Я, кот, жираф, РБ и голос

3-е место на конкурсе "Золотая Чаша-2009"

   На завтрак у нас рыбные палочки.   
Кот ходит вокруг меня, изображая живой интерес, пока я вожусь с банкой. Хвост его оббивает мои бока. Вкусно, говорит кот, сверкая глазищами, вкусно. Не мешай, говорю я. Дай сосредоточиться. Я помню: мне надо потянуть за специальный язычок, чтобы сверху отошла крышка. А еще нельзя хвататься за края, потому что можно порезаться.
   Это не так-то просто.
Банка скользит по полу. Кот садится напротив и смотрит на мои усилия. В шерсти его проскакивают искорки. Потом к нему присоединяется жираф и тоже смотрит.
   Кота с жирафом зовут кот и жираф. А меня зовут Вики.
Вредная крышка поддается, когда я уже готов заплакать. Крак! – говорит крышка. Рыбный запах плывет, плывет. Нет, сразу пальцами туда нельзя.
   Тяни, тяни, говорит кот и облизывается. Я тяну.
Кажется, была такая старая сказка, замечает жираф, причмокнув толстыми губами, там один бедный старик забрасывал в море невод… а невод это э-э-э… сетка такая, вот… и он тоже тянул, тянул…
   Кот насмешливо фыркает. Он не верит в жирафову память.
Не, я точно знаю эту сказку, убедительно говорит жираф, там еще: «Тянет-потянет, вытянуть не может»…
   А я могу вытянуть, говорю я.
Крак-крак-крак! И вот она, тонкая крышка-полоска! В руке!
   Разрешите, говорит жираф и аккуратно зажимает крышку во рту. Переставляя длинные ноги, он направляется с ней к мусорному ведру.
   Жираф у нас чистюля и очень любит во всем порядок. Мы с котом порядок любим меньше, а иногда и вовсе его портим, превращая в беспорядок.
   В красном свете, который по-взрослому называется аварийным, рыбные палочки кажутся черными.
   Я уже привык к красному свету. Иногда только очень болят глаза.
Палочек восемь. Мы выкладываем их на пластиковый лист и делим на две кучки. Они называются ранний завтрак и поздний.
   Только постарайтесь не капать, просит, появляясь рядом, жираф.
А мы уже накапали. Масляных клякс – одна, две, целых три. Я затираю их пяткой.
   Прекрасно, бормочет жираф. Нет, чтоб тряпочкой…
Пол под нами вздрагивает, гаснет и вновь загорается свет. РБ, который почти всегда спит (это называется режим экономии), вдруг оживает и начинает вращать круглой головой.
   Вики, ты как? – спрашивает кот.
   Палочки улетели, говорю я.
Я смотрю на овальную дверь. Я помню: жираф объяснял, что если на ней в уголке горит зеленый огонек, то можно выйти. А если нет, то нельзя, потому что дверь обеспечивает герми… гермутизацию.
   Я не знаю, как там мама и папа, все ли у них хорошо с гермутизацией. Но я надеюсь, что очень хорошо и они просто тоже не могут выйти.
   По-моему, от нас опять что-то отвалилось, говорит жираф.
   Может быть, отвечает ему кот, мы же терпим бедствие.
   А я не боюсь, говорю я.
Это я раньше боялся и даже ревел. Но теперь решил быть сильным и бесстрашным. Все вместе мы собираем палочки обратно на лист.
   Их бы, по-хорошему, вымыть, бормочет жираф.
   У нас мало воды, говорит кот.
   Угробим ребенка, шепчет жираф.
   Не успеем.
   Эй, говорю я, а можно уже завтракать?
Жираф вздыхает.
   Уши мыл? – спрашивает.
   Нет, отвечаю я.
   Зубы чистил?
   Нет.
   Вот зануда, вклинивается кот.
   Это называется воспитание, говорит жираф.
   Нам сейчас никакого вос не нужно, возражает кот, нужно исключительно питание.
   Ну, хорошо, сдается жираф, ешьте. Приятного аппетита!
