Быль о сказочном мире

Алёна шагает, прихрамывая, по лесной тропинке, увитой корнями сосен, низко опустив голову и старательно выбирает, куда поставить ногу, чтобы не оступиться. Последняя сотня метров, что осталась до хутора деда, даётся ей с превеликим трудом: от остановки автобуса идти пришлось километра два, да ещё в горку.
 Она останавливается возле замшелого пня и с усилием поднимает на него, ставшую жутко тяжёлой, сумку с гостинцами.
"Нет, надо отдохнуть, - Алёна сдвигает свою поклажу и садится на краешек пня, - а то ноги совсем, наверное, отекли, а так хочется похвастаться перед дедом своими достижениями за зиму." Она поднимает край синей сатиновой юбки и ощупывает горячее мягкое негнущееся колено правой ноги - опухоль отзывается привычной болью. Вытянув ноги, придирчиво осматривает опухшие  ступни, и губы сами растягиваются в улыбке: «Сегодня гораздо меньше опухли, чем в прошлый приезд, да и походка стала более упругой», - радуется она и облегчённо вздыхает.
Где-то справа раздаётся трель лесной птички. Алёна поднимает голову, пытаясь отыскать в кронах сосен весёлую пигалицу.
"Какое смешное слово!" - перед внутренним взором всплывает любимое лицо Алика.
Вот он смотрит на  Алёнку большими карими глазами, озорно подмигивает и  легонько щелкает её по  тонкому носу:
- Пигалица!
- Сам ты пигалица, какая ещё пигалица?! - обиженно отворачивается   Алёнка  и надувает губки. Ей кажется, что пигалица это какая-то тощая, востроносая  некрасивая деваха.
- Что ты обижаешься, дурочка?- весело смеётся Алик, показывая ровные белые зубы, - пигалица – это маленькая птичка, постоянно чирикающая, красивая, весёлая - совсем как ты. Он нежно обнимает Алёнку за плечи, поворачивает тёплой ладонью её лицо к себе и  ласково смотрит, стараясь растопить обиду в глубине её сердитых глаз. И обида тут же растворяется, а счастье разливается по всему телу, словно солнце, освещая всё вокруг, а потом сворачивается тёплым пушистым котёнком где-то в сердце.
«Он меня любит, любит! И считает красивой – какое счастье! Как могло произойти, что такой красавец, самый лучший парень во всей округе полюбил именно меня?»

 В юности Аленка каждый раз, рассматривая себя в зеркало,  удивлялась, чем же она Алику приглянулась. Бледное узкое лицо с   выразительными  синими  глазами, тонким  носом и маленькими  губами ей решительно не нравилось: глаза  не очень большие, ресницы и брови светлые, губы тонковаты. К  волнистым  мягким светло-русым волосам у неё тоже были претензии: могли быть и погуще. Правда у нее была гибкая стройная фигурка с осиной талией, а ножкам  так вообще, могла позавидовать любая красавица: стройные, длинные, с круглыми красивыми коленками. Когда она обувала миниатюрные, как у Золушки, туфельки на высоких каблуках и надевала короткое платьице, Алик не сводил с неё  восторженных  глаз.
 
"Как давно это было… Тогда я была еще совсем здоровой", - Алёна вздыхает и смотрит на изуродованные артритом ноги и руки. Где-то  в груди  зашевелилось отчаянье, словно,  свернувшаяся  клубком, змея  подняла голову и предостерегающе зашипела. «Нет, нет, я не поддамся! Ничего! Дед обещал помочь», - она решительно поднимается, стаскивает сумку с пня и шагает по тропинке. Еще несколько метров и Алёна выходит на опушку, на краю которой стоит невысокая бревенчатая изба местного знахаря-травника, к которому   она приезжает на лечение вот уже второе лето.
До избы  колдуна Назара,  как его называют местные, остаётся десятка два самых трудных последних шагов. Алёна тяжело опускается на скамейку возле ворот, облегчённо вздыхает и вытирает пот со лба:  наконец-то добралась.
 
