Следы войны...

                3

       Крепко вцепившись за мамину руку, Оксанка боязливо шагнула в серые ворота концлагеря. Она впервые видела землю, опутанную в несколько рядов колючей проволокой, за которой, как ей рассказывала мама, когда-то жили и умирали люди, страдая от ран, пыток, голода и холода.
Сейчас сторожевые вышки уже никому не грозили пулеметным огнём, на территории лагеря не блуждали тысячи теней, одетых в полосатую форму, и не рвались, удерживаемые мучителями,  откормленные немецкие овчарки.
Все же ей было страшно.
Справа, у самой дороги, выстроились в ряд виселицы. Их было много. Эти страшные деревянные чудища когда-то убивали невинных людей, затягивая на их шеях тугие веревочные петли. Эти петли висели и сейчас, покачиваясь на лёгком ветру, и нагоняли на неё ужас. Возле виселиц - цветы. Кто-то привязал красные гвоздики к перекладинам, столбам и даже к петлям, и они, словно капли свежей крови, алели вверху печально и безмолвно.
В болезненный комочек сжалось сердце девочки, но она не промолвила ни одного слова, лишь крепче вцепилась в мамину руку, холодея всем худеньким неокрепшим тельцем.
"Мамочка ... Родненькая ... Пойдём домой ... Мне страшно ..." - хочет она сказать, чувствуя, что слабеет, но не смеет: вокруг гнетущая тишина и снующие, словно призраки, безмолвные люди. В её маленькой горячей ладошке часто подергивается мамин холодный палец.
Вот и  блоки, где когда-то ютились изможденные от голода и непосильного труда пленные. Блоков было много: французский, английский, польский, русский.
Вошли в русский блок. Поведя вокруг глазами, Оксана затаилась, лишь гулко билось её маленькое испуганное сердечко. Здесь, в этих бараках, с цементным выбитым полом и нарами в несколько ярусов, страдали и умирали советские люди, её земляки. Среди них были и дети. Их тоже фашисты не щадили. Не щадили детей, таких же, как она, Оксана Ивкина, добрых, нежных, хрупких и чистых, никому ничего плохого не сделавших за свою короткую жизнь! За что казнили? За какую их вину?
Оксана по-детски страдала: остро, глубоко, не умея ещё самостоятельно прогнать эти тяжкие мысли. И к маме и папе не могла обратиться за помощью: здесь говорить было не принято.
Девочка расширенными глазами рассматривала всё вокруг. Чуть дальше, под стеклом, куча ребячьей обуви: туфельки синие, черные, белые, коричневые; такие же ботиночки и сандалии. Вон туфелька с бантиком, почти новенькая, а чуть дальше - ботиночек с красным шнурком, рядышком - крохотный башмачок с мягкой подошвой. Тут же были и куклы в разноцветных платьицах и сарафанах с широко открытыми удивлёнными глазами.
Оксана, еле удерживаясь на ногах, глотнула подступивший к горлу комок, но он снова подкатывался и мешал дышать. Ей уже хотелось плакать, хотелось тут же покинуть этот печальный кусочек земли, на которой когда-то творились такие страшные преступления, но она шла за мамой дальше, к следующей витрине, где толпились, как и везде, молчаливые люди. Не будь маминой руки, тут же свалилась бы под ноги уставших и обессиленных от увиденного посетителей.
Через нескольких минут она стояла возле кучи очков и, подавляя все усиливающийся страх, рассматривала их: большие, средние, маленькие; коричневые, жёлтые, светлые. Как их много! Круглые и вытянутые, с выдавленными стеклами, с треснутой оправой ... А вот старые-престарые, с толстой засаленной верёвочкой сбоку. И рядышком - маленькие, словно игрушечные...
Прижавшись к маме, Оксанка протяжно всхлипнула, но крик в себе задержала. И он, этот детский крик, бился в её груди и всеми силами рвался наружу, чтобы в один миг разорвать непонятную тишину. Еле различала впереди идущих людей. Многие толпились, вытирая слёзы, у следующей витрины. Девочке  показалось, что она очень долго идёт к ней, тянет своё тельце, тянет из самых последних сил. Вот они с мамой протиснулись вперёд, и  Оксанка подняла отяжелевшие веки: под большим чистым стеклом лежали женские волосы. Огромная куча! Целая гора! Чёрные, каштановые, седые, прямые и кудрявые, короткие и длинные, а на самом верху, поперёк, вытянулась во всю свою красу и длину толстая коса яркого золотистого цвета.
