Багровый закат

Мужики в свободное время собирались посудачить в конюховке. От махорки дым стоял такой, что, как говориться, хоть топор вешай. Но «аромат» табака перебивал устоявшийся здесь запах сыромятной кожи и дёгтя. Потихоньку, стараясь не привлекать внимания взрослых, сюда же пробиралась немногочисленная деревенская ребятня. Усаживались у порога прямо на пол – внизу не так щипал горло и глаза дым. Мужики, конечно же, видели детей, но не прогоняли, продолжая разговаривать о своём. Но о чём бы ни шла речь, всё равно разговор, в конце концов, сводился к войне. Ещё и пятнадцати лет не прошло с сорок пятого года, свежи были воспоминания у тех, кто уцелел в той мясорубке. А уцелело немного – вернувшихся с войны можно было пересчитать по пальцам. В каждый дом заглянула смерть, никого не обошла…

Ребятишки, открыв рты, ловили каждое слово о войне, переживали вместе с рассказчиками события тех лет. Становилось жутко до слёз. Они словно воочию видели бой, полыхающее от пожаров небо. Самые младшие не выдерживали и начинали потихоньку всхлипывать. Тут мужики спохватывались:
- А ну, мелкота, брысь на улицу! Нечего дымом дышать. Шли бы, поиграли во что-нибудь!
Ребятня вываливалась на свежий воздух.
- Ну, Толька, и на что мы тебя взяли с собой? Распустил нюни! – Начинал ворчать Вовка. – Дам вот сейчас по калгану!
- Ладно, не заедайся, а то сам получишь, - заступалась за брата Алиска, которая была самой старшей из деревенских детей. – Правда, поиграйте идите. А мне мамка морковку полоть велела.

Играли в странную и жуткую игру. Вовка вставал коленкой на палку с рогулиной, изображая дядю Егора – тот потерял на войне ногу и ходил на самодельной деревянной культе. Лёнька засовывал за ремень штанов руку, оставляя пустым рукав рубашки – без руки пришёл Иван Павлович, бригадир.
- А я? – канючил маленький Толька.
- А тебя сконтузило, как дядьку Ефима, - подсказывал Вовка. И Толька, для пущей убедительности замотав голову тряпкой, начинал часто моргать и заикаться. Девчонки Люба и Люська встречали «мужиков» с войны, усаживали за стол, угощали, и голосили, как взрослые бабы, перебирая всех погибших в деревне.
Люськина бабушка такие игры не поощряла. Она хватала голик и выбегала к кустам черёмухи, где обычно устраивали ребятишки свои игры.

- Вы что-то это опять затеяли, беси? Нашли игру – в людское горе играть! Мало его без вас? Ещё одну войну накаркиваете, что ли? Я вот вам сейчас! Добрых игр нету у них! Что дурно  - то и потешно!
Ребятишки бросались наутёк. Спрятавшись где-нибудь в укромном месте, переводили дух.
- Вредная у тебя баба Саня! – говорил Вовка. – Сроду ругается на нас. Люська тут же вступалась за любимую бабушку:
- Ничего и не вредная. У вас вон дядю Васю только ранило, а у нас дядю Петю убило на войне. Баба же жалеет его, небось. У нас дома его карточка большая на стене висит. Баба каждый день молится… На карточку Петину.

Все замолкали на некоторое время. А потом придумывали новую игру.
Начинало смеркаться. Небо на западе вдруг озарялось ярким багряным светом. У Люська сразу опадала вся охота к детским забавам. На душе становилось тревожно и муторно. Именно так по рассказам мужиков она представляла себе войну – казалось, что горит соседнее село, вот-вот - и пожар охватит родную деревню. Девчонка леденела от ужаса, не слышала, о чём говорят друзья. Сорвавшись с места, она стремглав неслась к дому, влетала в избу и утыкалась головой в бабушкин подол.
-Ты чего это? Будто черти за тобой гнались. Господи, сердце-то, как овечий хвост трясётся! Испужал кто?

Люська не могла найти слов, чтобы рассказать бабушке, что до смерти боится багровых закатов. Она просто молчала, потихоньку успокаиваясь от прикосновения родных рук.
- Солнце-то опять в красноту садится. К ветру, видать, - обыденно говорила бабушка и вздыхала. – Может, и дождь будет, ноги ломит, невмоготу прямо.
Не война! Пусть ветер, пусть дождь, пусть даже гроза с молнией и громом! А ноги свои бабушки скипидаром натрёт, полегчает.
На всю жизнь сохранилась у Люськи нелюбовь к багровым закатам. Никакие доводы здравого рассудка не помогали, накатывала щемящая тревога, которая угасала лишь с последним отгоревшим лучом солнца. Наверное, у послевоенного поколения война хранится в генной памяти…