За воротами слышатся быстрые шаги, дверь открывается, и Дарья обрадовано ахает:
- Гостьюшка-то у нас какая! – она обнимает Алёну, прижимая к мягкой груди, легко подхватывает её сумку и, обхватив за плечи, ведет в дом. Румяное лицо Дарьи так и светится радостью, и  на полных щеках играют милые ямочки. На крутых ступеньках крыльца она ловко подхватывает гостью за талию и помогает преодолеть последнее препятствие. В маленьких сенях Алёна с облегчением снимает  пыльные босоножки и входит в избу.
 После залитой полуденным солнцем улицы в комнате кажется совсем темно и глаза не сразу привыкают к полумраку. В избе приятно пахнет сушёными травами. Дарья подводит её по чистым половикам к старому, покрытому красивым вязаным покрывалом, диванчику.
- Вот, садись милая, отдыхай. Устала-то как сердешная - лица на тебе нет, - Дарья юркает за занавеску  в маленькую кухню и подаёт ковш студёной воды, - пей скорей – сразу полегчает. Алёна пьёт холодную родниковую воду, и в тело вливается приятная прохлада, а вместе с ней лёгкость.
- Сразу лучше стало, словно живой воды напилась! - улыбается она хозяйке. - А дед-то  где?
- Да придет  сейчас - куда ему деться. Пошёл до соседа: прихворнул тот опять малость. Вот малохольный мужичонка этот Кочерышка: язву давно нажил, а всё не угомонится – пьёт горькую и себя не жалко. Ране еще ничего: всё на травках настоечки-то делали, а сейчас вон – силикон один. То и загибаются. А дед-то  шибко тебе обрадуется, - весело щебечет Дарья, гремя ухватом в печи, - спрашивал днесь, когда приедешь - соскучился, видать. Он ноне травок-то много припас – ишь,  сушатся, - кивнула  она на висящие всюду пучки целебных трав, - больно уж ему охота тебя вылечить. Да ты приляг пока, - Дарья проворно подсовывает гостье подушку в вышитой наволочке, - а я сейчас на стол махом соберу.
- Сумку бы надо мою освободить, Даша, а то там продукты – в холод бы их, - вспоминает Алёна и пытается встать.
- Ты лежи, девонька, лежи, я сама, - машет рукой Дарья и принимается вынимать гостинцы из сумки.
 Алёна осматривает знакомую комнату - ей всё тут нравится: и деревянные лавки, и ладно сколоченный стол с узорчатой скатертью, и белёная печь с расписной  трубой,  и венички трав под низким потолком. И даже не чистота,  поддерживаемая заботливой снохой деда, а сама атмосфера дома, словно пропитанная счастьем, создает в избе особенный целебный воздух.
- О! Рыбку-то он любит, - слышит Алёна сквозь дрёму довольный  голос Дарьи, - пирог испеку.  Ох, а куря-то зачем привезла!? – вдруг испуганно охает она. - Куря-то у нас в деревне есть, зачем в такую даль тащила эку тяжесть? Да и куря-то поди заграничная – не будет он есть. Не больно он заграничное мяско-то жалует.  Но ничего: я его обману, - смеётся Даша, - под добринку, да смешинку авось чего-нибудь и съест. Да только обмануть-то его трудненько будет: всё видит! Он ведь ох, какой прозорливый!
 