Оксана вскрикнула, обеими ручками схватилась за маму и спрятала лицо в её платье. А через несколько секунд уже кричала, захлёбываясь обильной слюной и кашлем.
Подполковник Ивкин схватил дочь на руки и, прижимая к груди, просил её успокоиться. Но она кричала, дёргаясь худеньким тельцем. Наконец, притихла и безвольно обвисла на сильных отцовских руках.
Девочку привезли домой и уложили в постель. Ночью она бредила, стонала и просила маму побыть с ней рядом. Мама садилась на кровать, гладила её горячую головку и тихо плакала, проклиная все войны и все концлагеря, куда они так опрометчиво привезли свою впечатлительную дочь. Оксана изредка открывала затуманенные глаза, смотрела в потолок и бессвязно твердила что-то о детских туфельках, о красивой косе. Мама целовала её худые ручки, покрытый испариной лоб, просила успокоиться и уснуть. Девочка послушно закрывала глаза и снова что-то шептала спекшимися от жары, сухими губами. Затем засыпала.
Ей снились качающиеся в красных гвоздиках петли виселиц у дороги,  детские туфельки. Ей снилась роскошная коса цвета спелых пшеничных колосьев.
На следующий день её увезли в военный госпиталь. Врачи, осмотрев девочку, поставили диагноз: тяжелое нервное потрясение.
Все окружили Оксанку заботой и вниманием, и она медленно поправлялась. Через неделю её уже посещали ученики и учителя, помогая в учёбе. Вскоре она бегала по госпитальному саду и кормила рыжего пушистого котёнка Тимошку.
День сменялся ночью, а зима - весной. Оксанка давно поправилась и, казалось, забыла навсегда о концлагере. Она увлеклась музыкой, и часто из распахнутых окон квартиры Ивкиных звучали мелодии Шостаковича, Баха, Шопена.
- Как играет, а? - Виктор Петрович восхищенно смотрел на дочь. - Жажда жизни и здоровья заложена в человеке, и он должен сам побороть в себе страх. Смотри на Саночку. Молодчина и только!
- Да-а-а, наша дочь способная. С болезнью справилась, пусть даже с трудом. Учится хорошо, увлечена музыкой.- Наталья Ивановна подошла к мужу, обняла его за плечи. - Молодому всё просто.
- Существует одна хворь, против которой нет никаких лекарств, - это старость. А у неё всё пройдет бесследно. Я на это надеюсь. И о концлагере забыла.
- Тс-с-с-с! -  приложила к губам палец Наталья Ивановна, испуганно взглянув на дочь. - Ни-ни! Никогда!
Виктор Петрович кивнул головой:
- Понял. Об этом никогда. И о войне тоже...
- Тс-с-с-с...
Оксана играла с упоением. Ее тонкие пальчики бегали по клавишам, извлекая изумительной красоты звуки. Вальс Шопена заполнял всю комнату и через открытое настежь окно вырывался во двор, собирая вокруг восхищенных слушателей.
Она играла, забыв о прошлой трагедии, исцеляясь душой и телом. А возвращение через два года на Родину помогло ей окончательно избавиться от страшных воспоминаний о концлагере.

                4

Оксана, казалось, лежала неподвижно. Жалобно всхлипнув,  вытянула онемевшие от неудобной позы ноги, провела рукой по лицу, словно пытаясь снять с него печальные воспоминания, и открыла глаза. Никак не могла сразу же связать настоящее с прошлым, что только что обрушилось на нее. Мысли, будто коршуны, клевали мозг, и он болел самой беспощадной болью.
Что делать?  Как свести концы с концами?  Все ее тело бил озноб.
"А вдруг... вдруг Машенька с косой, что погибла в войну, это... это мамина сестра Маша Квитченко... - Оксана резко поднялась и села, нажимая пальцами на виски, где гулко, отдаваясь болью в каждой клетке тела, пульсировала кровь.    - Была Маша Квитченко, а потом она же стала Машей Мухиной... Н-не может быть! Сердце Оксаны зашлось  и бушевало в груди, поднимая мятеж, сравнимый лишь с ураганом. - Может, может! - тут же убеждала себя, не давая ни малейшего повода усомниться в этом и поставить тот заслон, через который нельзя было бы уже перешагнуть. - Мамина сестра, угоняя на восток колхозный скот, пропала без вести... “Нет, не пропала! Не пропала! - кричала исстрадавшаяся за несколько дней ее душа. - Не пропала, а попала в плен, затем - в партизанский отряд. Там... там встретила Сергея Мухина и вышла за него замуж. А домой весточку послать не успела: на ее земле хозяйничали оккупанты... Да,  да, именно так все и было!.. Именно так!" - кричало ее сердце и душа.