Я говорю спасибо и беру сразу две палочки. Они хрустящие, а внутри очень сочные. Я ем такие уже четвертый день, но мне не надоедает. Правда, иногда очень хочется хотя бы кусочек хлеба.
   РБ прекращает крутить головой и что-то свистит.
Я не знаю, что. И кот не знает. И жираф. Жираф говорит: не расшифровывается, скорее всего, пакет общей дига… диганосической информации.
   Зеленого огонька на двери нет.
Палочки кончаются быстро. Они смешались, и уже непонятно, какая из какого завтрака. Поэтому я съедаю все.
   Теперь пей, говорит кот.
В бутылке, которую он мне пододвигает, воды немного. Она очень вкусная и заканчивается прежде, чем я напиваюсь.
   А еще? – спрашиваю я.
   Еще – это лезть надо, говорит кот. Позже полезу.
   Только не надо снова палочек этих, кривится жираф.
   А мне нравится, говорю я, только они соленые.
Помещение, где мы находимся, называется не комната, а отсек. Он совсем небольшой, хозяйственный и я уже не помню, как здесь оказался.
   В нем нет алюминаторов, есть только красные фонари вверху. А еще есть одеяла и посуда. Жираф говорит: слава богу, фурычит реги… регенирация воздуха и я не задохнусь. Мне кажется, задохнуться – это не страшно. Я могу долго не дышать.
   Пол тут железный, но теплый. Жираф все беспокоится, как бы я не простыл и не заболел. Он смешной, когда серьезный. Они оба мои любимцы – кот и жираф.
   В полу есть два люка, которые называются технологическими. Один ведет на склад за стенкой, и там есть продукты. А другой ведет в рубку, откуда дают команды. Ходы называются шахтами и тот, кто по ним ползает, наверное, зовется шахтером.
   Шахта на склад узкая, по ней только кот и может пролезть. А в рубке я уже был, там всюду разноцветные огоньки и космос. В рубке живет голос, который часто говорит непонятные слова. Иногда он долго молчит, а потом вдруг оживает. Кот говорит: это искаженные сигналы приходят на антенну.   
   Я ложусь на одеяло и смотрю вверх.
Кот трется о мои пальцы и о плечо. Потом он забирается мне на грудь.
   Однажды, бормочет, приблизившись с другого бока, жираф, давным-давно, на одном старинном корабле, которые плавали по морю, одна семья отправилась в путешествие… 
   Его губы тыкаются мне в ухо и щекотят, шевелясь.
Плыли они через океан, шепчет жираф, скажем, э-э-э… через Атлантический, и где-то на середине пути их застала буря…
   А ничего поумнее придумать ты не мог? – спрашивает кот.
   Ну почему? – удивляется жираф. – Океан может быть и Тихим.
Кот ставит передние лапы мне на подбородок и заглядывает в лицо.
   Ты не плачешь?
   Нет, говорю я, хотя плакать мне очень хочется.
   Нас найдут, говорит кот, нас обязательно найдут.
   …И в бурю мальчика запирают в каюте, гнет свое жираф. Мальчик думает, что он совсем один и его бросили, но это не так…
   Я встаю и иду в угол, к чайнику, приспособленному под горшок. Спускаю штаны. Отвернитесь, говорю.
   Вялая струйка ударяет в пластик.
   Перевод воды какой-то, замечает жираф, старательно не смотря, в него вливаешь, а из него выливается.
   Потому что кто-то суется со своими океанами, говорит кот.
Закрыв на чайнике крышку, я возвращаюсь. Тени мои качаются в красноте.
   А давайте про космодесантника Сиренина кино смотреть! – предлагаю я, подпрыгнув.
   О! – восклицает жираф. – Что, в двадцать второй раз?
   Но ведь классно же!
Смотреть про космодесантника Сиренина я могу сколько угодно. Я уже знаю, где Сиренина возьмут в плен, где он сбежит, а где подлые ларрианцы поймут, что просчитались. От этого только интересней становится. Сразу думаешь: глупые, глупые ларрианцы! Куда вы против Сиренина! Вот сейчас он захватит корабельную батарею и устроит вам…
   Хорошо, говорит кот, Сиренин так Сиренин.