Сила Земли
 
 Комната   качает Алёну, как колыбель, Дашин голос слышится словно издалека. Перед глазами начинают мелькать картинки,  как кадры из фильма. Вот входит старик: седой, усатый, с большой белой бородой и длинными волосами, свисающими на грудь. Густые седые брови кустятся над  зелеными колдовскими глазами с прищуром, которые смотрят прямо в душу, просвечивая её насквозь, освещая все тёмные закоулки.  Улыбка притаилась в уголках губ, готовая в любой момент  озарить солнышком, рассекая лучиками морщинок, доброе лицо.  Рубаха белая, расшитая  оберегами, пояс-кушак с наговором, как в сказке.  Наклоняется близко, берет за руку, качает головой:
- Котомку надо за плечами носить, а не сумкой руки оттягивать! Ишь, как пальчики-то опухли…Эх, девка,   крапивой бы тебя по мягкому месту! Сколько тебе говорено: не таскай ты из города эти бублики, да конфетки. Али мы тут с голоду помираем? Нельзя тебе тяжелое носить. Не бережёшься совсем. Ну, да ладно…Сейчас поправим.
Он берет   опухшие руки  гостьи в свои большие тёплые ладони, и боль отступает, растворяется… Алёна чувствует его любовь: словно к родной внучке. И слёзы благодарности текут сами собой из закрытых глаз.
- Ты часто плачешь, девонька. О чем ты плачешь? – ласково спрашивает дед.
- От боли, дедушка. Душа болит…
- Душа, милая, она одна, а боли много. Весь мир идет через боль и страдания – тебя одной не хватит отстрадать всю эту боль. А душа-то у тебя богатая, трезвая. Вот и подумай…Всех не приголубишь, не приласкаешь. Твоей ласки на эту боль не хватит – себя пожалей. Алёну колотит озноб. Старик  даёт выпить какую-то траву, утешает:
- Это хвори выходят. А ты не сопротивляйся - пусть выходят. Эта сила моих трав их гонит.
- Больно, дедушка, - плачет Алёна, - ох, как ноги ломит.
- Дух-то твой ишь, как запечатан…Рвётся, как голубок, а ты ему, внученька, помогай на свободу-то вырваться. Силушку копи, здоровье-то оно с силой приходит.
- А где её взять-то, деда, силу эту? Я слабая, больная…никому не нужная. Ох, как больно, дедушка!
 - Терпи, девка. Сила-то она не всегда приятная: не сладкая, не тёплая, да не мягкая. Сила травы через боль в тебя сейчас входит. Вон ребёночек-то с болью рождается - силушки набирается. Да и умирает с болью, чтоб Дух силу набрал. Вот ты думаешь, росток из земли идёт, не больно ему? К солнышку пробивается, а земля ему силу  даёт. Не было бы силы у земли, так и не пробился бы он. Думаешь, сила в зерне? В земле она, матушка. Вы в городах всю землю асфальтами закрыли – вот и нет у вас силы настоящей. Слабые люди стали: и телом, и духом слабые – трудно им жить на земле.  Всё дрожат за себя, думают, как бы выжить исхитриться, друг дружку опасаются, да сторонятся.
 А землю надо чуять: сила в ней несметная - по земле надо ходить, да босыми ножками-то, босыми. Вот тогда сила-то в тебя и пойдет, девонька, вместе с пониманием - как  жить. А ты дух-то с ней и соединяй.
Связи нет у тебя с Землей-то... Нету. С солнышком вот есть связь, а ногами землю не чуешь - не крепко на ней стоишь. Шатает тебя ветром страхов всяких, как дерево с корнем выломанное. Не знаешь ты, где - правда,  где - ложь, пожалиться, помощи попросить не умеешь, а свою жалость на всех и каждого без спросу  выплёскиваешь. Вот и болят они, ноженьки твои. А исцеление придёт к тебе с пониманием.
- Укрой её, Дарёна.  Мысли-то светлые сейчас у неё. Пусть ещё спит. Душа-то добрая, открытая, вот и топчут её. Научится силу брать, здоровая будет. Ишь, как колотит её. Это боль выходит.
Снова качается колыбель, запах травы становится гуще, а боль становится всё меньше, меньше и  утихает.
 
