Группа Иванушки приколейншл

Ещё за неделю до приезда группы по городу ходили лысые и патлатые парни с табличками на груди «Оптам куплю белеты на «Иванышок».

В день выступления, с самого утра, у городского Дворца культуры собралась огромная толпа. Люди шарахались из стороны в сторону, едва услышав слово «билет». Переплачивали огромные деньги и расквашивали друг другу носы. Машины «Скорой помощи» не успевали увозить пострадавших, по два-три человека уложенных на одни носилки.

Парк, окружающий Дворец культуры, вытоптали так, как если бы здесь прошло стадо африканских слонов.

В полдень участники группы «Иванушки» проникли во дворец кто как мог. Приколист Черноватый, переодетый в женщину, первым занырнул через служебный вход, оставив на ступеньках туфлю на высоком каблуке. Рыжеватый с наклеенной бородой и с клюкой, пробираясь сквозь толпу, изображал из себя согбенного старика. Он ругал молодёжь за неуважение к старшим и предвзятое отношение к рыжим. Ему кричали: «Тебе, дедуля, пора похоронные марши слушать!»

Тощеватый свободно прошёл в шлеме танкиста: его приняли за грузчика с мукомольного завода.

За час до представления стали запускать зрителей. В сгустившихся сумерках на территории всего парка колебались тысячи людских голов, будто великое множество инфузорий-туфелек.

У входа в два ряда стояли милиционеры и дубинками отгоняли безбилетников.

Из зрительного зала выскочил директор Дворца культуры с ртом шире варежки и глазами заезженной лошади.
- Не пускать! – крикнул он контролёрам, будто весь дворец был объят пламенем.- Все места уже заняты. Тётя Маша, тётя Груша! Вы почему не смотрите на билеты?! Полно фальшивых!

К входу ломились сотни людей и трясли над головами билетами. Милиционеры остановили в дверях крупного молодого человека и били по нему дубинками, как по оркестровому барабану.

Двери запахнули и вставили в ручки металлическую трубу.

Со стороны гардероба зазвенело стекло, и половинка кирпича, как сердитая красная лягушка, проскакала по фойе. Несколько милиционеров бросились в толпу искать хулигана.

По пожарной лестнице на крышу взобралось около сотни человек. Они взломали чердачную дверь, проникли внутрь здания и прорвались в зрительный зал из-за кулис, где сшибли с ног всех приколистов и помяли их одежду и лица.

В зале погас свет, по сцене забегали разноцветные круги прожекторов. С гитарами в руках выбежала великолепная тройка. Зрители завизжали, будто была пущена под нож сразу вся свиноферма. Зазвучала музыка, громче которой мог быть только атомный взрыв.

Черноватый, выпятив оголённую грудь и схватившись за стойку микрофона, как за горло дистрофика, запел голосом детсадовской нянечки:

Кукла Маша, не плачь:
Не утонет в речке мяч.
Ну а если вдруг утонет,
Пусть тогда весь мир застонет.

У другого микрофона гордо встал Тощеватый с мотоциклетными очками на лбу. Он пришёптывал слова совсем из другой песни, но это не мешало Рыжеватому скакать по сцене и кричать: «Люди как тучи!» Особенно понравилась зрителям оконцовка, когда Рыжеватый, потеряв ориентацию, свалился в оркестровую яму.

Три следующие песни Черноватый и Тощеватый исполняли вдвоём, но звучал голос только Рыжеватого.
В середине четвёртой песни на сцену снова выбежал Рыжеватый с загипсованной левой ногой и перевязанной головой, только глаза оставались открытыми. Он взял в руки микрофон и что-то стал петь сквозь несколько слоёв бинта. Было впечатление, что слова доносились откуда-то со дна реки. Но публика визжала! Девушки с первого ряда, рыдая от восторга, прислоняли ладони к лицу и пригоршнями бросали свои слёзы на сцену. Рыжеватый, волоча одну ногу, бегал по лужам из слёз, забрызгивая музыкальную аппаратуру.

Вдруг погас свет, заглохли голоса певцов.

Зрители повскакивали с мест и устремились на сцену за автографами. Члены группы «Иванушки приколейшнл» не успели скрыться за кулисами. Кто-то ловко сдёрнул с Тощеватого мотоциклетные очки, надорвав уши. На Черноватом в клочки разодрали белую рубашку и уже стали рвать и без того дырявые джинсы. Рыжеватого никто не мог поймать: он гончей машиной носился по всему дворцу и изображал рёв двигателя. Не рассчитав силы на вираже, Рыжеватый вылетел на ступеньки дворца сквозь двойное стекло, как камень, выпущенный из катапульты. Подложив ладонь под забинтованную голову и зубами прорвав бинты, он лёжа запел: «Рыжий мальчик, не плачь…» В парке всколыхнулась вся толпа, освещённая слабым светом луны.

С крыши раздался голос Тощеватого: «Не утонет в речке мяч… рыжий мяч… мяч… мяч…»

В растворённом окне второго этажа показался Черноватый. Он принял величественную позу, как древний грек, обмотанный занавеской, и пел церковным голосом: «Тополиный пух. Жара. Июль. Это русский дух, базар и дурь».

Концерт шёл до утра. Когда трудовой народ направлялся на работу, то он видел странную картину: сотни людей, повалившихся и заснувших в парке, напоминали результаты Куликовской битвы. Черноватый заснул на парапете крыши, свесившись утомлённой головой над входом во дворец. Тощеватый спал на ступеньках рядом с Рыжеватым, который, подложив под голову загипсованную ногу и крепко обнимая Тощеватого, бормотал: «Маша… Даша… Шура… Мура…»