Следы войны...

                5

      Рассвет прокладывал себе дорогу с востока на запад. Он прочно завоевывал пространство и овладевал им добротно, по-хозяйски. Уже спешили по своим делам люди; пока их было мало. Зато улицы мели и убирали везде.
Преодолевая усталость, Оксана открыла глаза: рядом - никого. Костя был на дежурстве, и она вздохнула с облегчением.
"И хорошо, что его сегодня нет, - думала она, - иначе надо было ему все рассказать, а у нее нет никаких сил повторить то, что вобрало в себя сердце, готовое вот-вот разорваться".
Оксана посмотрела в окно: рассвет тянется и тянется, а ей уже невмоготу, ей хочется быстрее собраться и бежать к симпатичному и очень доброму старику, чтобы поскорее развязать тот крепкий узел, который, кажется, затянул не только ее собственную жизнь, но и шею.
Поднялась. Слабость ушла - она крепко стояла на ногах. Умылась, причесалась и зашла на кухню. Чисто, уютно, везде цветы. С завтраком торопилась. Раньше обычного подняла детей. Они не капризничали. Встали, веселые, как всегда, славные и разговорчивые.
- Мамочка, папа на службе, да? - спросила Аленка, сидя уже за столом.
- Да, солнышко мое, да, - ответила Оксана, помогая Антошке застегнуть на рубашонке пуговицы. - Вечером вернется, а завтра - выходной. Все будем отдыхать. В парк съездим. Договорились?
- На качелях и на пони покатаемся. - Антошка аппетитно кушал омлет, отщипывая кусочки мягкой булочки.
  - Конечно, конечно, покатаемся, - заверила детей Оксана, не теряя основной нити своего поведения сегодня. - И с горки прокатимся и на колесе обозрения. Отдохнём, как всегда отдыхали.
Оксана отправила ребятишек в детский садик раньше, чем всегда. Ничего, погуляют во дворе, думала и оправдывала себя. И не одни они там будут: многие мамы привозят своих ребятишек пораньше: такая у них работа.
Снова волновалась, надевая свое лучшее платье. А вдруг праздник будет! Вдруг... - и не могла пока поверить в то, что уже выстроилось в голове и сердце, не могла до конца додумать сейчас какой-то очень важный момент.
Заглянула в зеркало: на нее в упор смотрело бледное женское лицо, осунувшееся, похудевшее, с большими печальными глазами, потерявшими за несколько дней свой необычно темно-зеленый цвет.
Только вышла на улицу, сразу же почувствовала слабость. Чего-то боялась: то ли встречи с Мухиным, то ли ошибки в своих предположениях. Ехала в метро и ни о чем другом, кроме своей проблемы, не могла думать. Одна лишь мысль сверлила мозг: ее пропавшая без вести тетя Маша - это жена Мухина, замученная фашистами в концлагере. А ее коса, необыкновенная, красивая, роскошная, лежит там, на горе отстриженных женских волос, лежит тяжким обвинением всем тем злодеям, которые развязывали и развязывают войны...
Вышла из метро, зашла в знакомый двор.
"Лишь бы дома был один Сергей Ильич, - думала, успокаиваясь. - Дочь и внучка его помешают откровенному разговору. С ними знакомство будет позже, в другой раз... "
У Оксаны не хватало сил открыть тугую дверь первого подъезда. Услышала частый стук сердца, вернулась во дворик и присела на знакомую скамейку. Кто-то проходил мимо, кто-то заходил в эту дверь, а она выстраивала и выстраивала план беседы с Мухиным. Не сразу она задаст ему вопрос о девичьей фамилии его погибшей жены: Оксана пощадит и его, и себя. Назови он слово "Квитченко", она тут же будет рыдать и обнимать старого немощного человека. Еще сползет черная повязка - и обнажится зияющая впадина вместо глаза. Тогда будет ее стон и крик, а Сергея Ильича волновать нельзя. Надо вести разговор очень осторожно.
Поднялась со скамейки, подошла к двери и с силой толкнула ее. Дверь подчинилась. Пошли наверх ступеньки, высокие и выщербленные, и Оксана прилагала много усилий, чтобы их преодолевать.
И все же несколько томительных секунд стояла перед дверью, за которой ее с самого утра ждал искалеченный войной ветеран.
Робко прикоснулась к звонку. Еще раз и еще. Дверь распахнулась: перед Оксаной стоял чисто выбритый, будто помолодевший Сергей Ильич.