Дед
 
Алёна открывает  глаза. В комнате никого, только слышно как мурлычет пушистая трёхшерстная кошка Муська: разлеглась в ногах у гостьи.
"Странный сон. Надо спросить у деда", - решает Алёна.
В сенях слышится приглушенный разговор, и дверь тут же тихонько открывается, впуская знахаря: бородка небольшая, длинные волосы аккуратно стянуты на затылке в хвост, не то что во сне, лицо загорелое. И кушака у него нет: летняя рубашка заправлена в обычные штаны с ремнем. Глаза только такие же ярко-зеленые - молодые.
-  Гостюшка ты наша, Алёнушка! - широко улыбается он и крепко обнимает, соскочившую ему навстречу, Алёну. - Давненько не бывала. Дорогу-то сразу нашла? Не заплутала?
- Нет, деда, где тут плутать? Дорога прямая, - смеётся она, смотрит во все глаза на деда и удивляется: "Как же я успела привязаться за год к  этому необычному старику?! Вроде и виделись-то несколько раз: тем  летом, да вот сейчас, а словно всю жизнь знала – родной. Да и он ко мне сразу душой прикипел, велел дедом называть, словно внучке".
- А подарков-то навезла! – ахает старик, сняв полотенце, которым Дарья прикрыла уставленный  угощениями стол. - Как дотащила-то? Опять силу-то зря расходуешь, – ворчит дед, но тут же радостно потирает руки:
- Ух, селёдочку-то я люблю! У нас ведь из соленого-то только  грибок, да огурчик. Дарёнушка-то рада! Скучала по тебе. Ну, да чё лясы-то точить…Дарёна! - кричит в сени. – Самовар разжигай. - Гость на порог – самовар на стол. Ну, как здоровьечко-то?
 Алёна показывает  отдохнувшие руки и ноги. Дарья занесла самовар и тоже подошла посмотреть её больные коленки.
- О! Да я смотрю, дело-то на поправку идёт! – улыбается лукаво лекарь. - Вот и ладненько. Ручки-то тоже выправляются. Порадовала старика! Травка-то моя моложава, силушка её величава.
- И скованности по утрам прежней не ощущаю, - радостно докладывает Алёна, - и после работы сильно ноги не отекают, да и боли не часто мучают.  Правда  когда сюда шла, колено опухло, но вот поспала, и опухоль сама исчезла почему-то. Деда, а я сейчас сон видела: как ты меня травами лечил.
- Да, изба-то у него лучше всякого санатория: насквозь травами пропахла, - смеётся Даша, - сны в ней волшебные, да целебные  снятся – одно слово – колдун».
- Будет тебе зубоскалить-то, баловница! Неси блины-то, остыли уж поди. Дед садится за стол, довольно разглаживая усы.
 Дарья ставит на стол блюдо с блинами, сметану, варенье земляничное, мёд.  Алёна рассматривает блин  на просвет: блинчик  тонкий, весь в дырочках, румяный, с хрустящими краешками.
 - Ммм…вкуснятина какая! Даша, ты - мастерица! – блины просто тают во рту, и Алёна сама удивляется своему аппетиту.
- Когда с любовью-то делано, оно всегда вкусно, - хвалит сноху старик.  Он сыплет какие-то травы в маленький чайник, что стоит на самоваре, и  по комнате разносится душистый запах разнотравья.
- Деда, а во сне ты мне сказал, что сила травы болезнь из меня с болью гонит. Травник  смотрит на неё долгим взглядом, прищурившись, говорит задумчиво:
- Да, блины-то все в дырочку… Вот и ты пропускай всю боль в дырочки. Душа целее будет и жизнь слаще. А силушку-то нам Земля дает, травы, которые на ней растут, солнышко – они нам пример подают.  Травинка под ногой наклонилась и тут же выпрямилась – вот она, сила-то! И ты так, девка: пришла беда - наклонись, а отошла – выпрямись. Боль-то удерживать в памяти ни к чему, да и бояться её не надо.
- Как же не бояться, дедушка, если больно? Вот когда болят  у меня суставы – сил нет. Что же мне делать: лекарство пить или боль  терпеть?
- Любит она, боль-то, чтобы её боялись, укрепляется от страха-то нашего. Только что толку боль терпеть, коли боишься её. Она только рада будет, что ты маешься. А ты лекарство-то выпей, а боли не бойся. Так ей и скажи: «Я тебя не боюсь и не гоню – сколько сумеешь продержаться, столько и лечиться буду. Я тут хозяйка - сама тебя привлекла, сама и разберусь с тобой. И времени не пожалею, и не отступлюсь».
- Деда, а мне врачи сказали, что мою болезнь до конца излечить невозможно.
- А чего Болезнь-то твою лечить? – хитро усмехается знахарь. - Она и так ни на что не жалуется. Это тебя от неё освободить  надо. Да только не одними лекарствами помогать-то надо. А любовью, да верой. Верь, что сильнее ты болезни своей! Никого не слушай, кто скажет, что болезнь сильнее - нет силы большей, чем сила Духа человеческого. А силу как наберёшь, так и беды не случится.
- А как её набрать, силу-то эту? – повторила Алёна тот же вопрос, что задавала ему во сне.
