей оказывать первую помощь и, наконец, разобрала ужасную суть разносящихся фраз:
   - Ой, Вера Ивановна! Я ведь Стёпку сковородкой кончила.
Дом Шаркуновых рядом и медицинский работник поспешила  туда.
 
   Её знания и многолетний опыт спасли  незадачливого Степана от смерти, но не уберегли виновницу происшествия от скамьи подсудимых.
 
   Так в моём производстве оказалось это брачно-мрачно семейное уголовное дело.   
 
   В те годы Судебная реформа шла в гору. Росло число судей. Из приспособленных лачуг многие районные суды области перебирались в здания распавшейся КПСС.
   Местные квартирьеры нашему «Хламу Правосудия» отказали в таком новоселье.
Поэтому при наличии единственного зала судебные заседания мы зачастую проводили в тесноте своих утлых кабинетов. 
   
   В моей келье умещалось не более десятка человек.
Это – плохо. Вместе с тем  и хорошо – как на ладони все участники процесса.
      
   Глаза в глаза, дыхание в дыхание, улавливаешь мимику лиц, любые жесты и реплики.
В составе суда, как их негласно именовали, «агенты общественности» – два народных заседателя.
   
   Поставил рядом с собой стулья, и  к моим  бокам нежно прижались, источающие недорогую парфюмерию, тела двух женщин бальзаковского возраста.
  Перпендикулярно к нашему столу приставлен продолговатый узенький   столик.
За ним едва уместились «противные стороны процесса – солидный государственный обвинитель и молоденькая адвокатесса.
   
   Так сказать, «лицом к лицу лица не увидать», зато интимно касаются друг друга коленными чашечками.
     Перед нами на расшатанном, с благородным названием, венском стуле расположилась подсудимая Шаркунова Нонна.
     Она доставлена конвоем из СИЗО.
 Её фамилия характерна для наших мест,  зато имечко  дано не по святцам.
   
   Внешность  столь колоритна, что это совершенно упрощает мою задачу по её описанию для читателя.
   Нонна Шаркунова – вылитая  Нонна Мордюкова (времён исполнения роли Ульяны Громовой из кинофильма режиссёра  Сергея Герасимова «Молодая гвардия»).
  «Крупногабаритная», с волевым взглядом, однако без тени нахальства, с внутренним напряжением.
    
   Интуитивно ощущаю скрытый бег её мыслей, готовых обратиться роем жалящих пчёл в целях самозащиты. 
   
   Мне представляется –  с таких натур  столетия тому назад  создавали, дошедшие до нас,  полотна  Рафаэль и Рембранд.
   - Эк, куда хватил! - сыронизирует иной читатель.
И не побоюсь возразить ему:
   
   Красноречивый язык тела наших современниц не хуже может выразить – кто предстал перед нами, каковы движения их умов и сердец.
   Как сказано Гёте:
 
    - Нет ничего внутри, ничто не исходит оттуда,
      поскольку всё, что внутри – снаружи*.

   И психологами подмечено – каждое душевное движение связано с телесным и каждое телесное движение воплощает присущее встречаемому чувству побуждение.
   
   А вот и потерпевший от преступления – её муж Степан. Не верзила дядя Стёпа из детских стишков Сергея Михалкова.
   
   От горшка два вершка ростом сельский механизатор. Однако по виду крепкий деревенский мужик.
   
   Именно – дерев-енский! Так и хочется ассоциировать  его с кряжистым деревом. Правда, без листьев, так как  острижен наголо. Голова стянута бинтами и напоминает большое куриное яйцо с хрупкой скорлупой.
   
   О хрупкости свидетельствуют и материалы дела.
В ходе семейной ссоры чуть не изготовила яичницу из мозгов мужа, хрястнув кухонным снарядом по их тупой оболочке.
  Да как здорово!
Причинила ненавистнику многооскольчатый перелом свода черепа.
   
   Спрашиваю подсудимую:
    - Признаёте ли вину в совершении преступления?
    На традиционный вопрос отвечает нетрадиционно:
   - Признаю. И прошу направить меня в колонию на один год.
Отскоком мяча от газона  футбольного поля вскакивает  потерпевший:
   - Прощаю Нонку и прошу её освободить.
Таких противоречивых семейных ходатайств  в моей 30-летней практике ещё не бывало!
   
   Преступница круто осаживает супруга и предостерегает суд:
 - Не вздумайте! Я к нему больше ни шагу, ни ногой! Пока сижу,  сойдётся с другой бабой и разведёмся. По-другому этот банный лист от моей попы не отстанет.
 
   По материалам дела, фабула проста: муж повздорил с «половиной» и на этой почве получил весомый контраргумент.
   
   Результат констатирован в заключении судебно-медицинского эксперта – тяжкое телесное повреждение, опасное для жизни.
   
   Санкция части первой стать 108 Уголовного кодекса – до восьми лет лишения свободы
Вот тебе и проста!
   