- А я тебя, дочка, ждал. Ты ведь вчера обещала приехать. Заходи! - Он был суетлив. Его глаз пристально смотрел на раннюю гостью, как бы спрашивая: что же случилось вчера? Почему так внезапно ушла?
- Доброе утро, Сергей Ильич! - выслушав Мухина, поздоровалась Оксана.    - Я ненадолго. Извините за вчерашнее мое поведение!
- Проходи на кухню, - предложил Мухин, пропуская Оксану вперед. - Чайку попьем. Мои Машутки  убежали... Обе... - Настроение у старого фронтовика было приподнятое. - Я ждал тебя, дочка, ждал, - вновь повторил тепло, по-домашнему, словно они давно были знакомы.
Оксана прошла на кухню: чисто, уютно, много цветов. Присела и почувствовала, что опять заволновалась: надо было начинать серьезный разговор.
Выручил ее Мухин:
- Ты, дочка, не обиделась вчера на старика? Ушла так внезапно, растерянная, в какой-то тревоге. А я думал и думал о твоем визите и все же не понял, зачем ты перешагнула наш порог.
- Я... я, Сергей Ильич... Хочу спросить...
- Ну и спрашивай! - добродушно ответил Мухин, разливая по чашкам чай. Оксана же думала о своем: сейчас все узнаю... Если... Если... Пошлю маме телеграмму... Она тут же приедет...
Мухин тронул гостью за худенькое плечо:
- Ты где-то витаешь, голубушка. Выпьем чайку, а затем расскажешь о себе. Что-то тебя привело ко мне?.. К нам... Не даром же...
- Н-не даром, - с готовностью ответила Оксана. А с чего начать разговор, вовсе и не знала. Наблюдая за хозяином, все более убеждалась, что Мухин - это и есть дядя Сережа, муж маминой сестры: с ним тепло, уютно и очень спокойно. Если бы это было так! Если бы...
"Сначала я ему расскажу о косе, которая лежит там, в концлагере, - вдруг мелькнула спасительная мысль и тут же овладела Оксаной. - Да, да! В детстве я ее видела. Опишу все подробности... Обсудим все, обговорим. А  потом и девичья фамилия его жены откроется..."
Оксана торопливо выстраивала сюжет дальнейшего разговора:
"Тяжко это будет! Столько печали поселится в его изболевшем сердце! Следы войны опять всколыхнут больную душу старика и затянут в свой жестокий водоворот, и он будет кромсать фронтовика, заставит вернуться туда, откуда он вышел с такими тяжелыми увечьями. Война опять встанет перед ним во весь рост и придавит его немощное тело. И все это развяжет она, Оксана Зотова, развяжет в поисках правды..."
- Я слушаю тебя, дочка. Рассказывай о себе, - попросил повеселевший Мухин, заметив, что его гостья полностью увлечена своими мыслями. - Только чайку попей со стариком. Печенье вот, конфеты.
Оксана уважила Мухина, сделала несколько глотков ароматного чая.
- Несколько дней назад я встретила случайно вашу внучку. Меня очень взволновала ее коса...
- М-да-а-а, - не дав гостье договорить свою мысль, протянул Сергей Ильич и в который раз взглянул на портрет своей жены. - Такой косы нет в нашем большом городе, может, и в мире. Это наша, мухинская,  гордость.
- Эта коса меня взволновала, - снова повторила Оксана, чтобы втянуть фронтовика в нужный разговор. - Вначале я не поняла, что со мной случилось, и следовала за ней до самого вашего дома. И только вчера посмела нарушить ваш покой. Дома страдала, не спала, не понимая причины своей тревоги. А когда вы, Сергей Ильич, вчера мне рассказали, что ваша жена погибла в концлагере, я вспомнила причину своих терзаний. Убежала от вас, чтобы разобраться в своих догадках.
- И что, разобралась? - поддерживал свое приподнятое настроение Мухин и не желая это скрывать. Ему сегодня было легко вести беседу с такой приятной и красивой женщиной.
- Пока нет. - Оксана тянула время. - Уверены ли вы, что ваша жена погибла в концлагере? Может... может...
- Уверен! Там ее молодые косточки, там, на чужой земле.- Старик тут же посуровел, сдвинул кустистую бровь, потер переносицу, но это не заставило Оксану изменить ход своих мыслей.