 - А ты о ней чаще думай. Вера твоя – наиглавнейшая сила. Врачи-то тебе сказали, что не отлепится от тебя болезнь твоя, а ты и согласилась. Каждый волен выбирать, во что верить-то. Вот и верь, что ВСЁ на благо тебе обернётся – вот где сила-то. А коль усомнилась – тут силу-то и растеряла.
А когда кушаешь, тоже о силе думай. Съела ягодку-то, а она силу свою тебе  отдала. Ты поблагодари её мысленно, а сила-то и прибавится. А с выдохами-то болезнь  выпускай - Дух-то чище будет.
Алёна ест печёную морковку.
 - Сладкая нынче морковка-то, - причмокивает  дед, - а мысли какие держишь?
- Вкусно!
- Вот так вы и живёте: вкусно, кисло, да солёно. А мысль должна быть такая: «Морковку поедаю, силу обретаю", - не вкус надо в еде-то искать, а силу. Старики-то давешние картошечки поели, так и запердели, а у вас одни поносы», - хохочет весёлый лекарь.
- Фу ты, старый пень!- хлопает деда ладошкой по колену Даша, - Будет тебе за столом-то всякие гадости говорить, девке аппетит портить.  Ну, давайте чай пить: созрел поди. 
 - Эх, медком побалуемся, - подмигивает дед, - трава-то она медок любит: рядом ходят. Ты откуда, думаешь, медок силу-то целебную имеет? Вот по одной-то пчелок можно всех поубивать. А ты попробуй их тронь, когда они к матке-то прицепились. Гудят! Так и человек - гудит, когда здоров. Вся сила в мёде-то собралась: и цветов, и земли, и пчёлок. Пчёлки они только со здоровых цветов нектар собирают. Вот и укрепляет нас медок. Раньше мёдом и мазались, и нюхали, и сурицу пили, и душу им лечили.  Вдыхать мёд-то надо.
- А что это такое "сурица"? - вскидывает брови Алёна.
- Так питьё хмельное - медовуха по-вашему. Да только нынче забыли, как настоящую сурицу с травами, да на солнышке творить. Нонешняя  медовуха  только ноги ватными делает, а сурица, кроме веселья,  силу сакральную будила и пили её только по великим праздникам, да и то помалу.
- Травка, деда, сегодня другая какая-то – вкус другой, - заметила Алёна.
- Не ищи вкус-то! Сила в ней – её  ищи. О силе думай. Коленочки- то твои, чую, волнуются? За силой пришли… Сила нынче полная, духовная. Алёна удивляется: «А ты откуда знаешь, что колено заболело?»
- Я много болезней-то на своем веку повидал, девонька. Чую, когда травушка моя болезнь выгонять начинает. Вишь, разопрела-то как…Пей еще чаек мой – болезнь-то с потом и пойдет на выход. Ты по лесу-то сегодня  шла, что видала?
- Красоту видела…
- Красота тоже силу дает, - старик согласно кивает.
- Птица какая-то красиво пела, - вспомнила Алёна.
- К добру идёшь, девонька, вот и красиво. Зло-то оно и ухнуть может и напугать, если силы-то мало. А силу как собрал, так красота вокруг тебя и здоровье. Только вы красоту-то как понимаете? Вы ею любуетесь. А ведь любованием силы не взять – оно пустое. Посмотрели на себя в зеркало, покрутилися, полюбилися: красивая аль не красивая. А сила где? Нет её. Думать надо о силе красоты, чуять её. Ведь человек тогда красив, когда уродства ни своего, ни чужого не замечает – вот это тоже сила. Не осуждай некрасивое-то, тогда красота-то с тобой и останется.
- Как это? – округлила глаза  Дарья.
- А так. Ты вот когда на пальчики Алёнкины узловатые глядишь, о чем думаешь?
- Вижу, как болезнь её красивые ручки ломает.
- Вот! Ручки красивые видишь, и знаешь, что болезнь их  ломает, а они не сдаются, помогают, чем могут, своей хозяйке.  Болезнь-то убрать можно, а красота-то  останется. А ведь кто-то и морду отворотит от её рук: уродство углядит.
Алёна намазывает горбушку маслом и с благодарностью смотрит на свои пальцы.  Дед поглядывает на неё, довольно улыбаясь, и кивает на кружку:
- Допивай чаёк-то весь. Чуешь, силушка пошла? Давай руку-то: силу проверю, - и тут же смеётся, глядя как Алёна  с серьёзным лицом пытается сжимать его большую мозолистую ладонь. - Жми крепче! Слабая ещё сила-то, но уже появляется. Если с нашим деревенским ребятёнком сравнить, так вровень будешь. Сдавайся теперь силе-то во власть: пусть болезнь-то гонит.  Отдыхай, ложись на свою кроватку, - старик показывает на  закуток за печью, где стоит кровать, на которой Алёна спала прошлым летом.
- Дарёна, помоги ей кровать-то разобрать, - ласково подсказывает он снохе. И тут же, строго сдвигая брови, напутствует Алёну: "Да о  силе думай, не о болячках. С болью-то  сила в тебя входит. Силу дает  вера наша. Вот внуши ребенку, что конфета горькая, и любить не будет. Вот она сила-то – сила мысли. Верь в силу свою".
 