Глаза его загораются словно яркие лампочки, и светят на стену. Изображение на стене сначала расплывается, дрожит, но скоро делается четким. Я подсаживаюсь к коту, кутаюсь в одеяло. Рядом замирает жираф.
    По стене скачут буквы. Они называются титрами.
   «Ничего не понимаю, - говорит, возникая, Сиренин на фоне куполов какой-то дальней колонии. – Здесь никого нет. Кто же послал сигнал?»
   Это ларрианцы, Сиренин! – кричу я, но космодесантник не слышит и идет прямиком в ловушку.
   Вполне предсказуемо, комментирует жираф.
Фиу-фиу! Двое убитых. Еще один ранен. Но врагов много. Тысячи! Сиренина вяжут, накидывают сеть, наваливаются.
   Сиренин, не сдавайся! – кричу я.
Стена сверкает вспышками, летит пыль, мелькают броневики, ларрианцы, роботы-охранники, инопланетные пейзажи; «мы будем тебя пытать, Сиренин!».
   Я сбрасываю одеяло и воюю с Сирениным вместе. На! На! И тебе!
К финальной битве руки у меня уже отваливаются, я хриплю, но когда ларрианский корабль-матка озаряет своей гибелью космос, вопль «Ура! Наша взяла!» у меня получается знатный. Он будто мячик скачет по отсеку и звенит в ушах. 
   Все? – выбирается из-под одеяла жираф.
   Все, говорит кот, прикрывая глаза.
Его пошатывает. Он идет к РБ, чтобы подзарядиться от его оку… акумуляторов. Жираф качает длинной шеей. Он боится за кота. Я тоже боюсь. Я не хочу, чтобы он вдруг выключился.
   После фильма мне становится грустно, потому что я вспоминаю маму и папу. А еще хочется пить. Горло колет.
   Зеленого огонька на двери нет и нет.
   Все будет хорошо, Вики, говорит жираф, замечая мой взгляд. Ты только не плачь.
   Я не плачу, говорю я.
Кот мягко выступает из-за РБ. РБ что-то свистит, будто жалуется.
   Сок или консервированное молоко? – спрашивает кот.
Сок. Я хочу сок. Виноградный.
   Что ж, говорит кот, попробуем.
Мы перебираемся к люку, что ведет на склад. Я вдавливаю специальную кнопку, люк шипит и отщелкивается. Это хорошо, потому что если бы там была утечка, он бы не открылся.
   Палочек только не надо, канючит жираф.
Из дыры веет холодком. Перед тем, как прыгнуть в нее, кот поворачивается ко мне.
   Если что, говорит, не поминайте лихом.
   И не подумаем, возмущается жираф. Обязательно возвращайся.
Я считаю до трех и опускаю люк на место. Я представляю, как кот ползет в темноте, как ему холодно и, наверное, страшно, а там ведь тоже надо люк открыть…
   Есть такая сказка, тихо говорит жираф, косясь на меня. Там один э-э… кот… да, кот… он там нашел сапоги и, значит, помогал своему хозяину… В сапогах ему как-то сподручнее было… Он ему и чай вскипятит, и рыбы наловит… Невод, значит, забросит и потянет… А в сапогах - чтобы лап не намочить.
   Ш-ш-ш, говорю я.
Я прижимаюсь ухом к полу – мне кажется, что кот уже спешит обратно.
   Он постучит, говорит жираф.
Мы ждем. В красном свете пятнышки на шкуре жирафа тоже красные, а сам он – красно-коричневый. Я не помню, какой он был по-настоящему.
   Ну же! – говорю я.
Словно в ответ что-то мягко бьется в люк изнутри. Я открываю. Воздух шипит, шипит, шипит.
   Сначала из дыры будто сам по себе появляется запотевший пакет сока, выпирает столбиком, перегибается, перетекает, а за ним уже, толкая, отфыркивается кот – морда в инее, хвост тяжело бьет в стенки. 
   Принимайте, говорит кот.
Жираф, помогая ему выбраться, подставляет шею.
   Нашел блины, говорит кот, пока я его глажу и расчесываю. На той же полке. Холод там, честно говоря, собачий.