- Я... Я вспомнила свое детство. Мой папа тогда служил в Германии. Однажды мы посетили концлагерь.
Еще не понимая, о чем дальше будет говорить Оксана, Мухин почуял в душе неприятный холодок и начал лихорадочно связывать в один узел приход Оксаны и напоминание о посещении концлагеря в один сюжет, но уловить что-то конкретно пока не мог.
- И что? - не спросил, а выдохнул Сергей Ильич, и тотчас потухла его радость, и он уже был похож на коршуна, готового тут же наброситься на слабую жертву. Оксана уловила его страх, незримый, внутренний, и решила более осторожно продолжить свой рассказ.
- Я там видела... Многое видела... - Она подбирала нужные слова, очень осторожно приближаясь к развязке, а Мухина уже покрывала смертельная бледность.
Чувствуя, что эта добрая женщина сейчас сообщит ему что-то очень важное, связанное с концлагерем, он ссутулился, сгорбился, словно готовился к удару, и левой рукой прижал свою культю к изуродованному войной телу.
Оксане отступать было некуда.
- Говори все, - почти простонал Сергей Ильич. - Ты что-то знаешь?
- Мы подошли к одной витрине. Там под стеклом лежала огромная куча отстриженных женских волос, а сверху... а сверху вытянулась роскошная и очень длинная коса золотистого цвета. Я и сейчас ее вижу перед глазами: она очень похожа на косу вашей внучки и на эту ... эту косу... - она кивнула на великолепный портрет жены Мухина.
- А... а... - пытался что-то сказать Сергей Ильич, но не мог, лишь смахнул вдруг ползущую по щеке слезу.
- М-может, это не ее коса, не вашей жены... - Оксана пыталась как-то облегчить тяжкое состояние старика. - Тысячи там погибли... Миллионы...
Оксана теряла самообладание, ибо и сама, не желая того, вернулась памятью в тот печальный для себя день, когда своими глазами увидела самое жестокое
зрелище, от которого люди теряли сознание и умирали. Но сейчас она отвечала за жизнь и здоровье человека, которому сама в дом принесла тяжкие воспоминания, а с ними и потрясения. Принесла все это и терзает чужого человека...
"А вдруг не чужого?" - мелькнула мысль и обожгла огнем.
- Женщины там погибли из многих стран, - снова сделала попытку успокоить Сергея Ильича. - Может, коса...
- Нет! - прозвучал вдруг звонкий, точно выстрел, голос и застыл под потолком. - Она... Она Машина... Это коса украинской красавицы Маши Квитченко...
            Оксана на какое-то мгновение, открыв рот, остолбенела: это открытие старика, которое она сама ожидала и к нему готовилась не один день, ошеломило ее и лишило речи. Сквозь наплывающие слезы она видела, что Сергей Ильич все еще о чем-то возбужденно говорит, размахивая одной рукой, а его культяшка ходила ходуном.
         - Дядя Сережа! Дядя Сережа! – кричала Оксана, освобождая  накопившуюся за несколько дней и ночей тревогу. Опрокинув стул, она бросилась к израненному фронтовику.  - Дядя Сережа! – Ее голос, казалось, звенел на весь мир. – Маша Квитченко – это моя родная тетя Маша! Это моя тетя, родная, замечательная, которая в войну не пропала без вести, нет, а оказалась в партизанском отряде и стала Вашей женой. Это она!..Она...
        Оксана трясла обезумевшего старика, доказывая ему только что открывшуюся трагическую истину. – Там, в концлагере, ее коса... Коса моей тети, а Вашей жены... Это она! Она... - Голос Оксаны бился и рвался в открытую форточку.
           Сергей Ильич почему-то не мог так сразу понять смысл рвущихся из груди невероятных слов гостьи, и стоял потемневшим столбиком, боясь свалиться на пол.
            Молодые и сильные руки Оксаны обвили его худую шею, а губы целовали морщинистое лицо, которое еще пару минут назад было чужим и по которому текли светлые  и чистые слезы.
           - Повтори, доченька!.. Повтори! -  возбужденно требовал он от Оксаны. - Значит... Значит... Мы – родственники! О боже милосердный! О боже всемогущий!
           Яркое солнце, поднявшись над землей, своими теплыми лучами заглядывало в окно, за которым, обнявшись, рыдали старик Мухин и Оксана Зотова. На них с портрета смотрела юная и храбрая партизанка Маша с длинной роскошной косой золотого цвета.
                ______________________