Очищение огнем
 
- Тьфу ты, окаянная! – Алёна улыбается, слушая, как дед тихонько чертыхается за печью. - Я тебе попрыгаю вот!
"Наверное, кошка спрыгнула с печки",  - и Алёна вспомнила, как Муська прыгнула  ему на спину прошлым летом, когда он колол щепу возле печи.
 Строченые занавески колышутся от летнего лёгкого ветерка, свежий утренний воздух можно пить, как нектар: такой он чистый, прозрачный, цветочный. Тишина особая: звенящая, многоголосая...
В памяти всплывают строчки стихов.
 
Нет совсем городской суеты,
Мерно ходики делят минуты.
Деревенской святой простоты
Не хватает чертовски кому-то.
 
Оттого и звенит тишина,
Что утихли шальные мысли,
Поднялась до вселенской выси
Первозданная чистота.
 
Алёна потянулась, и по телу пробежала приятная волна. Она тут же попыталась вспомнить, когда вот так потягивалась после сна - наверное, ещё до болезни. Последние годы она всё чаще просыпалась такой разбитой, что было не до потягушек. И от этого маленького открытия стало так хорошо на душе: «Давно я так славно не высыпалась! Не известно, что меня тут лечит: то ли травы целебные, то ли забота и любовь. Ну, пора вставать».
 