   Сразу приходит на ум: не та ли эта простота, что хуже воровства?
С каких это пор увесистая кухонная утварь хранится на супружеском ложе?
Подсудимая:
  - Показания на следствии не давала и здесь слова не скажу.
Потерпевший  тоже суду не помощник:
 - За что, где и как трахнула по башке – не помню. Отпустите её домой. Двое ребятишек ждут мамку, сидя с бабушками  в коридоре суда.
   
   Свидетелей трое: тёща, свекровь, да заведующая сельским ФАП – фельдшерско-акушерским пунктом Евдокия Потаповна Скворцова. Кстати сказать – нашего же суда законно-избранный народный заседатель.
   
   Показания бабушек идентичны  принципу: всякий кулик  своё болото хвалит.
Старушки дружны между собой и сор из семейной избы своих детей мести не намерены.
 
   Разница лишь в одном: она – по выходным да праздникам, он – каждый божий день да через день.
   Единственный объективный свидетель Ковригина также немногословна:
  - Не любит она его. Выпить оба не прочь, она реже, он – при любом удобном случае.
  - Была пьяна, когда к вам прибежала?
  - Совершенно трезвая.
  - Отчего же её рвало?
Предупреждая ответ, взрывается подсудимая:
  - Тошно мне с ним. Вот и блевала. В свинарнике легче дышится. Кладу рядом с подушкой сковороду, от неё жареным мясом приятнее пахнет.
   
   Зачитываю письменные материалы дела – всё то же, что мы исследовали.
За всё время заседания Шаркуновы единым взглядом не обменялись.
   
   В прениях прокурор дал краткий анализ доказательств и предложил в пять раз увеличить срок лишения свободы, запрошенный самой себе подсудимой.
   
   Адвокатесса, подобно петербургскому коллеге Плевако при защите проворовавшегося попа, резюмировала, что  любая семья – потёмки, все её члены не без грехов, и просила смягчить наказание.
   
   Суд не удалялся в совещательную комнату, а выдворил всех присутствующих и…
Вот где запылали страсти.
  - Алкоголик просит отпустить жену для расправы с ней. Она потому и считает лучшим нахождение под стражей, - высказалась нетерпеливая заседательница.
  -  Даже солдата, в упор сразившего врага, рвота мучает, - решила вторая.
И обе подытожили: надо ограничиться минимумом лишения свободы.
   
   А меня, отдавшего 11 лет следовательской работе, зудило одно: каков подлинный мотив деяния, совершённого Шаркуновой на седьмом году замужества.
В деревне все на виду. О наличии супружеской измены хотя бы одного из действующих лиц не возникало.   Пьянствуют, ссорятся и мирятся сплошь да рядом. А со сковородой в обнимку спать так просто не ложатся. Значит, загодя существовала такая необходимость.
   Что-то не так!

   Вернуть дело на доследование – бесполезно. Сослаться толком не на что и это означает лишь бесполезную трату времени.
   
   Суд назначил Шаркуновой условное наказание.
   Провозглашение приговора произвело молчаливый фурор.
Государственный обвинитель пикировал взглядом мозговые извилины взяточника-судьи. Адвокатесса расширила зрачки за линзами очков.
 
   Степан стал похожим на Геркулеса, Беззаботные конвоиры, став безработными, получили необходимые справки.
 
   Одна Нонна не знала, как ей распорядиться свободой и лишь, обхватив подбежавших её детишек, всё так же игнорируя супруга, без улыбки, однако с нежностью гладила их по рыжим головёнкам.   
   
   Разумеется, грозный протест прокурора на незаконную мягкость, назначенного опасной личности наказания на следующий день уже лежал передо мной.
   
   Сколько долго позволял УПК РСФСР, я потянул время с отправкой дела в областной суд.
   
   Дурные предчувствия оправдались дважды.
В первый раз, когда определением Судебной коллегии по уголовным делам были поддержаны все доводы прокурора и при рассмотрении дела в новом составе нашего суда
Нонна Шаркунова отправилась в колонию.
   
   Второй раз – через несколько лет.
Встретилась мне  Вера Ивановна Ушакова. Та самая заведующая ФАП села Серовское, которая оказывала помощь треснувшей  скорлупе черепной коробки Степана  Шаркунова.
   
   Поделилась сенсационной новостью:
   -  Нонну Шаркунову освободили. С мужем  развелась. Как с ним жить? Такое творил!
Я принял стойку сибирской лайки, обнаружившей белку на сосне.
  - Поганец  домогался от жены… Вы изучали судебную медицину и знаете слово «oral».
   - Знаю. Оральный – относящийся ко рту, поглощаемый ртом. При сексе – соитие
половых органов с губами, языком, ротовой полостью.
  - К этому её склонял развратник. Нонна предупредила: убью!
   
   Извращенец охмурил её клофелином и  сонную изнасиловал. Придя в себя, прибила его и, задыхаясь рвотой, прибежала в медпункт.
 - Эх! Следствие оплошало. Приговоры незаконные вынесены. Чего молчала?
 - Говорит, слова-то эти – оральный секс – услыхала впервые от «зечек».
   Срам! Следователю или судье  –  не орать же об оральном.