От нахлынувших мыслей Оксана ослабла. Верила и не верила своим догадкам, терзала себя мыслями, но поговорить с кем-то не могла: в квартире телефона не было. Не могла и к Мухину поехать: ноги ее подкашивались, а голова шла кругом.
Боялась в чем-то ошибиться или что-то неправильно истолковать, снова легла, зажав голову руками, и продолжая себя допытывать:
"Разве не рассказывала мама о своей сестре, пропавшей без вести в самом начале войны? Разве не разыскивала ее, Машу Квитченко? Разве не рассказывала ей, Оксанке, а потом Оксане, сто раз, двести раз о ней и о ее роскошной золотистой косе почти до колен? Ни у кого такой косы не было... Но такая же коса на портрете Маши Мухиной. И у внучки Маши точно такая же, длинная-предлинная, тугая, яркого  золотистого цвета..."
Путаясь в догадках, Оксана растерянно смотрела в потолок, как бы выискивая там ту одну-единственную истину, которая сейчас ей так была нужна.
"Выходит, я случайно разыскала следы маминой сестры, потерявшейся в самом начале войны. Маша Мухина - это и есть тетя Маша, отважная партизанка и разведчица, не пропавшая без вести, как все считали, а погибшая в концлагере. Ее там замучили, а косу... косу отстригли... И она там лежит на куче женских волос... Это ее коса!.. Ее, длинная и красивая, цвета спелых пшеничных колосьев..."
Связав себя по рукам и ногам только что сделанным невероятным открытием, Оксана больше ни о чем не могла думать, только об этом, а все усиливающая тревога колотилась в каждой клетке тела. Она была на грани потери рассудка.
"Неужели это правда? Она увидела среди прохожих девушку с косой, потом разыскала Мухина и узнала о трагической судьбе своей единственной тети... - По комнате пронесся стон. - Боже, боже! А если... Если... Нет-нет!  Пока не надо... Что же делать?.. Что делать?.."
Внезапно налетевший откуда-то ветер хлопнул форточкой, распахнул настежь окно и медленно заполнял комнату прохладой. Оксана жадно, всей грудью вдыхала свежий воздух с запахом приближающейся грозы. Где-то чуть слышно уже выезжал на своей колеснице раскатистый гром.
"Ну а если... - Оксана мучительно продолжала выстраивать пока еще не очень понятную цепочку своих размышлений, - если все именно так?  О боже! – Ноги ее нервно дернулись.  - Завтра с самого утра надо бежать к нему. Нет, не завтра, а сегодня. Немедленно... Сейчас же..."
Но с кровати встать она не смогла. Ее зеленые глаза горели нездоровым блеском, а на щеках яркими пятнами разлился румянец.
Окончательно решив побывать у Мухина утром следующего дня, Оксана медленно успокаивалась и, забыв о работе, о детях и муже, думала уже о том, что она очень счастливая женщина. Счастливая потому, что живет в мирной стране, делающей все для того, чтобы не допустить войны, и что все беды и несчастья, связанные с войной, позади, в прошлом... Это так важно... Нет войны... Пусть будут трудности, пусть невзгоды - люди все преодолеют, если будут дружны... Все... На то они и люди... Только бы не война... Не она, проклятая... Не концлагеря и не виселицы... Не детские туфельки и не ... не остриженные женские во... во-о-о-лосы-ы...
Оксана уснула. Чуть заметно поднималась ее грудь, а на горящих румянцем щеках, изредка вздрагивая, отдыхали густые темные ресницы.
Июльский день начинал свой мирный бег. Высокое небо, словно огромный голубой шатер, удерживало на своей левой стороне ярко-оранжевый круг солнца, щедро согревающий людей и землю. А там, на горизонте, клубясь и увеличиваясь в размерах, собирались тучи, чтобы вскоре пролиться благодатным дождем.   
Колебля тонкую занавеску, в окно дул свежий ветер. Он набирал силу.