В избу вошла Дарья и захлопотала на кухне, рассказывая деревенские новости. Дед действительно колет щепу:слышно  как трещит полено, и ворчит:
- Ишь, как курица заквохтала, а воды-то в доме нет. Дарья хохочет:
- Ты чего сегодня ворчишь с утра, старый петух? Всех загонял! И откуда только силы берутся? Не с той ноги что ли встал?
- Я всегда с той ноги встаю, а вот ты чего гогочешь – гостью-то разбудишь.
"Как же беззлобно они умеют препираться, - умиляется Алена, - как  доброты много. Так бы и жила всю жизнь возле них.  Мало людей таких: мудрых, да добрых".
Дарья заглядывает за занавеску:
- Проснулась? – улыбается весело, - Разбудила я тебя?
- Нет, я сама проснулась, - Алёна выходит из-за печи.
- Доброе утречко! – расплывается в улыбке дед Назар, - Ну, как спалось на новом месте?
-  Как  в родном доме спалось, словно в детство своё приехала. А утром ещё и нежилась, сладко потягивалась.– смеётся Алёна.
- То я смотрю, сила в глазах просвечивает, - знахарь всматривается в её лицо  и от этого взгляда внутри  что-то открывается ему навстречу, словно  волна радости поднимается. И дед довольно усмехается, потирает руки.
  - Это хорошо, что потягивалась. Тело-то наше  от сна  к делам дневным так переключается - силы через себя пропускает, встряхивается.  А старики, да больные люди редко потягиваются,  потому как немощное тело-то. Вот и ходят  весь день как сонные. Ничего! Сила-то она как трава: топчут её, рвут, травят, а она все равно появляется, как только солнышко начнет припекать, да дождички поливать. Вот ты поглянь на полено-то. Ты думаешь оно сухое? А ты ткни его в землю-то – счас росток и даст.
- А в печи, деда?
- А что в печи? Нам силу огнём отдаёт. Ты на огонь-то гляди: он хорошо мозги-то очищает. Грязь сгорает в нём. Вот ты свечей-то восковых себе и купи! Деды наши недаром при свечах ели. Где дурное носишь? Правильно! В голове. От дурных дум и болеем. Вот и сжигай в огне дурные-то мысли почаще.
- Умывайся, да завтракать будем, - приглашает Даша.
Алёна вышла во двор, где стоит летний рукомойник.
Пока гостья плескалась во дворе, кошка умудрилась что-то стащить со стола. Зайдя в избу, Алёна услышала, как дед со смехом успокаивает Дарью:
- Не украдёшь, где возьмешь? Тоже силу ведь отнимает – и кошке нужно… Вишь, и порки твоей не боится: с силой-то ничего не страшно.
- Дам я тебе сёдня травку одну,  – подаёт он Алёне кружку с настоем, -  сила в ней несметная. Только верь ей. Посмотри на мои руки. Ведь я старик, а силы в руках – дом перевернут. Пей травку. Двумя руками кружку-то держи! Ишь, пальчик отставила. Силу держишь! Пей не бойся!
- А что это за травка? Как называется?
- А тебе зачем? Трава она хоть крапивой может быть. Не в ней дело! А в силе, в которую веришь. Я тебе Силу даю! Верь мне, девка! До конца пей. Вот! Знамо дело. Сила-то и появится. А через часок пойдёшь со свечой вкруг опушки.
- А зачем, деда?
- После и узнаешь, а пока поедим малость. Будем хренницу есть.
 Сметанка деревенская, нашинская. Вот он – дар божий. А вы суп и тот пластмассовый из кубиков едите, - сыплет в окрошку какую-то травку.
- Это силушка – хлебать будешь.
- На вкус трава как трава…
- Опять вкус ищешь? Пока не научишься силу искать, её у тебя не будет. Дарья хохочет:
- Пугает!
- И эта туда же! Всё бы вам сладенько, да вкусненько. Ну, хлебай, да о силе думай.
Дарья роняет солонку.
- Деда, говорят соль – к раздору, - подмигивает Алёна.
- Раздор-то он всякий бывает. Между добром и злом, к примеру, между честностью и враньем.
- Как это?
- Так ведь трудно решить, что - добро, а что - зло - вот люди никак и не договорятся. Думаешь, болезнь твоя – зло? Ан нет!
- Неужели – добро? – удивляется Алена.
- А это как посмотреть… Скажешь  «добро» – добром обернётся, а скажешь «зло» – злом выйдет.
- Так разве это от меня зависит?
- А то как же! Конечно от тебя. Кто, окромя тебя, это решит?  А зло-то оно и полезным бывает. Вон коли Дарья таракана за печкой увидит, да прихлопнет, то таракану-то это вроде как зло, а нам  сплошь добро, - смеётся старик.
- Деда, а вот если меня человек разозлил,  мне на него накричать хочется, а я  не смею злой быть - тут  как? - Алёна сразу вспомнила, сколько раз сдерживала свой гнев, чтобы не обрушить его на человека. И как после это долго и мучительно перебирала в уме свою обиду.
- А вот ты всю злость в коленки, да кулаки и сложила - потому и  не гнутся они. А ты, девонька, гибче будь - вон ива-то у реки до самой воды склонилась, а не ломается. Гнев-то - сила великая и даром никому не дается. Тараканов вон разводить - негоже, но и  убивать их  надо жалеючи: тоже тварь божья. А тут человек!  Коль рассердил, в себе обиду не держи, но и судить его не торопись. А жизнь-то сама все по местам расставит: кто прав, а кто виноват.
Лекарь  зажигает свечу и негромко говорит вслух, но словно для себя: «Вот, теперь самый раз округлить огнем все наши разговоры-то…»
- Как это округлить? Потому что пойду вокруг опушки?
- Вот ты всё разумом  понять пробуешь, а разум-то хоть у бабы, хоть у мужика измерить можно. Всяк разумеет, да не всяк умеет! Не всем разумом-то Дух распечатать даётся. Тебе вот, девонька, душой почуять надо. Ты душу-то и слушай, да мне верь: я плохому не научу. После всё поймёшь. Смотри на пламя-то и помни, что как вкруг опушки пройдешь, да пламя не погасишь, так Сила с тобой и останется. Травку я тебе сёдня шибко целебную выпоил – поможет.
А как в дом вернёшься, тушить свечку нельзя - пусть сама догорит. Иди, девонька, да смотри: ни одной мысли плохой не допускай, - дед лукаво прищурился, – как задумаешься:  "На кой чёрт меня старый хрен со свечой послал, что мне это даст?"  - всё в огонь-то и  бросай. А светлые-то мысли все с тобой останутся.
Ну, до встречи, внученька…- смотрит ласково и немного грустно.
- Ты, деда, словно в кругосветное путешествие меня отправляешь, да навсегда прощаешься, - смеётся Алёна.
- Встретимся, как не встретиться! На то и имя у меня родословное оберёжное - НадЕй, чтобы надежду, да веру не терять, - улыбается травник, а возле его зелёных ласковых глаз лучится веерок морщинок.
 