   Он вздрагивает.
   А ты сильно устал? – спрашиваю я.
Кот поднимает на меня глаза. Щурится.
   Что, опять Сиренина?
   Не, мотаю головой я. Полезли в рубку?
   Да, проверить не мешало бы, соглашается кот.
   И я с вами, говорит жираф.
   РБ – ты остаешься за старшего, говорю я.
РБ молчит. Мы вскрываем большой люк. Первым спускается жираф. Я прихватываю сок и ползу вторым. Кот забирается мне на спину.
   В шахте тоже горит красный свет. Редкие ответвления закрыты заслонками. Мы их проверяли – все они недействующие.
   Ползти страшновато. Хоть шахта для меня и не тесная, все равно не хочется оказаться в ней запертым. Жираф, шлепая губами, напевает какое-то «ту-ру-ру».
   Пол изгибается.
Еще немного, Вики, шепчет кот.
   Я нащупываю ручку, тяну ее в сторону.
   Помогите, говорю коту и жирафу.
Они, скользя, наваливаются на люк над моими руками. Мы пыхтим, преодолевая сопротивление. Люк сдается по чуть-чуть.
   Еще! Еще! Ух!
Рубка встречает нас темнотой, в которой перемигиваются огоньки. Огоньков целое поле. Все вместе они называются пульт. 
   Зеленых огоньков мало, все больше тревожно-красные, но есть и желтые, и двухцветные.
Я сажусь в кресло, наверное, командирское, подсаживаю жирафа. Кот запрыгивает сам - сначала мне на колени, потом к жирафу на пульт.
   Мы смотрим на огоньки.
Жираф с котом обмениваются мнениями. Они говорят непонятно, про отказ основных, про аварийные системы, про тели… телеметрию, про кардинаты. 
   На секунду оживает голос и говорит: «… тый сектор…».
Я откусываю уголок на пакете и пью сок.
   Над пультом, впереди, расположено огромное окно, которое зовется алюминатор. За ним – космос со звездами. Звезды – мелкие и светят хуже, чем огоньки с пульта. А еще они медленно двигаются по кругу и, если долго-долго на них смотреть, то кажется, будто падаешь куда-то на них. В черноту. В пустоту.
   Смотреть на них очень грустно.
Мама, папа, почему вы меня бросили? Я здесь один. И мне очень-очень-очень хочется вас увидеть!
   Я пью сок и тихонько плачу.
   Вики! – стонет кот, отвлекаясь от пульта.
Я отворачиваюсь, я не хочу, чтобы жираф опять говорил про перевод воды.
   Вики, не надо плакать, говорит кот.
   Я думаю, говорит жираф, нас найдут в ближайшие три дня.
   Я хочу к маме, говорю я.
Кот вздыхает. Пока это невозможно, Вики.
   Я уже собираюсь слезть с кресла, когда в рубку врывается громкий свист, а за ним - тревожный голос:
-Транспорт «Тигрус», транспорт «Тигрус», ответьте! Это «Спасатель-шесть-четыре»! Транспорт «Тигрус»…
   Вики, волнуясь, говорит кот, нажми-ка эту кнопку.
Кнопка зеленая и на ней написано: «акт. св.».
   Нажать? – спрашиваю я.
   И нажимаю.
-Транспорт «Тигрус», - снова зовет голос, - ответьте! Это «Спасатель-шесть-четыре».
   Говори! – шипит мне кот. «Тигрус» - это мы!
-Я Вики, - говорю я, наклоняясь, в космос.
-Тра… - голос замирает и вдруг начинает частить, - Вики? Вики Маленс? Ты жив? Черт! Две недели! Вики! Вики, ты один?
-Нет, - говорю я, - со мной кот и жираф.
-Кто? А-а, - догадывается голос, - это твои игрушки, да?
-Да. Они умные. А где мама с папой, я не знаю. Здесь гермутизация.
-Вики! Вики, мы тебя запеленговали! Будем у тебя через шесть часов. Как поняли, транспорт «Тигрус»?
-Я понял, - говорю я.
-Ур-ра! – орет кот.
   А жираф плачет.   

ноябрь, 2009