Круг
 
Алёна идёт  по краю опушки, прикрывая пламя свечи рукой.
"Думать надо о пламени, очищающем ум!", - напоминает она себе и радуется, что пройдя круг, удалось не потушить огонёк.
"Странное какое-то ощущение возникает: словно во сне иду…Не иду, а плыву будто: в ногах лёгкость. Неужели от травяного настоя?"
Чем ближе к завершению круга, тем пламя свечи всё больше и больше разрастается, огонь потрескивает, колышется.  "Главное – чтоб не угас", - беспокоится Алёна.
Возле самого дома  остановилась. Возникло приятное ощущение невесомости, захотелось закрыть глаза.
Она стоит с закрытыми глазами, а по телу разливается  приятная истома. Словно издалека слышится тихий голос: «Алёна, открой глаза». Но глаз открывать почему-то не хочется. Голос всё настойчивей, в нем мягкая требовательность и слышится уже другое имя, какое-то забытое старорусское: "Елень, открой глаза".
И вдруг... словно проснулась!
- Елена Васильевна, ну, как Вы себя чувствуете? – заглядывает в глаза доктор Анна Павловна. - Как путешествие? Понравилось? Многому научились? - она улыбается и довольно потирает руки. - Сейчас мы подведём небольшие итоги: закруглимся, так сказать.
- Анна Павловна! Это удивительно! Я совсем забыла о сеансе и о том, что получила задание найти самый лучший для себя способ исцеления. Я словно посмотрела сон, да такой ясный. Меня там называли как в детстве – Алёнушкой.
- Я знаю, знаю, Елена Васильевна: мы же разговаривали во время сеанса и Вы мне на вопросы отвечали. Не помните? Глубокое погружение получилось... 
Господи! – вдруг  спохватывается Елена и испуганно зажимает рот рукой, словно сдерживая крик, глаза  тут же наполняются влагой. - Так я же больше никогда-никогда не увижусь с дедом Назаром! Так вот почему он со мной попрощался... - горько вздыхает она и смотрит  с мольбой  на Анну Павловну, словно та может вернуть её в волшебную сказку, где её  любят такой, какая есть: больную, беспомощную, не красивую. Никто-никто не любит её в этой жизни безусловной любовью.
- Не печальтесь! - тут же ободряет Анна. - Кто сказал, что не увидитесь!? Это в нашей власти. Вы можете снова попасть в этот мир, если пожелаете. Тем более, я смотрю, Вам это путешествие  пошло на пользу. Хорошо поработали! Взгляните, – доктор с улыбкой кивает на колени Елены.
Та смотрит на ноги и не может поверить  глазам: опухоли нет и в помине. Она вскакивает с кушетки.
- Боли нет, Анна Павловна! Не болит совсем! Ах, колено-то гнётся! Да это же чудо! - радость, словно волна, тут же смывает все её  печали и страхи. - Как же это?! Неужели так и останется?
Анна  смотрит на нее зелеными, как у деда-травника, глазами и лукаво подмигивает: - Это как  верить будешь, Алёнушка - по вере и дано будет. Усомнишься – сила исчезнуть может. 
- Я помню, помню, Анна Павловна . Я всё помню, что дед сказал – все наставления словно огненными буквами в памяти отпечатались. Спасибо Вам огромное! Я всё накрепко запомнила.
- Вот и славно! Тогда до следующей встречи, Елена Васильевна. Вам ещё многое предстоит узнать…

 (продолжение следует)